Войдя в кухню, Гурни увидел пластиковый магазинный пакет с очертаниями каких-то угловатых предметов. Рядом лежала записка от Мадлен: «Завтра по прогнозам хорошая погода. Я купила кое-какие инструменты, так что можно будет начать строить домик для кур. Ладно? У меня сегодня расписание поменялось, так что я приходила домой на пару часов, а теперь надо возвращаться. Буду не раньше семи. Ешь, не жди меня. Продукты в холодильнике. Люблю. М.»

Он заглянул в пакет и обнаружил там металлическую рулетку для измерений, большой клубок желтой нейлоновой бечевки, два брезентовых фартука с карманами, два плотницких карандаша, желтый блокнот с линованной бумагой, две пары рабочих перчаток, два плотницких уровня и горстку металлических колышков для разметки углов.

Всякий раз, когда Мадлен предпринимала конкретные шаги по продвижению очередного проекта, требующего его участия, первой реакцией Гурни был тоскливый ужас. Но после их недавнего разговора о его беспрестанной тяге ко всему мрачному и кровавому – а может, после той близости, что пережили они после этого разговора, – он попытался взглянуть на затею с курятником чуть более позитивно.

Возможно, душ поможет ему настроиться на правильный лад.

Через полчаса он вернулся на кухню – освежившийся, голодный и почти примирившийся с желанием Мадлен поскорее взяться за курятник. Собственно говоря, он даже воспрянул духом настолько, что готов был сделать первый шаг. Прихватив покупки Мадлен со стола и молоток из кладовки, он вышел во дворик и принялся разглядывать место, намеченное Мадлен для курятника и вольеры вокруг, – кусочек земли между аспарагусом и старой яблоней, где Горация и его маленький гарем будет видно от стола для завтрака. Где Гораций сможет вволю кукарекать, заявляя о своих правах на территорию.

Гурни подошел к грядке с аспарагусом, обложенной деревянными балками четыре на четыре дюйма, и вытряхнул содержимое пакета на траву. Взяв желтый блокнот и карандаш, он набросал взаимное расположение грядки, дворика и яблони, а потом отмерил место для курятника и вольеры.

Вооружившись рулеткой, чтобы выверить расстояния, он услышал, что в доме звонит телефон, и, оставив блокнот и карандаш во дворике, отправился в кабинет. Звонил Хардвик.

– Привет, Джек. Спасибо, что перезвонил.

– Так кто этот чертов коротышка?

– Хороший вопрос. Все, что я могу пока сообщить, это что он – мне сказали, это именно он, а не она, – был в доме престарелых Мэри Спалтер в день, когда она умерла, а еще в той квартире в Лонг-Фоллсе за пять дней до покушения на Карла Спалтера и потом в день самого покушения.

– А Клемпер должен был это выяснить?

– Эставио Болокко утверждает, он рассказал Клемперу, что два раза видел коротышку. Клемпер должен был что-то заподозрить – хотя бы задаться вопросом о времени смерти матери.

– Но свидетелей разговора между Клемпером и Болокко нет?

– Разве что Фредди, который давал показания на суде. Но он, как я уже тебе говорил, пропал.

Хардвик громко вздохнул.

– Без доказательств что нам толку от этой предполагаемой беседы между Клемпером и Болокко?

– То, что Болокко опознал человека с видеозаписи из «Эммерлинг Оукс», связывает смерти матери и сына. Уж это бесполезным никак не назовешь.

– Но само по себе это не доказывает полицейской халатности, а значит, в целях нашей апелляции совершенно бесполезно – а она и есть наша единственная цель, о чем я не устаю тебе напоминать, хотя ты, похоже, и слышать не хочешь.

– А ты не хочешь слышать, что…

– Знаю – слышать не хочу о правосудии, о невиновных и виноватых. Ты это хотел сказать?

– Ладно, Джек, мне пора. Если найду еще что-нибудь столь же бесполезное, тоже тебе пришлю. – Молчание. – И кстати, ты бы навел справки об остальных свидетелях против Кэй. Интересно, многих ли из них еще можно найти.

Хардвик ничего не ответил.

Гурни повесил трубку.

Взглянув на часы, он обнаружил, что уже почти шесть, и вспомнил, что вообще-то проголодался. За весь день – только тот гнусный батончик и немного сахара в кофе. Гурни отправился на кухню и приготовил себе омлет с сыром.

Еда его успокоила. Сняла почти все напряжение, порожденное постоянными столкновениями между его подходом к делу и подходом Хардвика. Гурни с самого начала ясно дал понять: если Хардвику нужна помощь, то получит он ее только на условиях Гурни. И своего решения он не изменит. Но и Хардвик ворчать, похоже, не перестанет.

Пока он стоял у раковины, отмывая сковородку, на которой жарил омлет, веки у него начали тяжелеть, а идея чуть-чуть вздремнуть вдруг показалась очень привлекательной. Просто прилечь на двенадцать минут, восстановить силы в полудреме – как он спасался во времена двойных нарядов в полиции. Он вытер руки, пошел в спальню, положил телефон на тумбочку, сбросил ботинки, вытянулся поверх покрывала и закрыл глаза.

