Руфь Голдман была в Нью-Йорке. Она отправилась туда, чтобы пройти двухнедельный курс лечения в институте «Слоун-Кеттеринг», чем, судя по всему, дело не ограничилось бы. Такое решение принял доктор Левин после того, как изучил результаты обследования во время предыдущей поездки Руфи в Нью-Йорк и обсудил их по телефону с местными врачами.

— Я не могу ничего обещать, да и никто не может. В этом вопросе царит неопределенность. И все же добавлю, что я и люди из «Слоун-Кеттеринг» исполнены осторожного оптимизма, — сказал он пришедшим к нему Руфи и Ниму.

Вот и все, что им удалось из него вытянуть. Вчера рано утром Ним проводил Руфь в аэропорт на прямой рейс «Американ эрлайнз». Они трогательно попрощались.

— Я люблю тебя, Руфь, — сказал он, когда была объявлена посадка. — Я буду скучать по тебе и молиться, насколько умею.

Она засмеялась и поцеловала его.

— Странное дело, — проговорила она. — Вроде бы и нет подходящего повода, но я никогда не ощущала себя более счастливой.

В Нью-Йорке Руфь остановилась у друзей, посещая институт несколько раз в неделю. Леа и Бенджи снова отправились к бабушке с дедушкой. Поскольку отношения Нима с Нойбергерами стали теперь сердечными, он пообещал иногда приезжать на обед, чтобы встретиться с детьми.

Как было обещано ранее, Ним договорился сходить с Карен на концерт симфонической музыки. А несколько дней назад он получил от Карен записку со стихами:

Читая эти строки, Ним тяжело вздохнул, потому что действительно хотел увидеть Карен. Он виновато подумал, что все сложности в его личной жизни создавались им самим. С того памятного вечера, когда они с Карен занимались любовью, он появлялся у нее дважды, днем, но эти визиты были краткими, по пути из какого-нибудь одного места в другое. Он-то знал, что Карен жаждала видеть его гораздо чаще. Отсутствие Руфи казалось удобным случаем, чтобы проводить время с Карен более обстоятельным образом, поэтому посещение концерта симфонической музыки, который был призван заменить им вечер у нее дома, несколько успокоило его совесть.

Когда он заехал за Карен, она была уже готова — одетая в праздничное темно-красное платье со скромной ниткой жемчуга на шее. Ее длинные светлые волосы, причесанные и блестящие, спадали на плечи. Мягкие губы и голубые глаза излучали теплоту. Ногти на длинных пальцах рук, лежавших на деревянной дощечке, были покрыты блестящим лаком. Пока они целовались, испытывая сладостную близость друг друга, Ним ощутил тайное желание. Снова заговорила страсть, которая лишь дремала в нем. Он почувствовал облегчение, когда поцелуй прервался. Минуту или две спустя, когда появилась Джози и стала отсоединять инвалидное кресло от розетки, чтобы оно свободнее перемещалось по комнате, Карен сказала:

— Нимрод, ты весь напряжен. Это заметно.

— Да, кое-что случилось, — признался он. — Частично тебе уже известно из газет. Но сейчас только ты, я и музыка.

— И я, — проговорила Джози, подходя к креслу спереди. Помощница-экономка сияла при виде Нима, который явно был одним из ее любимцев. — Но все, что я сделаю, — это отвезу вас обоих. Если через несколько минут вы с Карен спуститесь вниз, мистер Голдман, я успею подогнать «Хампердинка».

Ним засмеялся:

— А, «Хампердинк»! Как поживает твой фургон?

— Пока великолепно, но… — ее лицо помрачнело, — но я волнуюсь за отца.

— В каком отношении?

Она покачала головой:

— Не стоит сейчас об этом. Может, расскажу позже.

Как обычно, Нима поразило, с какой ловкостью, используя только растягивающуюся трубку, Карен вывела кресло из квартиры по коридору к лифту. По дороге он спросил:

— И надолго хватит твоей батареи?

Она улыбнулась в ответ:

— На сегодня я заряжена полностью. Поэтому, если пользоваться батареей для кресла и моего респиратора, вероятно, часа на четыре. После этого мне снова придется подключаться к старой доброй «ГСП энд Л».

