43

Марк

Ее брови сходятся на переносице. Она смотрит на меня недоверчиво, дико, словно каждую секунду ждет какого-то подвоха, а у меня сердце разрывается от желания ее обнять.

Теперь все по-другому, теперь я вижу, что это она. Даже в такой мелочи, как нахмуренный лоб, – она делает это так, как делала прежде. Ничто не способно ее изменить, никакие шрамы, никакие прически, линзы и прочая дребедень. Я сразу чувствовал это, с первой секунды, как только она появилась в доме. Это Полина. И даже странно, что мне понадобились доказательства, чтобы поверить в это, ведь теперь, когда она смотрит на меня своим ненавидящим взглядом, не остается никаких сомнений.

– Я не знаю, как это возможно, – говорю я. Мой голос дрожит. – Почему ты скрыла от меня, что жива?

Она кладет сына в люльку, заботливо укрывает одеяльцем.

– Я не знаю, где ты была все это время и почему не пришла…

Полина выпрямляется и застывает. Она не спешит оборачиваться ко мне.

Я делаю шаг и останавливаюсь. Поднимаю руку, но не решаюсь тронуть ее плечо. Мне хочется скорее обнять ее, почувствовать ее тепло, чтобы поверить, но я слишком отчетливо ощущаю страх, который от нее исходит. И причина этого страха – я сам. Она боится меня. Почему?

– Не молчи, – прошу я. – Я ведь хотел умереть с тобой в тот день.

Перед глазами снова встает автомобиль, висящий на краю пропасти. Я снова слышу собственное дыхание. Бегу, не чувствуя ног. Задыхаюсь. Распахиваю дверцу, заглядываю внутрь и вижу ее окровавленное лицо. Вижу безжизненный взгляд, вижу красную кляксу на груди. Я зову ее, но она похожа на куклу – не реагирует на мой голос.

Машина покачивается, и я слышу всхлип. Это ребенок. Он жив! Я протягиваю руки, беру его, и малыш начинает плакать. Я выбираюсь, кричу своим людям, чтобы помогли мне, чтобы подержали ребенка, чтобы достали ее. Крики, шум – все это смешивается в гул, когда машина, жалобно скрипнув, вдруг проваливается вниз.

Я слышу грохот – с таким звуком сминают алюминиевую банку от газировки. Но это удары машины, в которой уходит от меня моя единственная в жизни любовь.

Я ступаю на край обрыва, и темноту разрывает взрыв. Пламя рождается откуда-то из салона и в одно мгновение вырывается наружу и пожирает весь кузов. Бах!

Я зажмуриваюсь и не могу разомкнуть веки. И только крик ребенка в окровавленном одеяльце возвращает меня к жизни.

– Я ведь все видел, – бормочу я. Мои ладони так и не решаются коснуться ее спины. – Машина сорвалась в обрыв, потом хлопок, взрыв… Там так ужасно пахло гарью, было столько дыма, а я все метался, кричал, чтобы помогли потушить, чтобы достали тебя, хотя видел те ужасные раны на твоем лице… – Мои пальцы бьет мелкая дрожь. – Тебя ведь не должно было быть в той машине. Я был в шоке, когда увидел тебя. Как? Как ты выжила? Тебя ведь даже похоронить нельзя было нормально, мне не показывали останки… Почему ты не пришла ко мне? Как ты спаслась? Я же видел…

– Нужно всегда доводить дело до конца, – хрипло говорит она.

– Что? – не понимаю я.

– Если убиваешь кого-то, – ее голос срывается, – нужно убедиться, что он мертв!

Моя рука безвольно падает. Кровь стучит в ушах. О чем она?

Но спросить я не успеваю.

Полина поворачивается и бросается на меня. Я вижу в ее руке нож и едва успеваю перехватить руку, занесенную над моей грудью, когда вдруг теряю равновесие и падаю на диван. Она выворачивается и выдергивает запястье из моего захвата. Я мучительно пытаюсь сфокусироваться, но тут же замираю, потому что лезвие ножа замирает прямо перед моим лицом.

– Полина…

– Молчи! – со стоном просит она.

Я полулежу на диване, Полина сверху сидит на мне. Она дрожит, тяжело дышит и в любую секунду готова вонзить в меня нож.

– Я ненавижу! Ненавижу тебя, слышишь?! – плачет она, впиваясь пальцами свободной руки мне в горло. – Ненавижу за то, что ты отнял у меня все, что забрал моего сына! Ненавижу за то, что убил нас! Ты убил Вика!

– Полина, – хриплю я.

Одно небольшое усилие, и у меня получилось бы скинуть ее с себя, но я этого не делаю. Я пытаюсь понять, о чем она говорит.

– Не называй это имя! Полины больше нет, она умерла! Это ты ее убил!

– Подожди… – выдавливаю я.

Она ослабляет хватку.

– Я не буду больше ждать. Довольно! Я ждала целых полгода, чтобы отомстить тебе. – Полина бросает взгляд на люльку и понижает голос. – Как ты мог, Загорский? – Ее губы трясутся. – Как же ты мог? Ты говорил, что он тебе как брат. Ты убил его. Ради чего? Ради денег?

Я пытаюсь приподняться, но она взмахивает ножом, и мне приходится лечь обратно.

– О чем ты? – выдыхаю я, глядя на нее во все глаза. – Я миллион раз виноват перед Виком. Виноват, что встал между вами, что не успел спасти его. Но…

– Заткнись! – истошно кричит она и бьет меня левой рукой по щеке. Ее лицо искажается от боли. – Не забывай, что я была там. И я слышала твои угрозы! Я видела, как твои люди расстреляли нас! Я сама получила две пули! Ты! Это ты забрал моего ребенка, а потом столкнул машину в обрыв!

