20
Фамильяры снова проносятся по Восточному рынку, подобно трупным мухам, которых привлекла смерть. Привычные ароматы арахисового масла, специй и жареных бананов теперь заглушает вонь тухлого мяса и рыбы. Стены зданий все так же выкрашены в яркие цвета – но серость течет сквозь трещины. Повсюду тени и туман.
Сейчас только полдень, но толпа уже взбудоражена от грусти и гнева. Люди толкаются и кричат друг на друга. Посетители выкрикивают непристойности в адрес торговцев из-за цен, начисто забыв про искусство торговаться. Торговцы огрызаются в ответ, отчего вспыхивают драки. Стража в своей тусклой униформе ведет себя ничем не лучше фамильяров, цепляясь за рынок. Они грубят людям без всякой причины. Город чувствует, что проклятие моей матери разрушает все, к чему прикасается.
Прошлой ночью я не могла заснуть – трудно уснуть после неудачной попытки отравить собственную мать. Когда она сказала, что проигрывать – это единственное, в чем я хороша, она была права. Я это доказала. Она посчитала мою попытку убийства забавной и просто выгнала меня из гостиной. Своим высокомерием она сыплет мне соль на рану. Хотя моя мать и сделала вид, что ей все равно, я весь день ощущала острое присутствие проклятия. Сегодня утром я попыталась написать письмо бабушке, но у меня ничего не вышло.
С растущим раздражением я проталкиваюсь сквозь толпу. Я дергаю себя за воротник, чувствуя, как пот стекает по спине. Сегодня стоит самая обычная погода для Тамар – невероятная жара. Рынок настолько переполнен, что трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы двигаться. Каждый третий человек хочет ввязаться в драку или только что закончил потасовку. Я ищу Майка или Киру, чтобы услышать, какое сообщение приготовил для меня Руджек.
«Воспоминание о твоей улыбке помогает мне оставаться в здравом уме в эти трудные времена». Как же драматично. Майк краснел, передавая сообщение, но мне его ничуть не жалко. Как бы Майк и Кира ни жаловались на поведение Руджека, они ведут себя так же, как и он. Его послания приносят мне утешение, когда я лежу ночью без сна в постели, вновь и вновь переживая те ужасные моменты в Храме.
Когда я не думаю о Храме, то на ум приходит другое опасение – оно возникло после несостоявшегося поцелуя. Часть меня беспокоится, что мать Руджека захочет подыскать ему пару среди принцесс с Севера – таких, как она. Те красивые девушки оказались на церемонии его совершеннолетия не случайно. Богатые семьи привезли их на встречу с будущим визирем. Всякий раз, когда отец Руджека представлял его людям, те, в свою очередь, знакомили его со своими дочерями. То были девушки потрясающей грации, которые могли очаровать даже змей своими сладкими словами.
Но в саду были только мы вдвоем. Знакомый запах древесного дыма и сирени, от которого у меня кружилась голова. Его губы, что были так близко к моим губам. От воспоминаний мне становится жарко, и мои мысли улетают далеко от встречи на рынке или рыбалки на реке. Как долго эти чувства между нами ждали своего часа? Я не должна думать о Руджеке после всего, что случилось. Моя радость – это предательство по отношению к Кофи и детям. Какое право я имею на счастье, в то время как их родители страдают и скорбят? Это нечестно. Но моя дружба с Руджеком – единственное, что не забрала у меня моя мать. Эта дружба удерживает меня на плаву. Надежда пугает перед лицом отчаяния – и все же я цепляюсь за нее, какой бы жалкой и маленькой она ни была. Глупо верить, что я смогу остановить мою мать, если даже ориши потерпели в этом неудачу, но я не сдамся. У меня так долго ничего не получалось в магии, что я научилась отключать разочарование и продолжать попытки.
– Я тоже по тебе скучал.
