Глава 4

Мичурин занимался сексом с Анечкой, новенькой медсестрой. Она пришла на смену Полине, которая перешла в другое отделение после той перепалки в дверях квартиры Мичурина. Ане о Полине никто в глаза, конечно же, не сказал. Кто такое в глаза скажет? Поэтому она, как и её предшественницы, считала, что отсутствие кольца на пальце Мичурина говорит о том, что у неё есть шансы заполучить его в мужья, наивная.

Когда они уже были близки к высшей точке, ожил громкоговоритель:

– Мичурин, просьба срочно подойти в первую операционную.

Аня вцепилась в спину острыми ноготками, Мичурин ускорился и вот уже то, что должно было произойти у них с Леной в душевой, произошло с Аней в ординаторской. Перенос – так, кажется, это в психологии называется.

– А ты? – спросила раскрасневшаяся Аня, глядя как по-солдатски споро Мичурин натягивает форму. Он просто поцеловал её в лобик и убежал в операционную.

Он как-нибудь потом, сам, или с другой. В своём роде Мичурин был джентльменом.

Привели после ДТП мотоциклиста, пацану двадцать два года. Это было чёрт знает что. Ну, запустили бы сердце и что? Пришлось бы ампутировать ноги. Позвоночник восстановлению не подлежал. Травма головы несовместимая с жизнью. Мозг был мёртв.

«Вот на хрена везут в хирургию?» – разозлился Мичурин. – «Почему, черт возьми, я должен быть тем, кто констатирует смерть?»

Швырнул перчатки, маска зацепилась, зараза, хлопнул дверью. А хотелось заплакать. Лицо у мальчишки было симпатичное, курносое, на носу веснушки. Длинные рыжие реснички вздрагивали, как живые, от кондиционера. Очень живое лицо.

На пороге Лениного кабинета возникла рыжая, которую не звали на второе свидание:

– Здрасьте.

– Добрый день, – поздоровалась Лена без удивления и открыла пошире дверь.

– Вы были правы. Я боюсь отношений, – девушка плюхнулась в кресло.

– Да, заранее ставите защиту даже там, где не собираются обижать.

– Заметно, да?

– Вы из неблагополучной семьи, так? Или интернат? Вам приходилось постоянно быть начеку.

– Как вы догадались?

Девушка вскинулась, потом с миг подумала и достала из дешёвого матерчатого рюкзака газетную вырезку.

На ней был большой заголовок. РЕБЁНОК-МАУГЛИ. ПЯТЬ ДНЕЙ НАЕДИНЕ С МЁРТВЫМИ РОДИТЕЛЯМИ. 1999 ГОД.

– Ребёнок-маугли – это я.

– Сколько себя помню, всегда было громко: пьяные гости, весёлые песни, бой посуды, звуки ударов, драки, крики о помощи, стук соседей по батареям. Я не могла к этому привыкнуть, хотя должна была. Я ведь не покидала этой квартиры, она была на семнадцатом этаже, кажется, о моем существовании никто не знал или все забыли, или просто никому дела не было. Однажды, когда стало тихо, я знала, это продлится недолго, вышла на кухню, чтобы быстро успеть утащить к себе что-то из остатков еды. Они оба – и мать, и отец – были мертвы, но я почему-то решила, что они просто спят. Я перестала бояться выходить из своей комнаты. Кажется, это были самые спокойные дни моей жизни… Потом соседи учуяли запах из нашей квартиры, и всё началось заново: шум, крики, только уже в интернате… – Сашка говорила, и Лена не останавливала поток воспоминаний.

– Где вы живёте сейчас? – спросила она.

– Туда я не смогла вернуться… Снимаю, работа – дом, никуда не хожу. Я не слушаю музыку и не хожу на дискотеки. Не выношу громких звуков.

– Коллектив?

– Стараюсь ни с кем не соприкасаться.

– Значит, у вас было пять дней покоя и тишины… И те пять дней застряли в памяти как самые спокойные в вашей жизни? – констатировала Лена.

– Это ненормально, я понимаю, – сказала Сашка.

– Вам было четыре.

Они помолчали. Девушка свернула вчетверо газетную вырезку. Других фото из детства у неё не было.

– Я беру вас в терапию. Но это займет время, – сказала наконец Лена.

– У меня нет денег платить.

– Я буду работать бесплатно. Это интересный для меня случай.

– Тем, что я – маугли? – усмехнулась девушка.

– Вы приняли тогда решение, что с мёртвыми вам безопаснее, чем с живыми. Кем вы сейчас работаете, Саша?

Девушка улыбнулась:

– Угадайте.

– Спасаете людей?

– Холодно.

– Волонтёр.

– Холодно.

Девушка загадочно махала головой.

За дверью, подслушивая, Людмила Исааковна тоже ломала голову:

– Защитница животных?

Лена и администратор продолжали гадать и после ухода девушки. В формуляре та не указала профессии.

– Может быть, она тоже психолог? – предположила Людмила Исааковна.

– Или с детишками работает в садике? – предположила Лена.

– Нет, она работает не в тесном контакте с людьми.

– Конный спорт?

– Она же сказала, что не животные.

Они зашли в тупик, когда раздался телефон – звонил Дима, чтобы пригласить Лену в бар.

– В бар? – администратор подняла выщипанные в ниточку брови.

– Я иду в бар, Людмила Исааковна, – весело подтвердила Лена.

– Раньше за вами такого не водилось, Леночка, – заметила она.

Лена чмокнула своего администратора и убежала. Ту не оставляла загадка.

– Может, та девушка выращивает цветы?

Сашка работала патологоанатомом. В морге было тихо. С холодными и мёртвыми ей было спокойнее, чем с тёплыми и живыми. Но и тут шум. Вкатили каталку с новым трупом.

– Сашка, принимай.

Сашка откинула простынь – это был умерший на столе Мичурина паренёк.

Мичурин вышел к родным. Они по походке, по лицу хирурга сразу всё считывают, и всё равно надеются. Мичурин говорил о травмах, несовместимых с жизнью, перечислял их голосом, неприятным самому себе, высказывал дежурные слова, свое сожаление. Знал, что они следят за лицом, не слышат. И обязательно скажут:

– Этого не может быть.

Отрицание – гнев – смирение. У некоторых это занимает годы, у некоторых всю жизнь.

– Несовместимы с жизнью, – говорил Мичурин.

– Мы сделали всё возможное, – говорил Мичурин.

– Мне очень жаль, – закончил Мичурин.

– Его привезли сюда живым! Живым! – закричит мать. Может, за грудки схватит.

Мичурин молча постоит, не пытаясь вырваться. Второй родитель, отец, оторвёт мать, отведёт в сторону. Медсестра предложит успокоительное.

Всё это уже было, было.

Однажды к дню рождения в ординаторской коллеги вывесили плакат, не поленились подсчитали, число операций. За плечами Мичурина было их не менее десяти тысяч. В жизни бывает по-всякому, любимая поговорка учителя-Прокофьевой, перешла к Мичурину. И чудеса были, а как же. И было так, что чудес не случалось. Бывало, что простой аппендицит оборачивался смертельным осложнением, бывало, семидесятилетняя бабушка выживала после взрыва бытового газа, а здоровая внучка нет.

Мичурин переживал каждую смерть, в ординаторской знали, что потом его лучше не трогать, ходил мрачнее тучи, анализировал свои действия, он был к себе строже любого суда. Оно может он был бы и рад, а вот не приходило вместе с опытом. Это их роднило с Леной. Неравнодушие.

Мичурин знал, что можно позвонить Лене. Она найдёт слова, в которые он не верил, но которые его утешат.

Он вышел в белом халате из больницы на минутку – подышать воздухом, уже знал, что позвонит Лене. Скажет, ключи забыл, она сразу поймёт по голосу: у тебя пациент умер? Но когда он позвонил Лене, она не слышала звонка.

Слишком громкой была музыка в баре, куда её притащил Дима, чтобы сообщить новость.

– Не может быть! – удивление Лены сделало радость Ушакова ещё радостнее.

– Начальником отдела?! Так сразу? Это больше, чем мы могли ожидать. Я тебя поздравляю!!!

Лена обняла Диму.

За спинами родителей темнелся поп. Этого ещё не хватало. Мичурин был атеистом, церковь он понимал как прибыльный бизнес. Вызвали причастить, по прейскуранту. Есть спрос – есть и предложение.

– Можно батюшке в палату, пожалуйста, – взмолились родители.

Мёртвого причащать смысла не было, отпевать – не место, но всё равно Мичурин позволил. Навредить это больному уже не могло. Впрочем, как и помочь. А живым – помогало. Пусть.

– Доктор, главврач будет ругаться, – медсестрой была та Аня. На людях они держались на расстоянии.

– Если узнает.

– Может, пусть уже в морге потом.

– Здесь ещё люди, а в морге уже тела.

Мичурин вышел с работы, закурил и набрал Лене ещё раз. На этот раз она была недоступна.

