Глава 9
Мичурин склонился, чтобы ещё раз пощупать на шее мужчины пульс. Мёртв, мертвей не бывает.
Был некто, а теперь Мичурин увидел перед собой человека. Мужичок был чернявый, нерусский, из приезжих работяг, на вид лет сорока пяти, хотя они стареют раньше, трудяги. Старые заштопанные штаны, потертая куртка, дешёвые сбитые кроссовки.
Мичурин принюхался: запаха алкоголя не было, плохо. Может, под наркотой? Мичурин удивился своей чёрствости. Он не испытывал страха, его не было, не было горя, вообще никаких эмоций, только ясный чёткий ум тикал, как часы. Он-то и подкинул спасительную мысль.
«Сделай правильный выбор, давай, никто не видел».
Мичурин огляделся – свидетелей нет. Он набрал 112, чтобы не поддаться соблазну. Сухо и коротко сообщил о наезде, есть жертва.
Всё, обратного пути не было, теперь можно думать о чём угодно. А думалось вот что:
Вот она, развилка.
Он бы сейчас уехал с места ДТП, спас бы пациента, к которому его вызвали, и там наверняка были родственники. А у этого мигранта, тоже, может, семья, дети. Наверняка есть. А потом бы Мичурин вернулся к Лене, у них был бы чудесный утренний секс. И он заставил бы её забыть про этого психопата-начальника, защитил бы от гнева дочки, когда та вернется, ничего, Машка примет новую данность, и они придумают что-то другое. Были бы семейные посиделки, любимые рабочие будни, домашние радости.
Но он пошёл по другой дороге. Скоро прибудут мигалки, и изумлённые взгляды ребят со Скорой, ведь его узнают, из одного отделения небось пришлют – это же рядом тут, с больницей. Потом СИЗО, показания, суд, камера, зэки.
Вот такая развилка. Сколько их таких за жизнь бывает, но такой жёсткой у Мичурина не было никогда.
Мичурин подошёл к машине, открыл бардачок, чтобы достать документы. Нашёл забытые Леной тонкие сигареты. Не курил лет пять, затянулся от прикуривателя. Лена… Спит сейчас безмятежно, свернулась клубочком, завернувшись в одеяло. Как не хотелось её будить, возвращать из мира грёз в реальность, которую он только что создал сам, своими руками. Гнал? Гнал, чего врать-то самому себе. Переход видел? Видел. Но мужичок этот… Будто из-под земли.
Он набрал Лене. Та взяла телефон не с первого звонка, и он был рад секундам её спокойного неведения. Она ответила сонным голосом, не проснувшись.
– Мичурин, ты чего?
– Лена, я сбил человека, насмерть.
Лена на миг задохнулась, закрыв рот руками. Такого голоса она у Мичурина не слышала никогда.
– Прости, что разбудил. Боюсь, потом звонка не дадут сделать.
– Где ты? В какое отделение повезут? – Лена мигом проснулась.
– В районе больницы.
– Найду.
– Знаю.
– Мичурин, я с тобой. Всё будет хорошо.
– Да.
В трубке Лена услышала визг сирен.
В кабинете следователя горела тусклая лампочка.
– Переход видели?
– Видел. Человека не видел.
Усталый следователь поднял тусклые глаза на Мичурина.
– Он как из-под земли появился. На обочине его не было.
– Из-под земли, – повторил следователь.
Он слышал такое не раз от водителей, сбивших пешеходов.
Мичурин рассказал, что он хирург, спешил, срочно вызвали на работу. Не оправдывался, просто перечислял факты.
– Хирург, – на лице следователя появилось хоть какое-то выражение. Уважительное.
– Тот человек был пьян? – спросил Мичурин.
– Экспертиза не пришла ещё, молитесь, чтоб так. Главное, что вы нет.
– Спасибо.
Следователь закрыл папку, кивнул подбадривающе, человечно, вызвал дежурного и Мичурина отвели в камеру.
Всю ночь Лена обзванивала знакомых в поисках адвоката. К утру нашёлся.
– Елена, – протянула руку Лена.
– Олег Олегович.
Они встретились в кафе рядом с отделением, куда забрали Мичурина. Адвокат был похож на хорька, маленького, юркого, с острыми глазками.
Олег Олегович выслушал Лену. Делал у себя какие-то пометки.
– Убийство по неосторожности. Это будет недёшево, – подытожил он.
Лена пододвинула конверт. Там было всё, что она смогла снять с двух карточек: Мичурина и своей.
Тот не поленился, заглянул, поднял бровь.
– Это совсем другие деньги, – сказал он и написал на конверте цифру с шестью нулями. Лена быстро справилась с первой реакцией шока.
– Найду. Считайте это авансом.
Адвокат кивнул.
– Когда сможете мне организовать свидание с мужем?
– Вы женаты?
– Официально нет.
– Это усложняет. Попробую.
Адвокат вошёл в отделение. Лена осталась ждать, прижимая к себе пакет. С собой она заранее собрала вещи для Мичурина. Передачку. Она ещё не привыкла к таким словам. Привыкнет.
Адвокат вышел энергичной походкой. По его лицу Лена поняла, у него хорошие новости. Так и было.
– Изучил материалы. Погибший был трезв, это плохо. Но и водитель не был пьян, что хорошо. Прогноз благоприятный.
Лена воспряла духом.
– Удалось организовать свидание?
– Спрашиваете, мне бы, и не удалось.
Лена горячо поблагодарила.
– Рано благодарить. Отблагодарите, когда будет чем. И вот ещё что. Родственники потерпевшего. Важный момент. Попробуйте предложить компенсацию. Дело закрыть не поможет, но суд учтёт, если они не будут настаивать на тюремном заключении.
Он протянул Лене свернутый листик. Лена положила в сумочку. Главным сейчас было увидеть Мичурина.
В СИЗО тщательно обшмонали Ленину передачку. Теплые вещи, бельё, туалетные принадлежности перекочевали в руки надсмотрщицы в резиновых перчатках. Полетели в сторону бритва, одеколон, продукты. Не положено. Потом пришла очередь самой Лены. Раньше она такое видела только в детективных сериалах. Лена подняла руки, широко открыла рот, показав, что там чисто. И речь шла не о гигиене. Наркотики.
Переживёт. Скоро она увидит мужа. Лена впервые назвала Мичурина про себя мужем.
Она могла представить Мичурина где угодно, в операционной, на кухне, в постели, и даже не с собой, а с кем-то. Но только не в тюремной камере. Верно говорят, не зарекайся. Когда он вышел в комнату для свиданий, со стенами тусклого бежевого цвета, Лена рванула навстречу. Но её жестом осадил надсмотрщик. Не положено. С Мичурина сняли наручники, он сел на стул через стол напротив.
Осунулся, круги под глазами, щетина. У Лены подступил ком к горлу. Очевидно, у Мичурина тоже. Они смотрели друг на друга, электронные часы отсчитали пятьдесят восемь секунд. А у них было всего пять минут.
– Как ты? – спросила Лена.
– Декабристка. Как тебе удалось? – Мичурин улыбнулся, став прежним.
– Теплые вещи передала.
– Умничка.
Осталось три минуты.
– Адвокат сказал, прогноз благоприятный. Может, обойдётся условным. Я навещу родственников.
Мичурин кивнул.
– Если нужно, продай машину и мою квартиру.
– Нужен нотариус.
– Да.
Одна минута.
Полицейский от входа на волю поднялся. Одновременно поднялся надсмотрщик со стороны тюрьмы, в гулкой тишине прогремев наручниками.
– Миш, я тебя люблю.
– Я тоже тебя люблю, Лен.
Они впервые признались в любви друг другу. Она впервые назвала его по имени.
Адвокат ждал Лену в своем новеньком чёрном мерседесе.
– Нужна встреча с нотариусом, – сказала Лена.
– Нотариус? Это будет долго. Подам прошение.
– Нужно срочно. Иначе я не смогу оплатить ваши услуги.
Утром следующего дня Лена держала в руках генеральную доверенность.
В тот же день Лена продала машину автосалону и квартиру агентству, за полцены. Срочный выкуп. Всегда найдутся те, кто наживётся на твоей беде. К обоюдному согласию.
Лена расплатилась с адвокатом, они, оказывается, берут гонорар вперёд. Логично, учитывая то, что в случае обвинительного приговора платежеспособность родственников обвиняемого резко падает. Оставшуюся часть денег Лена положила в конверт и отправилась по адресу, указанному в листочке. Она впервые развернула и прочла – по адресу оказался не жилой дом, а федеральный детский кардиологический медицинский центр.
Лиана Таджибаева, так звали жену погибшего. В приёмном покое Лена попросила вызвать её и села ждать. Лена была готова к слезам, истерике, проклятьям, и это было бы естественно, ведь живой человек эта женщина с больным ребенком, потерявшая мужа. Лена психолог, она справится.
Когда к ней подошла темноволосая женщина лет тридцати в халате, наброшенном на спортивные брюки, Лена подумала, что ошиблась. На лице женщины была усталость, но горя не было.
– Вы меня вызвали? – спросила она.
– Да.
– Вы насчет моего Рафика?
– Да, – ответила Лена.
Лена сразу перешла к делу.
– Я жена человека, который его сбил. Мой муж – хирург, он спешил на операцию. Понимаю, это его не оправдывает и не вернёт вам мужа. Но. Вот.
Лена протянула конверт. Женщина удивленно посмотрела на конверт, автоматически и послушно взяла, но не убрала.
