16
Я сижу на полу, баюкая отца на руках. Мышцы на его шее напрягаются, когда он стискивает зубы. Он борется с проклятием, но к концу ночи оно одерживает верх. Арти не вырезает символ змеи у него на груди. Огненные линии заклятия из его чаши ползут по коже, как сороконожки, рисуя татуировки.
Большую часть его тела – за исключением лица – теперь покрывают татуировки. По цвету они еще более темные, чем его кожа. Сейчас он похож на представителя племени Зу, но вместо того чтобы защищать его, татуировки связывают его с Арти. Эти узы еще крепче тех, которые она наложила на меня. Она спросила, как я могла сопротивляться ей, но что я вообще сделала? Я не могла сказать правду ни Руджеку, ни визирю. Я не могла предупредить отца. Арти приводит гостиную в порядок с помощью своей магии. Ослепительный свет проносится сквозь беспорядок. Он чинит сломанный стол, убирает пролитую и просыпанную еду и снова делает чашу целой. Пузырь вокруг комнаты мерцает, но остается нетронутым. Так ни разу и не посмотрев на Оше, моя мать снова садится за стол – как будто ничего не случилось. Гнев вспыхивает в моей груди. Как она может так обращаться с ним? С человеком, который нашел ее сломленной и пытался помочь ей, когда она нуждалась в нем больше всего.
Ее руки дрожат, когда она наливает себе еще вина и подносит бокал к губам. Я хочу запихнуть этот бокал ей в глотку. Эта мысль застает меня врасплох, и страх пульсирует в моих венах. Даже если бы я и смогла это сделать, нет никакого способа узнать наверняка, разрушит ли ее смерть наши проклятия. Моя мать могущественна, и она уж точно не дура.
– Это ты во всем виновата, шарлатанка, – шипит она, закончив пить вино. – Не сунь ты нос не в свое дело, все было бы хорошо и с тобой, и с твоим отцом.
Она снова хватает кувшин с вином, проливая немного на скатерть.
– Я была так близка, – рычит она. – Неужели ты думаешь, что я позволю тебе разрушить годы тщательного планирования? События уже происходят, остановить их невозможно.
Она говорит загадками похлеще старейшин племени. Пусть она продолжает говорить, чтобы я могла придумать способ остановить ее. Она щелкает пальцами, и Оше делает резкий вдох.
– Садись, муж мой, – говорит ему Арти своим певучим голосом, похожим на яд, – и давайте насладимся хорошей едой как одна дружная семья.
Оше без колебаний поднимается на ноги, отшвыривая меня в сторону, как назойливого комара. Слезы буквально душат меня. Это не мой отец. Лицо Оше осунулось и посерело, его глаза блестят от восхищения Арти. Мой отец силен – он сын племени Аатири, его мать не только великая колдунья, но и их вождь. У моего отца теплая улыбка и большое сердце. Он – осторожный садовник с бесконечным терпением. Он не боится противостоять Арти, когда она ошибается. Этот человек – не мой отец. Кто-то другой в его коже.
– Пойдем, Маленькая Жрица. – Он похлопывает по подушке рядом с собой. – У меня есть для тебя история.
Для постороннего человека этот глубокий тембр прозвучал бы в точности так же, как и несколько минут назад. Но в его голосе больше нет искры. Нет скрытого обещания, что он всегда будет оберегать меня. Он ведет себя как очень талантливый театральный актер, который выступает в роли моего отца и способен убедить публику в своей искренности. Но только не меня. Я не буду играть в эту игру. Я не двигаюсь, даже когда он зовет меня.
– Разве не достаточно того, что ты его прокляла? – Я смотрю на Арти, крепко сжимая кулаки. – Зачем нужно было делать из него ходячую марионетку?
Арти стряхивает пылинки со своего кафтана, словно отмахиваясь от моих слов.
– Связав его ка, я сделала так, что он будет подчиняться мне беспрекословно. Ему не придется страдать из-за правды, – объясняет она, как будто на самом деле она пожалела отца. – Он будет знать только счастье. Разве тебе этого не достаточно?