Модный бар, куда её привёл Дима, находился в бывшем бомбоубежище, внутри гремела музыка, а световое шоу придавало ощущение нереальности. Лена огляделась. Бар, где не было ни стульев, ни столиков, но все готовы были стоять в очереди снаружи, и толпиться внутри вокруг лакированной круглой барной стойки в красном свете причудливых люстр. Бармены крутили бутылки и выдергивали штопоры, как циркачи. Винами была уставлена вся стена позади бармена – от пола до потолка. Тем и славился, даже закусок не подавали, тапасы – по-испански, крохотные бутерброды, меньше, чем в театральном буфете, разве это была закуска?

– Это самый модный винный бар в Питере, в офисе сказали, – пояснил Дима. – Сюда наши крутые ходят. Вон, кстати.

В углу он заметил знакомых по офису. Светка сегодня проставлялась за помолвку, демонстрируя всем колечко на пальчике.

Светка похвалилась колечком:

– Как вам, девочки?

– Оооо, – восхитилась Вика и тут же деловито поинтересовалась, – это же бриллианты, надеюсь, а не фианит?

– А тебя Корзунов сегодня не позвал к себе после работы? – парировала Светка.

– Я к нему еду, когда я хочу, – отбила удар Вика.

Девушки вцепились бы друг другу в волосы, но тут Катя заметила Ушакова.

– А это Дмитрий?

– Гляди-ка, правда, Ушаков, – удивилась Вика.

– И не один. С дамочкой, – Светка прищурилась, чтобы получше рассмотреть.

Дима их заметил и коротко поднял руку, в знак приветствия, тут же отвернулся к своей спутнице.

– Интересно, кто она ему? – спросила Катя.

– Для мамочки молода, для девушки старовата, – гадала Вика.

– Подруга? – предположила Катя.

– Гей? – расстроилась Светка.

В бар вошли Савельев и Антон.

– Катька, не грусти, у нас Савельев свободен, – приободрила Светка.

– Я? С чего мне грустить? – смутилась Катя.

– Да ладно, – хором произнесли сотрудницы, от глаз которых ни что не укрывалось.

Савельев предложил сменить заведение, узнав, что тут Ушаков. Он теперь начальство, негоже при начальстве напиваться, можно ляпнуть лишнего, и конец карьере. Вика подивилась, раз такой продуманный – что же торчит в своей карьере десять лет и всё в одной должности. А должность – подай-принеси. Для Вики такие, как Серега с ипотекой и Савельев с Антоном, не существовали.

Светку забрал жених. Соврал, что мимо ехал, а на самом деле – ужасно ревнивый. Вначале отношений это всегда льстит.

Вика сделала вид, что ей позвонил Корзунов, для всех Константин Павлович, и уехала на такси, «к нему», а на самом деле – к себе, в ебеня. Костик в начале их сексуальных отношений дарил ей подарки, но на квартиру она его так и не смогла раскрутить. Вика приехала в свою съёмную однушку, Костик ей не звонил. А когда позвонила она сама, сбросил звонок. Слишком был занят разборками с отцом.

Дима, замечая за плечом в углу сотрудников, смутился. Но вспомнил, что он теперь их начальник – ну, пусть посмотрят. Он слишком жестикулировал, слишком весело смеялся, слишком громко звал бармена.

– За тебя! – сказала Лена, и они чокнулись.

Когда Дима заметил краем глаза, что сотрудники свалили, расслабился. Они выпили.

И еще раз. И ещё, и ещё.

– Может, хватит?

– Это так весело, брось, – махнул Дима.

– Дим, ты впервые употребляешь алкоголь? – догадалась Лена, когда Дима уткнулся лицом в стойку.

Мичурин вышел, переодетый уже в цивильное, на стоянку. Там родители паренька расплачивались с батюшкой, предложили его подвести, но тот отказался – дойдёт пешком, прогуляется, тут до Даниловского было недалеко.

Но когда Мичурин предложил его подвезти, сразу согласился.

– Как вы? – спросил его батюшка в машине.

– У хирурга не принято спрашивать после смерти пациента, как он. Есть у меня человек-психолог, кому я обычно звоню в таких случаях, но она не отвечает, – поделился Мичурин.

– Ну, мы тоже своего рода психологи. Люди хотят успокоения души. Через признание, исповедь, покаяние. И мы, и они – приёмники этих исповедей. И те, и другие отпускают грехи. Мы покаянием, Бог простит, они – детскими травмами.

– Интересная какая у вас позиция, – сказал Мичурин.

Священник и не настаивал, спокойно смотрел в окно.

– У каждого своя судьба, вы себя не вините.

– Если я буду каждый раз себя винить, батюшка, – Мичурин хотел надеть маску врача, но ему это не удалось.

Глаза священника, молодого, с жидкой бородой, пацана совсем, смотрели ему в самое сердце, редко у кого встретишь такие глаза. Переливались, за края выливалась любовь. Сам как Иисус Христос, ей-Богу.

Поэтому Мичурин, которому не ответила Лена, поделился со священником:

– Не могу к этому привыкнуть. Чёрт побери.

– Винить себя – гордыня.

Мичурин удивился.

– Ничего от тебя не зависело.

Мичурин почему-то вспомнил из истории, что на Руси царю простолюдины тыкали, ты царь-батюшка, говорили, свой царь-то, родной. Обычай «выкать» пришёл из Византии, и употреблялся в значении «чужой», гость. Священник, лет двадцати пяти, не более, ему говорил: «Ты».

– Не льсти себе. Ты не Господь Бог.

Похлопал по плечу и ушёл.

Мичурин высадил священника у Монастыря, тот предложил ему заходить, если его личный психолог опять будет вне доступа.

С юмором оказался молодой поп, Мичурин решил непременно поделиться этим с Леной. Он набрал опять ей, и опять она не ответила. Мичурин встревожился. Раньше не знал такого и не тревожился.

Лена в такси везла тело Димы.

– Черт возьми, надо было догадаться, что ты пил впервые в жизни!

– Лен! Спасибо тебе, – заплетающимся языком Дима клялся в вечной дружбе. – Если бы не ты, Лен! Как же я тебя люблю! Лен!

Они перешли на ты, но сейчас учить манерам она его не собиралась.

– Я тоже тебя, Димка, очень люблю!

Дима поднял глаза, икнул и выдал:

– Правда?! Лен…

И вдруг обнял её и попытался поцеловать.

Лена так удивилась, что не сразу взяла себя в руки. Вернее, его.

– Ты обалдел что ли, Дим?

Она отстранилась.

Дима, кажется, резко протрезвел.

– Ничего, бывает, – простила Лена.

– Это не то, что ты подумала! Прости!

– Господи, уймись, Дима. Ничего я не подумала, кроме того, что у тебя рвёт стоп-кран и пора тебе завести девушку.

– Правда? Ты на меня не злишься? Лен…

Кажется, небольшой вброс адреналина перестал действовать, и Диму опять унесло. Он уснул у неё на плече. Лена попросила открыть боковое стекло, чтобы воздух обдувал его спящее лицо. И пообещала хорошие чаевые за помощь в доставке клиента к дверям квартиры.

За чаевые таксист помог втащить Диму в его квартиру, попросив надбавить ещё за то, что без лифта. Диму обрушили на диван. Лена расплатилась с таксистом. Тот присвистнул от вида комнаты с ободранными обоями, бумажной горой посредине, но ничего не сказал. «Таскаются по дорогим заведениям, а живут как бомжи», – подумал паренёк из китайской глубинки. Ему б питерскую квартиру, он бы всю родню перевёз, мигом бы навели порядок.

Лена осталась, сняла с Димы ботинок, он открыл глаза.

Голая Лена извивалась в объятьях молодого любовника, он перевернул её так, что она оказалась сверху, закинула голову и застонала от наслаждения.

– Боже, какой же он у тебя огромный!

Мичурин чуть не врезался во впереди ехавшую машину. В его воспалённом мозгу вспыхивали одна за другой картины секса Лены с «девственником».

Мичурина передернуло. Сводник, соединитель сердец.

– Не льсти себе.

Прозвучал в голове голос попа. Ни фига ты ни ангел смерти, ни щекастый купидон, Мичурин. Душа пациента предпочла вернуться на небеса. Лена предпочла не тебя. Вот и всё.

Жаль, он не видел, как Лена, сняв с Димы второй ботинок, укрыла его пледом и вышла, тихонько закрыв за собой дверь.

Мичурин делал вид, что спит, когда Лена вернулась. Прошла на цыпочках мимо него в свою спальню, задев по пути тумбочку и угол ковра, чертыхнулась и засмеялась, пьяница. Жаль, что он не спросил её, она бы ответила и всё бы разрешилось. Ещё посмеялись бы. Обсудили бы и смерть, и батюшку, и красное испанское «Тinto», и модный бар. И может, пьяная Лена сама бы поцеловала его – алкоголь и лунный свет любого сведут с ума.

И потом спали бы спокойно. Но нет. Люди вслух говорят что угодно, кроме того, о чём действительно стоило бы сказать вслух.

Вот и ворочался Мичурин до утра, мучимый ревностью.

