Скелет
– И почему ты сам не поедешь? Обещал же! – возмущается Рита, когда сестра выходит из комнаты.
– Лишний час с родителями ей не помешает. Ты же знаешь, какие у них отношения, – я продолжаю невозмутимо сидеть в любимом бордовом кресле, но со странным ощущением… Как будто я – это вовсе не я…
– Вот именно! Не дай бог, они поругаются по дороге к нам!
– Не поругаются. Варя будет паинькой, – ощущение вроде бы уходит, появляется ясность.
– Та-а-ак! И что ты пообещал ей? – Рита прищуривает свои карие глаза и подходит ко мне.
– Я? Ничего! Да как ты смеешь подозревать меня в подкупе родной сестры?! – театрально всплеснув руками, я лукаво улыбаюсь.
– Признавайся!
– Так и быть… Модель скелета в натуральную величину. Она давно ее хотела.
– Я знала! – Рита садится на меня. – Повезло ей с братом.
Варя просовывает голову в приоткрытую дверь и корчит гримасу.
– Эй! Подождали бы пока я уеду! Устроили тут разврат при ребенке…
– При ребенке? А, случайно, не этому ребенку я только что доверил свою машину? И детям, кстати, не дарят никаких страшных скелетов! Это навредит их хрупкой психике и…
– Да все-все. Поняла. Уже еду! – ворча, но предвкушая подарок, она забирает ключи с тумбочки.
Я закрываю за ней дверь и возвращаюсь к Рите, застывшей у окна.
– Волнуешься? – спрашивает она.
– Я всегда волнуюсь, когда вижу твои трусики…
– Дурак! – Рита одергивает вниз поднявшийся край короткого халатика и поворачивается ко мне лицом.
– Если серьезно, то немного переживаю, – я улыбаюсь и обнимаю ее. – Я с ними и так не очень-то общаюсь… Но… Они ведь мои родители. Хотя бы один мой выбор одобрят.
– Уверен, что я им понравлюсь? Свадьба через неделю им тоже понравится?
– Ну… Сегодня об этом им не скажем. Не все сразу. И, да, я уверен, что ты им понравишься. Особенно то, что ты успешный адвокат… Жди кучу вопросов от отца и его повышенное внимание!
– Ладно… Люблю тебя… – она прижимается ко мне.
– И я тебя люблю. Все будет хорошо…
Рита с теплом смотрит в мои глаза, проводит ладонью по щеке и, притянув к себе, целует. Такие мягкие губы… Нежная, пахнущая миндалем кожа… Этот аромат кружит голову, ноги становятся ватными, и я теряю контакт с землей…
Наши сердца бьются чаще, дыхание становится глубже, а поцелуй из невинного перетекает в более чувственный и страстный. Я на миг открываю глаза и вижу, что лицо Риты, она сама и комната целиком отдаляются, вытягиваются в прямые линии, сужаются в точку… Затем все погружается во мрак.
Вспышка.
Ночь. Вдалеке воет приближающаяся сирена «скорой». Сильно пахнет жженой резиной…
Я стою на дороге, освещенный фарами нескольких машин под испуганными взглядами людей. Поодаль лежит до боли знакомый автомобиль, но разбитый и искореженный. С дырой в лобовом стекле. Глаза женщины, что находится ко мне ближе всех, блестят от подступивших слез, и, понимая, что я в некой растерянности, она указывает дрожащей рукой куда-то вниз…
Я смотрю под ноги, которые тут же лишаются сил и подкашиваются. Колени ударяются об асфальт рядом с бездыханным, переломанным телом девушки. Мне не требуется и секунды, чтобы узнать израненное, залитое кровью лицо.
– Варь… Варя! – я прикладываю дрожащие пальцы к ее шее, понимая, что пульса не обнаружу, но отказываюсь в это верить. – Нет… нет… нет… Варя…
Слезы мешают ясно видеть… Воздуха не хватает. Я обнимаю безжизненное тело сестры, уповая на то, что это всего лишь страшный сон. Самый страшный, какой только можно придумать.