– Что с вашим ребёнком? – спросила Лена.
– Дочка только что очнулась с операции, вот только что, – лицо женщины осветилось нежностью.
– Сколько ей? – спросила Лена.
– Два. Пролапс митрального клапана, двенадцать миллиметров, успели, – с облегчением вздохнула женщина.
Лена вздрогнула.
– Я очень. Я вас. За вас.
Лена поняла, что она не знает слов, которые бы здесь подошли. Мы забрали у вас мужа, но ваш ребёнок выжил, мы вас поздравляем?
Лена закрыла глаза от невыносимой боли, пронзившей сердце. Лиана подумала, что женщине плохо.
– Присядем там.
Лена послушно, как ребёнок кивнула.
– Рафик был добрым, хорошим человеком. В жизни на меня и детей руки не поднял, не повысил голоса. Может, это Аллах так решил: его забрать, чтоб дочку спасти. На одного Аллаха Рафик не надеялся, с утра до ночи работал, брался за всё подряд, ещё и в интернете деньги искал на операцию. Очередь наша только в следующем году была. Гуля бы не дожила. Врачи сказали, срочно. Платно, сказали. А мы таких денег в глаза не видели. Все дома в нашем посёлке столько не стоят. А у нас же там и родители, и свёкры, и трое ещё, у нас, старшие. Тоже их на улицу как…
Лиана говорила и говорила. Не Лене, мимо неё.
– И вдруг чудо. Операцию оплатили добрые люди. А с утра позвонили, что Рафик… Как будто заплатил жизнью за дочку. Бывает же так. Радость и горе вместе.
Лена опустила голову. Лиана вспомнила про конверт.
– Я своего мужа любила, и вы тоже видно любите своего. Рафик мой вечно уставший был, может и сам по сторонам не глядел. Я на суде скажу, что мужа вашего не виню, вы не бойтесь. И так, без денег, скажу.
– Пожалуйста, возьмите. Прошу вас. Лишние не будут, – попросила Лена.
Этот разговор был невыносим. Ни Бога, ни чужого мужа эта женщина в халате и спортивных штанах не винила. Лучше бы она кричала на Лену. А та стеснялась даже первой прекратить разговор.
Лиана в пухлом конверте увидела красные пятитысячные, увесистую стопку, замотала головой, отстранилась.
– Зачем столько?! Не надо, ограбят, убьют за такие деньги.
Лена взяла конверт, достала оттуда половину и решительно вернула обратно Лиане.
– Пожалуйста.
Взгляд у русской женщины был умоляющий. Лиана спорить больше не стала, убрала в карман. С благодарностью кивнула.
Лена хотела по-деловому поблагодарить и уйти. Но вместо этого в горле возникло клокотанье и – прорвалось наружу. Лена закрыла руками рот, чтобы скрыть подступившее рыдание. Но слёзы полились бурным потоком, помимо её воли.
– Простите. Бога ради, простите! Простите нас!
Женщина смотрела, как смотрят святые с икон. Она хотела инстинктивно обнять эту русскую женщину. Но остановила свой жест. Постеснялась. Это было бы странно, обнять ту, кто пришла откупиться за смерть её Рафика.
Лена вышла из больницы и позвонила адвокату, сообщила, что родственники потерпевшего деньги взяли, заверила, что те не станут давить на прокурора. Адвокат воспринял новость с энтузиазмом.
– Отлично! Просто отлично!
Лена ясно увидела, как адвокат на том конце линии потер свои ухоженные ручки. И ей стало противно. Хотя должно было принести облегчение. Адвокат заторопился – надо будет там подмазать, тут поговорить. Лена хотела спросить о новом свидании с Мичуриным, но тот уже положил трубку.
Катя проснулась поздно, сладко потянулась. Накануне с ней случилось нечто необычное. Во время подводного массажа она впервые испытала настоящий оргазм. О, что это был за оргазм! Она едва не выдала себя перед обслугой ликующим воплем.
Сегодня Катя надеялась повторить это без помощи воды. Ей приснился эротический сон. Физиотерапевт занимался с ней любовью прямо на столе в своём кабинете. В полдень у неё был назначен приём в его кабинете. Катя решила не надевать трусики и выпила для храбрости мини-шампанское из холодильника.
– Екатерина, рад вас видеть! Входите, пожалуйста! Чудесно выглядите! Лечение явно пошло вам на пользу!
Физиотерапевт вышел из-за стола ей навстречу. Белый халат, волосатые руки. Между ногами у Кати стало мокро и горячо. К черту приличия, хватит ходить вокруг да около. Она знала, что нравится ему. Как она может не нравиться? Катя пошла навстречу доктору, и когда они оказались лицом к лицу, она взяла его руку и потянула себе под платье. Но тот вдруг мягко отстранился:
– Я не хочу потерять работу, простите.
Лицо Кати всё ещё горело от стыда, когда она из врачебного корпуса явилась на обед в ресторан. Когда подошла официантка с блюдом дня от шеф-повара – диетическим салатом с авокадо и морепродуктами, Катя потребовала вина. К черту диеты. В Кате вдруг проснулся поистине зверский аппетит. Она попросила ещё вина, всю бутылку, чтобы унести с собой в номер. Официантка не осмелилась спорить. Ушакову тут уже хорошо знали.
Когда Катя вернулась в апартаменты, чтобы там наконец под винишко прорыдаться вдоволь, почувствовала себя неважно. Гребаные креветки. Подсунули тухлые. Катя едва успела добежать до унитаза, как её стошнило. Бледная, разгневанная, с опухшими глазами, она вернулась в ресторан и устроила громкий скандал.
Катю уверяли, что это невозможно, креветки привезли к обеду на льду специальным рейсом, все продукты проходят строгий контроль качества. Но Катя не слышала доводов, ей нужно было выплеснуть свой гнев, как блевотину, которая досталась унитазу. Её отвергли, опять, и кто? Наконец, доведя до слёз угрозой массовых увольнений сотрудников кухни, ресторана и всего отеля вообще, Катя вернулась в номер.
Выплеск эмоций помог ей успокоиться и включить голову. Когда у неё в последний раз были месячные? За неделю до свадьбы. С тех пор прошло больше сорока дней. Может, это из-за лечебных процедур? Она должна была убедиться точно.
Катя спустилась в аптеку в фойе, не считая нужным поздороваться с водителем Николаем, который несмотря на то, что она его отпустила, оставался в отеле верным псом. Интересно, где он ночевал? В машине, или тут, в кресле у входа? Или Дима снял ему номер-стандарт? Боже, о чём она! У неё задержка, вот о чём надо было думать. И думать раньше, когда Дима её трахал в позе собаки. Но разве она осмелилась бы предложить презерватив?
Тест показал беременность. Второй, третий, четвёртый и пятый тоже. Этот ребёнок на всю жизнь свяжет её с Димой. Она планировала жить в своё удовольствие, а не сидеть в его квартире и вечерами слушать, как в тишине работают над ужином его челюсти. Что делать? Аборт. Что же ещё? Пока он не узнал. Вдруг в дверь постучали.
На пороге стоял водитель.
– Я тебя не вызывала, – Катя хотела закрыть дверь, но Николай придержал её ногой.
– Дмитрий Алексеевич просит вас вернуться домой.
– Сейчас? – Катя опешила от неожиданности.
– Немедленно.
Пока водитель не дождался её кивка, он не убрал носок ботинка из-под двери. В эти несколько секунд Катя как будто впервые увидела этого «пса»: желваки, шрам на виске, тяжёлые веки. Он не пёс, нет, он бывший военный, который терпит всех этих капризных штатских ублюдков, потому что ему нужны деньги.
Деньги!
Катя вновь открыла дверь. Николай не ушёл. Он был тут. Он её пас.
– Эй! Пойди сюда.
Николай оторвался от стены и подошёл, глядя на неё не мигающими глазами.
– Я сделаю тебе перевод, со своего счета. Никто не узнает. Мне нужны сутки. Скажешь ему, что я плохо себя чувствую.
Николай продолжал смотреть не мигающим взглядом. Его лицо не выражало никаких эмоций. Катя восприняла его маску как согласие. Тут наверняка всюду камеры. Она понимает.
– Я быстро.
Катя нашла в интернете ближайшую клинику, где была услуга «срочный аборт». Может, она ещё успеет на мини. Суток в любом случае ей хватит с запасом. Утром она вернётся домой с прокладкой между ног. И объяснит свою бледность критическими днями. Если он спросит. Катя забронировала пакет три в одном: приём гинеколога-УЗИ-операция, ещё вип-палату. Быстро покидала вещи в свои чемоданы.
Катя села на заднее сиденье машины, прижимая к себе небольшой пакет – там были туалетные принадлежности, остальное, ей сказали, дадут в клинике. Всё же хорошо иметь деньги. У Кати на карте были свои, последняя зарплата из Росгаза, она их не успела потратить, вернее, свои она, став невестой, принципиально не тратила. Но теперь случай особенный.
– Чемоданы до завтра в багажнике покатаешь. Говори номер и сумму, переведу, – сказала Катя водителю.
Тот не услышал. Катя только сейчас заметила, что они едут совсем в другую сторону, противоположную от клиники, не туда, куда она ему велела. Он всё слышал. И он вез её к хозяину. Катя вжалась в сиденье.
Все лучшее, что она пережила в этот месяц: безудержный шопинг, люкс номер лучшего отеля в полном распоряжении, оргазм, надежды, эйфория, что так будет теперь всегда, разом рухнули.
