38

Полина

Мне нравятся эти милые, добродушные женщины, которых нанял Загорский для помощи в доме. И даже улыбчивые охранники, которые обедают с нами, вызывают у меня лишь симпатию.

Я понимаю, что должна ненавидеть их всех буквально каждой клеточкой своего тела, потому что именно они стоят у меня на пути, но вместо этого я улыбаюсь вместе со всеми и с удовольствием слушаю истории Анны Сергеевны, которые она щедро сдабривает мятным травяным чаем.

Марк собрал отличную команду, это нужно признать. Каждый на своем месте, каждый – мастер своего дела. В доме чистота и порядок – это заслуга Анны, на столе ароматный обед и свежеиспеченный хлеб – за это спасибо повару Алле, во дворе тихо, спокойно, мимо и мышь не проскочит, – в этом заслуга ребят-охранников, сменяющих друг друга на посту каждые шесть часов.

Я улыбаюсь им в ответ и слежу, чтобы Ярик не подавился лакомством, которое он мусолит во рту через специальный детский прибор с сеткой – ниблер, а сама судорожно прикидываю, есть ли у меня шанс сбежать, пока все здесь, на кухне, а на воротах остался только один из охранников.

– Кто-то уже засыпает, – улыбается Алла, замечая, как слипаются глазки у малыша.

– Да, пора укладывать, – говорю я, вставая. – Спасибо всем за отличную компанию, за обед и за чай.

– Пожалуйста!

Все улыбаются мне в ответ, смотрят, как я беру ребенка, и провожают нас взглядами.

Я удаляюсь, ругая себя за то, что расслабилась и периодически забываю добавлять в голос хрипотцы. А это значит, что в любой момент могу проколоться, и лучше бы мне поторопиться и быстрее отыскать способ выбраться отсюда.

Прислушиваясь к разговорам внизу, я с волнением толкаю дверь в свою бывшую комнату. Сажусь в кресло-качалку, расстегиваю рубашку, сдвигаю край топика и прикладываю сына к груди. Ярослав не сразу понимает, что от него хотят – не привыкший.

Он может вообще отказаться, потому что, как я читала, детям-искусственникам, привыкшим к тому, что смесь из бутылочки поступает под хорошим давлением и дает быстрое насыщение, уже неинтересно прикладывать усилия к тому, чтобы получать молоко из материнской груди.

Но я настойчивая.

И я ждала этого момента целых полгода. Для меня важно восстановить с ним связь и обеспечить максимум материнского тепла и пользы для здоровья.

И вот, спустя минуту, малыш уже с удовольствием припадает к моему соску и жадно сосет, а я с трудом сдерживаю слезы, глядя, как он трогательно при этом держит своей горячей маленькой ладошкой мою грудь. Я первый раз за это время чувствую себя живой, и мое сердце бьется так громко, что его можно услышать и за километр.

Проходит, наверное, минут пятнадцать-двадцать, прежде чем Ярослав засыпает. Я аккуратно прячу грудь обратно и встаю. Выхожу из комнаты и отношу его в детскую. Осторожно кладу в кроватку и медленно, точно сапер со стажем, убираю руки.

Малыш дергается, но не просыпается. Я накрываю его тоненьким одеяльцем и долго стою у кроватки и смотрю на него. Глазок камеры прожигает меня насквозь, ощущение, что кто-то следит за каждым моим шагом, не отпускает, но я не могу отойти от спящего сына – слишком уж это прекрасное зрелище, слишком долго я этого ждала, чтобы так легко от него отказаться.

Сажусь на стул в паре метров от кроватки и просто сижу.

Проходит примерно час, прежде чем я встаю, включаю радионяню и выхожу из детской. Заглядываю в свою новую комнату: в ней уже прибрано, шкафы пусты. Вижу, что моя сумочка висит на спинке стула, но не думаю о том, кто ее сюда принес из гостиной: я специально не оставила в ней ничего, что могло бы меня выдать. Если бы Загорский ее проверил, то не нашел бы в ней ничего примечательного.

Я замираю у окна и долго наблюдаю за охранниками.

Мысленно фиксирую их передвижения по территории двора, запоминаю время, на которое они отвлекаются, чтобы покурить или поговорить по телефону. Но наблюдения меня не радуют. Просто так прошмыгнуть мимо них не выйдет. А что, если попросить Загорского отпустить нас в парк? Возможно, там я смогла бы отвлечь охранников и скрыться… возможно…

– Анна Сергеевна сказала, что вам нужно съездить за вещами. – Марк появляется в дверях детской неожиданно.

Я сижу на полу, а Ярослав, лежа на коврике, пробует на вкус очередную погремушку-прорезыватель.

– Вообще-то да. – Я выпрямляюсь и бросаю взгляд на часы.

Уже шесть вечера, а, значит, Загорский прибыл сегодня домой довольно рано.

– Тогда я возьму сына, – говорит он, закатывая рукава на белой рубашке и опускаясь на пол рядом с нами.

Я задерживаю дыхание. Его близость пугает меня.

– Хорошо, – бормочу я, пряча лицо за короткими прядями волос.

Неуклюже поднимаюсь и стараюсь не смотреть на него, но взгляд упрямо отмечает и сильные руки, и приятный бархат смуглой кожи, и ровную линию ухоженной бороды под скулами – эта линия четкая и резкая, словно лезвие ножа, к ней так и тянет прикоснуться пальцами.

– Мой водитель уже ждет вас. – Низкий голос Загорского заставляет дрожать мои колени.

Ноги заплетаются, руки начинают дрожать. Еще, как назло, аромат его кожи впивается в нос, и я практически теряю над собой контроль. Мне хочется сбросить с себя его чары, но ничего не выходит.