Я прижимаюсь к сестре… Это моя вина. Это я должен был забрать родителей…
– Варя… Варя… Сестренка… Прошу… Я должен умереть… Я умру! Только живи… Пожалуйста… – внутри меня, как и в лобовом стекле машины, зияет огромная дыра. Пустота, за которой скрывается бесконечная и непроглядная тьма. Такую рану не зашить… Только в утиль.
Отдайте в утиль целиком. Всего меня. Уничтожьте, чтобы я не чувствовал ничего.
Вой «скорой» совсем близко. Как и свет ее фар… Он все ярче и ярче. Водитель и не думает тормозить – давит на газ, набирая скорость.
– Не тормози… Давай! – я прижимаю тело Вари к себе и кричу. – Ну же!!! Давай!!!
Лучше умереть здесь и сейчас, чем угасать годами от разъедающей изнутри боли. Единственное, что у меня было… Единственный якорь… Единственный человек…
Но мир вокруг исчезает, ныряет во мрак… И снова…
Вспышка.
Я открываю глаза и вижу свое отражение в темном экране телевизора напротив. Метровая диагональ… К двери пододвинут комод. Квартира молодых, значит. Просто сон… Просто кошмар, который периодически меня навещает. Не дает расслабиться. Держит в агрессивно-депрессивном тонусе.
– Прости… Если б я мог, то не давал бы этому кошмару повторяться…
Голос действительно сожалеет и хотел бы помочь. На этот раз он говорит тихо и осторожно, чтобы не напугать внезапным появлением.
08:59 – часы показывают утро.
– Спасибо… – отвечаю я хриплым после сна голосом и встаю со скрипучего дивана.
Шторы – открытое окно – подоконник.
Облокачиваюсь на него и изучаю улицу по эту сторону дома. Ничего нового: Дикие едят, трупы лежат, живые прячутся.
Две женщины быстрыми шагами передвигаются по дороге между брошенных машин. На обеих черные брюки и некогда белые блузки. Волосы растрепанные, обуви нет. Перебежки сменяются «гусиным» шагом, а «гусиный» шаг переходит в ожидание за укрытием.
И вновь перебежка. И вновь укрытие.
Им удается проскользнуть незамеченными и забежать за угол. Далеко ли уйдут…
Мужской вопль совсем неподалеку привлекает внимание нескольких Диких. Захрипев, они отправляются на поиски новой добычи, так и не доев старую.
Их поведение… Слишком непредсказуемое. То быстрые, то медленные. То игнорируют, то срываются с места на любой звук.
Игра на скорость, игра на опережение, игра на выживание. Но удача стоит во главе всего.
Я достаю телефон.
– Вызываемый вами абонент не отвечает. Пож…
– Вызываемый вами абон…
Артем и Ева не берут трубки.
– Что будешь делать?
– Не знаю.
Один Дикий прекращает разрывать чье-то тело, встает и уходит. Просто потому что… На одну ногу босой, ковыляющий в неизвестном направлении Дикий… Его шлепающая по асфальту ступня вызывает у меня улыбку.
– Весело?
– Предлагаешь поплакать?
– Предлагаю раздобыть еду.
Мысль здравая. На сытый желудок сходить с ума гораздо приятнее. Но мелкие магазины внизу с большой вероятностью либо разграблены, либо разгромлены, а до супермаркета, находящегося отсюда минутах в семи, добраться живым будет нелегко. Там уж точно еще имеются запасы.
Что ж… Значит, за дело.
– Ну и как ощущения?
– Ты о чем? – я с треском разрываю найденную в комоде белую футболку и наматываю ее на левое предплечье.
– Об убийствах.
– Ты же у меня в голове. Покопайся – узнаешь, – со второй белой футболкой проделываю то же самое, затягиваю ткань потуже и отодвигаю комод от двери.
– Я хочу от тебя услышать.