Она не успела даже достать ключи, как Дима распахнул дверь сам. Позади Кати открылась дверь грузового лифта – Николай поднял из машины её багаж. Сначала Дима поблагодарил Николая. Пожал ему руку, оставив в ладони конверт. Шофёр коротко склонил голову, щёлкнул каблуками и исчез в лифте.
Дима взял Катю за локоток и ввёл в квартиру. И только сейчас у неё возник вопрос: а зачем он её так срочно вызвал из отеля? Катю окатило холодной волной. Неужели шофёр ему сказал про физиотерапевта? А может, он даже знал, что жена Ушакова ходила без трусов? От Николая всего можно было ждать. От Димы тоже.
– Я слышал, ты покупала тесты? Каков результат?
Ну конечно, Николай доложил, что она была в аптеке и спросил фармацевта, что именно она там купила.
– Он что, следил за мной? – спросила Катя.
Надо возмутиться, и даже может устроить скандал. Катя осмелела в отеле, набралась манер богатых дамочек.
– Он присматривал.
«Но шофёр не знает результат», – мелькнула в голове Кати спасительная мысль.
Дима смотрел ей в глаза.
– Я пока не уверена.
– Вот как?
Дима открыл ладонь. Он дал чаевые Николаю, а тот ему все пять тестов с двумя полосками.
– Это ведь означает беременность? Если, конечно, я правильно понял инструкцию, – Дима с любопытством смотрел на Катю.
– Я не хотела тебя заранее обнадёживать, срок ещё слишком маленький, всякое может быть, – промямлила Катя, ощущая, как её щёки заливает пунцовой краской.
– Поэтому я и решил, что тебе будет лучше тут, под присмотром квалифицированных врачей. Я распоряжусь о специальной страховке в нашей клинике.
Вот так, по-деловому Дмитрий Алексеевич решил вопрос. Катя не могла сдвинуться с места, поймав своё отражение в зеркале, она увидела прежнюю Катю, жалкую переводчицу из обоссаной парадной. Её взяли в чистый богатый дом, потому что она свиноматка, несушка золотого яйца. Никакой радости от нового состояния Катя не ощущала.
А Дима явно был доволен собой. В глубине души он боялся, что после той позорной операции бесплоден. О нет. Он полноценный мужик.
– Хорошо провела время?
– Да, – вяло сказала Катя. – Я неважно себя чувствую.
– Наверное, укачало. Ступай, ложись. Ты должна беречь себя.
Дима поцеловал её в лоб.
– Теперь это твоя главная обязанность, – добавил он.
Лена вернулась домой без сил. День был слишком длинным, начался в три часа ночи, а сейчас была уже почти полночь. Лена должна была вывести из квартиры Мичурина его личные вещи. Каждая рубашка, которую она снимала и складывала, отдавалась болью. Свитера, которые хранили аромат его тела, его туалетной воды. Его единственный выходной костюм, надетый на выпускной и на свадьбу Ушакова. Он должен был надеть этот костюм на их роспись в ЗАГСе. Лена сама испугалась этой мысли: почему должен был, наденет, непременно наденет. А вещи он любом случае он перевёз бы к Лене. Так что нет никакой драмы. Никакой драмы. Адвокат работает над этим, адвокат дал оптимистичный прогноз.
Выгрузив дома вещи Мичурина, Лена набрала Машке. После вчерашнего истеричного звонка Машка больше не звонила сама и не отвечала на её звонки. Вдруг телефон зазвонил, прямо в руках. Лена схватила трубку, не глядя.
– Машка!
Но это звонила Людмила Исааковна.
Умер Николсон.
Нет, этот худший день не кончится никогда. Вместо слов соболезнования, Лена вдруг сказала:
– Мой Мичурин насмерть сбил человека, и Машка не хочет больше меня слышать.
Спустя полчаса Людмила Исааковна была у неё. Они обнялись и плакали до утра.
Новость о наезде на мигранта, который погиб в день, когда прооперировали его маленькую дочурку, попала во все СМИ. Лена не смотрела телевизор, не читала с утра газет. Когда Лена с утра вышла проводить Людмилу Исааковну к такси, соседки с детьми у подъезда, когда она поздоровалась с ними, демонстративно отвернулись.
– Это её ухажёр, – долетел ей в спину злобный шепоток.
Ухажёр – это Мичурин, поняла Лена. Она никогда не была своей в этом доме, той, к кому запросто можно забежать за солью или посплетничать, но общественный бойкот не прибавил ей настроения. Собственные чувства по этому поводу беспокоили её мало. А вот внимание общественности могло повлиять на решение присяжных. Адвокат сказал, что присяжные – это хорошо. Но теперь это могло сыграть в обратную сторону. Фотографии живого Рафика с маленькой дочерью на руках, у которой торчала из носа кислородная трубка, обошла все СМИ. Насчет искреннего участия к судьбе мигранта, каких погибало сотни в год на стройках, дорогах, подпольных цехах, Лена не заблуждалась. Без больной дочки, выжимавшей из зрителя эмоции, никто бы не обратил внимание на ДТП. Но фото Рафика с дочкой хорошо продавалось.
Дима пробежал с утра новости на рабочем экране.
– Чёрт, вот бедняга.
Он увидел хирурга Мичурина, которого показывали после семейного фото Рафика. В кабинет заглянула Юленька.
– Дмитрий Алексеевич, Савельев к вам.
– Пусти.
Вошёл Савельев. Вдобавок к служебной бэхе с водителем он получил конверт и личную секретаршу.
Савельев, конечно, поблагодарил, но, когда вернулся в свой кабинет, пересчитал деньги. Сумма там была немаленькая, но Савельев явно продешевил. Он тоже увидел утренние новости. Савельев был не дурак, он свёл концы с концами. Труд его явно заслуживал куда большего гонорара.
Посудите сами. Кто нашёл этого несчастного, который готов был продать почку, чтобы спасти дочку? Он, Савельев. Кто придумал схему для перевода денег так, чтобы нельзя было найти благодетеля? Тоже он.
Сначала Савельев был уверен, что это тупо откат кому-то под видом благотворительности, но деньги шли адресно больной девочке на операцию в фонд помощи. Может, этот странный Ушаков в самом деле решил осчастливить кого-то? Может, он тайный верующий, или что-то в таком духе. Савельева это не касалось.
Но потом, когда анонимный благотворитель велел ему организовать встречу тет-а тет с этим Рафиком, Савельев заподозрил неладное. Смысл был засекречивать, от кого перевод, если Ушаков решил лично встретиться с Рафиком один на один? Не проще ли было просто передать деньги из рук в руки? Или карточкой. Да ещё и встречу сторон надо было устроить не в привычной среде обитания мецената, а тот сам, Гора, пошёл к этому Магомеду. Или как его там, Рафик. Он сообщил ему, что тот должен явиться в «Чайхону» на крайней станции ветки, где селились одни мигранты и местные туда даже не совались. Зачем это понадобилось чистюле Ушакову? Савельев не раз замечал, как тот тщательно моет руки после каждого контакта и не терпит ни пылинки в своём кабинете.
Но увы, услышать приватный разговор ему не удалось. Он лишь видел, как Дима на такси, обычном, с шашечками, будто просто смертный, приехал на встречу, одет был, как в былые времена, в дешёвые штаны и толстовке с капюшоном. Савельев проскользнул следом в этот вонючий притон с кальянами. Занял крайний столик, благо они были отделены грязными диванами с высокими спинками. Савельев даже направил туда камеру исподтишка, чтобы заснять и потом разобрать их диалог получше. Но тут грянула восточная музыка и выплыла потасканная девка в духе Роксоланы, чтобы исполнить танец живота. Он так ничего и не разобрал, даже когда пересматривал запись в машине, куда выскользнул, пока его не успели заметить. Но Савельев успел заметить изумление и шок на лице мигранта. А ведь на его лице должно было сиять выражение счастья и благодарности.
– Вы правда дадите денег на операцию моей дочери? – спросил Рафик.
– А вы правда готовы ради своего ребёнка на всё? – спросил в ответ Дима.
Следить за начальством Савельев не решился, а вот за этим Рафиком проследил. Тот направился на метро к центральной больнице. Савельев сел на хвост. Может, его дочь лежит там? Но в центральной больнице нет детского отделения. Странно. Савельев шёл от метро по тёмной улице за мигрантом и пытался в своей голове сложить паззл. Он любил головоломки. Не зря его назначили заведующим отделом. Ошибались сотрудники, говоря, что лишь одним умением лизать задницы начальству отличался Савельев.
Рафик встал на переходе около больницы, как будто чего-то ждал. Он стоял в тени, и Савельев был готов поклясться, что тот молится. Шевелил губами, провёл по лицу руками ото лба к шее, словно умывался. Савельев видел такой жест в сериале про моджахедов. Серьёзно? Не удержался от радости за деньги и решил помолиться Аллаху прямо на дороге? Он бы ещё коврик взял. А потом богопослушный взял камень, размахнулся и разбил фонарь. Участок погрузился во тьму.
Вот это номер! Да он сумасшедший, явно, этот мужик. Надо сказать Ушакову, чтоб никаких денег ему не давал. Может, там и нет никакой больной дочки. А то отправят перевод, а потом им предъявят за содействие арабским террористам.
Размышления Савельева прервало появление внедорожника. Он летел на всей скорости, освещая себе фарами путь. Савельев не разглядел, кто за рулем, да и не думал разглядывать. Все его внимание было сосредоточено на этом психе. Когда машина влетела на зебру, тот бросился под колёса.