– Кто сказал, что от испанского «Тinto» не будет похмелья, тот нагло врёт, – Лена вошла с больной головой. Взяла у Людмилы Исааковны бутылку, из которой та поливала цветочки, и жадно отпила.

– Может, вопрос в количестве? – строго спросила Людмила Исааковна, шепнула. – К вам уже люди пришли.

Лена обернулась: она не успела заметить на диванчике ожидающего мужчину с пакетом и букетом. Тот встал, шагнул навстречу, здоровый, улыбающийся увалень. Лена готова была поклясться, что впервые его видела.

– Это вам в благодарность, что вернули жену в семью!

Вот оно что. Лена изменилась в лице при виде алкоголя, бутылки дорогого шампанского, и ретировалась в уборную.

– Простите.

Посетитель удивлённо хлопнул глазами:

– У Елены Андреевны аллергия на алкоголь, – пояснила Людмила Исааковна.

– А, – удивился посетитель.

– Давайте мне! – припрятала к себе в шкафчик секретарь. – Итальянское? Обожаю.

Дима был тоже не в самом лучшем виде на своем рабочем месте. Его дешёвый старый деловой костюмчик и застиранная рубашка нуждались в глажке, под глазами синяки, раскалывалась голова. Поднял глаза – все смотрели на него, и, как только заметили, что он заметил их, тут же закивали, приветливо здороваясь.

– Мить, видать, вчера хорошо отметил? – участливо спросил Антон на правах старого офисного друга.

Дима махнул – не начинай.

Тут же поскочил Савельев:

– Голова болит?

– Добудь аспиринчика! – попросил Дима.

– Мигом, – кивнул Савельев.

– Смотри не упади, Савельев, – сказала Вика. Она подошла, держа стакан, в котором шипела таблетка.

– Спасибо, Вика, – Дима выпил залпом.

– Константин Павлович вас вызы… приглашает, не могли бы вы зайти к нему? – сказала Вика, деликатно подождав, пока он опустошит стакан.

Дима пошёл.

– Интересно, что будет, – гадали сотрудники.

Зная характер Корзунова-младшего… Его ведь ещё ни разу в жизни не щёлкали по носу. И главное, кто?

Дима с некоторой опаской вошёл в кабинет начальника IT-отдела Корзунова К.П. и застыл. Корзунов собирал, насвистывая, свои вещи, освобождая ящики. Содержимое коробок, дарёные коллективом кружки и прочее просто ссыпал в плетёную урну. Он заметил Диму:

– Ну что так робко, Ушаков. Проходи, устраивайся поудобнее.

Дима хлопал глазами, Корзунов развернул ему кресло.

– Вы на меня не злитесь? – спросил Дима, поняв, что прозвучало по-детски. Но это было первое, что пришло на ум.

– Ну что за детский сад, – ответил Корзунов, вернувшись к прощальным сборам. Он покрутил то ли золоченый кубок, то ли вазу с гравировкой:

– Нравится?

Дима не успел ответить, как эту штука тоже полетела в корзину.

– Впрочем, тебя самого скоро завалят этой хернёй.

Наконец, Корзунов-младший закончил и весело посмотрел на Ушакова.

– Надо уметь принимать поражения.

– А вы куда? – спросил Дима.

– В отпуск, в тёплые края, давненько я там не был. Ну, бывай, Ушаков. Бывайте, привыкайте, теперь к вам по имени-отчеству.

Дима было вызвался помочь вынести всё, но коробка у Корзунова получилась лёгкая, он сунул её подмышку. А всё остальное он забирать не собирался:

– Викуля уберет. Виктория, легка на помине.

Возникла Вика.

– Что, Виктория, не желаете со мной в тёплые края?

Вика посмотрела на него с безразличием:

– Шутите, Константин Павлович? Кто ж меня отпустит. У меня теперь другое начальство. Дмитрий Алексеевич, нужна моя помощь?

– Вот сучка, – беззлобно сказал Корзунов и шлепнул Вику по заднице.

– Что вы себе позволяете! – возмутилась Вика с видом оскорбленной невинности.

– Удачи, коллеги! Не поминайте лихом.

Костик, насвистывая, вышел лёгкой походкой.

Вика проводила взглядом и обернулась к Диме с самой нежной своей улыбкой:

– Как аспирин, подействовал?

– Как это, отправили в отпуск? – спросил он.

– Это вежливая форма увольнения, Дмитрий Алексеевич, вы разве не знали? Он ведь как-никак, сын акционера. Не мы с вами.

Вика взялась ввести Дмитрия Алексеевича в курс дел, не тех дел, что обсуждаются на совещаниях. Для начала положила на стол лист преференций.

– Вот, пожалуйста, новый трудовой договор из отдела кадров, подпишите тут и тут, пожалуйста.

Дима было послушно потянулся за ручкой, ручка у него была в кармане, своя, шариковая. Но Вика посмотрела ласково, качая головой.

– Вы не спешите, изучите, может, вас что-то не устраивает, можете высказать свои пожелания. Кроме того, – Вика положила на стол ещё кипу бумаг на подпись, – В связи со вступлением в должность начальника отдела, ваш социальный пакет расширен, завизировать новые визитки и печать, ну и так, по мелочи. Вы, пожалуйста, отметьте галочками, что вам из этого необходимо и, если нужно, впишите недостающее.

Дима прочел выборочно:

– Служебное жилье в пешей доступности, автомобиль класса «А» с водителем, визитки, представительские расходы. Зарплата в размере…

Дима сглотнул, пытаясь скрыть радостный шок.

– О, взгляните ещё на последнюю страничку, там годовая премия, – промурлыкала Вика.

Диме нужно было время, чтобы переварить свалившиеся на него блага. Он откашлялся, взял себя в руки.

– Я посмотрю, оставьте.

– Конечно, Дмитрий Алексеевич, я рядом, если что.

Вика было вышла, но вернулась, кое-что вспомнив. Она достала сменную форму с фамилией Корзунова из-под стеклянной таблички на двери кабинета и тут же её порвала надвое, явно испытывая от этого явное удовольствие.

Как только секретарша ушла, Дима наконец выдохнул и осмотрелся. Он бывал в этом кабинете, разумеется, на летучках, на ковре, получал нагоняи. По ту сторону стола, и чаще всего стоял – Корзунов не слишком церемонился, забывая предложить присесть. А теперь Дима мог сесть в кресло, и даже в нём покрутился. В кабинете ещё пахло дорогим парфюмом Костика, и Диме передалось это ощущение приятной власти, вальяжности, успешности.

В панорамном окне отразилось небо. Город лежал, как на ладони. Вот она преференция сильных мира сего – смотреть свысока.

Дима недолго полюбовался в окно, затем стал исследовать своё новое место работы дальше. Бар с дорогими напитками – Костик не стал мелочиться – не только початые, но и запечатанные бутылки стояли в ассортименте, коньяки, виски, их названия Дима видел только в рекламе. Ну и в баре, куда они ходили с Леной. В голове, кстати, ещё витали отголоски похмелья. Но это было приятное чувство расслабленности, лёгкого головокружения.

Кстати, о Лене.

Он набрал её номер:

– Угадай, где я.

Он включил видео звонок, но Лена ответила аудио:

– Прости, не могу ответить.

– Что так?

– Ты спрашиваешь? У меня жуткое похмелье.

– А мне подали воду с аспирином.

– А я выпила воду для поливки цветов. Перенаберу.

Лену, очевидно, накрыл новый приступ тошноты. Она дала отбой.

Всё-таки совместные пьянки сближают, и на «ты» легко перешли, и непринуждённость появилась, всё так совпало, а может, эта лёгкость возникла от его нового положения. Дима Ушаков и Дмитрий Алексеевич, которому заказывали визитки, печати и именную табличку – это были два разных человека.

Он заметил дверь, которую раньше не замечал. Ну конечно, начальству полагается собственная уборная. Он открыл дверь: то была не просто уборная – унитаз, писсуар, биде, душевая кабинка, махровые полотенца, мягкие трёхслойные салфетки, даже понюхал освежитель воздуха, он тоже пах, как дорогой парфюм.

– Круто.

За раздвижными дверями была небольшая гардеробная – пустые вешалки. Только галстук валялся, то ли оставленный по невниманию, то ли, как дарёная сувенирка, был дешёвкой. Дима в этом не разбирался. Пока. Дима увидел себя в большом зеркале и осёкся. Он всё в том же засаленном костюмчике, который они выбирали вместе с мамой в каком-то магазине, где, кажется, отоваривались родственники усопших. Они с Леной накупили шмотки для пятниц, а вот о деловом гардеробе не позаботились. С такой зарплатой он просто обязан обзавестись всеми этими вещами, и часами, конечно. И обувью – бросил он взгляд на свои стоптанные ботинки. И ремнями. Он повертел галстук Корзунова, пожалуй, оставит себе. На память.

Пока Дима изучал свой кабинет, Савельев развёл активную общественную деятельность.

– Ребят, надо бы на подарок собрать Дмитрию Алексеевичу.

– Дмитрию Алексеевичу, – передразнил Антон, – ну ты жополиз, Савельев.

– Ты чего это, жирдяй, приборзел?

