Чутье Нэнси Молино подсказывало ей, что она наткнулась на стоящую тему. Возможно, со временем из этого получится серьезный материал, но пока отдельные его элементы отличались неорганичной фрагментарностью.

Были и другие проблемы. Одна из них заключалась в том, что Нэнси и сама толком не знала, какова цель ее поиска. Другая была связана с необходимостью рутинной репортерской деятельности для «Калифорния экзэминер», оставлявшей мало времени для собственных расследований.

И еще ситуация осложнялась тем, что своим замыслом она не могла поделиться ни с кем, в особенности с городским редактором «Экзэминер». Для него правилом оставалась безумная гонка за конкретными результатами, ибо он не мог понять, что высокий профессионализм и терпение — основа формирования хорошего репортажа. Нэнси обладала обоими качествами. Они очень пригодились ей в тот день, когда проводилось ежедневное собрание акционеров компании «Голден стейт пауэр энд лайт», на котором Ним Голдман сердито сказал ей: «Почему бы вам им не заняться?» Ним имел в виду Дейви Бердсонга. Взбешенный ее ехидными вопросами, Голдман, разумеется, не ожидал, что она всерьез воспримет эту идею. Однако после некоторых раздумий Нэнси таки решилась на это. Ей и прежде было любопытно узнать что-нибудь о Бердсонге. Она не очень-то доверяла таким людям, подчеркивавшим свою приверженность добродетельным и оскорбленным, или желавшим, как Бердсонг, казаться таковыми. По собственному опыту Нэнси знала, что такого рода либеральные популисты-праведники в основном помышляли о собственном благе, а всем прочим, тащившимся за ними, доставались лишь крохи от общего пирога. Она насмотрелась на таких людей, прежде всего среди негров-коммунистов. Впрочем, их было немало и среди белых борцов за справедливость.

Отец Нэнси, Мило Молино, не был либеральным праведником. Он занимался строительными подрядами и всю свою жизнь неуклонно стремился к поставленной цели: превратиться из бедного парня, рожденного чернокожими родителями в сельскохозяйственной Луизиане, в богатого человека. Он честно шел к этому и преуспел, став весьма состоятельным американцем. Ее отец, как считала Нэнси, сделал больше для людей своей расы, обеспечивая постоянную занятость, справедливую оплату, при этом не ущемляя их человеческое достоинство, чем тысяча политических активистов и иже с ними, которым работодателями в жизни стать не пришлось.

Она презирала некоторых либералов, в том числе и белых, проповедующих необходимость личного искупления вины за трехсотлетнее рабство негров. Эти идиоты считали, что негры никогда не совершали ничего предосудительного. При общении с такими людьми ее поведение могло быть подчас оскорбительным и даже грубым. Она видела, что они с улыбкой принимают такой подход, словно прощая ей это только из-за черного цвета кожи, отчего она относилась к ним с еще большим презрением. А вот к Ниму Голдману Нэнси презрения не испытывала.

Ним удивился бы, если бы узнал, что она испытывает к нему симпатию и даже восхищение. Голдман ведь терпеть ее не мог, и Нэнси это знала. Он ненавидел ее открыто, не пытаясь это скрывать. Он ненавидел ее как репортера и как женщину. Вместе с тем Нэнси была абсолютно уверена, что его ненависть не имела ни малейшего отношения к цвету ее кожи, и эта неприязнь была бы ничуть не меньше, будь она белой, желтой или пурпурного оттенка. В общем, по отношению к Нэнси Молино, Голдман был дальтоником. И за это она относилась к нему с уважением. Странно, она считала это именно странным, но ей доставляло удовольствие приводить его в ярость. Для нее это была какая-то живительная ярость! Вместе с тем до ее сознания дошло, что всему есть предел. Дважды она как следует достала его. Но теперь, пожалуй, хватит. Просто было бы несправедливо продолжать издеваться над ним. Кроме того, этот сукин сын обладал характером и был честным парнем, чем не отличались большинство самодовольных участников слушаний, на которых выплеснувшему свою душу Голдману заткнули рот.