Его снова поразило, как Карен цепляется за жизнь, и в этом ей помогает электричество.

— Раз уж мы заговорили о «ГСП энд Л», как твои дела?

— О, их у нас хватает. Растут, как сорняки.

— Нет, если серьезно. Мне интересно знать.

— Ну что тут сказать. Неожиданно наши самые большие тревоги оказались связаны с нефтью, — сказал Ним. — Ты слышала, что сегодня безрезультатно закончились переговоры между ОПЕК и Соединенными Штатами?

— Это передавали по радио до того, как ты пришел. Страны-экспортеры нефти говорят, что не будут больше принимать бумажные деньги. Только золото.

— Они уже несколько раз грозились это сделать. — Ним вспомнил разговор с Эриком Хэмфри и судьей Йелом накануне Рождества. Тогда ситуация с нефтью была тревожной. Теперь же, в марте, она стала просто критической. Он добавил: — На этот раз все похоже на правду.

— Насколько ситуация ухудшится, если импорт нефти прекратится? — поинтересовалась Карен.

— Будет намного хуже, чем считают многие. Больше половины нефти, которую использует Америка, импортируется. Причем восемьдесят пять процентов поступает из стран ОПЕК. Тем не менее даже сейчас нехватка нефти обсуждается главным образом применительно к машинам и бензину, но не к электричеству.

Ним снова задумался, как и под вечер на пути к дому Карен: самая драматическая за все время конфронтация со странами ОПЕК, имеющая даже более разрушительный потенциал, нежели арабское эмбарго 1973–1974 годов, возникла в последние сорок восемь часов. Все догадывались о таком повороте событий, но сравнительно немногие воспринимали его всерьез. Вечные оптимисты, включая занимавших высокие посты, все еще надеялись на то, что развития событий по наихудшему сценарию удастся избежать, что Ниагара импортной нефти так или иначе не иссякнет. Ним в это не верил. Ему пришла в голову мысль, касающаяся Карен. Прежде чем он успел ее произнести, они подошли к лифту и двери открылись. В лифте уже находились мальчик и девочка лет девяти-десяти с веселыми светлыми лицами.

— Привет, Карен, — сказали они хором, когда кресло, а следом за ним и Ним, оказались в лифте.

— Филипп, Уэнди, здравствуйте, — ответила Карен. — Куда-нибудь направляетесь?

Мальчик покачал головой:

— Да нет, просто вниз поиграть. — Он посмотрел на Нима. — А это кто?

— Мой приятель, мистер Голдман. — Она повернула лицо к Ниму: — Это дети моих соседей и друзей.

Они поздоровались. Лифт в это время уже спустился.

— Карен, — спросил мальчик, — можно, я возьму вас за руку?

— Конечно.

Он держал ее руку, нежно прикасаясь пальцами, затем спросил:

— Вы чувствуете?

— Да, Филипп, — сказала Карен, — у тебя такие мягкие руки.

Казалось, ему это было интересно и приятно. Не желая, чтобы ее обошли вниманием, девочка спросила:

— Карен, вы хотите поменять местами ноги?

— Ну… хорошо бы.

Осторожно, вероятно, зная, как это надо делать, девочка подняла правую ногу Карен и положила ее на левую.

— Спасибо, Уэнди.

На нижнем этаже дети попрощались и убежали.

— Это было очень мило, — сказал Ним.

— Я знаю, — улыбнулась Карен теплой улыбкой. — Дети такие естественные. Они не испытывают страха, не комплексуют, как взрослые. Когда только я переехала сюда, дети в доме задавали мне вопросы вроде: «Что с вами случилось? Почему вы не можете ходить?» — а когда это слышали их родители, их одергивали: «Ш-ш!» Потребовалось время, прежде чем они поняли, что эти вопросы меня не раздражают, а, наоборот, радуют. Но все равно еще есть взрослые, которым неприятно меня видеть. Встречаясь со мной, они отворачиваются.

На улице уже ждала Джози с фургоном, светло-зеленым «фордом». Широко отодвигающаяся боковая дверь была уже открыта. Карен направила кресло прямо к ней.