– Кому Дмитрий Алексеевич, а кому Митяй, сосед по рабочему месту. Мы с Димоном не разлей вода все эти четыре года. Так что будь повежливее, – Антон закинул ноги на стол, что далось ему не без усилий.

Савельев не нашёлся, что ответить, он заметил смешки в коллективе и обернулся:

– Собираем, ребят, или как? Смотрите, я от себя поздравлю, а вы, как хотите.

Коллектив стал неохотно сдавать. Савельев подошёл к многодетному Серёге. Протянул «шапку», коробку из-под канцтоваров.

– Серёга, сдаём.

Серёга был погружен в расчёты, оторвался от компьютера:

– Чего?

– Сдаём новому начальству на подарок.

– Нету у меня, – отрезал Серёга. – Нужны им ваши подарки, а у меня каждая тысяча на счету.

– Ладно, многодетным скидка, давай сколько есть.

Серёга пошарил в бумажнике и выдал 500.

– Ну ты уж не прибедняйся, – сказал Савельев, – у тебя зарплата больше, чем у меня.

– У меня расходов знаешь сколько, тебе посчитать?

Савельев не хотел, но Серёга уже стал загибать пальцы:

– Ипотека, стройка-дача, кружки, лагеря, смеси, нянька, памперсы, витамины, жрачка на пятерых, ещё тёща сверху.

Савельев сдался: всё-всё-всё.

– А девочки тоже сдают? – недовольно спросила Светка, но сдала. Вика заявила, что у неё индивидуальный подарок начальству.

Катя сдала безропотно, хотя в кошельке только и была тысяча, она пока была на испытательном сроке и получила только аванс, который весь потратила на приличный костюм и хорошую стрижку.

– А что вы ему подарите? – спросила она.

Савельев пока не знал, но обещал подумать, когда обойдёт остальных.

Определённо, сегодня у Димы, дни которого раньше были сплошным несчастьем, был особый день. Тренькнул телефон, смс-ка оповещала о вечере выпускников в школе. Лена, хитрюга, оставила напоследок техничке его номер?

Первой реакцией его было замереть, в памяти, как вчера, предстала игра в «лошарика». Воспоминания прервал звонок Лены.

Лена набрала Диме:

– Так что ты хотел сказать? Дай угадаю! Извиниться за то, что лез целоваться спьяну?

Дима сидел в своем кресле.

– Извини, я вообще ничего не помню.

– Забыли. Я тоже была пьяна. Но мы здорово отметили твою победу.

– Как забавно, что эту радость я могу разделить только с тобой. Лен…

– Да? – Лена не поняла паузы.

– Меня позвали на вечер выпускников. Как думаешь, пойти?

– Непременно! Обязательно идти! Это знак! Я буду гордиться тобой, очень-очень. Удачи тебе!

– Погоди, ты что, прощаешься? – Дима перестал крутиться в кресле.

– Ты превзошёл мои ожидания, твоя терапия окончена, я тебя поздравляю!

– А я думал, с кем пойти выбирать офисный гардероб. И может, ты составишь мне компанию на вечере?

Лена засмеялась, приняв за шутку:

– Уверена, теперь у тебя отбоя от желающих составить тебе пару, теперь не будет. Сделай их там!

Лена дала отбой, счастливо выдохнула в удовлетворении от себя. Чудесный день.

Дима ответил согласием на приглашение.

Лена, освежившись, выпроваживала благодарного посетителя.

– Спасибо! Мне очень приятно, что у вас всё наладилось!

Мужик всё никак не уходил, ему хотелось поделиться:

– После вас жену просто как подменили, раньше отвернётся к стене, спрашиваю: Что случилось? – Ничего. – Я тебя обидел? – Нет. И ходит надутая, поди угадай. А теперь: Милый, я злюсь, когда люди поступают таким образом, могу я тебя попросить больше так не делать? А я и знать не знал, что ей не нравится, когда я ногти стригу на газету. Что вы с ней сделали, скажите мне!

Лена скрывала смех, от которого голова могла разболеться ещё больше.

– Ничего особенного, азы психологии. Называется «я-выражения», когда начинаете диалог с «я», говорите, что вам не нравится, в третьем лице, и заканчиваете просьбой. Вот и все чудеса.

– Слушайте, а я могу ей так сказать? Дорогая, я немного бешусь, когда женщины звонят мне на работу каждые полчаса, могу я тебя попросить больше этого никогда не делать?

Мужик сделал свирепое лицо, Лена всё-таки рассмеялась и тут же схватилась за виски.

– Я бы оттуда убрала слово «женщины», просто скажите «люди».

– Люди, я запомнил. И что думаете, послушается?

– Уж точно услышит, всё лучше, чем кидаться тапками.

– Вы, конечно, мастер своего дела, – оценил мужик, протянул визитку. – Если что, обращайтесь. Я кого хочешь могу по базе пробить. Обращайтесь.

– Да мне вроде ни к чему, но всё равно спасибо, – вежливо отказалась Лена. На визитке было написано «Детективное агентство».

Но когда мужик уже уходил, она его притормозила:

– А хотя… Есть одна просьба.

Детектив с готовностью развернулся со всем вниманием.

Дима опустил трубку и задумался. У него на лице были написаны смешанные чувства. Радоваться или плакать? Но раздумьям помешал стук в дверь. Вика.

– Дмитрий Алексеевич, один вопросик. Насчет служебной квартиры. У вас такое лицо… Я могу вам чем-то помочь?

Дима стряхнул с лица выражение, бодро улыбнулся:

– Вы хорошо знакомы с правилами дресс-кода?

– Всегда соблюдаю. А что? Какие-то нарекания?

Вика себе нравилась и знала, что нравится другим, правила дресс-кода она нарушала нещадно: её юбка была короче, чем полагалось, уже, чем допускалось, блузка была всегда расстегнута не на одну, а на три верхних пуговицы. Пока никто не жаловался.

– Не нарекания, просьба. Полагаю, это можно списать на служебные дела, ну и расходы тоже.

Дима встал из-за стола под взглядом изумленной, но готовой на всё Вики.

Водитель открыл дверь Вике, затем Дмитрию Алексеевичу.

– В торговый центр на Невском.

Шофёр кивнул:

– Как скажете.

Дима сел на заднее сиденье рядом с Викой.

Вышколенный служебный шофёр невозмутимо нажал на копку и задвинул шумоизолирующую загородку, отделяющую задние сиденья от него. Он привык, что те, кого он возил, решают за рулем свои дела, а служебные или неслужебные – это его не касалось.

Дочка пришла из университета и с огорчением смотрела, как отец собирает пожитки в спортивную сумку.

– Спасибо, девчонки, что приютили.

– Пап, может хоть маму дождёшься? Она пораньше сегодня обещала.

– Да и так загостился, поеду.

Мичурин чмокнул дочку в макушку и ушёл.

Не успела Машка погрустить, как вернулась мама.

– А папа только уехал, вы не пересеклись?

– Уже? Ну слава Богу, ванна теперь в полном твоём владении.

Она прошла в гостиную, взяла подушку и одеяло, которые Мичурин аккуратно после себя сложил, и убрала в шкаф. Маша смотрела, стоя молча.

– Маш, может какой новый сериал поищем? – обернулась Лена. – Ты в порядке?

– Нормально, – буркнула дочка и скрылась в своей комнате.

Лена пожала плечами, её сейчас занимало одно дело, очень интересное дело. Игра в детектива.

– Ты мог бы гордиться своим сыном, если он твой сын, – сказала Лена задумчиво, глядя в экран компьютера. Там было изображение Героя Советского Союза, лётчика Алексея Шумакова. Информации было минимум, даже странно.

Раздался звонок, это был благодарный детектив.

– С 1985-й по 1990-й Шумаков был в Афганистане, он не покидал Кабул.

– А могла женщина к нему туда приехать?

– Вы шутите?

– Ясно, – ответила Лена. И задумалась.

Легенду мать Димы слепила так себе, не удосужившись проверить, вырезала из газеты. Впрочем, зачем. Это же была версия только для одного маленького мальчика, который безоговорочно верил матери.

Дима посмотрел на себя в зеркало своего кабинета. Они с Викой выбрали ему новый гардероб. Он был доволен. Вика подошла сзади, поправила воротничок, сняла невидимую пылинку.

– Ваши бывшие одноклассники вас не узнают. Наверное, все уже обзавелись парами. Вы же не пойдёте один? Мы им утрём нос.

Вика достала ключи и помахала перед носом Димы:

– А потом я покажу, где в вашей новой квартире отключается сигнализация и как пользоваться посудомойкой.

– Откуда ты знаешь? – спросил Дима. И тут же догадался:

– Там ведь раньше жил Корзунов? У тебя к нему, кажется, особые чувства?

– К этому хаму? Чувства? Шутите?

Дима поправил волосы, бросил Вике:

– А вызовите сюда, пожалуйста, Екатерину.

Вика застыла.

– Переводчицу?

– Да, забыл её фамилию.

