38
Руджек боится прикоснуться ко мне. Он думает, что я цветок, который увянет и умрет, если его потревожить. Он не знает, что я уже тысячу раз умирала. Я умерла, когда моя мать меня прокляла. Я умерла, когда она украла разум моего отца. Я умерла, когда увидела детей, которых она забрала для своего ритуала. Я умерла, когда Коре рассказала мне об эдамах. Я умираю каждый раз, когда закрываю глаза и думаю обо всех ужасных вещах, что сделала моя семья.
Я не боюсь смерти, но не хочу умирать, если хотя бы раз не почувствую, как его губы прижимаются к моим. Хотя бы на миг. Меня преследуют воспоминания о поцелуях других ка внутри меня. Нежные, сладкие и страстные поцелуи. Чувственные и медленные поцелуи, от которых перехватывает дыхание. Спешные и неловкие поцелуи, от которых сердце бьется быстрее. После той ночи с Эфией я старательно избегаю Руджека. Теперь, когда мы сидим одни на берегу реки и слушаем плеск воды, я не хочу больше уходить от него. Я хочу получить от него все, что было у моей сестры, – и даже больше.
– Мы должны вернуться до того, как они начнут нас искать, – говорит Руджек мрачным голосом. – Эсснай и Сукар подумают, что я украл тебя.
– Они бы тебя выследили, – говорю я и бросаю камень в воду. – Эсснай сломает тебе ноги.
Руджек криво улыбается мне:
– Боюсь, она сделает кое-что похуже.
На поляну выходит Фадий – лидер крейванов, которого почти не отличить от человека. Он не поднимает глаз, словно застал нас за каким-то непристойным занятием.
– Простите, что прерываю, – извиняется он. – Мы заметили армию Эфии, идущую с юга. Им идти до нас полдня.
– Мы сможем опередить их и добраться до Храма? – спрашивает Руджек деловито.
У него холодный твердый голос, и он готов отдавать приказы так, будто делал это всю свою жизнь. Мы поднимаемся на ноги, напрягая спины. Подозреваю, что мы оба невероятно устали. Да, мы ожидали подобной новости последние несколько дней, но от этого не легче.
– Успеем, только если будем продолжать двигаться без отдыха, – отвечает Фадий. – Демоны все еще ограничены возможностями своих оболочек, но как только они поглотят достаточно душ, мы не будем знать, на что они способны.
Вожди спорят оглушительным хором в моей голове. От их настойчивых и лихорадочных просьб напрягаются все мышцы. Нужно как можно быстрее добраться до Храма. Нам пора идти. У нас нет времени. Я начинаю двигаться – но не в сторону лагеря, чтобы собирать вещи, а туда, куда ведут меня вожди. Руджек зовет меня, но я не слышу его слов из-за шума. Он и Фадий догоняют меня, их слова звучат как полузабытый сон, который вот-вот растает.
Колдуны зовут меня в Храм, где они испустили свой последний вздох, где их кровь залила траву, где я должна в последний раз встретиться со своей сестрой.
Отряд не останавливается, пока луна окончательно не прогоняет солнце с неба. Мы идем без отдыха в течение нескольких часов и прибываем в Храм глубокой ночью. Я ожидаю увидеть гору трупов и почувствовать запах смерти в воздухе, но тел нет. Эфия похоронила их, чтобы вожди не могли вернуться в свои физические оболочки. Однако моя сестра заново вырастила траву, отчего та выглядит нетронутой. Не могу не задаться вопросом: не стало ли это каким-то сентиментальным жестом в честь наших дней в саду Кефу?
От Храма Хеки почти ничего не осталось, кроме расколотых кирпичей и опрокинутых колонн. В воспоминаниях вождей я вижу, как Эфия уничтожает его. Они пребывали в полном отчаянии после того, как вырвались из ее рук. Я поднимаюсь по неровным ступеням. Рядом со мной идет Руджек с факелом в руке, а остальные держатся позади. Мы перешагиваем через чаши, разбитые статуи и треснувшие камни. Шепот прекращается только тогда, когда я подхожу к возвышению на гладкой платформе. Она покрыта пылью и обломками, но в остальном разрушения ее не затронули. Я бью платформу ногами.
