35
Гнев все еще кипит в крови, я не могу перестать смотреть на свои руки, думая о том, что они сделали с Меркой. Но я сделала это по собственной воле. Я убила его. Не выйдет обвинить во всем племенную магию – как раньше я винила демоническую магию в том, что убила людей у священного дерева. Теперь я понимаю, что огонь, бушующий во мне, принадлежит мне, и только мне. Я контролирую его. Даже тогда демоническая магия отвечала мне, она исполняла мои желания, какими бы разрушительными они ни были. Я всю свою жизнь мечтала о магии. Теперь, когда она у меня есть, я не могу не задаться вопросом – почему Хека отказал мне в даре на фестивале Кровавой Луны? Он знал, на что я способна. Магия остывает во мне, и гнев утихает. В комнату врывается Руджек, почти снеся дверь с петель. Он весь в крови. Подойдя ко мне, Руджек издает протяжный свист. Я облегченно вздыхаю.
Он в порядке.
– Двадцать богов – это сделала ты?
Он смотрит на кучу пепла – все, что осталось от Мерки. В следующих его словах звучат благоговение и недоверие:
– Судя по всему, не только я полон секретов.
Следующий час я помню плохо. Нам нельзя оставаться здесь и ждать друзей. На это нет времени. Често говоря, со мной они не будут в безопасности. Эфия пошлет ко мне еще демонов – или придет сама. Я не очень доверяю оришам и их плану. Но попытаться стоит.
Я пытаюсь уговорить Руджека не идти со мной, но на самом деле хочу обратного. Он отказывается слушать мои протесты. Эта ситуация так не похожа на то время, когда визирь выгонял нас из города. Бараса сказал, что только вместе с Руджеком мы сможем остановить мою сестру – и Руджек ясно дал понять, что он идет. Я рада, что в конце этой истории он будет рядом со мной.
Мы покидаем Храм, отправляясь в самое сердце Тамар. На западной окраине города мы видим далекие очертания гор Барат. Мы останавливаемся, чтобы купить припасы, лошадей и посох для меня. К моему облегчению, нас никто не узнал. Люди слишком заняты тем, чтобы пережить еще один день. Видя проблеск неповиновения в их глазах перед лицом стольких бед, я ощущаю растущую надежду. Я не могу спасти себя, но, может быть, я смогу помочь им.
Руджек почти не разговаривает. Но он постоянно смотрит на меня, когда думает, что я не вижу. Я делаю то же самое. Время от времени он отворачивается, и его взгляд становится отстраненным. Лицо тоже приобретает настороженный вид. Я и раньше видела это выражение, но теперь от него веет настоящим мужеством. Нельзя сказать, что и я осталась прежней. Порой я вспоминаю Кефу, и у меня учащается сердцебиение. Порой я покрываюсь холодным потом, услышав треск ветки под копытами лошадей. Порой я вижу печальное, молчаливое лицо отца, который умоляет меня освободить его.
Большую часть дня мы едем верхом, торопя лошадей сильнее, чем следовало бы. Я и Руджек учились верховой езде еще в детстве. Это был всего лишь вид развлечения для богатых людей. Мало кто катается верхом в черте города. Солнце уходит за горизонт, и я чувствую, как побаливают от долгого пребывания в седле ноги и спина. Нас обоих нельзя назвать хорошими наездниками, но, кажется, Руджек переносит это путешествие куда лучше.
После короткой передышки в сумерках мы возвращаемся на грунтовую дорогу, бегущую вдоль полей на западной границе Королевства. Руджек все время кусает нижнюю губу, как будто хочет что-то спросить. От того, как его зубы впиваются в мягкую, упругую кожу, у меня голова идет кругом, а по шее разливается жар. Мы молчим, слышно лишь тоскливое ржание лошадей и топот копыт по грязи. Наконец, не в силах дольше ждать, я нарушаю молчание.
– Ты молчишь. Не очень похоже на тебя, – говорю я.
– Как ты убила этого демона? – отзывается он быстро.
– Один из вождей показал мне, как это делается, – отвечаю я после паузы. – Я не совсем понимаю сам процесс, но их магия отвечает на мой зов.
Я пожимаю плечами:
– Похоже, магия знает, чего я хочу, даже если я сама не вполне в этом уверена. По крайней мере, так происходит большую часть времени.
– И она больше не отнимает у тебя годы? – спрашивает он, окидывая меня взглядом. – Как раньше?
Я отвожу глаза, не в силах выдержать его напряженный взгляд. Он не знает, что во время ритуала в Кефу я отдала еще больше лет своей жизни.
– Нет… больше не отнимает, – говорю я и заставляю себя улыбнуться. – И ориши или Хека тут совсем ни при чем.