Когда явилась напуганная до смерти переводчица Екатерина Лапина, прямо при Вике новый руководитель отдела спросил её о планах на вечер. Конечно, у Кати не было никаких планов. Вот и отлично, она пойдет с ним на вечер выпускников.

– В качестве кого? – удивилась Катя.

– В качестве девушки, если вы не против, говорить будем только по-русски, – ответил Дима, наслаждаясь и реакцией Кати, и ещё больше – реакцией Вики.

Это было неожиданно. И для самого Димы тоже. Он открыл, что игры, в которые играют люди, самые увлекательные.

Катя не могла в тот день сосредоточиться на работе и допустила четыре ошибки в переводе, чего с ней никогда не случалось. Перевод ей вернули вежливо – новость о том, что Дмитрий Алексеевич назначил Екатерину своей девушкой, быстро разбежалась по офису.

Дима попросил Катю повязать ему новый галстук, галстук Костика, придававший ему уверенности, как перышко Дамбо. Но всё равно в служебной машине по пути в школу у него вспотели ладони.

– Волнуетесь? – заметила Катя его состояние.

– Будет лучше, если мы там будем на «ты», – сказал Дима.

– Конечно. Как скаже-те, жешь. Ой, простите, мне надо будет привыкнуть, – завиноватилась отличница-переводчица. Она была хорошей девочкой. Именно поэтому Ушаков выбрал в девушки её, а не офисную шлюху.

Мерседес подъехал к школьным воротам и встал.

– Фигасе! – присвистнул пропитый мужик, куривший в компании бывших одноклассников. В нём трудно было узнать Ивашкина. Он и тогда был второгодником, а сейчас казался старше других лет на двадцать, сказались бурные годы и плохая печень. В отличие от других в рубашках, на нём был старый замызганный свитер.

– Это кто у нас такой? – на свист Ивашкина обернулся к воротам полысевший коротышка Егоров.

– Ушаков?! – первым узнал школьного лошару потолстевший Сучков.

– Да ладно, – всмотрелся Ивашкин.

– Да ещё с тёлкой, – цокнул языком Сучков.

– С какой ещё тёлкой? – прогудела незаметно вышедшая в поисках мужа жена Сучкова, под стать мужу дородная баба, она была старше Сучкова и по пугливому взору мужа явно была главной в их паре.

Но тот самый Ушаков уже приблизился.

– Какие люди! – протянул Ивашкин.

Дима на миг сжался. Но он тронул галстук и оглядел бывших своих обидчиков с лёгкой улыбкой Костика.

– Здорово! Вижу, все наши тут.

– Наши люди на мерседесах не ездиют, ну ты Ушаков, даёшь, бля, ну вообще, – словарный запас Егорова не пополнился с шестого класса.

Жена Сучкова хлопала накрашенными ресницами, пихая мужа в бок.

– Это кто это, Лёш? На мерседесе?

– Одноклассник бывший, был задрот и нате, – Сучков был поражён переменой.

– А ты как был, так и остался, чего встал, с женой-то хоть познакомь! – пихнула жена Сучкова.

Сучков вышел вперед:

– Сколько лет, сколько зим! Тебя прям и не узнать!

– Да ты тоже изменился, все мы… – с той же лёгкой улыбкой ответил Дима. С некоторой даже снисходительностью.

– Это где ж такие мерсы дают?

– Не мой, служебный, – пожал плечами Дима.

– Дмитрию как руководящему работнику Росгаза положено, – вставила Катя. Для того и была взята.

– Росгаза, нехило, – оценил Ивашкин.

Все знали, что такое Росгаз. Ключевое слово «газ». Это как нефть. Даже лучше.

– Ну, Ушаков, ты даёшь! – восхитился Сучков.

Вклинилась жена, не дождавшись, пока её дурак-муж представит.

– Люда, очень приятно! А мой-то и не говорил, что у него такие школьные друзья, – пошла внаглую Сучкова.

– Катя, – сказала Катя и нерешительно посмотрела на Диму, статус окончательно не уложился в её гладко причесанной головке.

– Моя девушка, – осчастливил Катю Дима, спокойно так и слегка вальяжно, – ну, что стоим, пошли. Школу тебе покажу, – взял Дима свою девушку за руку, и, не дождавшись ответа, шагнул в открытые двери школы.

Катя мило улыбнулась и пошла следом, оставив бывших одноклассников хватать ртом воздух.

– Фигасе! – только и смог выдать бывший лидер Ивашкин. В отличие от Егорова его словарный запас не пополнялся с третьего класса.

Ну а что ещё они могли сказать? Росгаз, галстук и мерседес придавили авторитетом.

– Митенька! Таки пришёл! – обрадовалась принаряженная техничка.

Заметив Катю, которая оглядывалась с интересом в украшенном бюджетными шариками коридоре, доверительно шепнула бывшему ученику.

– Ах, Митенька, каков! То с одной был, а уж и с другой, бери эту, помоложе, та-то староватая для тебя, – непрошеным советом лезла техничка. Виной тому было красненькое, которым были щедро заставлены накрытые по случаю парты в актовом зале.

Было шумно и душно. Дима с Катей приехали с опозданием, все уже успели поднабраться за воспоминаниями, ахами, кто как изменился, и тайным злорадством, что кто – то изменился не в лучшую сторону. Стол бывшего класса Мити был в дальнем углу. При их появлении повисло молчание, а Олеся, староста-отличница, любимица математички, аж поперхнулась шампанским «Российское» по 399 рублей. Трудно было узнать Олесю в тётке с ранними брылями и дешёвой синтетической кофте, которая обтягивала бока и делала её похожей на гусеницу.

– Митенька! Да это же наш Митенька Ушаков! – ринулась к Диме Мария Николаевна, русичка. Та самая, перед которой было так стыдно за «четвёрки».

Успела поднабраться больше всех, судя по липучим объятьям и смачному поцелую, едва не попавшему Диме в губы, если б он не увернулся в сторону.

– Светлая голова! Светлая! Я это всегда говорила! Что же не приходил раньше? – пристыдила училка.

Годы Марию Николаевну и раньше не красили, а теперь вовсе превратили в сморщенное яблочко с крашеными щеками. Русичка из последних сил молодилась, но пьянство хоть скрашивает, но не красит жизнь старых дев.

– Да всё дела, работа, – пожал Дима плечами.

Стало жаль училку, и даже смешно. Как же он боялся их всех, какими важными фигурами они казались ему, не важнее, чем мама, но всё же.

Отойдя от шока, вернулась с перекура вся честная компания. Сучков даже успел получить подзатыльник от жены за то, что у них Нива, а может за то, что у Люды никогда не было таких ножек, как у девушки Ушакова, и уже никогда не будет. Люда намеревалась взять реванш у жизни полезным знакомством, хотя бы.

– А где же ты работаешь, Митенька, что такой занятой? – не отставала русичка.

– А он у нас, Марь Николавна, в Росгазе начальником, не хухры-мухры, – подскочил Егоров.

Мария Николаевна, хоть и была изрядно напившись, тотчас же собралась.

Новость о том, что Ушаков из «Б» теперь начальником в Росгазе, немедленно разлетелась среди одноклассников. Кате делали комплименты, подливали шампанского в надежде через неё подготовить почву для возможного трудоустройства.

Никто из класса особо не преуспел, ни соцработница Олеся, ни Егоров, тоже айтишник, но перебивавшийся по случайным заказам, ни Сучков-экономист, вместе с супругой-бухгалтершей вместе работавшие в кредитной конторе, у которой вот-вот отнимут лицензию. Катя ничего обещать не могла, но внимание было, ей конечно, приятно. Она всё оглядывалась на Диму, пытаясь вырваться из окружения просителей, но тот был занят разговором с училкой. А разговор неожиданно вышел весьма интересный.

Успехи Митеньки училка связала с хорошим воспитанием его мамаши.

– Матушка, всё матушка ваша, покойница. Земля пухом. Вот оно, правильное воспитание! Уж как она вас держала, ух! В учительской всем наказывала, строго-настрого, чтоб пятёрки не ставить Митеньке!

– Что? – остановился Дима, который было хотел отвязаться от пьяной русички.

– А чтоб не перехвалили, не испортили мальчика! Вот и лепили вам четвёрочки, порой и жалко было, уж как ты старался, не то, что эти, – махнула рукой Мария Николаевна в сторону честной компании.

– Вот сука, – против своей воли вырвалось у него.

– Сука, правда сказать, та ещё была сука, раз уж ты сам прозрел, – охотно переменила жанр училка.

По трезвости б потрясла священными скрепами, да винишко толкало в расширение границ, развязывало язык. Уж больно хотелось посплетничать. Не любили в школе Инну Петровну, высокомерная, скрытная, держалась особняком, она ведь тогда уже пролезла в завучи, попробуй-ка возрази.

– А ведь все знали, – доверительно пахнула в ухо русичка несвежим дыханием.

– Что знали? – вернулся Дима из своего ошеломления правдой. И тут же на него обрушилась новая.

– Ну, кого она хотела обмануть, тебя разве, – по-бабьи уже совсем выдала Мария Николаевна. – Лётчик, Господи. Ой, – спохватилась русичка. – Ты же в курсе?