Об этих слушаниях Нэнси написала статью, в которой отдала должное принципам настоящей журналистики, отбросив жалость, эмоции, сугубо личные восприятия. Тем не менее ничто не могло заставить ее не сочувствовать Ниму, не желать ему душевного спокойствия. Если она когда-нибудь узнает его лучше, что, впрочем, представлялось ей маловероятным, обязательно расскажет ему обо всем. Между тем, на взгляд Нэнси Молино, была своя логика и справедливость в том, чтобы, оставив в покое брошенного Голдмана, переключиться на Дейви Бердсонга. Бердсонг вполне определенно не вызывал у Нэнси симпатии. Более того, уже с первых шагов своего журналистского расследования она не сомневалась, что он отъявленный болтун, а может быть, и авантюрист.

Свое тайное расследование в отношении организации Бердсонга «Энергия и свет для народа» Нэнси начала вскоре после годового собрания акционеров компании «ГСП энд Л». Из-за дефицита свободного времени на это ушло несколько месяцев, а иногда времени на расследование не оставалось вовсе. Тем не менее любопытные, хотя и скромные результаты были достигнуты.

Как удалось выяснить Нэнси, Бердсонг создал свою организацию «Энергия и свет для народа» четыре года назад. В это время из-за инфляции вместе с выросшими ценами на нефть подскочили тарифы на электроэнергию и газ. Повышение цен породило трудности для низших и средних слоев населения. На этом фоне Бердсонг объявил себя борцом за интересы народа. Нахрапистость Бердсонга сразу привлекла к нему внимание средств массовой информации, чем он незамедлительно воспользовался, заработав большие деньги за счет вербовки тысяч членов в свою организацию. Бердсонг даже сколотил небольшую армию из студентов университетов в качестве сборщиков пожертвований. Нэнси удалось разыскать несколько бывших студентов, работавших на него. Все без исключения были озлоблены на Бердсонга.

— Мы-то думали, что занимаемся благородным делом, помогаем неимущим, — заявил журналистке один из бывших студентов, ныне архитектор. — Потом выяснилось, что в основном работали на самого Дейви Бердсонга. Когда мы отправлялись для сбора пожертвований, нам вручали петиции, напечатанные Бердсонгом. Петиции были адресованы губернатору штата, сенату, а также комиссии по коммунальному хозяйству. Вы упоминали о ней. В петициях содержалось требование сократить коммунальные расходы для бедных. И вот мы ходили по квартирам с просьбой подписать эту бумагу. Черт возьми! Кто откажется подписать такое? Вот все и подписывали.

Другим сборщиком пожертвований, согласившимся побеседовать с Нэнси, оказалась молодая женщина.

— Как только мы заручались подписью, не раньше, мы должны были объяснять людям, что организация компании с петициями стоит денег, — рассказывала она. — И желательно, чтобы каждый жертвовал на это по три доллара, что автоматически означает его годовое членство в «Энергии и свете». Поговорив с людьми в таком ключе, мы убеждали их, что наши труды заслуживают материального вознаграждения. Это был тонкий психологический ход. У Бердсонга мозги крутились как надо. И очень немногие, даже весьма бедные люди, отказывались выплатить три доллара. Мне кажется, в этом деле мошенничество не больно-то просматривалось, — продолжала молодая женщина, — до тех пор, пока сборы не стали значительно превышать текущие потребности «Энергии и света».

— А вот жертвами обмана становились студенты, работавшие на Бердсонга, — подключился к разговору архитектор.

— Бердсонг обещал нам в качестве заработной платы один доллар из каждых трех собранных, — сказала молодая женщина. — Но он настоял: для того чтобы наладить точный учет, сначала все деньги должны поступать к нему. А уж потом предполагался расчет с нами. Да, расплачивался он позже, гораздо позже. Но и тогда нам доставалась лишь четверть обещанной суммы, то есть двадцать пять центов из каждых трех долларов. Разумеется, мы спорили с ним, а у него на все наши претензии был один ответ: мол, мы его неправильно поняли.