Голос говорит настойчивей.
– Никаких ощущений… – я пожимаю плечами.
– Совесть не мучает?
– Не до нее сейчас.
На кухне я нахожу ящик со столовыми приборами и достаю нож с коротким лезвием. Четыре патрона – слишком мало, чтобы ходить только с пистолетом, а монтировкой сильно не помашешь, если Дикий прижмет.
– Понятно… Как шея?
– Шея…?
Точно. Шея. Вчера она была прокушена и болела, но сегодня… Ничего не чувствую.
Сняв повязку и подойдя к зеркалу в прихожей, я обнаруживаю, что рана затянулась. Совсем. Ни намека на укус.
– Не благодари.
– Как это…
Копилка вопросов переполнена. Копилка ответов практически пуста.
Удивляться стоит в более спокойное и стабильное время – не сейчас. Пока, чтобы выжить, необходимо свести эмоции к минимуму и… Что-то делать. В первую очередь – провизия. А жить можно и в этой квартире.
Ухватиться за логику. Не терять рассудок.
Пластырь и бинт я бросаю в пакеты с продуктами у двери. Вынесу их, когда вернусь. Если вернусь.
Левое предплечье на уровне груди, правая рука сжимает рукоятку ножа. Монтировку с собой не беру.
Я выглядываю в подъезд, прислушиваюсь… Абсолютная тишина. Ни шороха, ни хрипа.
С пятки на носок. С пятки на носок.
Бесшумно прохожу мимо лежащей у моей двери болгарки и иду вдоль провода, который тянется от нее прямиком в квартиру Сереги. Если пистолет принадлежал ему, то есть шанс, что где-то у себя дома он припрятал еще патронов… Невелик шанс, но есть. Хотя, скорее всего, оружием владел лысый.
В коридоре меня встречает резкий запах гниения. Стучу рукояткой ножа о стену – звук никого не привлекает.
Замки не трогаю. Если придется отступать, то они только задержат. Сожрут драгоценные секунды. Потом сожрут и меня… В квартире молодых я об этом не подумал.
– Знания приходят с опытом.
Такой опыт может стоить жизни, а мертвецу знания ни к чему.
Мертвецу… Где-то здесь он точно есть. Этот запах ни с чем не спутать… Но после многих лет работы судмедэкспертом, ощущения уже не те.
Труп – это работа. Запах – это работа.
Он напоминает гниющие продукты в мусорном ведре, которые томились пару недель: куски овощей, остатки яичного салата, комок тушеной капусты, шмат мяса… Свинина, говядина, курица – без разницы. Вонь невыносимая.
Свои первые «встречи» с телами я переносил с трудом, но вида не показывал. Засмеяли бы. Привык быстро, ведь сосредоточенность на деле отлично отвлекала, переманивая внимание на себя.
Сейчас отвращения нет. Просто факт.
Наличие трупа в квартире Сереги весьма настораживает…
Поворот направо – комната со старым телевизором, кроватью, на которой разбросано мятое постельное белье, большим шкафом у окна и двумя старыми прикроватными тумбочками. Чуть дальше поворот налево – туалет, еще дальше – ванная. В конце коридора, перед входом на кухню, лежит кучка скомканных простыней с засохшими пятнами крови. А за закрытой дверью царит тишина.
Я прижимаюсь к стене и практически не дышу.
– Не бойся, я помогу.
Как ни странно, но это успокаивает. Особенно учитывая то, что Голос вытащил меня из торгового центра. Да, я уверен… Именно он. Только не знаю как.
– Узнаешь. Потом… Давай уже войдем.
Я киваю, сжимаю покрепче рукоятку ножа и толкаю дверь. Со скрипом она открывается, и запах разлагающегося тела всей своей мощью врывается в нос.
Мы делаем шаг на кухню: ни живых, ни Диких, но…
Раковина, столешница рядом с ней, обеденный стол и линолеум – все залито кровью.