– Он здесь.
Руджек опускается на колени и безуспешно пытается сдвинуть в сторону толстую гранитную плиту. Он замолкает, и я вижу, как пот стекает по его лбу.
– Возможно, мне нужна небольшая помощь.
Я опускаюсь на колени рядом с плитой.
– Давай попробуем.
Мы толкаем платформу. Камень со стоном сдвигается, а пыль и мусор летят в бездонную яму.
Руджек присвистывает, и звук эхом отдается в пустом пространстве.
– Теперь мы должны заползти в брюхо зверя.
– Не совсем брюхо зверя. – Я иду к выбитой в стене лестнице. – Но в целом ты прав.
Рудек зажигает несколько брошенных факелов и расставляет их вокруг Храма, чтобы было больше света. Затем он бросает еще один факел в дыру, и тот падает так долго, что пламя гаснет до того, как факел достигает дна. Мы смотрим друг на друга, мрачно нахмурившись.
– Я пойду первым. Мы не знаем, что внизу.
– Там точно нет ничего живого, – говорю я. – Не самое приятное зрелище.
Руджек закрепляет за спиной незажженный факел и спускается в темноту. Я не медлю и тоже начинаю спускаться. Не хочу уходить далеко от него, опасаясь, что Эфия может выйти из пустоты между мирами и похитить кого-нибудь. Сырой воздух душит меня и обжигает горло.
Руджек вскрикивает, и я замираю, цепляясь за ступеньки. Холодный воздух змеится вокруг моей шеи, и голос Руджека затихает. Неужели Эфия стащила его с лестницы, словно вор в ночи? Или какой-то другой демон пришел и забрал его в качестве заслуженной добычи? Быть может, какая-то новая, непостижимая сила пришла, чтобы увести его от меня?
– Что случилось? – спрашиваю я, чтобы нарушить тишину.
– Мне казалось, ты говорила, что здесь нет ничего живого, – говорит Руджек и обиженно надувает губы. – Что-то ползет по моей руке.
Я облегченно вздыхаю, и мы продолжаем спускаться в холодную темоту.
– Вношу поправки в свое высказывание. Ничего живого, что имело бы значение.
– Гигантские насекомые еще как значимы.
Я подавляю смех, который зарождается у меня в груди. Я скучала по этой стороне Руджека больше всего – когда он не воспринимает себя слишком серьезно. «Я скучала по тебе. Я хочу тебя». Я не произношу эти слова вслух, чтобы не искушать судьбу. Вселенная и так сговорилась против нас – намеренно или абсолютно случайно. Вместо этого я держу язык за зубами. Невысказанные мысли лишь подогревают огонь, что и так горит внутри меня.
Руджек спрыгивает с лестницы. Раздается глухой звук, а затем хруст.
– Во имя двадцати!
Я следую за Руджеком, и тот чиркает кремнем, снова зажигая факел.
Его глаза широко распахиваются, когда он осматривает комнату.
– Захоронение.
Повсюду кости: челюсти, черепа, голени, плечи и ребра. Крошечные кости. Большие кости. Кости мужчин и женщин, которые, должно быть, были великанами. Внезапно время перемещается вокруг меня, затягивая мой разум в черную дыру так быстро, что мир переворачивается с ног на голову. Груда костей исчезает, не остается ничего, кроме белого мраморного пола. Солнечный свет льется в открытые окна, выходящие на величественный горный хребет. Я моргаю несколько раз, чтобы рассеять туман в голове. Я никуда не переместилась – это то же самое место. В прошлом оно находилось на вершине горы, а не на дне ямы.
Ка вождей молчат.
Одна за другой моему вниманию предстают другие детали. Золотая отделка вдоль основания стен. Хрустальные вазы – они настолько изящны, что красные розы и вода внутри их кажутся висящими в воздухе. Люди застыли от магии. Они стоят как статуи, и их отчаянные, умоляющие глаза встречаются с моими. Они в два раза выше меня, и у них крылья с белым оперением, которые отбрасывают тени по всей комнате. Я внимательно всматриваюсь в глаза, которые светятся потрясающим оттенком зеленого. Зубы у них острые, а кожа прозрачная, как у северян. В их позах есть какое-то отражение потусторонней природы ориш.