Савельев застыл. Этого он никак не ожидал. Чего угодно, но не этого. Сам! Сам бросился! И фонарь разбил. Господи, ну конечно! Ушаков в итоге отказался дать ему денег, и мужик решил в отчаянии снять бабла с водителя за наезд. Ну хитёр. Хотя, ради больного ребёнка же. Если он есть, конечно, этот ребёнок.
Ишь, притворился, лежит, будто без сознания. Актер. Ясно, за черепно-мозговую отстегнут больше.
Однако, когда водитель вышел, склонился над симулянтом, в свете фары пощупал пульс, Савельев понял, что ошибся. Этот псих мёртв. Вот болван, не рассчитал траекторию. На месте водителя Савельев бы немедля смотался. Но мужик стоял и курил. Вот дурак, ещё стоит, думает. Смывайся давай. В какой-то момент у Савельева прямо зачесалось: выйти, сказать мужику, что его хотели развести. Тем более, мужик показался ему смутно знакомым. Савельев оказался на развилке.
Выйдет, скажет, приедет полиция, тут уж, конечно, водитель никуда не сбежит, у него свидетель есть, который видел своими глазами и даже снимал на видео. Но потом полиция спросит, а что вы, гражданин Савельев, делали тут в кустах в два часа ночи? А вы, случаем, не знакомы с жертвой наезда? Случайно, да. И придётся рассказать, что у того съехала крыша, потому что его начальник посулил, а потом отказал дать денег на операцию ребёнку, вот тот с отчаяния и кинулся.
Как знать, какой выбор сделал бы Савельев, если бы не увидел, как затушив сигарету, водитель позвонил и вызвал полицию. Вот дурак! Савельев бы так никогда не сделал. Сам взял и сдался. Из-за этого отчаявшегося афериста, которого под колёса отправил начальник Росгаза своим отказом. Савельев уже твёрдо был уверен, что Ушаков отказал. А иначе как объяснить поступок мигранта? Ушаков, сука, просто поиздевался над человеком. Поманил и отказал – вполне в репертуаре этого козла. Но тут раздался звонок, и Савельеву пришлось нырнуть в кусты глубже, чтобы его не привлекли в свидетели. Звонил Ушаков. Он дал отмашку на перевод. Что?
Все паззлы опять рассыпались в голове Савельева. Зачем этот Рафик кинулся под колёса, если он знал, что получит чёртову кучу денег на операцию?
Когда Савельев услышал, что виновником наезда является хирург по фамилии Мичурин, тот самый, кто явился под ручку на свадьбу с психологичкой Леной, он понял, зачем. Паззлы вновь сложились в ясную и чёткую картину. Картину изощрённого, жестокого, подлого, мерзкого преступления.
И вот Савельев пересчитывал деньги в конверте, и думал о том, что сильно продешевил. Ушаков провёл его вокруг пальца, как дурачка. Но Савельев не дурачок. О нет.
Мысли о том, чтобы явиться в полицию и предъявить видеозаписи той ночи, Савельеву в голову не пришло. Он уже выбрал свою развилку и уверенным шагом следовал по своей тропе, не замечая, что она ведет в тёмный лес. И не тропинка под ногами уже, а глубокая топкая колея.
Ещё и ещё раз прокрутив ленту новостей про злодея Мичурина и его несчастную жертву, Дима сел ждать звонка Лены. Но его всё не было. Почему она до сих пор не попросила помощи? Он знал, самый влиятельный её клиент – это он.
Дима умел ждать. Он займется пока своей беременной женой. Кстати. Пока она возвращалась из отеля он попросил Баркова срочно нашпиговать камерами его апартаменты. Безопасности для. Впрочем, Барков лишних вопросов не задавал. Команды усвоил. Дима закрыл новостную ленту и запустил прямое включение с участием своей жены.
Он не стал говорить, что знает про её намерение насчет аборта. Всё происходящее в её телефоне давно дублируется в его собственном. Но ей знать об этом не нужно. Выучится избегать контроля. Она хитрая, Дима уже понял. Но не слишком умна. Лена это поняла раньше.
Он с интересом смотрел в экран. Надеялся, эта дрянь оставила свою затею с абортом. Шофёру была дана команда пресекать любые заказы по интернету на случай, если она решит избавиться от его ребёнка с помощью каких-нибудь таблеток. Дима был не слишком силён в этом деле, но он как-то слышал от тёток во дворе своего старого дома, что кто-то пытался избавиться от нежеланной беременности отваром лаврового листа. В общем, Николай должен был отслеживать все покупки. Визиты в клинику Дима решил не доверять обслуге. Сам. Всё-таки, это его первый ребёнок. Сын. Интересно, когда им скажут пол ребенка? Он надеялся, скоро. Оборудование в клинике Росгаза было самым передовым.
Он улетел в мечтах. Да и ничего интересного не увидел – Катю не отпустил токсикоз. Она таскалась по его квартире с постной рожей и регулярно наведывалась в туалет. В санузле тоже стояли камеры, но смотреть, как Катя блюет, Диме не очень-то хотелось. Он вновь переключился на новости.
Шли дни.
Лена каждый день носила передачки, обзавелась полезными знакомствами. Так, ей сказали, что, если сунуть, можно передавать продукты, сигареты, сунуть больше – телефон, алкоголь, траву, вопрос цены. Но если поймают на входе или стукачи сдадут сидельца, то может быть срок. Лена решила наркотики Мичурину не передавать, ограничиться продуктами. Она таскала фрукты, орехи, печенье и любимый мужем шоколад, и это создало новый ритм жизни, отвлекало от томительного ожидания новостей от адвоката. А тот, поначалу многословный, мобильный и доступный, стал всё реже отвечать на её звонки: – «Всё под контролем, занят, не сейчас, позже, пока ничего сказать не могу».
Лена начала закипать. Он даже не мог организовать им свидание! Утешало только то, что до суда Мичурин был в своей удобной одежде, что мог совершать звонки раз в неделю, заверял, что условия нормальные, кормят сносно, место не у параши. Он ещё и шутил, её Мичурин. Только потом Лена узнала, случайно, что кормят их отвратительно, и ничего из её продуктов Мичурину не перепадало. Её передачки жрали сами охранники, делясь с «бригадирами» и «смотрящими». В их число хирург Мичурин вряд ли входил. Он не хотел её расстраивать. А качать права вышло б себе дороже.
Дима ждал.
А пока регулярно ходил с Катей на приём в клинику. Беременность протекала благополучно. Но пол всё никак не говорили. Дима понял, что он хочет не ребенка, он хочет сына. Если будет не сын, пусть делает аборт, или он с ней разведётся. Штамп женатого человека у него уже есть, он доказал свою полноценность. Как в жене Дима в ней полностью разочаровался. Лживая, корыстная сучка. Дима хотел, чтобы его любили. Он не хотел, чтоб его любили понарошку. Любить его будет только сын, он всё сделает, чтобы тот его полюбил. Он будет лучшим в мире отцом. А из уже живущих на земле его любила только Лена, он знал точно, когда она нежно укрыла его одеялом пьяного, когда обняла его после школы, когда таскалась с ним к его деду, вытирала ему слёзы. Он потерял её любовь. Во всём виноват Мичурин. Он всё испортил. Нужно убрать его, и всё встанет обратно на свои места.
В воображении Димы рисовались радужные картины, как хирурга закатывают по максимуму, а на зоне может случиться всё, что угодно; как безутешная Лена, которая наверняка сейчас спускает свои деньги на стервятников всех мастей, в этом Дима не сомневался, бросается к нему в ноги, и он, заставив её подняться, просто обнимает и больше не надо слов. Как Катя рожает ему сына, а потом просто исчезает, он не придумал как, это уже детали. Как они с Леной воспитывают малыша вместе, вместе путешествуют, вместе по вечерам ужинают, он будет готовить, он научится. Лена – лучшая мать, он это видел, в отличие от Кати, у которой материнский инстинкт, кажется, отсутствовал напрочь.
Но в один из дней Катя удивила. Он подумал, что ошибался насчет неё. Та вдруг резко переменилась. Дима обнаружил жену вечером, поглаживающей свой, ещё невидимый живот, обложенной кучей журналов для беременных. Она накупила себе гору одежды для беременных (вещи для новорождённого она не покупала из суеверия), скачала приложение, где можно по дням следить, как развивается плод, развлекалась подборкой классической музыки, полезной для младенцев в утробе. «Токсикоз отпустил», – объяснила она мужу со смущённой нежной улыбкой.
Но потом с работы по камерам Дима увидел, что всё это было ради лайков. Эта дура просто сменила тему идеального замужества на тему образцового материнства, чтобы ещё больше утереть нос и без того обалдевшим одноклассницам.
Катя о камерах не знала. Она действительно сначала отказывалась признать собственную беременность. Теперь, когда надежды на секс не было, а муж относился к ней, как к инкубатору с золотым яйцом, она потеряла интерес к шопингу, уходу за собой. Пользуясь своим положением, она могла себе позволить ходить нечёсаной, в бесформенной пижаме, целыми днями жрать, и смотреть, как меняется её тело.
Пока однажды не позвонила Куварина.
– Лапина, куда пропала? То каждый день посты, а тут вдруг исчезла.
Танька намеренно называла её девичьей фамилией.
– Чего звонила-то?
– Рассказать новость. Никитина из нашего класса, помнишь? Третьего родила! Бэби-бум. Как Водянова!
У самой Кувариной было уже двое. Есть к чему стремиться.