Разбудил его телефон.

Гурни мгновенно понял, что прошло куда больше намеченных двенадцати минут. Часы у постели показывали 19:32. Он спал больше часа.

Определитель номера сообщал, что звонит Кайл Гурни.

– Алло?

– Привет, пап! У тебя сонный голос. Я тебя не разбудил?

– Ничего-ничего. Ты где? Случилось что-нибудь?

– Я тут, у себя, смотрю ту передачу про всякие юридические штуки, как там ее? «Криминальный конфликт»? И этот адвокат, который сегодня дает интервью, постоянно упоминает тебя.

– Что? Какой еще адвокат?

– Какой-то тип по фамилии Бинчер. Рекс, Лекс, что-то вроде того?

– По телевизору?

– Твой любимый канал. «РАМ-ТВ». Передачи дублируются у них на веб-сайте.

Гурни поморщился. Даже если бы у него не было таких проблем с «РАМ-ТВ» во время расследования дела о Добром Пастыре, сама мысль, что о нем говорят на самом низкопробном и тенденциозном кабельном канале в истории телевидения, казалась омерзительной. И что, черт возьми, вообще Бинчер там делает?

– Вот прямо сейчас?

– Ага. Один мой друг случайно смотрел и услышал, как они упоминают фамилию Гурни. Он позвонил мне, вот я и включил. Просто зайди на их сайт и нажми кнопку «Прямая трансляция».

Гурни слез с постели, поспешил в кабинет и, включив ноутбук, последовал инструкциям Кайла – по ходу дела гадая, что за игру ведет Бинчер, и снова переживая малоприятный опыт общения с главным редактором канала, полученный всего несколько месяцев назад.

С третьей попытки ему удалось включить передачу. На экране высветились двое мужчин, сидящих в угловатых креслах по разные стороны низкого столика с графином воды и двумя стаканами. Внизу экрана белые буквы на красной полосе сообщали: «Криминальный конфликт». Еще ниже, на синей полосе, бегущей строкой шла бесконечная серия панических новостей о всевозможных напастях, бедствиях, катастрофах и раздорах в мире – угроза ядерной атаки террористов, опасность ядовитой тилапии, ссора среди знаменитостей с последовавшим столкновением «Ламборгини».

Тот из двоих, что сидел слева и держал в руке несколько листков бумаги, со свойственным любым телевизионным интервью бессмысленно-серьезным видом наклонялся к собеседнику. Гурни включил передачу посередине фразы:

– … прямо-таки обвинительный акт для всей системы, Лекс, если позволите мне использовать этот юридический термин.

Его собеседник, и так уже подавшийся вперед, наклонился еще больше. Он улыбался, точнее сказать – недружественно скалился. Говорил он в нос, зато резко и громко.

– Брайан, за много лет работы адвокатом по криминальным делам я никогда еще не сталкивался со столь вопиющим примером полицейской недобросовестности. Полное искажение самого понятия «правосудие».

Брайан картинно ужаснулся.

– Перед рекламой вы как раз начали перечислять проблемы, с которыми столкнулись, Лекс. Нестыковки в описании места преступления, предвзятость, пропавшие записи допросов свидетелей…

– А теперь можете добавить к этому списку еще по крайней мере одного исчезнувшего свидетеля. Я только что получил сообщение от члена нашей команды. Плюс сексуальные отношения с возможной подозреваемой. Плюс сброс со счетов напрашивающихся альтернативных сценариев убийства – как тот, например, роковой конфликт с организованной преступностью, другими членами семьи, у которых имелись более веские мотивы для убийства, чем у Кэй Спалтер, или даже политическое убийство. Фактически, Брайан, я уже почти готов потребовать расследование с участием государственного обвинителя по особо важным преступлениям. Возможно, мы имеем дело с масштабной попыткой прикрыть недобросовестное разбирательство. У меня не укладывается в голове, что версия организованной преступности даже не рассматривалась с самого начала.

Ведущий, чье лицо выражало апофеоз безмозглого смятения, замахал бумажками.

– Так вы утверждаете, Лекс, что эта прискорбная ситуация может оказаться куда серьезнее, чем нам кажется?

– И это еще слабо сказано, Брайан! Предвижу, что немало блестящих карьер в правоохранительных органах лопнет с жутким треском! Головы полетят на всех уровнях – и у меня сердце не дрогнет первым поднять топор!

– Похоже, вам удалось обнаружить множество ошеломляющих фактов за самый короткий срок. Чуть ранее вы упомянули, что рекрутировали себе в команду звезду нью-йоркской полиции Дэйва Гурни – того самого детектива, который недавно перечеркнул официальную версию дела о Добром Пастыре. Это Дэйв Гурни и стоит за всеми новыми сведениями?

– Скажем так, Брайан: я возглавляю очень сильную команду. Я заказываю репертуар, и у меня есть отличные оркестранты, чтобы его исполнить. У Гурни самый блестящий послужной список по раскрытию убийств за всю историю нью-йоркской полиции. И я приставил к нему идеального партнера, Джека Хардвика – детектива, которого вынудили уйти из полиции за то, что он помогал Гурни докопаться до истины в деле о Добром Пастыре. А все вместе мы получаем чистейший динамит – бомба за бомбой. Честно скажу – с их помощью я намерен взорвать дело Спалтеров к чертовой матери.