На разделочной доске лежат отрубленные кисти рук и предплечья. Под столом – женский халат и нижнее белье. У холодильника стоит черный мусорный пакет, под которым виднеется расплывшаяся багровая лужа.
Жена… Наверное…
Я выхожу и закрываю дверь. Подтверждать догадку копанием в пакете, естественно, нет ни желания, ни необходимости. Может, головы и вовсе нет…
– Да уж… За что он ее так…
Хороший вопрос. Но ответ на него, вероятно, прост.
Алкогольный дели́рий или «белочка». Алкогольный психоз, который буквально сводит человека с ума. Особенно по ночам, когда зрительные и слуховые галлюцинации могут довести вот до таких жестоких убийств… Голоса обращаются к пьянице, дразнят его, приказывают что-нибудь сделать, подталкивают к странным поступкам. Полностью увязнув в галлюцинациях, он начинает беседовать с этими голосами и приступает к активным действиям.
Не у всех «белочка» протекает именно так, но у многих.
В том, что Серега ловил иногда этого «зверька», я не сомневался – лично видел несколько приступов, да и поведение в целом, когда он напивался вусмерть.
– Повод и не нужен. Достаточно идеи, галлюцинаций и голосов… – я замолкаю, обдумывая то, что эти клинические проявления есть и у меня.
– Посмотрим в комнате. Может, патроны там?
– Может…
– Не забивай голову. Я не галлюцинация, поэтому…
– А кто ты? Имя хоть есть? – я понимаю, что он вряд ли ответит, но попытка не пытка. Не первая и не последняя.
Когда-нибудь Голос расскажет.
– Имя есть.
– Ладно. Молчи… Не до тебя все равно.
Комната – шкаф. Я распахиваю дверцы.
Рубашки, штаны и платья криво висят на вешалках, в коробках внизу женские потертые туфли и мужские ботинки, наверху куча каких-то газет, журналов и за всей этой макулатурой лежит прямоугольная коробочка.
Я достаю ее – увесистая. Внутри, в углублениях черного бархата покоятся «финка НКВД» и ножны.
Рукоять из дерева, S-образная гарда, хищное острие и блестящее, без единого пятнышка лезвие – такой нож был у моего деда и вызывал у меня неописуемый восторг каждый раз, когда он разрешал его просто подержать в руках.
Кухонный нож я оставляю в коробочке, ножны убираю в карман, а вот финкой вооружаюсь. Она гораздо удобнее ложится в руку, приятная на ощупь – уверенности прибавляется.
В комнате больше ничего полезного не попадается. Значит, пора возвращаться к Варе.
Крадусь – покидаю квартиру Сереги.
Крадусь – прохожу вдоль провода болгарки.
Останавливаюсь – запах гниения выносится теперь из моей квартиры.
Я замираю перед срезанной дверью. Вонь намного мощнее, чем там, у Сереги… Но это невозможно. Не могли же они все разлагаться с такой скоростью…
Шаг – дверь лязгает под моим весом.
Шаг – дверь лязгает еще раз.
Шаг – я приближаюсь к кухне.
Указательным и большим пальцами левой руки зажимаю ноздри и дышу ртом. Даже для моего обоняния это перебор.
Захожу на кухню, и мой взгляд сразу приковывается к вздутым телам Диких…
Трупный гигантизм? Невозможно… Он развивается к концу второй недели, а после их смерти не прошло и суток…
В который раз я с трудом верю в то, что вижу. В то, что происходит… Но вот они лежат на моей кремовой плитке.
Их фиолетовые лица, кажется, готовы лопнуть: веки набухли, глазные яблоки выступили из орбит, язык набух… Из носа вытекает сукровичная жидкость грязно-красного цвета…
Однако в телах Сереги и лысого почти ничего не изменилось. Разложение идет обычным ходом. Да, если присмотреться, то…
– Б-б-б-б…
Что это?
Я оглядываюсь назад, готовясь нанести удар ножом, но вижу лишь пустой коридор.