— И вы не подписывали никаких договоров? — спросила Нэнси.

— Нет, мы доверяли ему. К тому же он был на стороне бедных, против крупного бизнеса. По крайней мере мы так думали.

— А еще, Бердсонг был осторожен, — добавил архитектор. — Мы это поняли уже потом. С каждым из нас он беседовал отдельно, чтобы не было никаких свидетелей. В общем, получается, буквально все его неправильно поняли.

— Все здесь намного проще, — сказала молодая женщина. — Бердсонг оказался просто-напросто жуликом.

Нэнси Молино спросила у обоих собеседников и у других бывших сборщиков, какова могла быть сумма пожертвований. В своих публичных заявлениях Бердсонг утверждал, что в «Энергии и свете» двадцать пять тысяч членов. Но все, с кем беседовала Нэнси, говорили, что реальная цифра была значительно выше — предположительно тридцать пять тысяч. Так что даже с учетом выплат сборщикам поступления в «Энергию» за первый год оценивались, вероятно, в сто тысяч долларов, в основном наличными.

— Не будем детьми, — сказал архитектор, услышав от Нэнси о ее подсчетах. — Бердсонг не чурался прибыльного рэкета. — И затем добавил: — Наверное, я ошибся с выбором профессии.

Нэнси разузнала также, что сбор денег в пользу «Энергии и света» продолжается. Дейви Бердсонг до сих пор нанимал студентов университетов, ведь всегда существует новое поколение, которое нуждается во временной работе и деньгах. Поставленная перед ними цель заключалась в том, чтобы заполучить как можно больше ежегодных членов организации и пополнить ряды, не прекращающие кампанию по сбору взносов.

Судя по всему, Бердсонг перестал откровенно обирать студентов. Вероятно, он осознал, что это не может продолжаться до бесконечности. И тем не менее огромные суммы по-прежнему текли в «Энергию и свет для народа».

Что же Бердсонг делал с попадавшими к нему деньгами? Ответить на этот вопрос было непросто. Конечно, он развернул активную кампанию против «Голден стейт пауэр энд лайт» одновременно на нескольких фронтах, и порой достаточно успешно, а это создавало у членов движения впечатление, что их деньги не пропали даром. И тем не менее у Нэнси оставались сомнения.

С помощью бухгалтера она произвела арифметические подсчеты. Если даже допустить очень значительные траты и высокое жалованье самого Бердсонга, то общие расходы не могли превысить даже половины поступлений. Куда же девалось все остальное? Оставалось предположить, что, будучи единоличным владельцем организации, Бердсонг использовал эту структуру для перекачки денег куда-то еще. Но доказательств у Нэнси не было. Пока не было. Ее помощник-бухгалтер сказал, что со временем налоговая служба по проверке доходов в принципе может затребовать финансовый отчет от Бердсонга. Но у этой службы катастрофически не хватает сотрудников, чтобы проводить аудиторскую проверку так называемых благотворительных организаций. Бухгалтер спросил, нет ли у Нэнси желания намекнуть налоговой службе насчет «Энергии»? Она решительно ответила «нет». На ее взгляд, это было бы преждевременно.

Бухгалтер консультировал Нэнси потому, что ее отец был важным клиентом его фирмы. То же относилось и к юристу, к которому нередко обращался Мило Молино. Нэнси пригласила к нему бывших студентов и попросила их дать показания в письменной форме. Те охотно согласились.

Нэнси тщательно собирала досье на интересующую ее тему. Ей было известно и о других источниках доходов Бердсонга. Он читал лекции в университете, печатал статьи. В этом не было ничего предосудительного и необычного. Вот только что делал Дейви Бердсонг с полученными деньгами? Эта мысль щекотала любопытство Нэнси.