– Лекс, у вас вышла идеальная заключительная фраза. А наше время как раз подходит к концу. Спасибо огромное, что уделили нам внимание сегодня вечером. С вами был Брайан Борк из «Криминального конфликта», ваш обозреватель на самых взрывоопасных судебных битвах!

Внезапно раздавшийся за спиной голос заставил Гурни вздрогнуть.

– Что смотришь?

В дверях кабинета стояла насквозь промокшая Мадлен.

– Под дождь попала?

– Там льет. Ты не заметил?

– Увяз в этом вот – во всех смыслах.

Он показал на компьютер.

Мадлен вошла в комнату, чуть нахмурившись, посмотрела на экран.

– Что это он сейчас про тебя говорил?

– Ничего хорошего.

– А звучало хвалебно.

– Не всегда хорошо, когда тебя хвалят. Сильно зависит – кто именно.

– А кто это говорил?

– Пустобрех, которого Хардвик раздобыл для Кэй Спалтер.

– И в чем проблема?

– Мне не нравится слышать свое имя по телевизору, особенно из уст самовлюбленного болвана и таким тоном.

Мадлен явно встревожилась.

– Думаешь, он этим всем навлекает на тебя опасность?

А думал Гурни (хотя не стал говорить этого, чтобы не напугать жену), что когда убийца знает тебя в лицо раньше, чем ты его, – расстановка сил на игровом поле уже не в твою пользу.

Он пожал плечами.

– Не люблю публичность. Не выношу, когда версии по делу вываливают средствам массовой информации. Не люблю преувеличений. А больше всего не люблю самодовольных и громогласных адвокатишек.

Однако передача вызвала в нем еще одно чувство, о котором он не упомянул: радостное возбуждение. Хотя все его недовольные замечания были искренни, Гурни все же не мог не признать, пусть даже лишь для себя самого, что пустобрех вроде Бинчера очень даже способен встряхнуть все дело, спровоцировать различные заинтересованные стороны на новые, разоблачающие их шаги.

– Ты уверен, что тебя беспокоит только это?

– А разве мало?

Она посмотрела на него долгим, тревожным взглядом, яснее слов говорившим: «Ты ведь так и не ответил на мой вопрос».

Гурни решил подождать со звонком Хардвику до утра и тогда уж первым делом обсудить с ним сногсшибательное выступление Бинчера.

И вот теперь, в половине девятого утра, решил подождать еще немного – хотя бы сперва кофе выпить. Мадлен уже сидела за столом. Он принес чашку и для себя и сел напротив. В ту же секунду зазвонил городской телефон. Гурни бросился назад в кабинет, чтобы ответить.

– Гурни слушает. – Это была его старая, полицейских времен привычка отвечать так по телефону, он думал, что уже избавился от нее.

Хриплый, низкий, чуть ли не сонный голос, раздавшийся на другом конце провода, оказался ему незнаком.

– Здравствуйте, мистер Гурни. Меня зовут Адонис Ангелидис. – Собеседник помолчал, словно ожидая, что его тут же узнают. Однако не услышав ответного отклика, продолжил: – Я так понимаю, вы работаете с человеком по фамилии Бинчер. Это правда?

Вот теперь ему удалось безраздельно завладеть вниманием Гурни – особенно учитывая, что того подстегивали воспоминания о разговоре с Кэй Спалтер: та упомянула человека, известного как Донни Ангел.

– А почему вы спрашиваете об этом?

– Почему я спрашиваю? Из-за его выступления в телепередаче. Бинчер очень часто упоминал ваше имя. Вы ведь в курсе, да?

– Да.

– Отлично. Вы следователь, верно?

– Да.

– И знаменитый, верно?

– Насчет этого не скажу.

– Смешно. «Насчет этого не скажу». Мне это нравится. Скромный малый.

– Мистер Ангелидис, чего вы хотите?

– Я-то сам ничего не хочу. Но полагаю, могу рассказать вам кое-что, что вам надо знать.

– Что же это?

– Такое нужно обсуждать лично. Я мог бы уберечь вас от кучи проблем.

– И какого рода проблем?

– Да от всех в мире. И еще это вопрос времени. Я сэкономлю вам массу времени. Время очень ценно. У нас его не так-то много. Понимаете, о чем я?

– Хорошо, мистер Ангелидис. Мне нужно знать, о чем речь.

– О чем? Да о вашем грандиозном проекте. Услышав вчера по телевизору Бинчера, я сказал себе – да это ж все сплошное дерьмо, они ни хрена не знают, что делают. Он там чепуху молол – вы только время зря потеряете, вконец запутаетесь. Вот и решил сделать вам одолжение, вывести на прямую дорожку.

– На прямую дорожку куда?

– К ответу на вопрос, кто убил Карла Спалтера. Вы ведь это хотите узнать, верно?