Остаток дня беседа идет неровно, с приступами нервного смеха, приливами предвкушения и тоски. Мы находим место для ночлега недалеко от ручья, где пополняем запасы воды. В долине тихо, если не считать уханья сов и редкого шепота деревьев на ветру. Овцы спокойно бродят по травянистым холмам недалеко от нас. Запах навоза заполняет воздух.
На ужин у нас твердые как камень куски хлеба и сыра, но мы оба слишком сильно нервничаем, чтобы есть. Руджек расплывается в улыбке, что заставляет меня выпрямить спину. Может, я слишком много додумываю, когда замечаю что-то в блеске его глаз или когда вижу, что он не знает, куда деть руки? Руджек с мылом помылся в ручье, и теперь от него великолепно пахнет. Хека, спаси меня. Я не могу контролировать то, как мое тело реагирует на него. Особенно когда он так смотрит на меня. Мы сидим так близко, что наши руки соприкасаются, и ни один из нас не решается уйти в палатку.
– Я могу спать здесь, снаружи, – говорит он, почесывая затылок. – Здесь достаточно места.
– Не нужно, – говорю я. – Обещаю, что не буду кусаться.
Руджек смеется:
– Не уверен, что ты говоришь правду.
Я не ошибаюсь в значении его взгляда, а он не ошибается в значении моего. Подобного я уж точно не ожидала. Если это то, о чем я думаю, то к концу ночи я получу свой поцелуй. Мне нужно проветрить голову. Я встаю, и Руджек тоже вскакивает на ноги.
Его взгляд перебегает с меня на огонь, а лицо пылает.
– Ре’Мек много чего рассказывал мне, когда я был в Темном лесу. Не знаю, стоить ли верить всему, что он сказал. Мне нужно тебе кое-что поведать, но я не знаю, как это сделать.
– Скажешь, когда я вернусь.
Я смотрю в сторону ручья, а затем одариваю Руджека многозначительной улыбкой.
Он хмуро смотрит на небо, когда ночь окутывает долину.
– Не задерживайся… Мне может стать одиноко.
Я и не планировала задерживаться, но мне нужно время, чтобы подумать.
Идя между деревьями к ручью, я прокручиваю в голове варианты того, как может пройти остаток ночи. Как далеко я хочу зайти? Я брызгаю прохладной водой себе на шею, но это не помогает погасить горящее внутри желание. На всякий случай я глотаю немного измельченного корня кохоша, смешанного с травами. Не то чтобы я ожидаю, что все зайдет так далеко, но нужно быть готовой. Настойка гарантирует, что я не забеременею.
Сзади что-то колет меня в шею. Я шлепаю по этому месту ладонью и смотрю на пятно крови. На раздавленного комара. Если Эфия освободит Короля Демонов, то не ждет ли нас такая же участь? Меня охватывает приступ головокружения – внутри меня снова звучат голоса колдунов. Они шепчутся о своих надеждах, мечтах и страхах, как будто это даст им еще один шанс на жизнь.
У меня осталось не так уж много времени. Сколько лет забрала магия, чтобы разрушить проклятие моей матери? Слишком много. Как сказать своему лучшему другу, что я скоро умру? Живот скручивает от мыслей о том, как моя смерть опустошит Руджека, когда кинжал сделает свое дело. Эта ночь – одна из наших последних.
Пока я умываюсь, с неба пропадают луна и звезды. У меня в животе набухает тугой узел. Коре, ориша луны. Она погибла ради меня. Ориша пожертвовала собой ради шарлатанки, потому что верила в то, что я смогу остановить Эфию. Надеюсь, она права.
Без лунного света возвращаться труднее. Я пробираюсь сквозь деревья к лагерю. Это занимает у меня довольно много времени, и я до сих пор не вижу отсветов костра. Может, я ушла не в ту сторону? Мурашки бегут по спине, когда фамильяры мелькают между деревьями, словно стая бродячих собак. Я чувствую, как заходится в груди сердце. Они – вестники неприятностей.
Эфия.
Я бросаюсь бежать. Ветки кустов бьют меня по лодыжкам. Лагеря по-прежнему не видно. Не важно, в каком направлении я иду и как долго – тропинка ведет меня обратно к ручью. Пот струится по шее, когда я останавливаюсь, положив руки на колени и тяжело дыша. В груди больно. Я заперта в лабиринте.
А она заполучила Руджека.
Мне следовало прогнать его, что бы там ни говорили ориши. Эфия гораздо хуже нашей матери. Девушка с почти безграничной властью, которая не видит разницы между добром и злом.
– Руджек!
Мой голос эхом отдается в глухой ночи. Ответом мне становится полная тишина.