На одном коктейле она услышала, что от имени своей организации Бердсонг обратился в клуб «Секвойя» за финансовой поддержкой. Нэнси в это не поверила, но даже если бы это было правдой, богатый и престижный клуб «Секвойя» не стал бы связываться с такими людьми, как Дейви Бердсонг. В этом она не сомневалась. Но по привычке все проверять Нэнси и здесь попробовала навести справки. Правда, пока безрезультатно.

Наиболее интригующее событие произошло в один январский день, когда Нэнси ехала на своем «Мерседесе-450 СЛ» и вдруг заметила шедшего по улице Бердсонга. Просто так, не задумываясь, она поехала следом за ним. Отыскав местечко на стоянке, она бросила там машину и поспешила за ним, соблюдая определенную дистанцию.

Случившееся затем походило разве что на шпионский роман. Хотя Нэнси была уверена, что Бердсонг ее не заметил, вел он себя так, словно за ним могут следить и ему надо отделаться от преследования. Сначала он зашел в многолюдный вестибюль отеля. Оглядевшись, он проследовал в мужской туалет и несколько минут спустя вышел уже в темных очках и фетровой шляпе, хотя до этого был без головного убора. Это переодевание не обмануло Нэнси. Однако выглядел он необычно. Она отметила про себя, что если бы с самого начала повстречалась с ним в таком виде, то скорее всего не узнала бы его.

Немного подождав, Нэнси последовала за ним. Потом она почти потеряла Бердсонга из виду, потому что он вскочил в автобус. Двери за ним быстро захлопнулись, и автобус поехал. Возвращаться к своей машине не было времени, но, к счастью, подвернулось такси. Остановив машину, она достала двадцатидолларовую купюру и, обратившись к молодому чернокожему водителю, сказала:

— Поезжай за этим автобусом, только не теряй его из виду, но так, чтобы было незаметно, что мы его преследуем. На каждой остановке я должна видеть, кто из него выходит.

Таксист все понял.

— Ясно, леди! Только сядьте на заднее сиденье и позвольте мне действовать.

Он оказался проворным и находчивым. Дважды обгонял автобус, после чего пропускал его вперед и, перестроившись, снова занимал правый крайний ряд. Когда они оказывались рядом с автобусом, Нэнси отворачивала голову в сторону. Но как только автобус останавливался, такси маневрировало таким образом, чтобы видеть всех выходивших. Бердсонг долго не появлялся, и Нэнси заподозрила, что упустила его. Они проехали около четырех миль, когда Бердсонг появился. Нэнси видела, как тот оглядывался по сторонам.

— Этот самый, с бородой, — указала она шоферу.

— Я его вижу. — Таксист проехал мимо, даже не взглянув на Бердсонга, и притормозил. — Не поворачивайтесь, леди. Я наблюдаю за ним в зеркало. Сейчас он переходит улицу. — Через минуту или две он сказал: — Будь я проклят, если он не собирается сесть в другой автобус.

Они поехали и за вторым автобусом, но уже в противоположном направлении, частично повторяя кусочек уже преодоленного ими пути. На этот раз Бердсонг вышел через несколько кварталов, также озираясь по сторонам. Неподалеку стояло несколько такси. Бердсонг сел в одно из них и поехал. Нэнси приняла другое решение.

— Пусть себе едет. Отвези меня обратно.

Видимо, не стоило рисковать, подумала Нэнси. Она надеялась, что Бердсонг не заметил преследования. Но если бы она настояла на продолжении погони, он, несомненно, почуял бы недоброе. О том, куда он ехал и зачем, можно было разузнать и другим способом.

— Леди, я что-то вас не понимаю, — недовольно проговорил таксист. — Сначала вы гоняетесь за этим типом. Потом, видите ли, не надо. Даже не подъехали поближе, чтобы посмотреть номер такси.

Пришлось объяснить ему, что она боялась привлечь к себе его внимание.

Выслушав ее, он кивнул:

— До меня дошло! — Через несколько минут он снова повернулся к ней: — Вам все еще важно знать, куда поехал борода?