– Да, ясно, не маленький, – Диме с трудом удалось не выдать шок.

«Не лётчик, а кто?» – едва не вырвался вопрос, но он просто подлил ей ещё красненького. Сам не пил, внимательно слушал. А Марию Николаевну мало кто слушал.

– Всё морали читала, моралистка, но каково? С отцом ученика, я всё понимаю, женщина одинокая, и я одинокая, но я себе такого никогда не позволяла! – русичка попыталась выпрямить спину, но едва не упала.

Вот и стало понятным, отчего так разоткровенничалась. Они были две одинокие училки в школе. Мария Николаевна так и не позволила себе то, что позволила другая – в одиночку родить ребеночка. Пусть и от родителя ученика.

– Как его фамилия? – склонился Дима к училке.

Та подняла пьяненький взгляд и икнула. Взгляд был острый, внимательный.

– Так ты не знал, – прозрела она. – Ой что-то я, кажется, лишнего, пойду, пойду освежусь.

Училка быстро-быстро засеменила к туалетам. Дима понял, что от неё больше ничего не добиться.

Заметив, что Дима освободился, Катя наконец вырвалась из компании к тому, с кем пришла. Но компания потянулась за ней следом.

– Митяй, слушай, по старой дружбе, – подкатил Егоров.

– Он отличный специалист! Исполнительный! – нахваливала Люда своего дурака. Тот все тушевался. – А у меня самой какой опыт! Квартальные, аудит, я всё!

Ивашкин был мрачен. Он работал сторожем, хоть и говорил, что охранником. Но в данный момент был безработным и потому просто попросил в долг.

У Димы на лице была работа мысли, и эта мысль была далеко от кадровых вопросов, хотя… Это можно все увязать. Почему нет?

– Ничего обещать не могу, – вздохнул он в сторону Егорова с четой Сучковых.

А Ивашкина спросил:

– Сколько?

– Ну, хоть пятихаточку.

– Пятерку на сигареты, инфляция – хмыкнул Дима, доставая тысячную.

У Ивашкина загорелся глаз.

– Хороший ты мужик, Митяй, я всегда знал, ты уж не обижайся, – поспешно протянул он дрожащую красную лапу за купюрой.

– Кто старое помянет, глаз вон, – Дима купюру протянул, но из рук не выпустил.

– Есть одна идея, ребята, поможете?

Ещё бы они отказались.

А дело было такое. В архиве найти журнал по математике тридцатилетней давности, правда об истинной цели умолчал: Дима хотел добыть список учеников Инны Петровны Ушаковой. Всем нашлось занятие: одному ключик в учительской, другому отвлечь внимание, третьему на стрёме стоять. И Кате тоже нашлось – вместе с Димой она перебирала пыльные журналы, заинтригованная: зачем? Дима бросил: – «Прикола ради, вспомнить школьные проказы», проказы, которых он себе никогда не позволял. Но в архивах были журналы только за последние семь лет. Более ранние, как выяснил ушлый Егоров, сгорели в пожаре. Он же пошукал в компьютере в учительской, в базу данных такие старые сведения не вносили.

Надежды Димы отыскать список учеников года, когда отец одного из них помог его матери зачать ребёнка, не оправдались. Настроение Димы резко ухудшилось. Он дал на сигареты Ивашкину, остальным позволил дать ему их жалкие контакты, и направился к выходу. Если бы Катя его не догнала, он бы, наверное, её тут забыл.

Когда в машине она его спросила об этом, скрываясь за шуткой, Дима не улыбнулся, вяло извинился. Значит, правда, мог бы и забыть. Почему так быстро они ушли с вечера, где все были «такие милые», Дима вовсе ответил грубо – жалкие придурки.

Около дома он высадил Катю, бегло чмокнув в щёку, и не дождавшись, пока она отойдёт, набрал номер Лены.

– Надо встретиться, Лен, срочно.

Катя успела увидеть и телефон руке, и это «Лен», это было даже не «Лена». «Лен» – так говорят своим. А она своей не была. В глазах девушки стояли слёзы. Ей так нравилось быть девушкой Дмитрия Алексеевича, а он уехал к другой.

Лена вышла из дома, села на заднее сиденье рядом с Димой.

– Я был отличником! Я всегда был отличником!!! И моим отцом был не лётчик.

– Дим, это не вся ложь твоей матери. У тебя есть дедушка.

Дима открыл рот.

– Он же давно умер!

– Нет, – ответила Лена, – твой дедушка жив. И может быть, он знает, кем был твой настоящий отец.

Было поздно, когда они въехали на территорию загородного дома престарелых. Там были сильно удивлены, узнав, что у старика Ушакова есть другие родственники, кроме дочери, которая, сдав отца, никогда не навещала его.

Предложенную взятку не взяли. Проявили милосердие. Всем персоналом тут дружно любили ток-шоу о встрече родных спустя многие годы, и тут у них. Кто бы пропустил такое в их серой рутинной жизни?

Медсестра вошла с ними:

– Пётр Леонидович, к вам пришли.

К ним обернулся жалкий старик в больничной пижаме и наброшенной на нее поверху шерстяной кофте. Слезившиеся глаза с трудом сфокусировались на парне и женщине.

– Я ваш внук, – сказал Дима.

– Внук? – наморщил старик лоб.

– Это сын вашей дочери, – подсказала Лена.

– У меня нет никакой дочери!

Старик затрясся всем телом, правая сторона застыла, с уголка закапала слюна.

Медсестра с Леной переглянулись и деликатно вышли. Там, за дверьми, персонал столпился в ожидании бурных слёз, но не получил свою дозу. Лена плотно закрыла за собой дверь, обломав кайф.

Им есть о чём поговорить.

Лена обратилась к медсестре:

– Значит, он здесь прозябает последние тридцать лет? Бедный старик.

– Бедняга, к нему никогда никто не приходил.

– Интересно, почему дочь так с ним поступила?

– Кому охота возиться с неврологическими, – пожала плечами медсестра.

– Ты как? – спросила Лена Диму, когда они подъехали к её дому.

– В порядке, – ответил он. – Мне надо это переварить.

– Вас отвезти домой? – спросил Дмитрия Алексеевича водитель.

– Да, домой, – ответил Дима. Но когда они подъехали к элитному кварталу, спохватился: в старый дом, не новый. Он кое-что там забыл.

Он забыл на стене портрет чужого мужчины, которого считал отцом. Ему надо было вернуться, чтобы в последний раз поплакать о своем прошлом. Чтобы навсегда попрощаться с тем наивным Митенькой. Больше его нет.

Когда Лена вошла домой, дочка стояла у окна.

– Мам, ты приехала на мерсе?

– Бедный успешный мальчик, – сказала Лена, устало снимая туфли.

– Бедный, – хмыкнула дочка. – Папа не зря ревновал.

– О чем ты? – спросила Лена.

– У него к тебе чувства, мам. А ты даже не заметила.

– У Мичурина? Ты шутишь?

– Мам, он надеялся тебя вернуть! Ты ж психолог, и ничего не заметила.

Лена все ещё хлопала глазами, когда дочка пошла в комнату, закрыв за собой дверь.

Дима вошёл в разгромленную квартиру. Он сметал фоторамки, топтал их, хрустело стекло.

Раздался стук в дверь, вошла старушка баба Зина. Дима не запер дверь.

– Митенька, ты что это тут устроил? – спросила соседка, оглядываясь.

– Пошла вон, вон! Старая карга! – надвинулся на неё Дима.

– Митя! Да как же тебе не стыдно?

– Стыдно?! – Дима в ярости пошёл на бабулю, она выскочила вон.

Дима опустился на диван, взял телефон и позвонил Вике:

– Говори адрес и жди меня там!

Вика не стала задавать лишних вопросов.

Она едва успела отключить сигнализацию, как Дима набросился на неё и задрал юбку, он рвал ей рубашку, впивался в её грудь. Перед его глазами металась птица, он развернул Вику и насадил на себя, прижав её спиной к стене. Обнажённые груди, птица, и они вместе летели в бездонный чёрный колодец.

Людмила Исааковна вышла из офисного здания вместе со всеми, кто тут работал. Помахала вечно сонному старенькому охраннику. Сходила в магазин, купила себе готовой еды, только разогреть, как удобно. Затем вернулась, как делала это каждый день. К десяти вчера, она знала, охранник всегда уже спал под свой настольный пузатенький телевизор. В офисе было пустынно и тихо. Людмила Исааковна проскальзывала мимо, к чёрной лестнице, чтобы не разбудить шумом лифта, входила обратно в офис, как другие приходят обратно домой. Жалюзи она заранее закрывала, они были плотными, и все же она старалась не включать верхний свет.

Потом она совершила свои обычные вечерние процедуры, необычным во всем этом было лишь то, где она делала это. Голову приходилось мыть в раковине, а тело – в тазике, ванной в офисе предусмотрено не было. В том же тазике она стирала белье, вешала на батарею, к утру обычно всё высыхало.