Слезы застилают мне глаза, а руки чешутся так, словно по ним ползет армия пауков. Я представляю себе самое худшее. Она его наверняка уже пытает. Моя сестра будет делать это медленно и мучительно, если ей так вздумается. Мне следовало прогнать его, как только он появился в Храме.
О, Хека, пожалуйста, нет.
Я не могу потерять и Руджека – только не сейчас, когда мы наконец встретились после долгой разлуки. Глупо молиться богу, который отвернулся от своего народа. Богу, который позволил Эфии убивать племена, как скот, – но я все равно молюсь.
– Я найду выход из этого лабиринта, – кричу я в темноту сквозь стиснутые зубы, – и найду Руджека!
Оглушительная тишина звенит у меня в ушах, как горький смех. Вожди помогали мне и раньше, но теперь, когда я больше всего в них нуждаюсь, они молчат. Должен быть другой способ. Я напрягаю память в поисках ритуала, который может помочь. Эфия не может повлиять на мой разум, поэтому лабиринт должен быть всего лишь обманом зрения. Мне нужно только увидеть правильный путь, как это было в Кефу, когда я сбежала с виллы. Я подхожу к воде, подбираю несколько камней и бросаю их в деревья. Некоторые камни улетают далеко, но остальные исчезают в воздухе и приземляются у моих ног. Я могу всю ночь кидаться галькой и пробираться сквозь лабиринт, но к тому времени Руджек уже может быть…
Наконец раздается шепот колдунов. Один голос звучит громче, говорит человек с приятной певучей интонацией. Я сосредотачиваюсь только на нем, на его словах. Я вижу его в своем воображении. Он высокий, с полупрозрачной коричневой кожей. Вождь Кес. Я не позволю своему страху заглушить его голос. Я погружаюсь в его сознание, позволяю ему течь через меня, и он заполняет мой разум, становясь единственным, кого я слышу.
Я не одна.
– Я могу показать тебе дорогу.
– Покажи мне, – шепчу я в темноту.
Вождь Кес появляется на краю леса. Его фигура то и дело тает в воздухе. Вождь спокойно стоит и ждет меня. Он смотрит на меня своими белыми глазами с серыми крапинками. Щеки вождя дергаются, как будто он хочет что-то сказать, но не может. Возможно, усилия, необходимые для создания этой хрупкой физической формы, истощают его. Он смотрит на меня, а затем на деревья, явно советуя поторопиться. Я отступаю в сторону, и он начинает пробираться сквозь деревья, изгибаясь, наклоняясь и наворачивая круги. Я больше не слышу мягкого плеска ручья, хотя он должен находиться на расстоянии вытянутой руки.
Вместо этого я слышу смех. Смех Руджека. Я облегченно выдыхаю. Если он смеется, значит, все в порядке. Но почему он смеется? Колдун из моего сознания исчезает, и я наклоняюсь вперед, толкая невидимую дверь.
Я снова у ручья. Нет, нет, нет. Я крепко сжимаю кулаки. Но луна вернулась на место, звезды тоже. Судя по всему, я выбралась из лабиринта. Я бегу между деревьями и на этот раз вижу вдали костер. По мере приближения я замедляю шаг, ноги то и дело перестают слушаться меня.
Голая спина Руджека повернута ко мне, перед ним горит огонь. Он меняет позу, и… кто-то другой зарывается под ним в меха. Ее сладкий смех доносится из-под одеяла, он похож пение птиц. Я подхожу ближе и останавливаюсь. В мои ноздри бьет ее приторный запах, смешанный с ароматом Руджека: сирень и древесный дым. Я вижу участки ее медово-коричневой кожи и части смятой черной туники. Пальцы пробегают по впадинкам на ее теле – и это зрелище обжигает меня. Он баюкает ее в своих объятиях, держа так, словно дороже ее нет ничего в этом мире. Нет, словно она и есть его мир.
Мое присутствие или, может быть, дуновение ветра заставляет его оглянуться через плечо. Наши взгляды пересекаются, и Руджек широко раскрывает глаза от удивления. Он неуклюже выбирается из мехов. Руджек мотает головой из стороны в сторону, переводя взгляд с меня на девушку в мехах и обратно. На лице у него читается глубокое удивление. Девушка садится, и я отшатываюсь назад. Не могу дышать. Не могу понять, что я вижу – кого я вижу.
Я обхватываю себя руками.
– Привет, Арра, – говорит Эфия, улыбаясь.
– Арра?
Руджек изумленно смотрит на Эфию, потом на меня.
Он ведет себя так, будто не может нас различить. Мы с сестрой похожи, да, но она выше, женственнее, красивее. Даже в темноте мы отличаемся слишком сильно. И потом, у нее яркие зеленые глаза, в то время как мои цвета заката. Неужели для него мы настолько похожи?
