Три недели назад, когда Руфь напугала Нима, заявив, что собирается на время уехать, Ним считал вполне вероятным, что она передумает. Но этого не произошло. И вот теперь, в пятницу вечером, когда слушания по проекту «Тунипа» были отложены на выходные, Ним оказался дома один. Еще до отъезда Руфь отвезла Леа и Бенджи к своим родителям, которые жили на другом конце города. Договорились, что дети будут находиться у Нойбергеров до самого возвращения Руфи, как бы долго это ни продлилось. Руфь говорила об этом весьма туманно, даже не намекнув, куда и с кем отправляется.

— Я уезжаю. На неделю, а может быть, и две, — сказала она Ниму несколько дней назад.

Зато о какой-либо неопределенности по отношению к мужу говорить не приходилось. Оно было однозначно холодным. Казалось, что в душе она приняла какое-то окончательное решение, и теперь ей оставалось реализовывать задуманное. А вот что это было за решение и как оно скажется на нем самом, Ним понятия не имел. Сначала он внушал себе, что вся эта история не может его не беспокоить, но вскоре с грустью обнаружил, что ему безразлично. По крайней мере он не сильно переживал. Поэтому Ним не очень-то возражал, когда Руфь объявила, что сделала все, что наметила, и в конце недели уезжает. Ним отдавал себе отчет в том, что ему несвойственно было пускать вещи на самотек. Он по натуре был склонен быстро принимать решения, планируя свои действия заранее. Это качество принесло ему признание и успешное продвижение по службе. Но теперь, когда речь шла о его семейных делах, он испытывал какое-то странное нежелание что-либо предпринимать, а может быть, и трезво взглянуть на реальное положение вещей. Он уступал инициативу Руфи. Если она решит бросить его, чтобы затем подать на развод, что выглядело бы вполне логично и естественно, он не стал бы сопротивляться и даже отговаривать ее от этого шага. Однако он не намерен проявлять инициативу. По крайней мере пока. Когда Ним — это было не далее как вчера — спросил Руфь, готова ли она обсудить положение, создавшееся в их семье, она сказала:

— Мы с тобой только воображаем, что женаты. Мы даже не говорили об этом. Но думаю, что надо бы… Вероятно, когда вернусь.

— А чего откладывать? — спросил Ним.

— Нет, я дам знать, когда буду готова, — ответила она деловым тоном. И все.

Мысль о Леа и Бенджи частенько посещала Нима, когда он размышлял о вероятности развода. Разумеется, это стало бы для детей ужасным потрясением, и ему было грустно думать об их страданиях. Однако дети чаще всего нормально переносят разводы родителей, и Ним знал многих детей, которые относились к таким житейским передрягам как к неизбежной перемене в жизни. Видимо, в случае развода он мог бы общаться с Леа и Бенджи даже чаще, чем сейчас. Подобное случалось с целым рядом отцов, ушедших из семьи. Однако при всем этом надо дождаться возвращения Руфи, думал он, бесцельно бродя в пятницу вечером по пустому дому. Полчаса назад Ним позвонил Леа и Бенджи. Не без труда он уговорил своего тестя Арона Нойбергера, который допускал использование телефона по субботам разве что в экстренных случаях, подозвать детей к телефону. Ним продолжал названивать, пока тесть не уступил и не поднял трубку.

— Я хочу поговорить со своими детьми, — резко бросил Ним, — и плевать я хотел, если сегодня вторник Микки-Мауса.

Когда Леа через несколько минут подошла к телефону, она мягко упрекнула его:

— Папа, ты расстроил дедушку.

Ним порывался ответить: «Ну и хорошо», — однако у него хватило мудрости, чтобы воздержаться. Они поговорили о школе, о предстоящем соревновании по плаванию и о занятиях балетом. О Руфи ни слова. Ним чувствовал: Леа догадывается, что у них не все в порядке, но ей было как-то неловко задавать вопросы по такому поводу. После разговора с Бенджи он почувствовал раздражение, которое родители так часто вызывали у Нима.

— Пап, — сказал Бенджи, — а я пройду обряд бар мицва? Дедушка сказал, что я обязательно должен это сделать. А бабушка говорит, если я этого не сделаю, то никогда не стану настоящим евреем.

Черт бы побрал этих Нойбергеров! Вечно суют нос не в свое дело! Неужели нельзя быть просто любящими бабушкой и дедушкой, чтобы позаботиться о Леа и Бенджи пару недель, не вбивая им в голову мысли о религии? Это ведь даже неприлично так вот поспешно набрасываться на детей, покушаясь на родительские права Нима и Руфи. Ним сам хотел поговорить с Бенджи об этом, обговорить все спокойно, интеллигентно, по-мужски, не вываливать это на него с бухты-барахты. «Ну ладно, — поинтересовался внутренний голос, — почему же ты тогда этого не сделал? У тебя ведь было столько времени. Если бы ты это сделал, тебе бы не пришлось сейчас размышлять, как ответить на вопрос Бенджи».