— Да, — ответила Нэнси. Чем больше она размышляла о тщательных мерах предосторожности Бердсонга, тем сильнее росла в ней уверенность в важности происходящего. И об этом ей надо разузнать.

— Знаете, где обитает этот тип?

— Его домашний адрес? Нет, но это не так уж трудно раздобыть.

— Может, запустим вот какое дельце, — предложил таксист. — У меня есть два кореша. Сейчас они безработные. У них в машине рация, кстати, у меня тоже. Мы могли бы устроить слежку за бородой, постоянно сменяя друг друга, если кто утомится.

— Тогда вам придется пасти его все время, — уточнила Нэнси.

— Конечно. Но я уже говорил, мои кореша не работают.

— План заслуживает внимания. И сколько это может стоить? — спросила Нэнси.

— Мы прикинем, леди. Но не так много, как вам кажется.

— Когда прикинете, — сказала она, — позвоните. — И написала номер телефона своей квартиры на обратной стороне визитки.

Таксист позвонил поздно вечером в тот же день. Нэнси уже выяснила домашний адрес Бердсонга, он был указан в телефонной книге.

— Значит, двести пятьдесят долларов в неделю, — сказал таксист. — Это для меня и двух моих ребят.

Нэнси заколебалась. Стоит ли втягиваться в эту историю и входить в такие траты? И чутье снова подсказало ей, что стоит. Может быть, попросить денег в редакции? Нэнси сомневалась. Если она попросит, придется все рассказать о материале, собранном на Бердсонга и его организацию. И «Экзэминер» захочет немедленно его напечатать. А Нэнси считала это преждевременным. Она была уверена, что если потерпеть, то удастся собрать по истории с Бердсонгом еще кое-какой важный материалец. К тому же хозяева газеты не отличались особой щедростью, предпочитая без нужды не выбрасывать деньги на ветер. Поэтому Нэнси решила пока тратить собственные деньги, рассчитывая вернуть их позднее. Правда, в этом случае она нарушила бы один из своих принципов, которыми руководствовалась в жизни.

По общепринятым стандартам Нэнси Молино считалась богатой женщиной. Несколько лет назад ее отец учредил специальный фонд, обеспечив ее постоянным приличным доходом. Однако из гордости деньги из фонда и заработанные собственным профессиональным трудом она держала на разных счетах. На этот раз, видимо, придется смирить свою гордыню.

Таксист попросил у нее аванс, что было естественно. Нэнси сказала, он может заехать за деньгами. После этого он исчез на шесть дней. Потом молодой водила — его звали Викери — появился с отчетом. К удивлению Нэнси, он оказался подробным и толково составленным. Были описаны все передвижения Бердсонга, впрочем, вполне обычные и безобидные. Не было видно никаких признаков того, что он ощущал за собой слежку. Мало того, он даже не пытался запутать следы.

— Одной недели мало, — сказал Викери. — Может, попробуем еще?

«Черт возьми, почему бы и нет?» — подумала Нэнси.

Через семь дней они снова увиделись. Викери опять принес детальный отчет с теми же неутешительными результатами. Нэнси была разочарована.

— О’кей. Забудем обо всем, — сказала она ему.

Молодой человек посмотрел на нее с нескрываемым презрением.

— Хотите поставить на всем крест? — Почувствовав, что она колеблется, парень поднажал: — Рискните! Попробуйте еще недельку.

— Тебе бы пылесосами торговать, а не на тачке гонять, — проговорила Нэнси.

Она раздумывала. У нее были доказательства, что Бердсонг жулик. Но продолжала ли она сама верить в это? А помогут ли столь таинственно налаженные ею поиски тому, чтобы написать задуманное? И наконец, есть ли смысл в этих денежных тратах опять же только ради того, чтобы «рискнуть», как посоветовал ей этот шустрый парень, и продолжить слежку. И опять что-то в глубине души подсказало ей: надо рисковать.

— Что ж, так тому и быть, — сказала она. — Еще одну неделю, но не более.

На четвертый день они таки добились своего. Викери позвонил и поздно вечером зашел к ней домой.