– Б-б-б-б…
Откуда это?
Сердце разгоняется до сотни ударов в минуту.
– Б-бм-м-м…
Сто десять.
Какое-то дрожащее мычащее заикание. Я слышу его. Словно кто-то пытается заговорить.
– Б-м-м-м-м…
Сто двадцать.
Не в моей голове. Точно не в моей голове.
Дыхание учащается. Я верчу головой и…
– М-м-м-м-м… Хр-р-рхр-рр-х…
Мычание переходит в хрипы. Я смотрю на Дикого – на Дикую. Оба тела лежат на спине.
Прислушиваюсь – ничего.
Но вдруг челюсти Дикого приходят в движение, и разбухший, вывалившийся наружу язык начинается шевелиться…
– М-м-м… Хрх-хрхрр-р… – звук исходит из его рта.
Сто пятьдесят.
Нет… Как? Он же мертв…
– М-м-м-м… – мычит Дикая.
Ее выпученные глаза повернуты в мою сторону, язык смещается к левому краю открытого рта, затем к правому…
– М-м-м-м…
Мерещится. Мне это просто мерещится. Они не могут…
– М-м-м-мо-о… Мо-ож-ж… Можеш-ш-шь… – хрипло произносит Дикий.
– Н-н-н-а-а… На-ас-с-с… – продолжает Дикая.
– В-в-в… Вс-с-с… Вскры-ы-ыть… – заканчивает Дикий.
– Зачем мне вас вскрывать? – спрашиваю я шепотом.
Зачем с ними разговаривать…?
Уйти, убежать подальше, прочь, прочь, прочь!
Но…
– Ты-ы-ы-ы сам этого хочеш-ш-ш-шь…
Это сказал кто-то из них? Сейчас никто не двигался. Определенно… Никто. Лица без движения. Языки тоже. И на меня не смотрят.
Серега и лысый лежат неподвижно. Мертвецы…
– Вскрой! – кричит Дикий, и из его рта вылетает серая жижа.
– Вскрой! – кричит Дикая, и из ее рта тоже вылетает серая жижа.
Брызги вверх. Брызги вниз.
– Вскрой! Вскрой! Вскрой! Вскрой! – кричат они в один голос.
– Нет!!! – я разворачиваюсь, чтобы покинуть эту кухню и никогда не возвращаться к этому кошмару. К галлюцинации… Да… Галлюцинация.
– Вскрой! Вскрой! Вскрой! Вскрой! – крики за спиной становятся громче, и в этот момент кто-то хватает меня за лодыжку.
Сердце чуть ли выскакивает из груди, в животе страх пробивает дыру, засасывающую остатки вменяемости…
Я в ужасе веду взгляд к ноге…
И ничего. Там никого нет. Никто не держит.
– Вскрой… Посмотри, что внутри…
– Так интересно…
– Может, и нас вскроешь?
– Псих гребаный.
– Сам ничуть не лучше…
– Давай же, загляни в наш внутренний мир.
– Боишься найти там Бога?
Я не могу уйти… Эти голоса… Они приковывают к месту. Тянут обратно…
– Псих!
– Убийца!
Невозможно различить, кому они принадлежат. Звучат отовсюду… Кажется, Дикие бьются в конвульсиях. Кажется, Серега и лысый куда-то встают…
Кажется, кажется, кажется…
Я все сильнее вжимаюсь спиной в стену, надеясь, что она меня сожрет. Всосет в себя и защитит от этих… От всех.
ВСКРЫТЬ… ВСКРЫТЬ, ВСКРЫТЬ, ВСКРЫТЬ!
Так надо. Зачем?
Отвечаю раньше, чем задаю вопрос.
Мозги плавятся…
ВСКРЫТЬ, ВСКРЫТЬ, ВСКРЫТЬ, ВСКРЫТЬ, ВСКРЫТЬ!