Переодевшись в халат и накрутив волосы на мягкие бигуди, она тщательно нанесла крем на лицо, шею и область декольте с кольцами Венеры, глядясь в зеркало туалетной комнаты. Матрас уже был расстелен, постель готова. На пол со стола была переставлена настольная лампа – Людмила Исааковна любила почитать на ночь, как и все «домашние» её ровесницы. Всё было, как обычно. И вдруг произошло нечто неординарное.

Раздался звонок в дверь.

Людмила Исааковна застыла: кто это может быть? У Лены свои ключи, она звонить бы не стала. Да и что ей тут делать в такое время? Клиенты? Время уже не приёмное. Охранник. Точно. Заметил, что она вернулась. Или пробился свет через жалюзи? Тогда можно сказать, что она вернулась, потому что забыла выключить свет.

Людмила Исааковна поспешно свернула постель, стремительно сорвала с себя бигуди, переоделась, не забыв набросить пальто и переобуть уличные сапоги, репетируя легенду: – «Представляете, с улицы заметила, что забыла выключить свет! Пришлось вернуться. Ах, память уже не та…»

Открывая дверь, она было начала заготовленную фразу, но та не успела вырваться из её изумленно открытого рта: на пороге был не охранник и не Лена. Это был Николсон.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте. А что вы тут делаете? И как вообще? – удивилась Людмила Исааковна.

– А вы? – вернул вопрос пожилой клиент.

– Сначала вы.

Николсон легко согласился.

– Ладно. Пустите? А то ведь охранник может проснуться.

– Так вы проскользнули мимо него?

– Как и вы, очевидно?

Людмиле Исааковне пришлось впустить этого типа. Она подумала: что, если у мужчины шизофрения?

Она взяла себя в руки и сменила тон на ласковый, как говорят с детьми и больными.

– Валерий Фёдорович, а Елены Андреевны нет. Вы приходите завтра, я вас запишу.

Но Николсон ввинтился в дверь:

– А я не к ней? Я к вам.

Окончательно сбитая с толку Людмила Исааковна отступила вглубь, Николсон шагнул вперед и тихо запер за собой дверь.

«Ну всё», – успела подумать она.

– Зачем я вам? – спросила Людмила Исааковна, отойдя подальше от нежданного посетителя, к окну. Если что, тут невысоко, можно успеть позвать на помощь или даже прыгнуть. Всё лучше, чем оказаться в лапах психа.

– Да не собираюсь я покушаться на вашу девичью честь, – Николсон с любопытством осмотрел приёмную.

– Ну и хамство! – возмутилась администратор.

Кроме стоящей на полу лампы, которую Людмила тут же подняла и поставила на своё обычное место – стол, ничто не напоминало её секрете.

– Так что вам от меня надо?

– Поговорить. У меня нашли рак.

Она с миг осознавала его слова.

– Чаю хотите?

Николсон со стула наблюдал за размеренными действиями женщины. У него было совсем другое лицо, чем в первый его визит. Бледное, осунувшееся, растерянное. Обстановка его успокаивала. Чайник мирно гудел, Людмила Исааковна насыпала заварки и достала зефир с конфетами, которые дарили ей благодарные клиенты Лены.

– Мне очень жаль вас, но уверена, вы победите болезнь.

– Не победю, не побежду, тьфу ты. Четвёртая стадия, мне сказали.

– А сын? Знает? Сказали?

– Только рад будет…

– А как вы хотели? Нельзя налить из пустой чашки.

Людмила Исааковна подлила чаю в чашку Николсону.

– Что вы им налили в их чашки, чтоб оттуда любовь пить?

Николсон опустил голову: он был суровый вредный старикан, а эта бабка его учила жизни. Почему он сюда пришёл, зачем это терпел? Наверное, из-за вкусного чая…

– Алла, жена покойная, жаловалась, что холодный я, бесчувственный. С сыном неласковый. Мой отец лупил меня и мать зверски, я в себе эту ярость всегда ощущал, ещё пацаном, пообещал себе не давать воли. Чёрт их разберет эти чувства, крышку поднимешь – сорвёт. Вот я и привык всё при себе держать, и плохое, и хорошее. А оно видать никуда не девается, вот и стало гнить.

– Лена говорит, никогда не поздно.

– Четвёртая стадия. Женщина, понимаешь ты?

– Да, времени у вас в обрез.

– Ну спасибо, утешила. Ладно, я пошёл.

Николсон встал, взял шапку. Людмила Исааковна не двинулась.

– Что от нас останется? Воспоминания. Так пока есть время, начните их создавать. Другие, хорошие воспоминания о себе.

Николсон замер, отвернувшись, в дверях, уже взявшись за ручку, сглотнул.

– Ладно, пойду я.

– А как вы узнали, что я здесь?

– Бывших фсбшников не бывает. Матрас-то торчит из-за пальмы, в туалете шампунь с мочалкой под раковиной, и эти штуки, как их…

– Бигуди.

– Точно, бигуди. Дурак бы догадался. А ваша эта Елена, видать, и знать не знает. Дальше носа не замечают, психологи.

Николсон ушёл. Она осталась. И смех, и грех.

Лена вернулась домой, она вдруг подумала, что Дима не спросил о графике посещений, о состоянии здоровья, наверное, просто шок.

Лена вернулась к собственной личной жизни. Памятуя о разговоре с дочкой, позвонила Мичурину. Он так и назывался в телефоне – МИЧУРИН. И аватарка – в маске медицинской, в смешной бандане. Сорок пять лет мужику.

Долгие гудки, наконец трубку взяли, и Лена решительно начала, чтоб не сбиться с настроя:

– Мичурин, я хотела попросить у тебя прощения…

– Михаил Владимирович спит после смены, девушка, – ответил женский голос.

– Простите, а вы? – запнулась Лена.

– А я медсестра Аня, я охраняю его сон.

Девушка засмеялась собственной шутке и дала отбой. В телефоне Мичурина Лена была ЛЕНА. А как ещё? Мичурин не проснулся, перевернулся на другой бок – новая чика в его постели была Аня с работы. Влюблённая, самоуверенная, наивная дурочка.

Вика дурочкой не была. Утром Диму разбудил запах свежесваренного кофе.

– Кофе в постель! – присела она на край кровати, в наброшенной на голое тело его рубашке. Диме никто не приносил кофе в постель. Он привстал в подушках и огляделся. Ему нужно было время, чтобы освоиться в своей новой квартире, новом качестве хозяина жизни. Вика была не прочь утренних ласк, но без алкоголя Дима не мог.

Не секс сближает партнеров, а такие моменты неловкости, Вика знала это, проявила деликатность.

– Ты просто перебрал, всё нормально.

Вика удалилась в душ, нежно и невинно чмокнув его в губы.

Дима мучительно гадал, поняла она или нет, что для него это было впервые.

Из ванной Вика набрала Костику:

– Ну, – он ждал звонка.

– Прикинь, он был девственник. Давненько у меня не было девственников.

– И, как он тебе? – ревниво поинтересовался Костик.

– Лучше спроси, как я ему. Первая женщина это вам не хрен собачий. Он у меня теперь с руки ест, – улыбнулась Вика.

Вика помогла Диме подобрать галстук к рубашке, сама повязала ловкой рукой. Убрала с пиджака пылинку.

– Ты был великолепен. Повторим вечером?

– Посмотрим. И знаешь, будет лучше, если мы приедем в офис по отдельности. Ок?

Вику щёлкнули по носу. И ещё раз, уже в офисе.

– Могу я ещё чем-то помочь, Дмитрий Алексеевич? – она усекла правила.

– Да, ключи от моей квартиры, будьте добры. Второй комплект, – напомнил Дима.

– Вы что, мне не доверяете, Дмитрий Алексеевич? – Вика протянула ему ключи.

– Пока не докажешь, что тебе можно доверять, – ответил Дима. – В следующий раз открывай воду в ванной, когда докладываешь старому любовнику о новом.

Вика застыла с открытым ртом. Но быстро нашлась.

– Как я могу искупить свою вину?

– Подумай, – предложил Дима.

Вика подумала. Она сообщила о двойной бухгалтерии и о том, что Костик не понижен в должности, а отбыл в командировку на объект в жаркой пустыне. Не всё же в офисе сидеть, там дела поважнее, договориться на месте. Там тоже были заинтересованные лица.

Дмитрий Алексеевич попросил Викторию принести ему бухгалтерские отчёты за последние три года и пригласить бухгалтера Лидию Васильевну, с которой беседовал четыре часа. Она вышла от начальника отдела в красных пятнах.

Когда её вызвали к Власову, узнать, о чём была их беседа, она только пожала плечами на его вопрос:

– Он просто хотел быть в курсе всех дел.

– А вы?

– Разумеется, предоставила отчёты.

Власов вызвал старшего Корзунова.

– Отличник, хочет показать вам бурную деятельность, – скептически пожал плечами Корзунов-старший. – По бухгалтерии у нас всё чисто. Пусть поважничает.

Бухгалтер умолчала о том, что Дмитрий Алексеевич обещал ей повышение, если она предоставит ему и Б-бухгалтерию. Ушаков заверил, что ротация кадров будет совсем скоро. И почему-то Лидия Васильевна поверила ему. Он знает, о чем говорит, подсказала интуиция. 90-е научили людей держать нос по ветру.