— Я подумал, что вам интересно будет поскорее обо всем услышать. Борода попытался было устроить игру в прятки, как в тот день, когда мы гонялись за ним вместе с вами, — сказал Викери, самодовольно улыбнувшись. — Все же мы зацепили этого сукина сына.

— А во что это обошлось мне? — поинтересовалась Нэнси. — Я все же не оставляла надежду.

Молодой человек, ухмыляясь, передал ей отчет. Из него следовало, что Дейви Бердсонг выехал из своего гаража на машине и оставил ее в противоположном конце города. Прежде чем выйти из машины, он надел темные очки и шляпу. Затем взял такси и поехал в другой конец города, после чего выходил из одного автобуса, пересаживался в другой, курсировавший в ином направлении. А свои маневры завершил пешей прогулкой по скользкой дороге, приведшей к маленькому дому в восточной части города. Он вошел в этот дом. Адрес в отчете был указан.

— Там, в доме, бородач пробыл два часа, — сказал Викери.

После этого, говорилось в записке, Бердсонг поймал такси. Машина остановилась в нескольких кварталах от того места, где была припаркована его машина. Он пешком добрался до машины и на ней уехал домой.

— Может, еще понаблюдаем за бородой? — с надеждой спросил Викери и добавил: — Мои кореша еще без работы.

— Имея такого приятеля, как ты, им нечего беспокоиться. — Нэнси покачала головой: — Нет, на этот раз достаточно.

Спустя два дня Нэнси сидела в своей машине и наблюдала за домом, который так таинственно посещал Бердсонг. Она находилась там уже почти два часа. Близился полдень. Накануне она целый день работала над репортажем по заданию «Экзэминер», который так и не успела сдать в городскую редакцию. Но это не беда, она доделает завтра. Время не подпирало.

Интересовавший ее дом № 117 находился на Крокер-стрит. Это был один из дюжины похожих домов рядовой застройки еще двадцатых годов. Лет десять назад их отремонтировала какая-то предприимчивая фирма недвижимости в расчете на то, что этому району будет уготовано возрождение и процветание. Но строители просчитались. Крокер-стрит так и осталась, какой была, — невыразительной и серой. И люди жили там потому, что не могли позволить себе ничего лучшего. Отремонтированные дома вернулись в прежнее состояние — щербатые кирпичные стены, разбитые оконные стекла, облупившаяся краска.

Нэнси казалось, что дом № 117 ничем не отличается от остальных. Она припарковала свой «мерседес» у соседнего дома, откуда могла наблюдать за 117-м, не рискуя быть замеченной. Вдобавок здесь ее прикрывали еще несколько стоявших рядом автомобилей. Она прихватила с собой бинокль, но пока не использовала его, чтобы не привлекать к себе внимание прохожих.

На улице было безлюдно. Ничто не происходило и в доме № 117. Нэнси не знала, чего ей ждать. Никакого плана у нее не было. Просто она надеялась увидеть кого-нибудь из жильцов этого дома. Но утро закончилось, а никто так и не появился. Она размышляла, подождать ли еще или же вернуться сюда на другой день. Машина проехала мимо нее, как, впрочем, и множество других за два прошедших часа.

Ей невольно бросилось в глаза, что это был помятый «фольксваген»-фургон коричневого цвета с разбитым боковым стеклом, на скорую руку заделанным картоном и пленкой. Внезапно Нэнси словно встряхнулась. «Фольксваген» притормозил перед домом № 117. Из него вылез человек. Нэнси наконец решила воспользоваться биноклем. Мужчина был худощавым, коротко постриженным, с пышными усами. Нэнси подумала, что ему было под тридцать. В отличие от старого фургона он выглядел весьма элегантно в темно-голубом костюме с галстуком. Он подошел к задней дверце фургона и открыл ее. Бинокль был достаточно мощным — из окна своей квартиры она спокойно, в деталях могла разглядывать заходящие в гавань суда, — и Нэнси увидела руки мужчины. Они были чем-то сильно испачканы. Он полез в машину и вытащил тяжеленный на вид цилиндр красного цвета. Поставив его на тротуар, он извлек еще один и потащил их к дому. Нэнси догадалась, что это были огнетушители.