– Достаточно? – Я вся содрогаюсь от отвращения. – Мы должны купаться в твоей милости. Так ты считаешь?
Наконец-то я сказала что-то, что привлекло ее внимание. Она наклоняется вперед, ее кольцо жрицы Ка переливается от сапфира к лунному камню. Принадлежало ли это кольцо Рену Эке? Ужасно думать, что она носит что-то из его вещей. Первый жрец Ка пустил корни в почву и вырос в дерево – а Рен Эке сделал то же самое с Арти. Оба избежали смерти по-своему. Быть может, он вырезал в ее сознании место, где мог бы продолжать жить?
– Садись, дочка, – приказывает она.
Мое тело дрожит, когда я сопротивляюсь притяжению ее магии. Затем мои мышцы напрягаются и заставляют меня подняться на ноги. Я стискиваю зубы, пока мои ноги волочатся по комнате и опускают меня на подушку.
– Все это время, – медленно произносит мать, – мы думали, что у тебя нет никакой магии.
Я не отвечаю ей. Будь у меня настоящая магия, я бы не оказалась в этой ситуации. Впрочем, это не совсем так. У моего отца много магии, и он тоже не смог остановить Арти. Какие у меня шансы?
– Ты не должна была сопротивляться моей магии даже в малейшей степени, – говорит она, и я вижу в ее глазах блеск. – Я впечатлена.
Эти слова бьют меня больнее пощечины. Сколько лет я ждала хоть намека на одобрение с ее стороны? Я ждала хотя бы теплого взгляда – а теперь получаю ЭТО? Она впечатлена тем, что я могу дерзить ей, бороться с ее магией и потерпеть неудачу. Она впечатлена тем, что мне пришлось ползти на четвереньках за амулетом, который даже не сработал. Я не могу не задаться вопросом: вдруг я проявила бы способности к магии, не окажись моя мать монстром? Я знаю, что в этом нет смысла, но вдруг.
– Возможно, магия, которая связывает тебя со мной, ослабла, – размышляет она. – Но не заблуждайся: ты не предашь меня, дочь моя. Старайся сколько влезет, ты все равно потерпишь неудачу. К сожалению, в этом ты действительно хороша.
Лучше потерпеть неудачу в магии, чем сделать с ней что-нибудь злое. Я не высказываю своего мнения. Перечить матери нет никакого смысла. Мне нужна информация о Кофи и остальных.
– Я знаю, что с тобой сделал жрец Ка… это было неправильно, – пробую я. Мне кажется, что Арти вновь спрячется за маской безразличия, но ее глаза полны голода и ярости, и я начинаю сожалеть о сказанном. – Он заслужил то, что с ним произошло, – добавляю я, и она склоняет голову набок. – Но дети… зачем они тебе? Они ведь ни в чем не виноваты.
– Ты за кого меня принимаешь, девчонка? – огрызается Арти. – Конечно, дети ни в чем не виноваты.
Неужели я слышу сожаление в ее дрожащем голосе? Арти опускает взгляд.
– Именно по этой причине мне и пришлось их забрать.
– Но зачем? – вырывается у меня. – Разве не достаточно было смерти жреца Ка? Зачем красть этих детей?
Оше отрезает себе кусок пряной баранины и сыра с травами.
Он не обращает внимания на наш разговор и просто ест.
– Думаешь, я убила его? – В ответ Арти смеется.
– А разве не так? – отвечаю я сквозь стиснутые зубы.
Арти наливает себе еще один бокал вина. Я вижу на ее лице румянец.
– Нет, – отвечает она после паузы. – Убить его было бы слишком великодушно.
– Ешь, Маленькая Жрица, – уговаривает меня Оше, набивая рот едой. – Ты неважно выглядишь.
По моим щекам катятся слезы. Эта марионетка так похожа на моего отца.
– Делай, как говорит твой отец, – тихо шипит Арти. – Ешь.
Ее магия вновь вспыхивает под моей кожей, и я хватаюсь за вилку. Еда на вкус как пепел.