Под конец разговора, который проходил в режиме радио, поскольку Катя едва его поддерживала, Танька сочувственно вздохнула и сказала, зачем, собственно, и звонила.
– Ты-то не затягивай, Катюш. Знаешь, как называют тридцатилеток, кто с первым? Старородящие. Мерзость какая, да? – Куварина оставалась всё той же сукой.
– Или не получается? – вдруг артистично встревожилась она за бывшую одноклассницу. – Ой, прости, если я по больному месту.
Катя выдала, как кувалдой:
– Не хотела говорить раньше времени, но теперь уже можно. Ты же моя подруга. Только никому пока. Двенадцать недель.
Бедная Куварина, и тут ей обломалось.
Положив трубку, Катя немедленно потребовала подать ей авто и поехала в «Детский мир».
Она научилась переобуваться в воздухе.
Теперь она ежедневно радовала своих фолловеров цитатами мудрых о воспитании детей, ангельскими фото и новостями о своем самочувствии.
– Токсикоз? Что это?
И ещё один маленький, но приятный бонус. С каждым днём её скромная грудка росла, как на дрожжах, а белёсые втянутые соски становились всё более тёмными, набухшими и чувствительными. Однажды после душа, вытираясь, Катя задела их полотенцем. По телу разлилось приятное тепло. Она закрыла глаза и руки сами потянулись вниз, туда, куда до этого позволено было только водным струям. Катя прикоснулась к клитору. И кончила. Определённо, в беременности больше плюсов, чем она изначально думала.
Её муж напрасно не заглядывал через камеру в душ, полагая, что ничего интересного там не увидит. Он ошибался.
Диме к тому моменту стало уже не до слежки за женой. Он с каждым днём всё больше думал о Лене. И однажды не выдержал и позвонил сам.
– Привет.
– Привет, – тусклым голосом ответила Лена.
– Я видел по телеку.
– Все видели, – также безжизненно сказала Лена.
– Ты всё ещё злишься на меня? – спросил Дима.
– Господи, о чём ты вообще, – устало ответила Лена.
– Как ты? – в тёплом голосе Димы звучало живое, искреннее участие.
Нарастала общественная истерика в адрес врача-убийцы Мичурина, бетонная стена вокруг самой Лены, молчанка адвоката, которая говорила громче любых слов. Похоже, он не хотел ввязываться в заведомо провальное дело, это плохо для репутации, а свои деньги он уже получил. Он, конечно, на суд явится и принесёт нужные бумаги. Но ничего из того, что он сулил Лене, Олег Олегович делать не собирался.
– Нормально, – ответила Лена.
– А если честно?
В телефоне повисло молчание.
Людмила Исааковна с сердечным приступом загремела в больницу, Лена бегала с передачками ещё и туда. Горе Лены было несопоставимо с угрозой жизни и потерей мужа бывшей учительницы. Вдобавок сын с невесткой, разумеется, затеяли судебные разборки насчет наследства. Однако занять квартиру в её отсутствие не смели. Не хватало бумаг. Лене приходилось бегать по инстанциям и отбиваться от обиженных претендентов, чтобы Людмила Исааковна после выписки вновь не стала бомжом и чтобы исполнить последнюю волю Николсона: сыну не оставлять ничего.
Маша всё не звонила. И не отвечала. Случайно от соседского Ваньки Лена узнала, что Машка переехала в Калифорнию и нашла работу официантки. Как, разве она не сказала маме?
О беде с Мичуриным Ванька не сказал ни слова. Его интересовала только Маша. Лена вздохнула с облегчением: значит, как минимум, дочь жива и здорова. Может, и к лучшему, что она поругалась с родителями и не вернулась, избежав всего этого кошмара.
Всего этого кошмара, из которого, кажется, им не выбраться.
Лена и не заметила, что всё это она выложила вслух.
– Я сейчас приеду. Мы всё решим, – сказал Дима.
Спустя пять минут ему уже подали машину. Этого адреса среди привычных маршрутов руководителя ранее не было. Шофёр также давно не видел Дмитрия Алексеевича в таком отличном расположении духа.
Дима ехал к ней. Мчался на крыльях своей любви. Как бы пошло это не прозвучало.
Да, пусть не совсем так, как он себе рисовал.
Да, не кинулась в ноги.
Да, он позвонил сам.
Но ведь когда он сказал: приеду, решим, он почувствовал, как чувствовал в детстве настроение матери, когда та ещё не вошла в двери, что Лена испытала к нему благодарность. Пока так.
Нахрапом он уже пробовал. Властью – не прокатило. С Леной это не работает. Он будет действовать медленно и осторожно. Раз она не упала к нему в ноги, он подставит плечо. Как старший брат.
А может, и как нянька. Едва Лена открыла дверь, он сразу увидел, что за то время, что прошло с момента их последней встречи, она провалилась из сильной уверенной женщины в маленькую слабую девочку. Не стресс её туда вогнал, а затянувшаяся тревога. На коротких дистанциях могут быть сильны даже слабые. На марафонах неизвестности и пустых надежд ломаются даже сильные.
– Ты помогла мне, я помогу тебе. В беде не брошу.
Можно ли винить Лену в том, что, когда Дима это сказал и обнял её, она не вырвалась и не стала вспоминать о том, как он обижал других. Сейчас ей было дело только до самой себя и спасения своего мужа. Все мы эгоисты в любви и в беде.
Лена со слезами приняла предложение Димы о бесплатном для неё честном корпоративном адвокате.
– Я не знаю, как тебя и благодарить. Тем более после всего того, – Лена выглядела смущенной, неуверенной и очень уставшей.
Такой Дима любил её ещё больше. Она вырастила его, а сама стала маленькой. Так бывает с деревьями, школами, стареющими родителями, которые по мере взросления детей становятся всё меньше и меньше.
– Мне стыдно, что я вёл себя, как полный кретин, власть вскружила голову. С перепугу наломал дров, но теперь, с опытом, это ушло. В общем, с этим покончено, – заверил Дима и улыбнулся своей милой, очаровательной улыбкой.
Повинную голову не секут. Лена улыбнулась в ответ, хоть глаза и остались грустными.
– Я рада, что ты сам до этого дошёл.
В дверях Дима задержался:
– А, кстати. Мы с Катькой ждем малыша.
Он намеренно сказал: «Мы. Катька. Малыша». Осторожнее, Дима, нежнее, тише.
– Так вот что тебя на самом деле так изменило! Ребёнок! – Лена на миг забыла о своих бедах.
– Дим, я так рада за вас! Я очень за вас рада! Прости, что отговаривала тебя от этого брака. Я ошибалась. Я вообще, знаешь, много где ошибалась.
На прощанье он обнял Лену, и она опять ему это позволила.
Новый баланс в их отношениях – слабая Лена, сильный он, – было то, что надо. Да, всё-таки это было гениальное решение, с Рафиком. Герой пал смертью храбрых не только ради своего ребёнка, но и ради любви. Дима откинулся в машине на сиденье.
– Домой.
Катя привыкла, что Дима возвращается в одно и то же время. Ровно в 19:40 его доставляла машина с работы. На часах стрелки перевалили за полночь. Катя забеспокоилась. За время, которое прошло со свадьбы, она совсем разучилась жить самостоятельно. Да и разве можно назвать ту офисную мышиную возню «за копейки» жизнью? Дима полностью покрывал её потребности: пища, сон, безопасность, социальный статус. Признание и общение она получала из соцсетей. О сексуальной могла позаботиться сама.
Катя позволяла себе теперь покапризничать. О массаже ступней и персиках в ночи речь, конечно, не шла. Но беременность дала преференции вставать в обед, а едва встав, тут же залечь обратно на диван, лишь поднимая ноги, когда домработница, на которой настоял муж (Катя видела её в офисе, знала, что та, как и пёс, шпионка), и лишь к вечеру, причесавшись и сменив пижаму на красивый халат, выйти к 19:40, поставить на стол разогретый из ресторана готовый ужин и быть свободной, сославшись на тяжесть в ногах. Ей всё это сходило с рук. Она теперь не просто Катя, теперь онажмать. Без шести месяцев.
Поэтому Катя осмелилась написать Диме сообщение:
– Где ты? Я волнуюсь.
Дима поднял бровь, увидев это в своём телефоне, установленном на бесшумный авиарежим, пока он был с Леной.
Через полчаса Катя написала опять. Потом её звонки и смс-ки приняли истерический характер. Нарушение уклада грозило самке лишением базовых потребностей.
Дима, в заботе о будущем ребенке, отписался, бросив Лене:
– Катька волнуется, извини.
Получив от мужа сухое «на совещании», Катя в истерике позвонила в офис, якобы срочное дело к мужу. Она уже решила, что скажет, если он окажется на месте – гипертонус матки. Но в приёмной Димы никто не ответил. Секретарша, Катя знала, никогда не уходит раньше руководителя. Значит, муж врёт.
Ревность кольнула Катю. Ревность в борьбе не за сердце, а за ресурс. Никогда ещё Катя не ждала так мужа с работы, как в тот вечер. Интересно, он также безразличен к тратам «этой сучки»? Катя была уверена, что это секретарша Юленька, тварь.
К полночи у Кати от злости и ревности стало сносить крышу. Она воинственно вышла в прихожую, услышав звук поворота ключа.
– Где ты был? Я звонила на работу!!!
Дима опешил. Вот это номер. Серьёзно? Моль, кажется, обнаглела, возомнила тут о себе. Пора поставить её на место.
– Я был у Лены, – спокойно сказал он, сняв с себя пальто и вручая жене в руки, чтобы повесила.