Они одеты в сверкающие золотые и серебряные туники, на пальцах – кольца с рубинами, бриллиантами и черным опалом. У меня перехватывает дыхание, когда я приближаюсь к ним. Я стою так близко, что вижу, как они дышат. Несложно ощутить их панику, даже если на их лицах и застыли неестественные улыбки. Это место мне знакомо: мне знакомо все, от свежего горного воздуха до сладкого запаха роз. Но особенно хорошо я знаю это жуткое искусство. Я оглядываюсь через плечо, чтобы спросить Руджека, видит ли он это, – но его здесь нет. Я нахожусь в другой эпохе. Руджек по-прежнему стоит в гробнице из нашего времени.
Я пересекаю комнату, и живые статуи слегка сдвигаются, чтобы держать меня в поле зрения. Ночной ястреб садится на подоконник, поднимает голову и смотрит на меня любопытными черными глазами. Я выхожу из коридора через арку – достаточно большую, чтобы через нее могли пройти те великаны. Она ведет в другую комнату из белого мрамора, довольно просторную.
В середине комнаты есть возвышение, на котором, подобно облаку, парит огромный трон. Солнечный свет, что освещает комнату через окна, придает трону желтоватый оттенок. Я подхожу ближе, и мои шаги звенят по комнате, как звук колокола.
– Наконец-то ты вернулась домой, любовь моя, – напевает голос.
Он гладкий, как тончайший шелк, и сладкий, как лучший мед. Его дыхание теплым бризом касается моей шеи. Это пробуждает во мне глубокое влечение. Я словно пережила первый удар огненной бури. Тень непонятной силы окутывает мою грудь.
Точно так же, как это было раньше, когда Арти наложила на меня проклятие.
– Я скучал по тебе, – говорит голос.
Я оборачиваюсь, но здесь никого нет. Мой взгляд снова падает на ступеньки, и вопреки всякой логике я взбираюсь на трон высоко над залом. Не знаю, как и когда, но я уже была здесь. Без всякой задней мысли я сажусь на трон. Я оказываюсь в красном платье, которое струится лавой к моим ногам. Золотые ленты украшают мои руки, а ладони покоятся на двух отполированных человеческих черепах. Сиденье создано из бедренных костей, которые сведены вместе золотыми лентами. Спинка трона собрана из черепов животных. Их ребра придают трону характерный изгиб. Я так часто сидела на этом троне. Это место – воспоминание, и оно кажется таким же реальным, как разговор с Руджеком минуту назад.
– Твоя мать пометила тебя моей магией, чтобы уберечь от Эфии, – говорит еще один шепот на ветру. Его имя горит у меня на языке, звенит в ушах. Его слова полны тоски и желания. – Я не потеряю тебя сейчас, когда мы так близко.
– Кто ты? – спрашиваю я дрожащим голосом, но ответ уже знаю. Король Демонов нашел способ вторгнуться в мой разум, несмотря на то что Эфия и Мерка потерпели неудачу. Теперь он нашептывает мне свои лживые сказки, чтобы заставить поверить ему. Только полный дурак купится на такое.
Сцена меняется, и я сижу рядом с замерзшим озером, скрестив ноги. Рядом со мной мальчик – самый красивый мальчик, которого я когда-либо видела. Его длинные волосы полыхают белоснежным сиянием, сравнимым лишь с крыльями у него за спиной. Одно крыло расположено немного выше другого, как будто оно не зажило после старой травмы. На краю моего сознания мелькает воспоминание. Оно вот-вот рассыплется, пока я смотрю на мальчика, поэтому я отворачиваюсь и окидываю взглядом озеро. Я все еще вижу его лицо в профиль, и мое сердце трепещет.
– Ты правда ничего не помнишь?
Его голос – это кошачье мурлыканье, это колыбельная, это музыка.
Я не решаюсь ответить, и он подтягивает колени к груди.
– Я – Дахо.
Он произносит свое имя так, словно ждет от меня ответа. Но мне все равно, как он себя называет. Я хочу выбросить его из головы. И все же я не могу перестать смотреть на замерзшее озеро и поднимающийся от него туман.
– Я… я узнаю это место, – сбивчиво говорю я, чувствуя, что провела целую вечность, сидя неподвижно на этом самом озере.