Я сжимаю рукоять ножа покрепче и делаю первый, неуверенный и дрожащий шаг в сторону тел. Теперь они молчат и не двигаются…
Успокоились. Тогда не нужно их трогать…
ВСКРЫТЬ!!!
Как именно? Как раньше? Или…
Дикая жизнь – дикие методы.
Интересно…
Еще шаг… Второй и третий. Я стою над вздутым трупом Дикого. Признаков жизни нет, признаков галлюцинаций пока тоже нет. И запаха нет… Он-то должен был остаться.
Все прошло?
Что было на самом деле? Что есть на самом деле…
Вскрыть…
– М-м-м-м-мммм… – Дикий опять мычит.
– М-м-м-м-мммм… – приходит в сознание Дикая.
ВСКРЫТЬ!!!
По средней линии от края нижней челюсти до лона… Широким разрезом рассечь кожу с подкожной клетчаткой… Под мечевидным отростком вскрыть брюшную полость…
Если причина в «Клауд», то нам… мне… Мне нужны легкие.
ВСКРЫТЬ!
Отсепарировать кожно-мышечный лоскут от грудной клетки… Реберным ножом рассечь хрящевые части ребер…
– Ра-а-аз-ру-у-у-би-и на-а-ас, – шипя, протягивает Дикая.
РАЗРУБИТЬ!
Добраться до легких. Посмотреть, что с ними. Посмотреть, что внутри. Разобрать, разобрать, разобрать.
РАЗЛОМАТЬ!
Рву рубашку на Диком и направляю нож лезвием вниз. Рассечь холодную кожу – есть. Как по маслу… Эпидермис отслаивается, буквально стекает и комкается – гнилостное отторжение. Отсепарировать лоскуты – есть.
Запах – нет. Так быть не должно. Но…
– М-м-м-м-м…
– М-м-м-м-м…
Мычат… Из их ртов вновь вылетает серая жижа. То, что я потерял обоняние – настоящее чудо, потому что иначе…
Прилагаю усилие, чтобы финка выполнила работу реберного ножа. Капли пота выступают на моем лбу, мышцы предплечий сильно напряжены… Кисти рук влажные от выделений трупа.
Органы тусклые, расползающиеся. Где же запах?
Принюхиваюсь осторожно – ничего.
Пересекаю первые ребра и грудино-ключичные сочленения. Отделяю грудино-реберный лоскут и откладываю его в сторону.
Легкие… Вместо них я вижу черную бесформенную массу, структурой напоминающую овсяную кашу. Пытаюсь ее вытащить, но она растекается по ладоням и ускользает сквозь пальцы.
Что я хотел увидеть? Зачем это все? Я просто теряю рассудок. Теряю связь с миром…
Дикие не шевелятся, не мычат, не говорят со мной. Очередная галлюцинация. Еще пара таких приступов, и я окончательно сойду с ума.
Окруженный мертвецами.
Своими жертвами.
Я сижу на полу.
Хочется есть…
Отмыться. Нужно отмыться. Вода заберет грязь, унесет в трубы пот и гниль. Она должна очистить тело.
Я шаркаю в ванную с опущенной головой.
Кран – настроить теплую струю из душа. Сбросить кеды. Стянуть носки. Размотать с предплечья порванные белые футболки. Снять свои футболку, шорты и трусы. Увидеть в зеркале худощавое тело, осунувшееся лицо и пустой взгляд.
Выполнено.
Теперь под душ…
* * *
Я захожу в комнату, обмотанный ниже пояса полотенцем, чтобы не смущать Варю. Бросаю на кровать пистолет, телефон и тщательно отмытую финку.
– Привет…
Радость в глазницах.
– Все хорошо, просто кое в чем разбирался, – я улыбаюсь Варе и лезу в шкаф за свежими вещами.
Под полотенцем надеваю «боксеры» и бросаю его на пол. Тянусь за шортами, но нарастающий рокот за окном меня прерывает…
Догадка.