Вместо этого я выпрямляюсь и смятенно говорю:

– Спасибо, не нужно, я вызову такси.

– Софья Андреевна, такси сюда час добираться будет, – усмехается Загорский, прожигая меня взглядом. – Автомобиль уже у ворот, водитель ждет вас, идите.

– Спасибо, – почти шепчу я, собирая в кулак остатки воли.

Зачем-то то ли киваю, то ли кланяюсь ему и убегаю из комнаты. Хватаю свою сумку и быстро спускаюсь вниз. Меня бросает то в жар, то в холод, испуганное сердце рвется из груди.

Я в шоке, в ужасе от своего поведения и от того, как мой организм реагирует на этого ужасного человека. Меня лихорадит от того, что я в ловушке, и двери клетки захлопнулись навсегда.

Куда я поеду? К дяде Саше?

Нельзя.

Но как тогда заберу свои вещи?

Черт, черт, черт, черт!

Я сажусь в ожидающий меня автомобиль и называю адрес, который запомнила еще вчера, когда изучала анкету и послужной список настоящей Софьи Поповой. К моему счастью, это не частный дом, а многоэтажка, а, значит, мне удастся зайти в подъезд, не вызвав подозрений.

Пока машина направляется в город, я судорожно строчу сообщения Александру Федоровичу. Прошу немедленно взять сумку, которая стоит в моей комнате, и привезти ее по нужному адресу. Прошу его не привлекать внимания и одеться неприметно. Прошу бросить автомобиль в другом дворе и подняться на чердак.

Когда мы останавливаемся у дома, где жила Попова, я благодарю водителя и говорю, что доберусь обратно на такси. Он ожидаемо отказывается уезжать и уверяет, что подождет у подъезда, сколько нужно. Я соглашаюсь и награждаю его благодарной улыбкой. На негнущихся ногах покидаю машину и бреду к подъезду.

Удача снова поворачивается ко мне лицом: какая-то женщина выходит на улицу с собакой, и я успеваю придержать за ней дверь. Вхожу внутрь, поднимаюсь по лестнице на первый этаж и тяжело приваливаюсь к стене.

Чувствую, как одежда прилипла к спине от пота, смахиваю крупные холодные капли со лба и прикусываю губу. Дышу часто-часто, будто собака, убежавшая от преследователей, и только когда следом за мной в подъезд входит какой-то старичок, я нахожу в себе силы оторваться от стены и побежать наверх, до последнего этажа.

Александр Федорович застает меня уже через полчаса притаившейся под балкой на пыльном чердаке.

– Я вошел через крайний подъезд, – говорит он, заключая меня в объятия. – Пришлось ломать замок.

– Спасибо, – тяжело дышу я, уткнувшись в его шею.

– Как все прошло?

– Он меня не узнал.

– Ты уверена?

– Но ведь я же еще жива?

– Ох… Что же ты делаешь, Полюшка? – шепчет он, отрываясь и глядя мне в глаза. – Может, не стоит туда возвращаться?

– Там мой сын, – напрягаюсь я, отстраняясь от него.

– Да. Да, конечно, – понимающе кивает мужчина.

– Спасибо, что принес сумку, – говорю я. В последний раз сжимаю его руку и направляюсь к выходу. – Мне пора.

– Поль! – Он останавливает меня, прихватив за локоть. Разворачивает к себе. – Ты… – Дядя Саша смотрит в мое лицо так, будто пытается в нем что-то отыскать. – Держи меня в курсе, ладно?

– Да. – Я обнимаю его еще раз. – Будь готов приехать за нами в любой момент.

– Конечно. – Он нехотя отпускает меня.

– Прощай, – бросаю я и быстрым шагом иду к дверце, ведущей в подъезд.

– Будь осторожна! – доносится мне в спину.

– Постараюсь, – бормочу я себе под нос.

Выбираюсь наружу, быстро мчусь по ступеням вниз, поправляю очки, разметавшиеся волосы, на ходу запахиваю куртку и выхожу на улицу. Автомобиль все еще на месте.

Водитель, заметив меня, выходит, чтобы открыть дверцу. Я благодарно улыбаюсь ему и сажусь внутрь. Когда дверца закрывается, мне с трудом удается выдохнуть. Воздух вырывается из меня толчками, в горле першит, а глаза слезятся, но, как только мужчина садится в машину, я вновь надеваю на себя маску беззаботности.

Когда наши глаза встречаются в зеркале заднего вида, в моем взгляде уже нет ничего, кроме скуки. Я прячу дрожащие руки в карманы и отворачиваюсь к окну.

– Софья Андреевна! – Голос Загорского останавливает меня по пути из гостиной к лестнице.

– Да? – взволнованно отзываюсь я, вцепляясь пальцами в сумку.

Делаю несколько шагов и заглядываю в кухню.

На чудовище удобные спортивные брюки и хлопковая серая футболка. Поверх крепкой груди повязан фартук, в сочетании с тугими бицепсами он смотрится жалкой, узкой, никчемной тряпочкой.

Марк стоит босиком на полу, в его руке нож, а на разделочной доске лежит кусок мяса. Весь его образ буквально кричит о недюжинной силе, заключенной в его стальных мышцах, и о власти, которая безгранична – ведь он на своей территории, а я – нет.

Мое тело покрывается мурашками, и я медленно сглатываю, а он, улыбаясь, лишь дерзко поигрывает ножом в руке.

– Переодевайтесь, – загадочно говорит он. Лезвие ножа ярко поблескивает в белом свете ламп. – И спускайтесь, будем ужинать.

– Но… – У меня во рту пересыхает.

– Ярослав уже спит, – прищуривается он, а затем расплывается в новой ехидной улыбке. – А нам с вами о многом нужно поговорить.