Я останавливаюсь. Мое сердце бешено колотится, и тепло разливается по всему телу. Голос Руджека, глубокий, низкий и игривый, прерываемый страстным желанием, танцующим в моей груди. В нем нет ни капли высокомерия и бравады, как когда он говорит об арене. Я поворачиваюсь, чтобы найти его рядом со мной в толпе, и тут мое дыхание немного прерывается. Удивительно, что он пришел сам – я ожидала очередного сообщения через Майка или Киру. Руджек пристально смотрит на меня. В его полуночных глазах сияют огоньки, а на губах играет глупая ухмылка, как будто он околдован.
Околдован мной.
А я околдована им. Руджек – мой лучший друг. Руджек – больше, чем друг.
Мы останавливаемся посреди переполненного рынка, и люди огибают нас, как стремительная река. Толпа гудит, но шум исчезает, когда я делаю шаг к нему. Он отвечает тем же. Теперь между нами очень мало пространства – как тогда, в саду. В животе все сжимается.
– Твой отец позволил тебе уйти? – Мои слова звучат хрипло.
Руджек чешет затылок.
– Он осознал свои ошибки.
Я замечаю поблизости Майка и Киру, которые внимательно осматривают толпу.
– Сомневаюсь в этом.
Руджек останавливает взгляд на моем теле, отчего его щеки горят, и он отводит взгляд.
– Мне жаль, что ты стала свидетелем этой ссоры. Мой отец – тот еще эгоистичный осел.
Я смеюсь, но не потому, что он так сказал. Если мы будем соревноваться в том, у кого самый ужасный родитель, я выиграю тысячу раз.
– Могло быть и хуже.
– Мать заступилась за меня, и мы взяли его измором, – говорит Руджек. Нас обходят двое случайных прохожих, и один из них ругается себе под нос.
– Взяли измором визиря? – Я снова смеюсь. – Не могу себе этого представить.
– Мы напомнили ему, что я его единственный дееспособный наследник.
Я поднимаю голову и поджимаю губы, глядя на него.
– Угроза.
– Если я такой неправильный, – говорит Руджек, пожимая плечами, – он всегда может выбрать Джеми или Урана.
Я делаю глубокий вдох.
– Мне жаль, что я стала причиной ссоры между тобой и отцом.
Руджек наклоняется ближе. Он собирается поцеловать меня. Я жду, но вместо этого Руджек проводит дразнящим пальцем по одной из моих косичек.
– Ты не представляешь, как долго я мечтал об этом.
Жар ползет вверх по моей шее.
– Ты все время дергал меня за волосы, когда мы были маленькими.
– Может, пойдем отсюда?
Руджек кладет руки на скимитары.
– Можем пойти на наше место для рыбалки.
Я выгибаю бровь и цокаю языком.
– С Майком и Кирой, конечно, – говорит Руджек, подмигивая. – Я обещаю вести себя хорошо.
Я не хочу, чтобы он вел себя хорошо. Я хочу поцелуй, которому помешал его отец. Поцелуй, который поможет мне забыть плохое. Который поможет похоронить боль. Хека показал мне мрачное будущее в своем видении, но я заслуживаю хотя бы этот поцелуй, пока Королевство еще в целости и сохранности.
Я вновь начинаю различать шум рыночной площади. Неужели всегда было так громко?
Сквозь толпу идет труппа платных плакальщиков, и мы с Руджеком разделяемся. Он делает шаг в одну сторону, а я – в другую. Женщины рвут на себе и без того изодранную одежду. По их щекам стекает черная краска для глаз. Они молятся орише детей Киве, чтобы та спасла души умерших. Холод пробегает у меня по спине, когда я вижу фамильяров. Они рассыпаются веером среди скорбящих, питаясь их эмоциями.
Они узнали.
– Детей нашли! – кричит кто-то. Стражники расталкивают людей, двигаясь через рынок.
– Под утесами, рядом с Храмом, – кричит голос из толпы.
Скорбящие проходят мимо, и я думаю, что это дело рук Коре или другого ориши. Шотани хорошо спрятали бы тела, так что это не может быть простой случайностью.
