В ту ночь Иммануэль снилось, что она идет по янтарному полю. Волны золотистой пшеницы перекатывались на ветру, насколько хватало глаз. Слышался летний стрекот сверчков; воздух был душным и липким, небо – чистым от облаков.

Вдалеке, словно рыбы плыли по воде, по пшеничному полю шли двое. Девушку с золотыми волосами и озорной улыбкой Иммануэль узнала по автопортрету в дневнике: это была Мириам, ее мать.

Рядом с ней шагал рослый юноша с темной, как ночное небо, кожей и глазами Иммануэль. Кто он такой, она безотчетно поняла с первого взгляда: Дэниэл Уорд, ее отец.

Держась за руки, вдвоем они пробирались сквозь пшеницу, улыбаясь и смеясь, очарованные друг другом, и их лица были согреты лучами восходящего солнца. Когда они повернулись друг к другу и начали целоваться, в их поцелуе чувствовалось желание… и тоска.

Иммануэль пыталась идти за ними следом сквозь янтарные волны, но они были быстры, а она – нет, и когда они бежали, она падала и отставала.

Солнце сдвинулось в небе, словно его потянули за веревочку. На равнину упали тени, и двое исчезли за изгибом холма. Иммануэль пыталась догнать их, но наступила ночь, и ветер принес запах дыма.

Она услышала приглушенный рев пламени. Продираясь сквозь последнюю пшеницу, Иммануэль взглянула на простертую внизу равнину. Там, вокруг погребального костра, собралась толпа человек в сто. На костре был ее отец, Дэниэл Уорд. Раздетый по пояс, он истекал кровью.

Равнина огласилась криком. Иммануэль повернулась на голос и увидела Мириам, которая рыдала, корчась вблизи от подножия костра. Она была в цепях, как и ее возлюбленный: кандалы сковывали ей горло. Она бросилась к костру, ползя на четвереньках, но железная скоба впивалась ей в шею, и одного бесцеремонного рывка цепи хватило, чтобы она снова упала в грязь и растянулась по земле.

Иммануэль не хотела смотреть. Она не хотела даже шевелиться, но ноги сами понесли ее вниз по склону холма, и толпа перед ней раздвинулась, уступая дорогу. Она подошла к Мириам и встала с ней рядом в тени погребального костра.

Толпа раздвинулась вновь. К костру приближался мужчина. Иммануэль не сразу узнала его, но это был пророк Грант Чемберс, отец Эзры. Перед собой он нес пылающую ветку, больше любого факела, что ей когда-либо доводилось видеть. Держа ее обеими руками, в три длинных шага он преодолел расстояние до подножия погребального костра.

Мириам рыла ногтями землю, исторгая истошные мольбы и проклятия, увещевая, плача и заклиная всем немногим, что у нее оставалось: своей жизнью, своей кровью, своим добрым словом, обращаясь ко всем богам, которые могли ее услышать.

Но пророк оставался глух к ее мольбам и проклятиям. Он поднес ветку к костру, и растопку объяло ревущее пламя.

Дэниэл не шелохнулся. Даже не дрогнул. Не умолял, как Мириам. Когда пламя взметнулось по его ногам и поглотило его целиком, он испустил один-единственный мучительный крик и затих. И все закончилось, так же быстро, как и началось.

Плоть – кость – прах.

Иммануэль покачнулась, наклонилась и упала коленями на землю рядом со своей матерью. Она зажала уши ладонями, чтобы заглушить рев пламени, вой Мириам и улюлюканье толпы. Каждый вдох приносил зловонный запах горящей плоти.

Дым клубился над огнем, такой густой, что сквозь него ничего не было видно. Иммануэль задохнулась, ослепленная темнотой. Свет костра померк, оставив после себя лишь тусклое мерцание тлеющих в ночи углей.

Когда темнота рассеялась, Иммануэль была одна. Костра не стало, как и толпы. Пророк и Мириам тоже исчезли. Равнина опустела.

Над головой висела круглая полная луна.

Иммануэль прищурилась. Вдалеке она кое-как различила угловатую тень собора, торчащего над волнами пшеницы. Иммануэль направилась к нему, пересекая пустые пастбища, двигаясь на восток при свете луны.

Подойдя к собору, она остановилась и неподвижно застыла в тени колокольни. Двери собора медленно распахнулись, и даже издалека она уловила в воздухе сырой запах – крови и мяса.

Иммануэль поднялась по каменным ступеням и вошла в непроглядную, как ночь, темноту. Нетвердой поступью она пошла по центральному проходу, вытянув руки перед собой, пробираясь на ощупь от одной скамьи к другой.

За алтарем вспыхнуло пламя. В его сиянии Иммануэль разглядела тень – силуэт Мириам. На ней было белое облегающее платье, складками ниспадающее с ее округлого живота. Подойдя ближе, Иммануэль увидела, что Мириам улыбалась, влажным оскалом, похожим на порез. В правой руке она держала отломанный олений рог, и с его зазубренного края, как с кинжала, капала кровь.

Из-за спины Мириам выросла огромная фигура, напоминающая паука, который крадется к центру своей паутины. Лилит медленно вышла к алтарю и нависла над плечом у Мириам. С ее появлением тьма рассеялась, и собор осветился пламенем свечей. И когда глаза Иммануэль привыкли к свету, и помещение обрело четкость, из ее горла едва не вырвался крик.

Это место было настоящим склепом.

На скамейках сидели, обмякнув, десятки мертвецов, мертвецы лежали в проходах, кучами валялись под витражами и в тени алтаря. Все они были изувечены и истерзаны, их конечности – переломаны, шеи – свернуты, челюсти – вывихнуты.

В веренице мертвецов она узнавала некоторые лица. Сбоку от нее на скамье лежала Джудит с перерезанным над воротником платья горлом. В нескольких футах от нее лицом в луже крови лежала Марта. Рядом с ней – Абрам с шеей, свернутой вокруг своей оси. В его изувеченных руках лежала Анна с перемазанными чернильно-черной кровью губами. Онор и Глория лежали у ее ног неподвижно, как будто спали, но их глаза были открыты, а рты разинуты, словно смерть настигла их во время молитвы. Лия возлежала на алтаре со вспоротым, как брюхо выпотрошенного агнца, беременным животом. Высоко над ней, пригвожденный к стене мечом самого Дэвида Форда, висел Эзра.

У Иммануэль подогнулись колени. Пол поплыл под ногами. Она качнулась вперед, спотыкаясь о камни.

– Что ты натворила?

Свет свечей заплясал на лице Мириам. Ее жуткая улыбка стала шире, зияя, как рваная рана. Она расхохоталась.

– Ты прекрасно знаешь ответ.

Потолок над головой прогнулся, камни заскрежетали, словно собор собирался вот-вот обрушиться. Иммануэль попятилась, но бежать было некуда.

– Почему? Почему ты это делаешь?

– Потому что они забрали его у меня, – прошептала Мириам, и при звуке ее голоса все свечи погасли, погрузив собор в кромешную темноту. – Кровь за кровь.