– Это наше место, – говорит мне Дахо. – Здесь ты нашла меня после того, как мой народ бросил меня.
– Нет, – шепчу я, качая головой. – Это всего лишь уловка.
– Фрам украл твои воспоминания, – вздыхает он, – но со временем они вернутся.
– Я не позволю тебе играть со мной в те же игры, что и с моей матерью, – цежу я сквозь зубы. – Не знаю, как ты проник в мой разум, но я тебе не Арти или Эфия. Я не буду выполнять твои приказы.
– Не я в твоем разуме, Димма, – говорит он, – а ты в моем.
Когда я слышу это имя, острая боль пронзает меня, а перед глазами вспыхивают звезды и планеты. Это хуже, чем видение Руджека в Темном лесу. Луна и солнце гоняются друг за другом по небу так быстро, что превращаются в одно пятно из льда и огня. У меня такое чувство, что голова вот-вот расколется надвое. Я сжимаю лоб ладонями, но боль врезается все глубже и глубже. Мне кажется, что я вот-вот что-то вспомню, как вдруг боль проходит, снятая какой-то магией. Я снова смотрю на замерзшее озеро, и имя вновь ускользает от меня.
– Мне очень жаль, – говорит Дахо, морщась. – Я и забыл, что Фрам лишил тебя имени. Их магия затуманивает твой разум, чтобы ты не вспомнила свое истинное «я». Когда ты была отмечена моей магией, я отчаянно пытался напомнить тебе об этом… – Он замолкает, подтягивая колени еще ближе к груди. – Но ты все время отталкивала меня. Теперь я сильнее. Как и ты. Скоро мы снова будем вместе.
Фрам лишил тебя имени.
Фрам – ориша жизни и смерти.
Его слова вертятся у меня в голове, но в них нет смысла. Я лишаюсь дара речи, и магия подавляет воспоминания на краю моего сознания – воспоминания, которые кажутся очень старыми. Мыслями я возвращаюсь к Безымянной. Я вспоминаю змей, что обвились вокруг ее рук. Ориша без лица. Та самая, о которой отказывался говорить Ре’Мек в воплощении Тэма. Ориша, которая предала своих братьев ради Короля Демонов. Его ама, его любовь. Фрам забрал ее имя? И теперь он думает, что это я? Хотя я и отвергаю эту мысль, какая-то часть меня с теплотой относится к ней. Я помню, каким знакомым было ощущение его магии внутри моего тела, как она защищала меня и как пыталась успокоить.
Нет, этого не может быть.
Она – не я. Я – не она.
Я хочу посмотреть на него, но теперь какая-то сила удерживает мой взгляд на замерзшем озере.
– Ты думаешь, я поверю, будто я – Безымянная? – презрительно говорю я. – Думаешь, будто бы я совсем идиотка?
– Потребуется время, чтобы вспомнить, – отвечает он. – Я помогу тебе.
– Прекрати лгать, – требую я, и мой голос отдается пронзительным эхом. – Я и так знаю, кто я.
– Мне не нужно убеждать тебя, – говорит он удивительно спокойным голосом. – Время покажет.
– Тогда зачем мы ведем этот разговор, если тебе не нужно убеждать меня?
– Чистого рода эгоизм, – признает он. – Я хотел увидеть тебя.
Я ненавижу то, как его голос посылает волну желания через мое тело. Его магия обволакивает меня, устраиваясь в моей душе как старый друг – нет, как старый возлюбленный, вернувшийся домой. Это так знакомо. Так успокаивает. Я хочу раствориться в этом чувстве.
Во имя двадцати, нет. Я этого не допущу.
Я не могу позволить себе поверить в его ложь. Я помню, как демоны в Кефу пытались помешать мне вернуться в мое тело, когда я была на грани смерти. Как Руджек во сне взывал к моим чувствам, чтобы попытаться удержать меня вне физической оболочки. Я смотрю на озеро, и туман превращается в племя Лито. На меня смотрят тысячи раскрашенных белым лиц. Не племенные люди. Это демоны, снова принявшие облик людей. Они – проекция из моей памяти.