– Храм в огне! – раздается в толпе крик.
Действительно.
Черный дым поднимается над скалами, скрывая Храм из виду.
Я хватаю Руджека за руку и проталкиваюсь сквозь людей. Горожане локтями прокладывают себе путь к Храму, но другой путь гораздо быстрее приведет нас к подножию Храма. Наконец мы покидаем толпу и останавливаемся у священного дерева Гаэр. С нас капает пот, мы тяжело дышим. Где-то в этой давке мы потеряли Майка и Киру. Руджек смотрит на меня с открытым ртом, его лукавое выражение сменилось мрачным осознанием. Мы не можем ничего сказать. Я мысленно возвращаюсь к кошмарному ритуалу Арти и демону, пожирающему души детей. Моему отцу, пожирающему души детей.
– Мы пытались, Арра, – говорит Руджек.
Он не знает, насколько ошибается, не понимает, что я соучастница этого кошмара. Что он подумает обо мне, если узнает? Я смотрела, как у детей отнимают жизнь, чтобы чудовище в животе моей матери могло ее обрести. Руджек вздрагивает, видя в моих глазах чувство вины. Ну же, сложи все факты воедино! Они нашли детей возле Храма. Мои мысли кричат то, что не позволит говорить мой язык.
– Это не твоя вина, – успокаивает он меня. – Ты и так многим пожертвовала, проведя этот ритуал.
Столб дыма над Храмом стал вдвое выше. Хорошо. Пусть это мерзкое место сгорит дотла, а вместе с ним – и моя мать. Пусть огонь уничтожит ее так же, как она уничтожила меня.
– Дело не во мне, Руджек, – говорю я, хмурясь. – Ты не понимаешь.
Я борюсь против магии Арти – магии демона, но она сжимается вокруг моего тела и ка. Острая боль пронзает ребра и распространяется на живот. Коре сказала, что проклятие не убьет меня. Поэтому я буду испытывать его на прочность, пока оно не сломается или не разорвет меня на части. Первыми сдаются мои ноги. Руджек бросается вперед, и, когда он хватает меня за руку, магия ослабевает. Облегчение переполняет меня, и проклятие с новой силой ранит мои конечности, как будто проверяя, больно ли мне. Оно тянется к моему сознанию, щекоча основание шеи, и останавливается там.
Руджек смотрит на свой амулет из кости крейвана.
– Арра…
– Ты тоже это почувствовал? – с надеждой спрашиваю я.
Ощущения совсем не те, что были у меня с Сукаром на Церемонии. Тогда это было похоже на укус огненных муравьев. Сейчас же внутри меня тлеет огонь, который давит на холодную ночь. Внутри меня – волны, что бьются о скалистый берег.
Все еще обнимаясь со мной, Руджек смотрит мне в глаза. Его щеки пылают.
– Было… приятно.
Спиной я чувствую кору дерева Гаэр. На этот раз никаких шипов. Руки Руджека лежат теплым грузом на моих предплечьях, и он стоит так близко, что его грудь почти касается моей. Он осознает это и пытается отстраниться, но я держу его за руку. Мне нужно, чтобы он догадался о связи между детьми и Храмом, но он иначе толкует мои намерения.
– Арра. – Он произносит мое имя своим гортанным тембром, растягивая его, как песню.
Наконец-то. Моя погибель.
Руджек снова смотрит на меня тем же взглядом, но я напрягаюсь, увидев крадущихся за его спиной мужчин. Их пятеро, и я никого не узнаю – на них нет ни доспехов городской стражи, ни нарядных элар. Руджек понимающе кивает мне и поворачивается на каблуках, положив руки на рукояти своих скимитаров, ожидая, пока мужчины подойдут поближе. Я внимательно вглядываюсь в их грубые лица с глубокими морщинами. От моего взгляда не ускользают и их поношенные туники, испачканные в грязи. Но меня раздражает не внешность этих мужчин, а то, что я читаю в их взглядах, – угроза.