– У Лены, – разом обмякла жена. Пальто она автоматически взяла и повесила на плечики в шкаф.
– Ей нужна моя поддержка. Я буду задерживаться. Так что теперь ты знаешь, где я. Больше не стоит беспокоиться, в твоём положении это вредно.
Дима мягко похлопал её по плечу.
– Как там мой малыш? – спросил он нежно.
Его рука легла на её живот. Это же был теперь его живот, а не её.
– Он в порядке, – процедила Катя сквозь зубы.
– Вот и чудесно. Не забудь напомнить, когда следующее УЗИ.
– Разумеется, дорогой.
– Спокойной ночи. Я ещё поработаю.
Они разошлись в разные стороны.
Катя – плакать в спальню. А Дима – в свой кабинет, чтобы поднять с постели корпоративного адвоката, тот с утра пораньше должен немедленно ехать в прокуратуру, изучить дело о наезде и к полудню представить руководителю текущее положение дел.
– Будем нажимать на то, что родные претензий не предъявляют, удовлетворены компенсацией, на то, что этот хирург спешил на срочную операцию, ранее не имел правонарушений, ну и под занавес поднажму эмоционально на присяжных: положительная характеристика с работы, сотни благодарных пациентов, – бодро закончил свой доклад корпоративный юрист. – Думаю, обойдётся условным, или минималкой по статье, – заключил адвокат.
Он не замечал, что руководитель, посуливший ему за внештатную работу немалый гонорар из личного кармана на условиях конфиденциальности, не отвечает на его оптимизм, и даже, наоборот, мрачнеет по ходу его доклада.
– Вы неверно поняли задачу, я бы даже сказал, не поняли кардинально, – сказал Дмитрий Алексеевич.
– В смысле?
Дмитрий Алексеевич уточнил, что нужно сделать всё, чтобы срок был максимальный.
Не совсем обычная для адвоката задача, но в Росгазе дилетантов не держали. Юрист заверил, что сделает всё возможное.
Приговор Мичурину был подписан.
Лена в своем неведении ежедневно выслушивала доклады Димы, он нагнетал страху и сомнений, но уверял, что его люди над этим работают, не покладая рук. Увы, Мичурин нарушил там в СИЗО какое-то пустяковое правило, и ему запретили свидания и звонки. Но адвокат с ним видится регулярно, её гражданский муж в полном порядке.
Лена к тому моменту уже знала про передачки, что они оседают на столах надзирателей. И если пожаловаться, условия зэка станут вовсе невыносимы. Они там умеют мстить.
– Тебе важно сейчас позаботиться о себе, – увещевал Дима. – Ведь рано или поздно он вернётся.
О себе Лена заботиться не хотела. Она ощутила полную беспомощность. Машка по-прежнему игнорировала её звонки и смс-ки с просьбой перезвонить. Дима просил прощения за ту свою выходку с отменой стажировки и обещал, что как только Маша объявится, непременно нужно ей сообщить, что её место остается за ней.
Но Лену уже накрыла депрессия, тяжелая, чёрная, беспросветная. Она даже не хотела вставать с кровати в ожидании суда – смысл? Только ежедневный звонок в дверь поднимал её. Дима на пороге с продуктами, Дима на пороге с лекарствами. Витамины, успокоительные – то, что ей сейчас необходимо. Лена послушно и безразлично глотала таблетки, запивая принесённой же Димой родниковой водой с горных Альп.
– Спасибо тебе за заботу, Дима.
– Да будет тебе. Мы же друзья.
С каждым днём Лена становилась все спокойнее и безразличнее. За неделю до назначенного в суде предварительного слушания она вдобавок ещё и упала в обморок, отпирая Диме дверь. Прибывшая бригада констатировала низкое артериальное давление. Прописали таблетки. Дима тут же рванул в аптеку.
И только тогда Лена впервые заметила, что принесённый из аптеки пузырёк с таблетками вскрыт. Очевидно, и все прежние лекарства, насыпанные горкой на её прикроватной тумбочке, тоже были вскрыты.
– Леночка, – Дима теперь называл её уменьшительно-ласкательно. – Послушай, тебе правда нужно хорошенько отдохнуть и прийти в себя. Я позабочусь о санатории, постараюсь и сам вырваться на пару-тройку дней, – добавил Дима.
– А как же Катя? – Лена старалась, чтобы её голос звучал жалко, как он звучал все последние недели.
Он не должен заподозрить, что Лена раскрыла его обман. Обман одержимого ею подонка.
– Уверен, она всё поймёт. Мы же друзья, – улыбнулся Дима.
В этом месте он сдал себя с потрохами. Даже потерявшая рассудок женщина-друг знает, что ни одна беременная жена не поймёт такой дружбы.
Когда Дима на прощание обнял Лену, прежде удостоверившись, что она приняла таблетки «из аптеки», она едва не всадила в него нож. Он лежал на столе за его спиной, так близко. Как же она сразу не поняла. Воистину слепа.
Лена выплюнула в раковину таблетки, умылась и поехала в дом престарелых.
Там удивились её появлению, но она объяснила – Дмитрий Алексеевич важный, занятой человек, он не может сам навестить любимого дедушку и поручил ей, помощнице, сделать это вместо него, привезти гостинцы. Отчасти это было правдой, Лена действительно собрала со своей кухни всё, что привозил Дима, в один огромный пакет, и привезла с собой.
Санитарки были рады без памяти, найдя там итальянское вино и деликатесы. Как и тюремные крысы, они тоже не собирались делиться с теми, кому это предназначалось.
Тем временем Лена беспрепятственно вошла в комнату старика.
Там пахло мочой и хлоркой. Но в целом было вполне сносно. Забыв, что нужно притворяться беспомощным жалким одуванчиком, потерявшим память, и не умеющим себя обслужить, дед Димы довольно шустро почистил верхушку яйца всмятку и поедал его ложечкой, всасывая вязкое содержимое, с интересом глядя в телек. Шли новости.
Увидел Лену, старик поперхнулся и выпучил глаза.
– Как же я сразу не догадалась.
Старик выронил липкую ложку и задрожал руками подбородком, пустив слюну.
– Отдельная палата, телевизор, яичко с доставкой, это, наверное, денег стоит. Успел припрятать от дочки? На это нужно какое-никакое умишко, – сказала Лена, приближаясь к старику.
Тот уронил голову на плечо, но Лена видела, как остро исподтишка его взгляд направлен на кнопку вызова персонала. Она встала между ним и кнопкой.
– Что ты сделал со своей дочерью, за что она тебя упекла сюда?
Старик на миг вскинул глаза, в них мелькнул испуг.
– Ты не стал спорить с ней, когда она привезла тебя сюда? Ты не хотел сюда, но потом освоился и нашёл свои плюсы, верно?
– Кто ты такая? – прошипел старик. В голосе его была ненависть. Но покинуть инвалидное кресло он правда не мог. И это была единственная правда в этой палате.
– Вы знаете, кто я. Я приезжала сюда с вашим внуком. Или не внуком?
На лице старика не осталось ни тени от маски жалкой беспомощности. Он запустил в неё палкой:
– Уходи отсюда!!!
Палка пролетела мимо Лены и ударилась в дверь. Громко. Значит, сюда скоро прибегут санитарки. Нужно поспешить.
Лена наклонилась и взяла с пола грязную ложку. Положила её в пакетик от салфеток и вышла вон.
Навстречу по коридору спешили санитарки, от них уже попахивало вином и шоколадом.
– Что случилось?
– Бедняга, он и правда, совсем не в себе.
Лена вышла, предоставив санитаркам вытирать слюни Диминому дедушке. Или не дедушке.
Лена впервые сама попросила Сашку-маугли о встрече. Она передала ей два пакетика. В одном виднелась чайная ложка. Та удивилась. И звонку Лены, и ложечке.
– Что это?
– Новости смотришь? – вместо ответа спросила Лена.
– Не-а, – ответила Сашка. – Только детский канал с Настей. А что?
– Можешь отдать это своему Витьке? Попроси о срочной экспертизе.
Сашка для Елены Андреевны бы звезду достала.
– Нужно сверить два ДНК. На ложке и тут.
Во втором пакетике была чашка. Гостевая чашка из квартиры Лены.
Дима полюбил пить чай из неё. Он в шутку, конечно, в шутку, уже назвал её своей любимой чашкой.
Сразу от Сашки Лена поехала в детскую больницу.
– Вы? – удивилась Лиана.
– Лиана, простите, вы не знаете, кто эти добрые люди, кто дал вам деньги? – спросила Лена.
– Не знаю, по интернету собрали, Рафик там как-то, я не в курсе.
– Жаль, – сказала Лена. – Значит, не знаете.
– Но Рафик мне сказал, что этот богатый человек лично хотел с ним сначала встретиться.
Лена замерла. Тепло. Горячо. Очень горячо.
– Вы знаете имя этого человека? – спросила Лена.
Сама она уже это имя знала. Но полиции нужны были доказательства.
– Рафик не сказал. Он и сам не знал, я б Аллаха до самой смерти про его здоровье молила. Рафик заезжал сюда, на всякий случай взять медицинскую выписку дочки, ну, чтобы доказать, что он не мошенник.
– И он встретился? – с волнением спросила Лена.
– Этого я точно не знаю, – покачала женщина головой. – Наверное. Раз деньги пришли.
Лиана тяжело вздохнула. Улетела отсюда в мыслях.