Корзунов был не в обиде на Власова за смещение сына. Все было договорено. Выходка айтишника при всех акционерах не входила в их планы, но они быстро сориентировались, рябь по воде, не более. Они недооценили Диму. А Дима знал, что людей недооценивать нельзя. Лидии Васильевне вот уже два года не повышали зарплату. Это было несправедливо. Дима тоже так считал.

Вика сдала ему все карты, ожидая награды. Он похвалил её. Но на предложение поужинать не отозвался: много информации, стоит изучить её повнимательнее.

Когда позвонил Костик, узнать, как там их девственник, Вика не взяла трубку. Он был не «их». Она облажалась. Старых хозяев предала, а новый не оценил. Сукин сын. Офисный лошара был совсем не похож на опытного манипулятора. Она не знала, что у Димы была хорошая школа.

Власов удивился, когда Ушаков без вызова явился к нему и выложил ему всё, что знает. По офису уже пронеслась новость о том, что Власов отбывает на повышение в Москву в Минэнерго. А его кресло займет старший Корзунов, Дима предложил назначить на это место его. Иначе Власов отправится не в Москву, а в Мордовию, шить рукавички. Или куда там в последнее время отправляют «экономистов».

– Да ты что себе позволяешь?! Щенок! – Власов угрожающе поднялся за столом, как старый волк, оскалившийся на молодого. Но щенок оскалился в ответ. Он выложил на стол самые интересные находки, и напомнил о том, что он айтишник.

– Если не выхожу в систему, система делает вирусную рассылку всем незамазанным акционерам, в министерство и комитет противодействия коррупции, само собой. Ну что, мир? – Ушаков великодушно протянул руку.

Пожимать не хотелось, и не пожать Власов не решился. Его рукопожатие вышло слабым и влажным. Лена говорила, по такому рукопожатию узнают жертву.

Смена власти была быстрой. Это только застой долго, сложно и мутно, чтоб трудно было разглядеть. А перемены – это всегда стремительно, особенно когда приходят наглые и молодые.

Старший Корзунов ожидал приказа о своём назначении и под этот приказ уже отстроил себе особнячок в Хорватии. Но в приказе в служебной рассылке было не его имя. Объясняться Власов не стал, лишь посоветовал пока вести себя тихо и лечь до греха в больничку. В офисе обезьяна с гранатой – надо посмотреть, что он собирается делать. Не делать лишних движений. То ли возраст, то ли лёгкость, с которой его уступили после долгих лет верной службы, то ли кредит в евро заставили старшего Корзунова без всякого обмана уйти на больничный – схватил настоящий инфаркт.

Младший Корзунов не сразу получил сообщение из больницы. Сотовая связь в местах отдаленных, где происходит добыча газа, не слишком хороша. Костя, не моргнув глазом, вместе с «и другими официальными лицами» принял в составе комиссии новую станцию добычи природных ресурсов. Все дружно не заметили, что вместо одних материалов были использованы другие. По виду такие же, только в разы дешевле. Костик не считал, что они делают что-то предосудительное – по его мнению, это как брендовые вещи и масс-маркет. Разница лишь в бирке. Это и понятно. У Кости Корзунова был красный диплом Губки, в которой он появился четыре раза, когда заносил декану привет от папы.

Новость о том, что отца сразил инфаркт, застала младшего Корзунова уже в аэропорту дружественной азиатской республики. Он брезговал тут даже взять кофе, терпел до самолёта: летал Костик, разумеется, бизнес-классом. К тому же, там были знакомые стюардессы, которых он знал не только в лицо. Получив смс из Питера, Костик забыл про кофе и симпатичных стюардесс – по прибытии в Питер его ждали дела куда более грязные, чем неразвитая инфраструктура дружественных республик.

У Лены день тоже начался с новостей. Записи сегодня не было. Людмила Исааковна в кои-то веки попросила отгул. Лена предвкушала день безделья – все-таки как здорово быть самозанятой. Сама себе хозяйка. Но поваляться на диване с книжкой не удалось. Из универа приехала Машка. Её не взяли в группу по обмену.

– Уроды! Это несправедливо! Я лучше всех! У меня высший бал! Они меня задвинули ради какого-то блатного!

Лена попыталась обнять дочь.

– Мне очень жаль.

– Жаль?! И всё? – отступила дочь.

– Милая, может быть, в следующий раз?

– В следующий раз они опять меня бортанут и наберут детишек этих крутых! Ну позвони кому-нибудь! Ну почему ты не крутая?! Чтобы пойти им там устроить взбучку! Чтоб им приказали меня взять! У тебя же там были клиенты важные! – Маша цеплялась за любую надежду.

– Ты же знаешь, Маш.

– Ну конечно! Ты же никогда не просишь. Ты же такая правильная! – дочь зашагала прочь.

– Куда ты? – спросила Лена.

– К отцу! Может он поможет. Если ты ничего не можешь!

Некрутая мать осталась. Зазвонил телефон. Дима сообщил, что его назначают главой Росгаза. И ему очень, очень страшно.

Кому-то она была нужна.

И были сотни иголок в лицо.

– Я не смогу! Нет, пожалуйста! Я туда не пойду!

У Дмитрия Алексеевича Ушакова, без пяти минут главы крупнейшей госкорпорации в стране, была истерика. И Лена сделала всё, что могла.

И были журналисты в холле Росгаза, и было крепкое рукопожатие. И Лена была Землёй, которая проводила своего сына в космос.

И Дмитрий Алексеевич Ушаков стал главным.

И Лена спешила к дочке домой, которую не впустила папина чика, чтобы дочка могла пожаловаться.

И девушка Димы Катя ревновала отчаянно, пока не получила кольцо, и с Митей было покончено навсегда.

И был вызов SOS к Сашке-маугли, работавшей в морге, а не в парикмахерской, как она наврала своему новому парню.

И Машка, вернувшаяся несолоно хлебавши от отца, временно смирилась с тем, что стажировки не будет. Но она продолжала учить английский. И заставляла мать смотреть с ней сериалы с субтитрами.

Потому что от маминых бедняжек, как Маша смекнула из репортажа по телевизору, может быть польза. Мать правда отказалась просить, но ещё не вечер.

И Машка оказалась права.

Утром Дима позвонил, уже без истерики, назначил ей деловую встречу в офисе. Лена рассмеялась. Должность штатного психолога Росгаза? Он шутит? Она ни за что не расстанется со своим статусом самозанятой. Где она, и где офис.

– Я без тебя не могу. Ты мне нужна. У тебя будет высокая зарплата, соцпакет.

Лена на это только улыбнулась, подыскивая слова, чтобы не обидеть. Но тут Дима сказал о программе стажировки от Росгаза за рубежом, куда может поехать Ленина дочка.

Откуда он узнал?

Маша позвонила ему и попросила за себя сама. Вежливо, извинившись за то, что спёрла номер Ушакова из маминой телефонной книжки. Он не обиделся.

Лена вернулась домой.

– Мне предложили должность в Росгазе, – сказала она дочке, следя за её реакцией.

– Серьёзно? – правдоподобно удивилась дочь.

– Ну брось, – устало сказала Лена.

– Ну ладно, да, я звонила этому твоему Ушакову. Он сказал, что без тебя, как без рук.

Маша изобразила самое милое выражение – кота из Шрека и оленёнка Бэмби в одном флаконе. Вся её жизнь зависела от этого вопроса.

– Мам, ты же согласишься?

Мать стала крутая.

Мичурин чувствовал себя виноватым, что не помог дочке со стажировкой. И если честно, стрессовал, когда покупал тортик по пути в гости к дочке. Как бы Машин любимый низкокалорийный не полетел в него. Мичурину предстояло сообщить, что он честно обзвонил всех влиятельных, кому он жизнь спас и кто просил «обращаться, если что», но увы. Предложение устроить стажировку в Калининграде Маша сочла бы оскорблением.

Но дочка чмокнула в дверях в щёку, приготовила чай, напевая, под нос.

– Маш, ты в порядке?

– Я замечательно! А что? – спросила Машка.

Как будто позавчера не она угрожала повеситься, кинуться с крыши, утопиться или как минимум порезать вены, если отец ей не пообещает, что поищет среди крутых кого-то, кто может помочь с Америкой.

Мичурин от Маши ждал другой реакции. Но дочь как будто вовсе забыла о стажировке.

– Как мама? – спросил Мичурин, решив не трогать лихо, пока оно тихо.

– На работе, – ответила Машка. – Она у нас теперь в офисе.

Мичурин подумал, что ослышался, поперхнулся.

– Где Лена, а где офис? С чего?!

– Ее начальник, если помнишь, Ушаков, ну, тот задрот, представь, стал главой Росгаза, и позвал маму к себе. Ну, а меня по блату в международную программу.

Сказанное объясняло поведение дочки, но не укладывалось в голове Мичурина. Особенно фамилия девственника Ушакова, который, раз свалившись на его голову, теперь, кажется, прописался там навсегда.