— Никому не надо совершать обряд бар мицва, — сказал Ним как отрезал. — Я этого не делал. И то, что сказала твоя бабушка, — ерунда.

— Дедушка говорит, что мне многому придется научиться. — В голосе Бенджи все еще звучали нотки сомнения. — Он сказал, что с этой учебой мне надо было начинать значительно раньше.

Не звучал ли в настойчивом, еще не окрепшем голоске Бенджи упрек? По правде говоря, подумалось Ниму, очень даже возможно, вполне вероятно, что в свои десять лет Бенджи понимал куда больше, чем кажется взрослым. Поэтому не отражал ли вопрос Бенджи то же инстинктивное стремление к отождествлению себя с предками, которое ощущал и Ним, но которое он подавлял в себе, хотя и не полностью? Он не был уверен. Однако это не уменьшило его негодования по поводу того, каким образом проблема выплеснулась на поверхность. Хотя он заставил себя отказаться от еще одной резкости — просто от этого всем было бы не лучше, а хуже.

— Послушай, сын, только что сказанное тобой просто-напросто не совсем так, у нас еще достаточно времени, чтобы разобраться с бар мицвой. Надо учитывать, что твои бабушка с дедушкой придерживаются взглядов, которые мы с мамой не разделяем. — Ним не был уверен, насколько этот вывод имел отношение к Руфи, но ее здесь не было, чтобы возразить. Поэтому Ним продолжал: — Как только вернется твоя мать, а вы приедете домой, мы подробно обо всем поговорим. О’кей?

Бенджи выдавил из себя «о’кей» с какой-то неохотой, и Ним понял, что должен сдержать обещание, чтобы не утратить доверие сына. Ему даже пришла в голову идея пригласить на некоторое время в гости из Нью-Йорка своего отца, чтобы обеспечить противовес нынешнему воздействию на Бенджи. Дряхлый восьмидесятилетний старик Исаак Голдман по-прежнему едко, цинично и язвительно высказывался об иудейской религии и не упускал случая, чтобы сцепиться в споре с ортодоксальными евреями. И все же нет, решил Ним. Это было бы так же нечестно, как нынешнее поведение Нойбергеров.

После разговора по телефону, пока Ним смешивал себе виски с содовой, его взгляд упал на портрет Руфи, написанный маслом несколько лет назад. Художник удивительно точно подметил утонченную красоту и безмятежность Руфи. Ним приблизился к картине и стал ее внимательно разглядывать. Лицо, особенно мягкие серые глаза, получилось у автора лучше всего. Точно так же волосы — черные, блестящие, как всегда идеально причесанные. На сеансах Руфь позировала в открытом вечернем платье. Ее изящные плечи были воспроизведены столь правдоподобно, что смотрящему на картину она представлялась абсолютно живой. На одном плече даже была маленькая темная родинка, которую вскоре после окончания портрета ей удалили хирургическим путем.

Ним снова вернулся в мыслях к безмятежному выражению лица Руфи, что художнику удалось лучше всего. «Мне бы сейчас немного ее безмятежности», — подумал Ним. Эх, как ему хотелось поговорить с Руфью о Бенджи и бар мицве. Черт возьми! И куда только она могла уехать на целых две недели, и кто этот мужчина? Ним был уверен, что Нойбергеры в общем в курсе дела. Уж по крайней мере они, наверное, знают, как с ней связаться. Ним слишком хорошо знал свою жену и не мог допустить, что она исчезнет и станет абсолютно недосягаемой для детей. Он не сомневался — ее родители наверняка будут держать язык за зубами насчет исчезновения своей дочери. От этой мысли он еще больше разозлился на тестя и тещу.

Выпив еще порцию виски с содовой, он побродил по дому и, вернувшись к телефону, набрал домашний номер Гарри Лондона. Они не общались уже целую неделю, что само по себе было необычно. Когда Лондон поднял трубку, Ним спросил:

— Хочешь приехать ко мне домой и выпить рюмку-другую?

— Извини, Ним, хотелось бы, да вот не могу. Договорился кое с кем пообедать. Скоро ухожу. Ты слышал о последнем взрыве?

— Нет. Когда это случилось?

— Час назад.

— Кто-нибудь пострадал?