Дахо жестом указывает на демонов:
– Это были обычные фермеры, ученые и строители – люди из всех слоев общества. Они решили не участвовать в войне, но ориши все равно убили их и заперли их души в Кефу. – В его словах столько боли, что мое сердце тоже начинает болеть.
– Они пытались забрать мою ка, – говорю я, теперь уже неуверенно.
– Они никогда не питались живыми душами, но оришам было все равно, – продолжает Дахо и делает глубокий вдох. – Они заметили, что ты особенная. Они пытались спасти тебя от Эфии и удержать от восхождения к смерти.
Мой желудок скручивается в узел. Я была так уверена, что эти демоны хотели заполучить мою душу – но они лишь удерживали меня на краю смерти. Если бы они действительно хотели взять мою душу, то легко бы ее забрали – я была очень слаба. Он прав. Они отличались от демонов, которые насмехались надо мной в пустыне, когда я разрушила проклятие моей матери. Отличались от тех, которых разбудила Эфия. Я не могу поверить большей части того, что он говорит. Однако оришам действительно далеко до совершенства с их мстительной натурой. Коре сама говорила, что она убила бы меня, помоги ей это в борьбе против моей матери. Или Ре’Мек со своим Обрядом, призванным наказать Королевство.
Мой разум вновь полон сомнений и неуверенности. А еще я расстроена, что не могу доверять оришам. С другой стороны, что бы они ни говорили, демоны явно опасны. Я сама видела это в переулке – демон съел душу того человека. И все же я не могу избавиться от ощущения, что в словах Короля Демонов об оришах есть доля правды.
– Как же здесь холодно.
Руджек разрывает мою связь с Дахо. Мой разум возвращается в настоящее, в комнату костей.
Я вдыхаю, но легкие сжимаются от сырости. Я дрожу. Руджек бродит рядом со мной, размахивая факелом. Стены почернели от недостатка света, где-то вода капает на камень. Я не могу выбросить из головы голос Дахо – он как легкий ветерок, что ласкает мои губы. Как чувство тепла при объятии. Если верить ему, внутри меня есть тайны, которые я даже не могу осознать. Остается лишь ждать, пока эти тайны сами проявят себя.
Я упираюсь рукой в стену и закрываю глаза. Мое горло обжигает желчь, и я с трудом подавляю рвотный спазм. Руджек в мгновение ока оказывается рядом со мной и кладет руку на мое плечо. Тепло растекается по моей руке. Я ощущаю покалывание чуть меньше, чем когда он касался моей обнаженной кожи или притягивал меня к своей груди. Это утешает меня, когда я больше всего в этом нуждаюсь, но он отдергивает руку, опасаясь воздействия своей антимагии.
– Я в порядке, – хрипло отвечаю я, почти задыхаясь.
Король Демонов просто пытается отвлечь меня от поиска кинжала. Я ему не поддамся.
– Если хочешь, мы уйдем.
Глубокий голос Руджека напоминает мне, зачем мы здесь. Наши глаза находят друг друга в полумраке. Взгляд Руджека – это две черные луны на фоне коричневой кожи. Осколки прошлого пронзают мою голову. Они как пепел от костра, и еще одна мрачная правда пузырится на поверхности. Я опираюсь на воспоминания одного из колдунов. Мне явился вождь племени Зу. Величайший летописец и историк своего народа.
– Когда Король Демонов пал, Коре и Ре’Мек обрушили целую гору, чтобы похоронить его наследие, – говорю я. – Это место – все, что от него осталось. Много лет спустя образовалась долина, и первые племена, что заселили эту землю, почувствовали отголосок его магии. Вот что привлекло Хеку со звезд.
– Что это место значит для тебя?
Вождь Зу говорит так, будто он тоже видел воспоминания Дахо – или же он слышит, как мое сердце бьется в два раза быстрее обычного. Я боюсь, что ответ уничтожит его. Да и меня тоже – поэтому я прячу правду за мрачными стенами моего разума.
– Это место полно лжи, – отвечаю я.
Моя грудь горит и сжимается от боли. Мы входим в зал – зал из настоящего времени, а не из далекого позабытого прошлого. Здесь оборвалось так много слов, так много важных вещей остались невысказанными. Перед нами покоятся целые поколения тайн, но я стараюсь не заострять на этом внимание. Эти тайны и без того будут преследовать меня до конца жизни – который, кстати, может наступить совсем скоро, если мне удастся убить свою сестру.