Я моргаю, не зная, что сказать.

Она не верит мне. Она думает, что это я убил Вика? Это же… бред…

– Послушай, – шепчу я. Мне на лицо падает ее слеза. – Поль, послушай. – Смотрю в ее ослепленное болью лицо. – Я сказал это тогда в сердцах. Неужели ты думаешь, что я действительно мог бы сотворить такое с вами?

Она тяжело дышит, а я мысленно переношусь в тот день.

– Мне очень жаль, – говорю я в трубку, – я приношу извинения за то, что мой партнер был резок с вашими людьми. Он иногда бывает вспыльчивым.

– Скажи мне, деньги будут или нет? – спрашивает металлический голос с акцентом.

– Вик не соглашается, я уже говорил вам. А без его согласия я не могу ничего сделать.

– Тебе мешает только твой партнер? Так эта проблема решаема. Я послал своих людей, они уже на пути к его дому.

– Что? О чем ты?!

– Такими деньгами не шутят, Марк. Нельзя дать слово, а потом вернуть его обратно. Сделка состоится.

В трубке становится тихо, и я судорожно набираю номер. Вик не берет. За окном гремит гром, скоро начнется ливень.

– Где Вик?! – ору я.

– Едет домой из аэропорта, – отзывается один из моих людей.

– Быстро машину! – Я хватаю пиджак. – И возьми всех, срочно едем к нему! Испанцы послали к нему своих киллеров. – Быстрым шагом покидаю офис. – И позвони Федорычу, пусть едет, вдруг успеет быстрее!

– Я не убивал Вика, – говорю я, глядя, как лезвие ножа пляшет возле моего лица. – В тот день представители испанцев поставили мне ультиматум. Они не хотели срыва сделки, а единственной помехой для них был Вик. Я виноват только в том, что не успел вас спасти.

– Тебе меня не обмануть, – всхлипывает она.

Лезвие ножа дрожит сильнее.

– Поверь мне, Полина, – произношу я, переплетая с каждым звуком ее имени глубину своих к ней чувств.

– Ты убил! Уби-и-ил! – стонет она, качая головой. – Убил, чтобы все прибрать к рукам!

– Что все? – Моя ладонь ложится на ее руку, но Полина тут же отшвыривает ее обратно. Я замираю. – Здесь все принадлежит нашему сыну. Вся компания принадлежит нашему сыну, все имущество.

– Это не твой сын! – злится она.

– Это мой сын, – тихо отвечаю я. – Я знаю, что он мой, Полина. Я сделал анализ ДНК, чтобы оформить ребенка на себя. Боялся, что Александр Федорович, как единственный родственник погибшего, может отнять у меня Ярика, но тот сразу пришел и отказался от любых прав на него. Он потребовал у меня деньги за то, что не будет претендовать на опеку над мальчиком.

– Это неправда! – отрицательно мотает головой она.

– Правда, Полин. И я всегда знал, что это мой ребенок. Я чувствовал. Ты не захотела, чтобы я был рядом, и я не лез, чтобы не провоцировать, ведь ты была в таком состоянии…

– Не захотела?! – Мне на лицо падают новые соленые капли. – Ты забыл, почему я не захотела?! Я пришла к тебе, чтобы сказать о беременности, но там была эта девушка в твоей квартире… – Она шмыгает носом.

– Девушка?..

– Блондинка!

Я вдруг все понимаю, закрываю глаза и устало качаю головой.

– Поль, я был в командировке, это не я был в квартире в тот день. – Эти слова даются мне с трудом. – Это был… Вик.

И я получаю новый удар по щеке. Она плачет, колотит меня, задыхается. А я терплю.

– Неправда… неправда! Я ненавижу тебя! Я убью! – скулит Полина.

– У меня не было никаких женщин после тебя. Ни одной, – признаюсь я, когда она немного успокаивается. – Я любил тебя. Я думал, что потерял тебя. Я оплакивал тебя каждый день. Я скучал. Я и сейчас люблю.

Почему-то всю жизнь мне казалось, что это самые сложные слова, но произносить их оказалось необычайно легко.

– Твоя любовь хуже смерти! – качает головой Полина и поднимает нож выше.

Ее плечи содрогаются от подступающих рыданий.

– Я расправился со всеми, кто участвовал в этом. Я убил каждого. Собственными руками. – Мой взгляд скользит по ее лицу. – Мои руки в крови, но не в твоей и Вика. Я отомстил за вас. Если не веришь, спроси у Александра Федоровича. Он все знал, он был там, он помогал мне!

Ее рука дергается, и я закрываю глаза.

Нож опускается резко, но входит в мое тело мягко – так, что я ничего не чувствую. Раз, и все. По самую рукоять.

Я больше не чувствую тяжесть ее тела, Полина спрыгивает и отходит. Мне не хватает воздуха, я распахиваю глаза и вижу, что нож не во мне – она всадила его в диван. Мне никак не удается отдышаться, и я хрипло говорю:

– Я спустился. Я видел, как горела машина в темноте. Огонь сожрал все, я думал, что потерял тебя.

Я несу какой-то бред.

Все говорю что-то, а она просто забирает ребенка из люльки и бредет к двери.

– Я люблю тебя, люблю нашего сына! Не уходи снова, не уходи!

Но Полина решительным шагом уже меряет двор.

Я иду следом и показываю охране жестом, чтобы не трогали ее, чтобы дали уйти.

Единственный человек, которого я любил, покидает территорию усадьбы, даже не обернувшись. Она уходит, держа на руках моего сына. Уходит, забирая с собой мое сердце.