– Мы больше с Рафиком не виделись. И больше он не звонил. Это был последний раз, когда мы с ним встретились. Он ещё с дочкой всё никак не мог расстаться, всё обнимал её, целовал ручки, всё говорил, как любит. Так-то он суровый. Но в тот день… Как знал.
Да, он знал. Рафик уже знал, что видит дочку в последний раз. В голове Лены всё начало проясняться.
Лена впервые увидела, как Лиана плачет. Похоронила мужа, вылечила ребёнка, теперь можно. Лена накрыла своей рукой руки женщины, сложенные у той на коленях. Лиана не выдержала, привалилась к плечу Лены и плакала. Лена была с Лианой, пока у той не вышли все слёзы.
Лена себе плакать позволить уже не могла. Она и так потеряла слишком много времени. По её вине, только по её, Мичурину грозила опасность. Ему нельзя было попасть в тюрьму. Он из неё не выйдет, это ясно, как белый день. Больше у Лены не было никаких иллюзий.
Пришло время действовать.
Лена с трудом попала к следователю по делу Мичурина. Вот что значит незаконная жена.
– Так от меня вы что хотите, Елена Андреевна? – не понял следователь. – Я б рад. Но дело уже передали в суд. От меня уже ничего не зависит.
– Есть некоторые обстоятельства, которые могут изменить решение суда. Но нужна помощь следствия, – сказала Лена.
Она воспользовалась удивлением следователя. Пока тот хлопал глазами, коротко изложила суть.
– Дочери погибшего сделали операцию на деньги анонимного благотворителя. Перед смертью Рафик с ним встретился.
– И как это относится к делу?
– Относится. Благотворитель – глава Росгаза Дмитрий Алексеевич Ушаков. Он заказчик этого преступления. Это он оплатил этот наезд.
Следователь поперхнулся.
– Ушаков одержим мной. Он мой бывший пациент. У него была серьёзная детская травма. Боюсь, я недооценила её последствий и не заметила признаков маниакальной одержимости. Люди такого психотипа очень хитры. Вы наверняка изучали психологию преступников. Я знаю точно, что ценой своей жизни отец оплатил операцию дочери.
Следователь смотрел с подозрением на саму Лену.
Она спешила выложить все свои доказательства.
– Мужу позвонили с незнакомого номера. Он думал, что это новая медсестра. Но мужа не вызывали на срочную операцию, я выяснила. Это раз. Фонарь прямо над зеброй был разбит. Это два. Муж сказал, что этот человек возник из темноты. Он сам бросился под колеса. Это три.
Следователь усмехнулся:
– Ну ясно.
Следователь встал, покачивая головой.
– Елена Андреевна, отчасти я вас понимаю.
У Лены внутри всё рухнуло, ничего он не хотел понимать, этот усталый следователь. Слишком уж фантастически выглядела её версия.
– У меня нет доказательств, но я найду. Помогите мне в этом! Умоляю!
– Нет, серьёзно, высокопоставленный руководитель выискивает какого-то несчастного таджика, платит, чтобы тот кинулся под машину, и к кому? Вы уж простите, ваш гражданский муж – обычный хирург.
– Ушаков одержим мной! Вы меня слышали? – Лена тоже встала.
Следователь бросил взгляд на Лену – перед ним была худенькая женщина под сорок, в джинсах и старом свитере, без макияжа, с некрашеными давно волосами, у корней блестела седина, она была больше похожа на подростка, постаревшего раньше времени.
Следователь с уважением относился к женщинам, поэтому он просто прокашлялся вместо того, чтобы сказать, что она явно не из тех роковых, ради которых главы корпораций кипят в страстях. Лена всё это считала с его лица.
– Я найду доказательства сама, – сказала она.
– Уж будьте добры. И мой вам совет, не разбрасывайтесь такими громкими обвинениями. В горе люди готовы обвинять кого угодно, но только не себя.
Лена вышла и тихо закрыла за собой дверь. Следователь вытер лоб и сел – во даёт. На кого бочку катит. Смелая женщина. Или ненормальная.
Чтобы привести себя в порядок в ведомственном санатории, Лене следовало обратно оформиться на работу в Росгаз. Ей позвонили из отдела кадров сказать, что всё готово. Кстати, разбирая личные дела, кадровичка обнаружила, что секретарь Виктория так до сих пор и не уволилась официально, и книжку трудовую не забрала. Непорядок.
Лена зашла в отдел кадров, подписала заранее подготовленные для неё документы. От чая отказалась. Она направилась к Диме.
Едва услышав её имя, секретарь Юлия тут же пропустила её к руководителю.
– Я сделала, как ты сказал, – отчиталась Лена Диме, который поспешил из-за стола ей навстречу.
– Ты умница! Значит, хоть сегодня можно ехать в санаторий. Ты выглядишь, если честно, неважно.
Дима с отеческой заботой покачал головой.
«Твоими молитвами, сукин сын».
Вслух Лена сказала:
– Прямо сегодня? Боюсь, я не успею собраться. Дашь пару дней? – Лена подпустила в голос подвывания, детской мольбы.
Ну конечно, он даст ей пару дней. Он столько ждал, подождёт и эту малость.
– Как там Катя? Малыш как?
– Уже толкается, – заулыбался Дима.
– Так мило. А пол не сказали? – Лена играла искусно, хотя раньше считала себя плохой актрисой. Но она станет актрисой. Кем угодно, чтобы этот псих поплатился за всё, что он сделал.
Лена вышла из приёмной. Ей нужен был Савельев. Правая рука. Дима бы не стал марать свои, она знала.
– Я знаю, что у вас есть информация, которая бы мне пригодилась, – сказала она, войдя в кабинет нового главы IT-отдела.
– Не понимаю, о чем вы, Елена Андреевна, – сказал Савельев.
В сумочке у неё была та часть из конверта, которую испугалась взять Лиана. Лена, не таясь, выложила деньги на стол, достала из конверта и потасовала в руках.
Взгляд Савельева зажегся. Нал всё же куда приятней, чем карточки. Живые деньги возбуждают, будят азарт. Савельев откинулся в кресле и хмыкнул, глядя на Лену.
Нет, не зря он сразу не пошёл за добавкой к Диме, как только понял весь замысел. С появлением Лены ставки значительно выросли. Появился другой покупатель. Тут не грех и аукцион устроить. Умный телёнок двух мамок сосет.
– Вы умная женщина, Елена Андреевна.
– Не сомневаюсь, вы тоже не глупы, – вернула комплимент Лена.
Ей хотелось размазать эту рожу об стол. Они играли не в карты, они, Ушаков и Савельев, играли жизнью людей. И одна из этих жизней уже окончена. А другая планомерно втаптывается в землю.
– Я должен подумать, – после паузы ответил Савельев. Паузам он научился у Дмитрия Алексеевича.
– Разумеется.
Лена собрала со стола обратно в конверт деньги. Там было пятьсот тысяч рублей. Савельев сглотнул, он уже почти привык считать их своими. Но Ушаков мог дать больше. Он подумает над встречным предложением Ушакову. Озвучит Лене, и… Какие перспективы открываются перед Савельевым, Боже мой!
Савельев подождал, пока Лена скроется, и поспешил к Ушакову. Чем ближе он подходил, тем больше его одолевали сомнения. Может, стоило взять у Лены деньги? И от Ушакова добавки хотелось, но и работу терять он не хотел. Это же секретарша, машина, служебное жильё, соцпакет, пенсия, в конце концов. Дальновидно ли он поступает? Взял бы деньги, а потом сказал, что ничего не знает. На охрану и в полицию она бы не побежала, а если бы побежала, он бы успел перепрятать деньги.
«Дамочка, какие деньги, о чём вы?»
Он и не заметил, как за размышлениями увлёкся и уже вошёл в приёмную. Тут бы ему развернуться и уйти, тем более секретарша Юлия убежала оформлять больничный и санаторно-курортную карту Елене Андреевне.
Как на грех, Ушаков сам вышел из кабинета.
– Ты ко мне? – спросил Дима.
Уходить было поздно.
– Да это не срочно, – попятился Савельев.
Но Дима прочёл на его лице нечто, что заставило его отодвинуть все дела. Успеется. У Савельева глазки бегали.
– Да заходи, заходи, – подтолкнул он Савельева в свой кабинет.
– Ну.
Дима сел в кресло и посмотрел на Савельева с интересом. У того подмышками расплылись пятна пота. Дорогие пиджачки стал покупать Савельев. Он заметил насмешливый взгляд начальника, прижал локти к подмышкам, чтоб скрыть признаки своего страха. Савельев решил, что хватит с него этих унижений. А! Была не была!
– Дмитрий Алексеевич, я по нашему с вами делу. Благотворительному, – сказал он многозначительно.
– Извини, секундочку, – Дима направился в туалетную комнату своего кабинета.
Савельев был сбит с толку. Он слышал звуки струи из туалета. Что это значит- начальнику нассать на их разговор? Сукин сын, заставляет Савельева слушать, как он там отливает, даже не потрудился закрыть дверь! Не спешит, ручки моет. Да ему и на самого Савельева нассать! Он за человека его не считает. Если Савельев и хотел дать обратный ход в приёмной, теперь обратной дороги не будет.
Дима знал, Савельев не осмелится сдвинуться с места. А ему нужно унять дрожь в руках. Дима вытер руки и встал перед зеркалом.
– Спокойно, дыши, глубже, вдох носом, выдох ртом, десять…
Ну вот, теперь можно выйти.