Тронный зал – искаженное отражение места из моего видения. Трудно дышать из-за спертого воздуха и пыли, что покрывает мрамор толстым серым слоем. Наши тени мелькают на полу – кажется, будто они принадлежат гигантам-демонам, что жили и погибли здесь.
Руджек освещает факелом небольшое возвышение в центре комнаты.
– А это еще что?
– Трон, – говорю я, и мой голос растворяется в темноте.
Держась одной рукой за рукоятку скимитара, Руджек оглядывает комнату.
– Что-то здесь не так.
Когда его взгляд снова падает на меня, я целую его. Это застает его врасплох, и он отшатывается. Его глаза жаждут большего, а губы застывают в удивлении. Краска заливает его щеки, и он делает шаг навстречу, но затем останавливается. Он заставляет себя оставаться на месте. Я вижу в его лице отражение внутреннего конфликта.
– Мы не можем, Арра. – Его лицо искажается от боли и желания. – Ты видела, что случилось, когда мы коснулись друг друга у реки.
У меня покалывает губы, и призрак нашего объятия остается во мне, словно последствия шторма. В моем теле сменяют друг друга холод и жар, это шокирует и восхищает. Я делаю шаг назад. Мне так хочется попробовать на вкус его губы, изучить его рот и почувствовать, как его тепло переплетается с моим. Я хочу, чтобы он заставил меня забыть Дахо.
– Я могу не дожить до вечера, Руджек, – произношу я, сглатывая ком в горле. – Я не хочу умирать, не зная, каково это – целовать тебя.
Руджек прислоняет факел к стене и притягивает меня к себе. Я утыкаюсь в его теплую шею, и меня вновь одолевает желание.
– Ты не умрешь, – заявляет он низким и тяжелым голосом. – Я этого не допущу.
Я поднимаю голову и смаргиваю слезы.
– Обещаешь?
Руджек дотрагивается до моего лица руками, и я дрожу всем телом.
– Обещаю.
Я закрываю глаза, и он впервые целует меня по-настоящему. Его мягкие губы нежны, как лепестки роз, а язык жарче лавы. На вкус он как зима, солнце и теплый ручей. Мои руки двигаются в поисках опоры, и он притягивает меня к себе. Я провожу по его шее, плечам и спине. В ответ он тоже исследует мое тело. Его пальцы ощупывают мою ключицу. Его прикосновение оставляет огненный след, который заставляет меня желать большего. Мы отстраняемся друг от друга, и у меня горят губы. От его антимагии звенит в ушах и чешется кожа. Голова ужасно кружится, и тяжело двигаться из-за усталости – но это того стоило.
– Это было…
– Великолепно.
Коса упала мне на лицо, и Руджек заправляет ее за ухо, касаясь пальцами моей щеки.
– Все хорошо?
– Да, – выдыхаю я. – А у тебя?
– Чувствую небольшую слабость.
Мы смотрим друг на друга в тишине, которая тянется слишком долго – мы знаем, что больше не может быть никаких поцелуев. У них есть последствия. Мое внимание привлекает странный камень на ступеньках позади Руджека. Я снимаю его с потрескавшейся лепнины и достаю из ниши завернутый в ткань кинжал. Только на него не повлияло время в этом дворце. Рукоять инкрустирована золотом и серебром, и на обеих сторонах клинка выгравированы символы.
Руджек стоит как вкопанный, в его глазах плещется боль.
– Не делай этого, Арра.
– Я должна, – говорю я, с шипением выдыхая воздух. – Я уже смирилась с этим.
– А я нет.
Руджек смотрит куда угодно, только не на мое лицо.
– Я не могу потерять тебя.
– Посмотри на все эти кости, – говорю я, жестикулируя. – Это случится снова, если моя сестра освободит ка Короля Демонов. Я не могу этого допустить.
– Здесь, должно быть, тысячи мертвых, – шепчет он. – Каким же чудовищем он был.
– Он и сейчас им является.
Говорить «был» – значит притворяться, будто угроза исчезла. В то время как Дахо очень даже жив.