Незнакомец еще два раза вынимал из «фольксвагена» красные огнетушители и каждый раз по два перетаскивал их в дом. Значит, всего шесть. После последней пары он задержался в доме на пять минут, но затем снова появился, сел в машину и уехал. Нэнси рванулась было за ним, но передумала. Она сидела в своей машине и размышляла: зачем в таком маленьком доме столько огнетушителей? Внезапно она воскликнула:

— О черт!

Ей в голову не пришло записать номер «фольксвагена», а ведь спокойно могла это сделать. Теперь-то уже поздно. Оставалось только корить себя за столь непростительную для «детектива» оплошность. Так или иначе, пора уезжать, решила она. Ее рука потянулась к ключу зажигания и замерла. В доме № 117 что-то происходило. Нэнси опять схватилась за бинокль. Из дома вышла молодая хрупкая женщина в старых выгоревших джинсах и морском бушлате. Она быстро огляделась и заспешила в противоположном от припаркованного «мерседеса» направлении.

На этот раз Нэнси уже не колебалась. Она завела мотор, вырулила со своей стоянки и медленно, даже осторожно поехала за женщиной. Та не оглядывалась. Когда она повернула за угол, Нэнси выждала немного и последовала за ней. И как раз вовремя, чтобы заметить, как женщина вошла в небольшой супермаркет. Рядом было место для парковки, и Нэнси остановила машину. Закрыв ее, она тоже зашла в магазин. В супермаркете покупателей было не очень много, может быть, человек двадцать.

Нэнси взглядом отыскала женщину, за которой следила. В дальнем конце прохода она укладывала в торговую тележку какие-то банки. Нэнси тоже взяла тележку, бросила в нее не глядя какие-то товары с ближайшей полки и направилась к интересующей ее особе. Теперь она казалась гораздо моложе, чем на расстоянии, — совсем девочка. Бледное лицо, светлые непричесанные волосы, полное отсутствие косметики. На ее правой руке была надета перчатка, скорее всего чтобы скрыть какой-то дефект или травму, поэтому она пользовалась только левой рукой. Доставая с полки бутылку с растительным маслом «Мацола», она внимательно рассматривала этикетку. Нэнси Молино прошла со своей коляской мимо и затем резко обернулась, словно что-то забыла. В этот момент их глаза встретились. Улыбнувшись, Нэнси весело проговорила:

— Эй! Мы разве не знакомы? — И добавила: — Мне кажется, у нас есть общий знакомый, Дейви Бердсонг.

Реакция оказалась мгновенной и поразительной. Лицо женщины стало мертвенно-бледным, она вздрогнула и выронила бутылку с маслом, которая разлетелась вдребезги. На несколько секунд воцарилось ничем не нарушаемое молчание. По проходу магазина быстро растекалось масляное пятно. К месту происшествия поспешил менеджер, кудахтая, как соскочившая с насеста курица.

— Боже праведный! Что за беспорядок! Что здесь произошло?

— Это я виновата, — проговорила Нэнси. — Извините, я готова заплатить за разбитую бутылку.

Однако менеджера такой поворот не устраивал:

— Но вы ведь заплатите и за уборку?

— Нет, — сказала Нэнси. — Просто вам придется нагнуться и прибрать все бесплатно. Считайте это физкультурным упражнением. — Затем она взяла за руку женщину, все еще пребывавшую в каком-то шоке, и предложила: — Пошли отсюда.

Бросив свою корзину, девушка в бушлате и джинсах, нисколько не сопротивляясь, последовала за Нэнси. На стоянке Нэнси подвела девушку к «мерседесу». Но как только щелкнул замок и дверца машины открылась, незнакомка забеспокоилась.