– Мало кто знал предыдущего жреца Ка, – говорит мать. – Суран Омари проделал отличную работу, сохранив репутацию Рена. Он добился этого с помощью ложных слухов. Отчасти он сделал это ради того, чтобы насолить мне, но у него были и другие причины. Хотелось оставить руки чистыми. Жрец Ка страдал от ужасной болезни духа. – Она берет пальцем кусочек козьего сыра. – В последние годы жизни он был буквально прикован к постели.
От моего внимания не ускользает, что она вычеркивает звание Эке из его имени – проявление неуважения по традиции племени Лито. Не то чтобы такой мерзкий человек, как он, заслуживал чести даже после смерти.
– Какая жалость, – пожимает плечами Оше. – Будь я неподалеку, я мог бы исцелить его.
Арти хмуро смотрит на него, стряхивая с пальцев козий сыр.
– Печально, когда у Эке нет семьи, но у Рена не было никого ни в Тамар, ни на территории племени Лито. Я предложила ухаживать за ним и взять на себя его обязанности. – Ее слова лишены эмоций, как будто она рассказывает о каком-то еженедельном собрании. – Я искала девушек, чей ум он повредил. Большинство из них были уличными девушками – из разряда тех, кого так знатные мужчины использовали и вышвырнули. Большинство из них либо погибли, либо были изувечены до такой степени, что им уже нельзя было помочь. Рен и пальцем их не касался – этим пороком он не страдал. Нет, он поступал с этими девушками гораздо хуже. Он проникал в их разум и искажал воспоминания, чтобы удовлетворить свои извращенные потребности. – Мать переводит взгляд на стену позади меня. – Он заменял их новыми, оскверненными воспоминаниями, и ты уже не можешь вспомнить настоящие. Он надругался над сотнями женщин до меня, и Суран помог ему сохранить это в тайне – потому что Рен выполнял его приказы. Жрец собирал информацию, чтобы дать Королевству преимущество перед врагами. А что до ориш… Они все знали и ничего не делали, чтобы остановить его.
Я смотрю на мать, не в силах даже моргнуть. Как бы мне ни хотелось отрицать это, я сочувствую ей… Я сочувствую девушке, которая погибла от рук Рена Эке. Я никогда не понимала, насколько ужасно он с ней обошелся. Даже самый ужасный поступок кажется не таким уж и плохим, если упустить мерзкие детали. И вот теперь я их знаю. Я не знаю, что хуже: узнавать о преступлениях жреца Ка или слышать безразличный тон моей матери, когда она о них рассказывает.
– Когда он заканчивал работать с жертвами, от их личностей мало что оставалось… Но кто-то выдержал все невзгоды. Я нашла двух девушек и наняла их, чтобы они заботились о нем, когда он… заболел. Что особенно меня поразило, так это то, как им удалось поддерживать в нем жизнь, пока они над ним работали. – Арти делает паузу, и тень улыбки скользит по ее лицу. – Уверена, Нези или Тай с удовольствием поделятся подробностями. В конце концов они были с ним до самого конца.
Вилка выскальзывает из моих дрожащих пальцев и ударяется о тарелку. Я не могу дышать, я вспоминаю о хромоте Нези и шрамах на ее руках и о Тай, которая никогда не говорит. Это все сделал тот ублюдок. Арти помогла им отомстить, но вообще-то она ничем не лучше его. Он передал ей свою испорченность – она заразилась ею, словно болезнью. В моей голове не укладываются две стороны моей матери – та, что приютила двух женщин, которые так страдали, и та, что похищает детей по ночам.
На следующее утро я просыпаюсь, когда Терра трогает мою одежду. Она что-то бормочет, но я ее не слушаю. У меня шок. Все, о чем я могу думать, – это как мои мама и папа ели вчера вечером, как будто ничего не изменилось. Закончив, Арти выскользнула из гостиной, а Оше последовал за ней, словно послушный питомец. Какой бы ни была причина моей способности сопротивляться ее магии, я контролирую себя в гораздо большей степени. Возможно, есть шанс разбить ее проклятие. Для этого мне лучше всего отправиться в лавку Оше и изучить свитки. Должен быть какой-то ритуал или могущественное заклинание, способное разрушить чары моей матери. Неуязвимой магии не существует. Я жду, пока Арти уйдет в Храм, а Оше отправится по своим обычным делам. Его клиенты все равно не замечают в нем никаких перемен.