– Ориши ответили на наши молитвы, – говорит один из мужчин. Его голос низкий и бурлящий, как скрежет камня о камень. – Они подали нам сына визиря и дочь жрицы Ка. Мы накажем вас, и они простят Тамар за трагедию, постигшую Королевство.
Трагедию – это он говорит о моей матери.
Руджек достал скимитары еще до того, как мужчина закончил свою речь. Я прекрасно вижу, что никакие разговоры не помогут. Их не переубедить. Люди хотят ответов, а такие люди, как эти, предпочитают действовать своими мечами. Визирь недаром не отпускает Руджека из своего поместья без сопровождающих. Майк и Кира – не просто слуги, которые приносят ему тапочки или накидывают плащ на плечи. Они не только его друзья. Майк и Кира тренировались на арене большую часть своей жизни, прежде чем пройти жесткий отбор и стать жандарами.
У семьи Омари есть враги. Титул визиря принадлежал им в течение многих поколений, и нет недостатка в тех, кто бы хотел их свергнуть. Моя мать – первая среди них. А как же враги, которых накопила она за эти годы? Семьи детей, которых она забрала ради Шезму.
Мужчины вытаскивают свои изогнутые клинки, лезвия которых похожи на полумесяцы. И хотя Руджек единственный, у кого в руках сразу два скимитара, клинки этих мужчин так же остры. Это вовсе не похоже на ситуацию во время фестиваля Кровавой Луны – те мальчики из племени Лито были обычными болтунами. Эти же мужчины наступают на нас без предупреждения, и Руджек бросается вперед, чтобы встретить их сталь. Я стискиваю зубы в отчаянных поисках того, что можно было бы использовать в качестве оружия. Как жаль, что со мной нет моего посоха или хотя бы какой-нибудь крепкой палки – вокруг лишь дерево и почва, которая дрожит под моими ногами.
Руджек скрещивает клинки сразу с двумя противниками и разворачивается, чтобы остановить третьего, который бросается прямо на меня. Мастерство моего друга становится очевидным с каждым ударом. Руджек становится единым целым со своим оружием. Он пригибается и делает выпады, словно огромный леопард. Мужчины целятся ему в горло, в сердце и в живот. Каждый их удар может стать смертельным, но Руджек отбивает их с легкостью и изяществом. Руджек всегда хвастался, что он один из лучших фехтовальщиков города, не считая жандаров. Вполне возможно, так и есть, хотя я ни за что не признаюсь ему в этом. Развернувшись на каблуках, Руджек рассек одному из мужчин плечо, а другому – корпус. Напряжение сковывает его шею, пока он наносит удар и отступает. Руджек хочет, чтобы мужчины сдались, но они продолжают драться. Еще один порез. На этот раз поперек предплечья.
Я смотрю на кровь, и желчь ползет вверх по моему горлу. Я вновь вспоминаю о Храме. О детях. Магия в моей груди вспыхивает, и я хватаю кулаками землю и швыряю ее в двух ближайших ко мне мужчин. По крайней мере, я могу их отвлечь.
Они роняют свои клинки и хватаются за лица. Грязные свиньи.
Так им и надо, нечего было на нас нападать. Пусть грязь обожжет им глаза.
Я зачерпываю еще две пригоршни и удивленно вздыхаю. Трое других нападавших отшатнулись, испуганно посмотрев на своих друзей. Я прислоняюсь спиной к дереву, пытаясь успокоить дрожащие руки. У меня и в мыслях не было навредить им.
Крики мужчин звенят у меня в ушах, пока земля прожигает их плоть, а кровь стекает по щекам. Они падают на колени. Кожа на их головах покрывается волдырями и трескается. Демоническая магия обвивается вокруг моего сердца, как защитный кокон, и у меня сбивается дыхание. Это дело рук моей матери. И ее проклятого дара.