— Посмотри-ка, — объяснила она Ниму, — что придумал ваш мистер Паулсен, чтобы мне было легче забираться в машину.

Между тем Джози спустила из фургона два стальных желоба и прикрепила их к основанию дверного проема, а два других конца уперлись в землю. Теперь между фургоном и землей получился двойной трап, ширина которого совпадала с колесиками кресла Карен. Зайдя внутрь фургона, Джози подала крюк на стальном тросе. Трос был прикреплен к электрической лебедке. Она поднесла крюк к креслу, зацепила его за стальное кольцо, затем вернулась к лебедке и нажала на кнопку выключателя.

— Ну вот! — облегченно вздохнула Карен. Кресло мягко втягивалось вверх по трапу. Уже внутри Джози повернула кресло, колесики точно скользнули в углубления на полу, где их надежно удерживали зажимы.

Джози усмехнулась:

— Вы сядете спереди, мистер Голдман. Рядом с шофером.

Когда они выехали на улицу, Ним повернулся лицом к Карен, чтобы продолжить разговор о том, что пришло ему в голову около лифта.

— Если у нас будет серьезный дефицит нефти, почти наверняка начнутся регулярные отключения в подаче электроэнергии. Ты понимаешь, что это значит?

Карен кивнула:

— Думаю, да. Это означает, что в разных местах в течение нескольких часов не будет электричества.

— Да, поначалу скорее всего три часа в день, затем более длительные периоды времени, если ситуация станет ухудшаться. Однако если это случится, я уверен, тебя заранее предупредят. Тогда тебе придется отправиться в больницу, где есть резервный генератор.

— В «Редвуд-гроув», — сказала Карен. — Мы там были с Джози в ту ночь, когда «Друзья свободы» взорвали подстанции и у нас пропало электричество.

— Завтра, — пообещал ей Ним, — я постараюсь выяснить, насколько надежен генератор в «Редвуд-гроув». Иногда эти резервные генераторы ни черта не стоят, потому что их техническое обслуживание не налажено должным образом. Когда в Нью-Йорке надолго отключилось электричество, некоторые из них даже не удалось запустить.

— Меня это не волнует, — сказала Карен, — пока ты обо мне заботишься, Нимрод.

Джози была внимательным водителем, и Ним расслабился, пока они ехали во Дворец искусств, где выступал городской симфонический оркестр. У главного входа, когда Джози выгружала кресло Карен, подоспела помощь в лице служителя в форме, который быстро проводил Карен и Нима через боковую дверь к лифту, доставившему их в верхний ярус. Там у них был первый ряд в ложе с подвижной плоскостью под ногами, которая облегчала продвижение для Карен. Очевидно, во Дворце искусств серьезно заботились об инвалидах-колясочниках. Когда они устроились на своих местах, Карен, оглядевшись вокруг, сказала:

— Здесь к нам относятся с особым вниманием, Нимрод. Как это тебе удалось?

— Старая добрая «ГСП энд Л», как ты ее называешь, пользуется определенным влиянием.

О местах в ложе и об услугах служителя для Карен по просьбе Нима позаботилась Тереза ван Бэрен. Когда он предложил за все заплатить, Тесс сказала:

— Забудь об этом! У нас еще остались некоторые социальные льготы. Так что пользуйся, пока они есть.

Ним протянул Карен программку, но она покачала головой.

— Я люблю слушать, но мне всегда кажется, что музыкальные рецензии и всякие программки пишутся людьми, которым прежде всего хочется продемонстрировать, какие они умные.

Ним усмехнулся:

— Согласен с тобой.

Когда в зале погасили огни и на возвышение поднялся дирижер, Карен, пока раздавались аплодисменты, тихо спросила:

— Нимрод, между нами произошли перемены, не так ли?