Нези спорит с кем-то за воротами нашего особняка. Я иду по саду, как вдруг из-за забора выглядывает Руджек. Он замечает меня и расслабляется.
– Мне точно нужно знать, что ты задумал? – ворчу я, хотя рада его видеть.
– Тебя ищу, конечно же. – Руджек сжимает прутья ворот. Его темный взгляд скользит по мне, и, что бы он ни нашел, кровь отливает от его лица. – Она меня не впустила.
Нези открывает калитку. Я смотрю на ее покрытые шрамами руки. Они покрыты злыми рубцами от царапин. Когда я была маленькой, я никогда не сомневалась в ее рассказах о том, как она обожглась, пока срывала магию с неба. Теперь мое горло сжимается – чувство такое, словно я проглотила камень. Жрец Ка не трогал женщин. Выходит, Нези сама сделала это с собой?
Всю свою жзнь я наблюдала, как моя семья борется с болью, и теперь меня наполняет ярость по отношению к тому, кто причинил нам столько зла. Поступила бы я так же, будь я на их месте?
Я выталкиваю эту мысль из головы.
– Почему ты не сказала мне, что пришел Руджек? – спрашиваю я Нези.
Потирая тыльную сторону ладони, Нези хмуро смотрит на Руджека.
– Твоя мать не одобрила бы это. От этих Омари одни неприятности.
Я хватаю Руджека за руку и тащу прочь от поместья, не давая ему открыть рот и высказать Нези свое мнение.
– Не нужно.
– Она что, хотела оскорбить меня? – Руджек оглядывается обратно на ворота. – Кажется, у нее получилось.
– Нам нужно вернуться в магазин моего отца, – говорю я, отпуская его руку. – Возможно, я найду решение всех проблем среди его свитков. – В памяти сразу всплывает приятное ощущение зернистой бумаги на пальцах. Чары, ритуалы и проклятия – от самых простых до практически невозможных, от безобидных до ужасно опасных. Когда-то я ради любопытства просматривала эти свитки, теперь они – моя последняя и единственная надежда. Я делаю шаг, и в моей груди снова разгорается магия Арти. Ноги останавливаются, и все мое тело сжимается.
– Ну уж нет, – протестует Руджек. – Что бы ты ни задумала…
– Не твое дело, – оборвала я его, прежде чем он успел договорить. Я пытаюсь сделать хотя бы шаг, но проклятие лишь крепче сжимает мое тело. – Во имя двадцати! – в отчаянии выпаливаю я.
Магия не дает мне действовать против моей матери, но должен быть способ обойти это. Она манипулировала разумом моего отца и, вероятно, намеревалась сделать то же самое со мной, но часть ее проклятия не сработала. Много лет назад на Имебье бабушка сказала, что способность моего разума противостоять магии – это мой дар. Вот только зачем он нужен, если я не могу ни говорить, ни действовать вразрез с интересами Арти? Проклятие знает о моих намерениях.
– Не нужно грубить, – ворчит Руджек.
– Не будь таким занудой, – шиплю я на него.
Каждый раз, когда мои мысли пролетают слишком близко к истине, магия пульсирует под моей кожей. Что будет, если я не буду сосредотачиваться на причине похода в лавку? Может, у меня получится притвориться, что я иду туда с другими намерениями. Распознает ли магия мой обман? Что ж, есть только один способ это выяснить.
– Я иду в лавку отца, чтобы помочь ему убраться, – объявляю я скорее себе, чем Руджеку. Я вызвала в голове воспоминания о том, как поправляла полки и мыла флаконы. Сегодняшний день ничем не отличается от любого другого. Отцу нужна моя помощь в уборке, не более того. Руджек смотрит на меня нахмурившись, как будто я сошла с ума. Я делаю шаг вперед, и моя нога снова легко двигается. Дрожь облегчения пробегает по моим плечам. Сработало. Однако не стоит думать об этом успехе и питать надежды. После очередного удачного шага я говорю: – Пойдешь со мной?