– Вертолет? А ну-ка, пойдем, – я тащу Варю на лоджию и ставлю рядом с собой. – Вон там, видишь?
Не один, а целых пять вертолетов грохочут с левой стороны. Довольно низко над землей. Они ближе и ближе. Уже можно рассмотреть некоторые детали и понять, что это военные. В сером цвете, хищные вытянутые морды…
Тот, что позади всех, сбрасывает скорость, снижается и зависает метрах в двадцати над небольшим пустырем напротив дома.
– Поздновато для помощи населению… Что думаешь?
Молчание – знак согласия.
Боковая дверь вертолета отъезжает в сторону. Наружу выплевывается веревка и, как только она касается земли, один солдат проскальзывает по ней вниз, отбегает в сторону и достает из-за спины автомат.
Облаченный в черную форму, с противогазом на голове он застывает на месте, походя на безжизненную статую.
На шум собираются Дикие. Плетутся со всех сторон к вертолету, из которого спускаются еще четверо солдат. Такая же форма, такие же противогазы. Рассредоточившись по кругу, они вскидывают такие же автоматы и также застывают.
Любопытство.
– Да, и мне интересно… – говорю я, наблюдая, как вертолет набирает высоту и скрывается из вида.
На смену грохота лопастей приходят звуки выстрелов, эхом разносящиеся по округе. Привлекают новых тварей…
По одной пуле на Дикого. Без лишних движений, без потраченных впустую патронов. Четко и слаженно. Они держат под контролем все направления, не давая шанса близко к ним подобраться.
– Может, это удачный момент?
Опасение.
– Им там не до меня. Все получится… – внезапная волна бодрости и воодушевления толкает на действия. – Если не буду тормозить, то успею.
Я возвращаюсь с Варей в комнату.
Свободные шорты болотного цвета, свободная бордовая футболка – ничто не должно сковывать движения. Носки белые.
Усмешка.
– Разве что, на свидание со Смертью…
От этих слов Варя мрачнеет.
– Да шучу я! Шучу! – я подбегаю к ней, хватаю за костлявые кисти, и кружу ее по комнате.
Колесики, прикрепленные к стойке, на которой держится Варя, чуть слышно скрипят.
– Так, не отвлекай. Я быстро… Туда-обратно, – я возвращаюсь к шкафу и обдумываю, чем получше замотать левую руку.
Рваные футболки – неплохо, но…
Где-то на кровати вибрирует телефон – подлетаю с колотящимся сердцем и смотрю на экран.
Артем… Принимаю вызов.
– Артем! Живой?! – зачем-то кричу в трубку.
– Крис… Да, живой… Пока… Пока что. Ты где? – говорит он неуверенно и сбивчиво.
– Дома, а ты? Где Ева?
– Я в бургерной застрял… Мы на прошлых выходных тут сидели. Помнишь? – Артем переходит на полушепот.
– Помню. Ева с тобой?
– Нет. Она в Эрмитаже. В каком-то зале с другими детьми и экскурсоводом закрылись.
Артем и Ева живы – хорошо. Даже недалеко друг от друга. Но то, что они в центре города – плохо. Очень плохо…
– Ты один? Что снаружи?
– Да, один. Было еще трое, но… теперь… Крис, скажи, что я сплю… – его голос дрожит.
– Хотелось бы верить. Ты видел, что с людьми происходит?
– Это разве люди… Твари какие-то. Одержимые… Почти все такие. Но… эти трое со мной. Их тошнило, а потом… Они просто не встали, – Артем судорожно выдыхает.
– У меня тут то же самое… Ты не ранен?
– Нет… Нет. А ты как?
– В порядке, – я провожу ладонью по шее. – Я Еве не смог дозвониться. Она как? Держится?
– Держится. Ты же знаешь… Она сильная.
– Да уж. Надо ее оттуда вытаскивать. Мне бы к тебе попасть…
– Забудь. Пешком ты будешь полдня тащиться. Не факт, что дойдешь… Там столько тварей… А дороги завалены машинами, так что и на колесах не вариант.