— Я не могу! О, я не могу! Мне надо домой! — Голос ее дрожал. Она было успокоилась, когда они выходили из супермаркета, а теперь снова заволновалась и встревоженно смотрела на Нэнси. — Кто вы?

— Я твой друг. В квартале отсюда есть бар. Я увидела его, когда ехала сюда. Почему бы нам не заехать туда и не выпить? Мне кажется, ты не против.

— Я же сказала, что не могу!

— Нет, ты можешь и пойдешь со мной, — настаивала Нэнси. — Потому что, если ты упрешься, я позвоню сегодня Дейви Бердсонгу и расскажу ему…

Она еще не знала, как закончить фразу, но эффект оказался потрясающий. Девушка смиренно села в машину. Нэнси захлопнула за ней дверь, обошла машину и села за руль. Через несколько минут они подъехали к бару, оставили машину на стоянке и вошли внутрь. Она почти на ощупь добралась до свободного углового столика в стороне от других, уже занятых. Девушка не отставала от нее. Как только они расположились за столиком, Нэнси сказала:

— Я должна как-то к тебе обращаться. Значит, как?

— Иветта.

Появился официант, и Иветта заказала себе пиво, а Нэнси — коктейль. Пока не подали напитки, они сидели молча.

На этот раз первой заговорила девушка.

— Вы мне так и не сказали, кто вы.

Судя по всему, скрывать правду не имело смысла.

— Меня зовут Нэнси Молино. Я журналистка. Работаю в газете.

Уже дважды за сегодня Иветта пережила настоящий шок, но на этот раз эффект оказался еще сильнее. Ее рот широко открылся, бокал с пивом выскользнул из руки, и, если бы Нэнси не подхватила его, повторилась бы история с маслом в супермаркете.

— Да не дергайся ты, — посоветовала Нэнси. — Репортеры едят людей, только когда голодные. А я сейчас не голодна.

Девушка прошептала, с трудом подбирая слова:

— И что вы хотите от меня?

— Информацию.

Иветта облизнула губы.

— Какую же?

— Ну, например. Кто еще живет в доме, из которого ты вышла? Что там вообще происходит? Зачем туда приезжал Дейви Бердсонг? Этого пока хватит.

— Вас это не касается.

Глаза Нэнси стали привыкать к темноте, и она заметила, что ее собеседница, хоть и пыталась хорохориться, все еще тряслась от страха. И тогда Нэнси проговорила наугад:

— Что ж, тогда для начала мне придется обратиться в полицию и…

— Нет! — Иветта вскочила и снова опустилась на место, а потом вдруг обхватила лицо руками и разрыдалась.

— Мне известно, что у тебя проблемы. Если ты откроешься мне, я тебе помогу, — сказала ей Нэнси.

— Никто не сможет мне помочь, — рыдая, проговорила Иветта, мобилизовав всю свою волю. — В общем, я ухожу. — Даже в состоянии глубокого внутреннего потрясения ее не покидало чувство собственного достоинства.

— Послушай, — напирала на нее Нэнси, — если ты согласишься еще раз встретиться со мной, я за это время ничего не буду предпринимать.

— Когда? — произнесла девушка с сомнением в голосе.

— Через три дня. Здесь.

— Через три дня не получится. — В ее голосе снова послышались сомнения, замешенные на страхе. — Может быть, через неделю.

— Ладно. Через неделю, в следующую среду — в то же время и в этом же месте.

Иветта кивнула и ушла. Возвращаясь, Нэнси размышляла, насколько безошибочно вела себя в сложившейся ситуации. И вообще, черт возьми, что происходит? Что замышляют Дейви Бердсонг вместе с Иветтой? Упоминание о полиции в ходе разговора с Иветтой оказалось мгновенной, неосознанной импровизацией. Однако почти истерическая реакция девушки говорила о том, что затевается что-то незаконное. Что же именно? Все предположения казались слишком зыбкими, в них было больше вопросов, чем ответов. Ее размышления напоминали мозаику, составитель которой не имел ни малейшего представления о том, что получится в итоге.