Он был ошеломлен ее чутьем, но не стал развивать эту тему, поскольку зазвучала музыка. В программе в основном были произведения Брамса. Сначала «Вариации на тему Гайдна». Сразу после этого — Фортепианный концерт № 2, си-бемоль мажор. Великолепно солировал Евгений Истомин. Фортепианный концерт был у Нима одним из самых любимых и, судя по сосредоточенному вниманию, у Карен тоже. Во время третьей части, когда, трогая душу, вступила виолончель, он прикоснулся к руке Карен. Она повернула голову, и он увидел слезы в ее глазах. Музыка стихла, и по залу прокатились продолжительные аплодисменты. Ним тоже восторженно реагировал.

— Пожалуйста, хлопай за нас обоих, — настойчиво требовала Карен.

В этот момент зажегся свет и наступил антракт. Публика потянулась в фойе, но Ним и Карен остались сидеть. После недолгого молчания она проговорила:

— Если хочешь, можешь ответить на мой вопрос сейчас.

У Нима не было нужды спрашивать, на какой именно вопрос, и он вздохнул:

— Думаю, ничто не вечно под луной.

— Было бы глупо рассчитывать на это, — проговорила Карен, — и я хочу, чтобы ты знал. Я никогда так не думала. О, иногда так приятно помечтать о невозможном, о том, чтобы все хорошее не кончалось. Но я научилась быть реалистом. Будь честным со мной, Нимрод. Что произошло? Что изменилось за последнее время?

Именно тогда он и рассказал ей о Руфи, о злокачественной опухоли, угрожающей ее жизни, о том, как из-за этой беды они чуть было не потеряли друг друга. Карен слушала молча. Потом заговорила снова:

— Как только я тебя сегодня увидела, мне стало ясно: произошло что-то важное и личное. Теперь-то до меня дошло. Поэтому я рада за тебя, с одной стороны, а с другой, конечно, мне жалко, особенно твою жену.

— Может быть, нам повезет, — сказал он.

— Я тоже надеюсь. Иногда лечение приносит удивительные результаты.

Оркестранты готовились ко второму отделению концерта. Зрители возвращались на свои места. Карен спокойно сказала:

— Мы не можем больше быть любовниками, ты и я. Это было бы несправедливо, неправильно. Но я надеюсь, мы останемся друзьями, и я иногда смогу тебя видеть.

Он снова дотронулся до ее руки и, прежде чем заиграла музыка, успел сказать:

— Друзьями — навсегда.

По дороге домой Ним и Карен почти не разговаривали. Джози, казалось, почувствовала произошедшую перемену и в основном тоже молчала. Они встретились на улице, поскольку она успела побывать у друзей, пока Ним и Карен были на концерте. Некоторое время спустя, вновь повернувшись на переднем сиденье к Карен, Ним сказал:

— Ты как-то мне дала понять, что волнуешься за своего отца. Ты не хотела говорить об этом. Может, поговорим сейчас?

— Не возражаю, — ответила Карен. — Впрочем, говорить тут особенно не о чем. Я догадываюсь, что у отца неприятности — скорее всего финансовые. Он только намекнул, но толком ничего не объяснил. Я думаю, что с «Хампердинком» мне скоро придется расстаться.

Ним был потрясен:

— Это почему?

— Моим родителям не по силам такие огромные ежемесячные выплаты. Кажется, я говорила тебе, что банк отца не дает деньги, чтобы расплатиться за «Хампердинка», из-за чего ему пришлось обратиться в финансовую компанию, но там процентная ставка выше. Я полагаю, что история с получением кредита плюс неурядицы в собственном бизнесе — все это наложилось одно на другое.

— Послушай, — сказал Ним, — я хотел бы помочь…

— Нет! Я как-то уже говорила, что никогда не приму от тебя денег, Нимрод! У тебя есть собственная семья, вот о ней и проявляй заботу. Кроме того, как бы мне ни нравился «Хампердинк», я смогу без него обойтись. Ведь управлялась же я прежде без фургончика. А больше всего меня беспокоит судьба отца.

— Я действительно хотел бы тебе помочь.

— Останься моим другом, Нимрод. Это все, о чем я тебя прошу.

Они попрощались у дома Карен нежным поцелуем. Но уже не таким страстным, как прежде. Она попросила его не подниматься к ней в квартиру, сославшись на усталость, и он грустно пошел к своей машине, припаркованной в соседнем квартале.