– Не понимаю…
– Не понимаешь? – говорю я, чувствуя, как от гнева просыпается магия. – Ты пытался переспать с моей сестрой, а теперь хочешь что-то понять?
Его рот раскрывается еще шире, а лицо становится таким же белым, как у его матери.
Он все дальше отходит от Эфии.
– Твоей сестрой?
– Разве ты не рада, что я защитила тебя и твои таланты от этого жалкого создания? – говорит Эфия соблазнительным голосом, вновь ложась на спину и глядя на звезды.
Руджек качает головой. Его тело охвачено дрожью. Он что, правда перепутал нас? Эфия может убивать богов – изменение облика для нее всегда было детской забавой. Мне не нужно спрашивать, зачем она это сделала. Сестра хочет наказать меня, заставить страдать – и уничтожить ту малую радость, что мне осталась. Я думала, что ради мести моя сестра будет пытать Руджека. Мне и в голову не приходило, что Эфия способна на что-то подобное. Что она будет использовать его, чтобы мучить меня.
– Арра… я… я не знал, – говорит, заикаясь, Руджек. – Я думал…
Эфия встает:
– Не благодари.
Не могу сказать, говорит она с ним или со мной. Руджек бросается на нее, но меня обволакивает магия Эфии, и мы исчезаем в буре ветра и дождя.
Мир вокруг исчезает – долина, Руджек, палатка, костер. В ушах у меня гремит гром, а молния бьет так близко, что опаляет волосы на руках.
Дождь больно хлещет по коже, и облака обволакивают наши ноги. Мы стоим на вершине горы, холод пробирает меня до костей.
– Ты разочаровываешь меня, сестра.
Голос Эфии воет сильнее ветра.
– Я-то думала, тебе хватит ума не убегать с мальчишкой на край света. Вижу, что ты ничем не отличаешься от других. Какие же вы все эмоциональные. Хотя я признаю, что он был очень вкусным – вкус его кожи вдохновляет – и то, что он может делать своим…
– Заткнись! – рычу я подобно загнанному в ловушку зверю, готовому к атаке.
Шепот в моей голове звучит совсем тихо, но магия уже собирается на кончиках пальцев, подпитывая меня. Колдуны жаждут мести. Как и я. Я тоже хочу отомстить.
– Ты просто ничто, Эфия. Ты меньше, чем ничто.
Она наклоняет голову в сторону, рассматривая меня, и улыбка исчезает с ее лица.
– Ты живешь только для того, чтобы освободить хозяина нашей матери, – продолжаю я. – Ты хоть понимаешь, как это убого?
Она моргает от капель дождя. Ее мокрые волосы спадают на плечи спутанными прядями. Я вижу маленькую девочку, какой она была всего несколько месяцев назад. Ее глаза сверкают любопытством и удивлением ребенка. Маленькая девочка, которая пыталась забрать мою боль и почти тут же искалечила меня своей магией.
– Магия вождей придала тебе храбрости, – говорит сестра, отмахиваясь от оскорблений.
Я молчу, и ветер толкает нас на шаг ближе друг к другу.
Она смеется, оглядывая меня.
– Стоило догадаться, что они свяжут себя с тобой. Они выбрали тебя, чтобы спрятаться, поскольку я не могу заглянуть в твой разум. Очень умно с их стороны, но ничего не выйдет. Я получу то, что принадлежит мне.
Боль разрывает мой живот, когда лицо бабушки вспыхивает в моей голове. Я помню ее белые косы и как они рассыпались по ее плечам, когда мы сидели в палатке. Она уже тогда видела настоящую Эфию – змею, зеленоглазого демона. И все же бабушка не могла ничего сделать, чтобы остановить ее. Никто из нас не мог. Моя сестра слишком сильна.
Магия, ревущая во мне сейчас, – это последний акт сопротивления моей бабушки. Она и остальные вожди знали, что моя сестра придет за ними. Бабушка предвидела это. Нет нужды спрашивать, что случилось с ка остальных колдунов. Должно быть, Эфия поглотила их, чтобы стать еще сильнее.
– Ты всего лишь болезнь, – говорю я и бью сестру в грудь.
Мы падаем. Долго. Под нами осыпается земля. Брыкаясь и крича, мы с сестрой летим вниз, превратившись в сплошной комок из переплетенных рук и ног. Эфия пытается войти в пустоту между пространством и временем – но я хватаю ее за запястье. Мое прикосновение словно извивающаяся гадюка, что впивается в ее кожу клыками. Она взвизгивает от волнения – первого в ее жизни. Я не могу ее удержать, и она вырывается из моих рук, исчезая.
Я падаю на землю, и мой мир разлетается на тысячу осколков.