– Мне не нравится, когда меня называют занудой. – Руджек снова оглядывает меня. Его взгляд задерживается на мне достаточно долго, чтобы я почувствовала неловкость. Руджек берет меня за руку, и его пальцы скользят по моему запястью. Это прикосновение подобно солнечному свету, что согревает мою кожу. – Он взял что-то от тебя, Арра. Я это вижу. Я говорю о ритуале. Ну же, ты наверняка это видишь.
Нет смысла спорить или отрицать, что моя кожа потеряла прежний оттенок. Даже одежда теперь сидит немного свободнее, хотя прошлой ночью меня заставили наесться досыта. Да, я чувствую голод чуть острее, чем обычно, – но еда не утоляет чувства пустоты внутри меня.
– Я знаю, – говорю я, прежде чем он успевает продолжить. – Сколько еще детей пропало?
Руджек держит меня за запястье до тех пор, пока я не делаю шаг назад.
– Еще одна девочка.
Мы отходим подальше от особняка, и рядом появляются Кира и Майк – впереди и позади нас. Я подвела детей из-за своей наивности, потому что отказывалась увидеть мать такой, какая она есть. Я подвела Кофи – милого, болтливого Кофи, который был готов улыбаться всем и каждому. Меня охватывает чувство вины. Если я и сегодня потерплю неудачу, пропадет еще больше детей. Я этого не допущу.
Арти сказала, что ей пришлось забрать детей, потому что они невинны. Но я даже не приблизилась к тому, чтобы узнать причину. Кем бы ни был ее сообщник, она повернулась против своей семьи, чтобы защитить его и осуществить их планы. Без лишних слов я и Руджек обогнули Восточный рынок. На нем слишком много криков, ругани и драк. Вокруг порхает столько фамильяров, что воздух становится горьким на вкус. Оставшуюся часть пути до лавки мы идем молча. Руджеку не нужно говорить мне, что шотани не нашли никаких зацепок. Теперь я точно знаю, что у них ничего не выйдет. Арти и ее провидцы обучали шотани. Они преданы ей.
– Даже с учетом всех событий мой отец отказывается отложить церемонию совершеннолетия, – стонет Руджек. – Пожалуйста, скажи мне, что ты придешь… Я хочу встретить на церемонии дружелюбное лицо.
– Не знаю, – говорю я, слушая вполуха. Магия шевелится в моей груди, и я вновь повторяю себе, что иду в лавку лишь для того, чтобы помочь отцу.
Руджек первым замечает дым рядом с лавкой Оше. Мое сердце замирает. Я бегу в переулок за магазином. Ноги подкашиваются, когда я, спотыкаясь, иду к отцу.
– Что ты делаешь? – кричу я. Мое зрение затуманивается, и мир вокруг начинает вращаться.
Оше бросает пригоршни свитков в бочку с бушующим внутри огнем.
– Избавляюсь от старых вещей. Занимался этим все утро – подумать только, сколько бесполезных свитков у меня здесь валялось.
Я бегу сломя голову туда, где мой отец сжигает свои магические свитки, и пытаюсь спасти последний. Его края уже занялись. Я тянусь за пергаментом, но Руджек хватает меня за талию и оттаскивает от бочки. Я пинаю его, стараясь вырваться. От прикосновения Руджека мне так горячо, словно моя кожа тоже горит.
Оше бросается к нам, и они оба продолжают задавать мне один и тот же вопрос:
– Что случилось?
– Что случилось?
– Что случилось?
Отец притягивает меня к себе, но я не вижу в его глазах ни капли сожаления. Арти сказала, что отец будет счастлив. Но этот человек сейчас – всего лишь пустая оболочка. Из моего больного горла вырывается столь громкий крик, что от него горит в груди. Я сдерживаю слезы и моргаю, глядя на то, как пламя вьется вокруг свитка. Гладкий папирус чернеет и отслаивается, и угли тлеют, пока не остается один лишь пепел.
Арти заставила моего отца разрушить нашу последнюю надежду.