Ушаков вернулся с тем же заинтересованным лицом, как будто не было паузы:
– А что не так с нашим делом? Слыхал в новостях, ребёнок спасён, – спокойно спросил он.
– Да, но какой ценой, – усмехнулся Савельев, внимательно следя за лицом Димы.
Но тот лишь слегка поднял бровь.
– Дмитрий Алексеевич! Не надо меня за дурака держать. Я всё знаю. Хитрая рокировочка была с хирургом. Если бы не одно «но».
Савельев с удовольствием заметил, что покерфейс изменил Ушакову, едва заметно. Но он заметил. Сейчас мы посмотрим, как ты задёргаешься, ублюдок.
Савельев достал из кармана телефон и включил запись, развернув руку так, чтобы Ушакову было видно. Сам Савельев держался на безопасном расстоянии, у двери.
Из телефона зазвучала восточная музыка. За столиком Чайхоны сидел Дима лицом, мигрант – спиной.
– Я же сам тебя просил организовать нашу встречу, забыл? – пожал плечами Ушаков.
Сукин сын, пришёл добавки просить, подумал он. Верно говорят, шантажист всегда звонит дважды.
Но у Савельева была ещё одна запись. Куда более интересная. Дима услышал звук разбитого фонаря.
Тёмный экран.
Яркие фары.
Внедорожник.
И в свете фар однозначно и отчётливо было видно, как Рафик прыжком бросается под колёса.
Савельев намеренно замедлил запись, чтобы Дмитрий Алексеевич хорошенько успел всё рассмотреть. Про Лену говорить он не собирался. Тогда бы Ушаков понял, что кто-то знает, кроме них двоих. А чем меньше людей знает, тем дороже секрет.
Савельев был готов к тому, что Ушаков попытается вырвать у него запись, потому поспешно заметил.
– Копия в облаке.
У Димы зазвенело в голове, но Савельев не слышал этого звона. Он видел только стеклянные глаза Ушакова на его побледневшем лице. Ушаков стоял, как истукан. Что, получил, киндер?
«Ну и кто теперь из нас главный?» – усмехнулся про себя Савельев.
Вслух сказал, чтобы вернуть разговор в деловое русло:
– Что, если меня замучает совесть, Дмитрий Алексеевич, и я отнесу это в полицию?
Ушаков отморозился. На его лице появилось выражение, которое Савельев принял за уважение.
– Я тебя недооценил.
Савельев расправил плечи.
– Верно, Дмитрий Алексеевич, недооценили.
С миг мужчины стояли друг напротив друг друга. Они были примерно одного роста, одной комплектации, в одинаково дорогих костюмах.
– Закрой, пожалуйста, дверь, – велел Ушаков.
«Ладно, я не гордый, закрою. Прибавлю пару сотен тонн за барские замашки», – решил Савельев про себя.
Он запер дверь на два оборота.
– Сколько? – спросил Ушаков.
Савельев сделал вид, что глубоко задумался. Ушаков смотрел на него, не отрывая глаз. Пусть помучается, президент, ёпта, мира. В голове Савельева мелькали нули. Он боялся продешевить. Но и борзеть сильно не стоило. Ушаков не олигарх, но и не простой айтишник. Миллион? Смешно, ей-Богу. Пять миллионов. Вполне реально найти. Или мало? Шесть. «У лошарика ж квартира от матери!» – осенило Савельева. Как он мог об этом забыть?! Десятку надо просить. Не меньше. Сколько стоит его двуха, чёрт, надо было заранее посмотреть.
Вика припарковалась у Лахта-центра. У неё теперь была своя машина. Не мерс, конечно, но последняя мазда тоже неплохо. Интересно, её заметят из окон? Вряд ли. Простым смертным запрещено открывать окна. А на них жалюзи. Жалко.
Вика кинула взглядом башню. Её старая работа. Ностальжи. Вспомнилась Светка, пятничные посиделки, виски с капелькой кофе в приёмной. А следом нахлынуло: иллюзии, разбитые мечты о замужестве, боль унижения. Как там, интересно, поживает Костя? Может, папаша его уже обженил на какой-нибудь полезной уродке? А как там Дмитрий Алексеевич? Уже нашёл на Викино место новую соску?
Хотелось мести.
На вертушке Вике пришлось ждать, пока новый охранник с пропитой рожей удостоверится, что её действительно вызвали в отдел кадров. Получив, наконец, пропуск, Вика столкнулась с выходящей психологичкой. Та даже не заметила Вику. Выглядела тётка неважно. Всё-таки правильно Вика поступила, что ушла из этой человековыжималки.
Поднявшись в отдел кадров, Вика подписала все необходимые бумаги. Светки не было, бухгалтерш знакомых тоже, поэтому пришлось рассказать кадровичке, как шикарно Вика на новом месте устроилась в надежде, что та разнесет про неё вести.
– А Константин Павлович в зарубежной командировке, – не без злорадства осадила кадровичка Вику на её на вопрос о Корзунове-младшем.
Кадровичка собралась наверх, к руководству, с Викиным заявлением об увольнении по собственному желанию задним числом.
– Обождите тут, Виктория, я завизирую у руководства, – велела кадровичка.
К счастью, тут вбежала какая-то малолетняя цаца с кукольным личиком. Вика её раньше не видела.
– Надежда Ивановна, тут Дмитрий Алексеевич попросил насчёт больничного для Прокофьевой.
Кадровичка хлопнула глазами.
– В смысле, больничный? Она ж только что устроилась!
Цаца пожала плечиками. Что тут скажешь.
– Распоряжение руководства. Сказал, срочно.
Вот она, новая соска, догадалась Вика. Её замена. Лет на пять моложе Вики, как минимум. Ничего так, симпатичная мордочка, фигурка и попа, все при ней. Интересно, Ушаков её трахает, или только минет?
Кадровичка зависла. Вика воспользовалась моментом. Лизнула рукой со стола свою трудовую.
– Давайте я сама у него подпишу! Занимайтесь больничным, – Вика вынула своё заявление из рук кадровички.
На миг та засомневалась. И другая тоже. Но Вика уже выскользнула, как колобок, от обеих, кто мог ей помешать навестить бывшего начальника. Возвращаться в отдел кадров она больше не собиралась. Трудовая была у неё в сумочке.
Кадровичка кинулась оформлять больничный «этой психологичке». Юля было пыталась посплетничать, ей было любопытно, как и всем, чем так ценна эта Прокофьева Дмитрию Алексеевичу? Но кадровичка была кремень.
В лифте Вика уже решила, что скажет, пока Ушаков будет визировать её заявление. Что любая женщина поймёт, когда её неумело пытается трахнуть девственник. Тридцатилетний девственник, он считает, это нормально? Она – нет. Он был худшим любовником в её жизни. Она не завидует его жёнушке, хотя та такая же фригидная рыба, как и он сам. Вот что она скажет своему бывшему начальнику. Пусть отдувается, и за себя, и за Костика.
Савельев мысленно дошёл до пятнадцати миллионов. Пятнашка, вполне разумно за сохранение такой ценной тайны. В своей паузе, превратившейся в мучительный мозговой торг, он пропустил момент, когда на его голову обрушилась тяжёлая канцелярская подставка.
Савельев повалился.
Удар оглушил его, тупой предмет не оставил на ковре следов крови. Савельев смутно осознавал, что его за плечи волокут по полу. Но не мог этому противиться.
Савельев очнулся в туалетной комнате. Глаза сошлись к переносице, не фокусировались. Савельев смутно видел перед собой начищенные ботинки Ушакова и брюки со стрелками. Те двоились, троились и расплылись окончательно. Он попытался подняться с кафельного пола. Но тошнота и головокружение усадили его обратно. Савельев понял, что ему не встать. Он с трудом поднял голову выше и увидел прямо перед собой лицо склонившегося над ним Ушакова.
В этот момент Савельев осознал, что ему не выйти отсюда живым.
Ушаков с размаху ударил его ногой под дых, и когда Савельев согнулся пополам, схватил за волосы, одним рывком подтащил к унитазу и с силой туда его окунул, другой рукой нажав кнопку смыва. Савельев вырывался из последних сил, безуспешно пытаясь сделать вдох. Он бился раненым зверем за свою ничтожную и единственную жизнь. Дикий, животный страх придал ему сил. Но тут Ушаков размахнулся с ноги и обрушил ботинок на его спину. Кажется, в позвоночнике что-то хрустнуло. Страх Ушакова перед разоблачением был не меньше страха смерти его врага. Савельев дёрнулся в конвульсии в последний раз и обмяк. Дима выпустил из руки мокрую мёртвую голову, и Савельев мешком повалился на пол.
Вика прошла через пустую приёмную и толкнула ногой дверь. Но дверь не поддалась.
Дима опустил крышку унитаза и сел, глядя на безжизненное тело. Он тяжело дышал, он был весь в поту, он зверски устал. Но он должен взять себя в руки и решить, что с этим делать дальше. Дима поднялся, подошёл к раковине, включил воду и стал тщательно мыть руки, намыливая пальцы один за другим. Пара волос Савельева накрутилась на пальцы. Отвратительно. Дима поморщился. Волосинки покрутило в раковине и унесло в сливное отверстие проточной водой. В голове прояснялось.
Крови не было.
Секретарши в приёмной не было.
Дверь была заперта.
Камеры только напротив лифтов.
Никто ничего не узнает.
Никто не станет его подозревать.
Запереть дверь туалета.
Как избавиться от трупа, придумает.
Дима выключил воду и услышал позади себя какой-то звук. Это был звук поворот ключа в двери его кабинета.