На колесах…
– Попробую найти мопед или мотоцикл. Или велосипед… Даже если на велике ехать, то доберусь часа за полтора. Может, раньше.
– Все равно долго. А вдруг с Евой что-нибудь случится? – Артем забеспокоился.
– Один ты точно к ней не доберешься. Вдвоем будет проще. Я тут набрался опыта… Короче, прорвемся. Ты только жди на месте, – я надеюсь, что Голос будет на подхвате.
В торговом центре он спас мне жизнь, но спасет ли ее снова?
Надеюсь…
– Ну… Хорошо. Постарайся быстрее, но не подставляйся.
– Принял. И будь на связи!
– Окей.
– Все, до встречи!
– Жду! – Артем слегка приободряется и сбрасывает звонок первым.
Гудки. В левом ухе протяжно звенит.
Беспокойство. Почти паника.
– Разве есть варианты? Это единственные близкие мне люди… – я понимаю, что вероятность моей смерти крайне велика, но не могу сидеть сложа руки.
Нет уж.
Солдаты продолжают отстреливаться. Быстрыми шагами, оказываюсь на лоджии и оцениваю ситуацию: на меня точно никто не обратит внимания.
Пуля – голова.
Многие Дикие сменили неспешность на стремительный бег. Некоторым удается почти достичь цели, но тут же получают пулю в голову. На этот раз в действиях солдат есть что-то странное… Пока неуловимое…
Нет времени.
Обратно в комнату. Собраться, собраться!
Грусть в глазницах.
– Все будет хорошо, обещаю… Смотаюсь за ребятами и вернусь. Обязательно вернусь, – попытки ее утешить разрывают меня изнутри.
В животе возникает это ноющее чувство… Как будто голод… Это чувство… Как будто зияющая дыра, вместо внутренностей… Это чувство… Как будто пустота…
К горлу подступает ком.
Я справлюсь.
Складываю в рюкзак аптечку, запасную одежду, внешний аккумулятор для телефона и, застегнув молнии до упора, закидываю его на плечи. Чтобы он не болтался и не мешал при беге или в стычках с Дикими, защелкиваю на груди и поясе ремни. Левое предплечье обматываю двумя своими разорванными футболками – не должны прогрызть. По крайней мере, не сразу…
План: пихать предплечье в пасть твари, а пока та будет занята попытками прокусить ткань…
Нож – шея – смерть.
За пазуху убираю пистолет и в правую руку беру финку. В теории-то все просто… А на экзамене могу провалиться. Насмерть.
Промелькивает страх.
– Я тебя спрячу, и никто не найдет и не украдет, – я распахиваю дверцы шкафа и аккуратно ставлю Варю вглубь, прикрывая куртками и кофтами. – Что за глупости? Не плачу. Просто от запаха глаза режет.
Недоверчивый взгляд.
Обоняния до сих пор нет… Но Варя об этом не знает.
– Мне пора… – слышу дрожь в собственном голосе. Лишь бы она не услышала…
Понимание.
– Сиди тихо и веди себя хорошо. Увидимся… – я обнимаю ее, скрывая выступившие слезы, и закрываю шкаф.
Возвращаться в квартиру не имело смысла. Двигаться вперед – единственное верное решение, пускай и невыносимо сложное. Я пять лет не мог принять потерю сестры, вцепившись в эту так и не подаренную модель скелета… И медленно сходил с ума…
Грудь наполняется тяжестью, которая тянет вниз неподъемным грузом…
Я справлюсь.
– Прощай, сестренка… – шепчу я, останавливаюсь на срезанной двери и…
Справлюсь. Только не оглядываться…
Голос молчит, но его немое присутствие ощущается, как никогда раньше. На секунду кажется, что он берет под контроль мои ноги и передвигает их.
Вот шаг левой – лязгает дверь.
Вот шаг правой – еще один лязг…
– Прощай… – повторяю я и иду к лестнице.