— На этот раз никто, но это единственная хорошая новость. Две мощные бомбы заложили на пригородной подстанции «ГСП энд Л», — сказал Гарри Лондон. — В результате взрыва более шести тысяч домов в этом районе остались без электроэнергии. К месту аварии срочно доставлены передвижные трансформаторы, смонтированные на грузовиках, однако маловероятно, что электроснабжение удастся полностью восстановить до завтрашнего дня. Эти безумцы проявляют все большую выдумку, — заметил Лондон. — Они усвоили, где мы наиболее уязвимы, куда поставить свои шутихи, чтобы причинить максимальный ущерб.

— Уже известно, это та же группа?

— Да. «Друзья свободы». Они позвонили в программу «Новости пятого канала» прямо перед взрывом и сообщили, где все произойдет. Однако что-либо предпринять было уже поздно. Получается одиннадцать взрывов за два месяца. Я подсчитал.

Ним знал, что Лондон, не будучи непосредственным участником расследования, располагал своими источниками информации. Поэтому Ним спросил:

— Полиция или ФБР что-нибудь выяснили?

— Пока пусто. Я же сказал, устроившие эти взрывы проявляют все большую выдумку, это факт. Нисколько не сомневаюсь, что, прежде чем нанести удар, они тщательно изучают цели, прикидывают пути быстрого и незаметного подхода и отхода, чтобы причинить максимальный ущерб. Эта банда «Друзей свободы», так же как и мы, знает, что нам потребовалась бы целая армия, чтобы обеспечить всеобщую охрану объектов.

— И нет никаких зацепок?

— Опять пусто. Помнишь, что я говорил раньше? Если полиции удастся раскрыть это дело, то только по счастливой случайности или если кто-то из злоумышленников совершит промашку. Ним, это только по телевизору или в детективных романах все преступления раскрываются, в реальной же полицейской практике нередко усилия оказываются тщетными.

— Знаю, знаю, — проговорил Ним, слегка раздосадованный тем, что в голосе Лондона снова зазвучали назидательные нотки.

— Хотя есть тут одна забавная деталь, — задумчиво проговорил руководитель отдела по охране собственности.

— Какая же?

— На некоторое время количество взрывов стало меньше, они почти прекратились. Но вдруг резко возобновились. Похоже на то, что у их организаторов появился новый источник взрывчатки или денег или и то и другое.

Ним задумался и переменил тему разговора:

— А что нового с кражей электроэнергии?

— Не так уж много, черт возьми. Мы, разумеется, стараемся, но попадается в основном мелкая рыбешка. Передаем в суд пару дюжин новых дел о порче счетчиков и краже электроэнергии. Но это все равно что затыкать сотню пробоин, зная, что их на десять тысяч больше. Вот только откуда взять для всего этого людей и время?

— Как насчет большого административного здания? Вы ведь там ведете наблюдение.

— Торговля земельными участками «Зако». Да, не сводим с них глаз. Но пока ничего конкретного. Прямо как заколдованные. — Гарри Лондона было не узнать. В его голосе сквозила депрессия.

«Может, мне передалось его дурное настроение», — подумал Ним, когда распрощался и повесил трубку. Ему по-прежнему было тревожно в пустом доме. Итак, кому бы еще позвонить?

Ним подумал об Ардит, но затем сразу отбросил эту идею. Он еще не был готов — и, возможно, никогда не будет — выслушивать религиозные проповеди Ардит Тэлбот. Однако мысль об Ардит напомнила ему об Уолли-младшем, которого Ним недавно дважды навестил в больнице. Жизнь Уолли была вне опасности, поэтому его перевели в обычную палату. Однако его ждали еще месяцы, а может, и годы мучительных и болезненных пластических операций. Поэтому неудивительно, что у Уолли было скверное настроение. О его сексуальной неполноценности речь не заходила.

Вспомнив об Уолли, Ним с чувством некоторой вины отметил, что ему в этом отношении ничто не угрожает. Впрочем, не позвонить ли ему одной из своих подружек? Кое с кем он не виделся уже несколько месяцев, но они, возможно, были бы не прочь выпить и пообедать с ним где-нибудь поздним вечером, ну и все остальное. В общем, если он предпримет какое-то усилие, ему не придется коротать ночь одному. И все же ему не хотелось утруждать себя. А может, Карен Слоун? Нет. При всей симпатии к ней сейчас было не до нее. Тогда работа? На его письменном столе в штаб-квартире компании «ГСП энд Л» накопилась целая стопка бумаг. Если он отправится туда сейчас, то не в первый раз ему придется вкалывать всю ночь напролет, чтобы, воспользовавшись ночной тишиной, переделать все, на что не хватает времени днем.

Эта идея показалась ему очень даже привлекательной. Слушания по проекту «Тунипа» уже поглотили массу драгоценного времени, и этим заседаниям конца края не видно. Поэтому текущую рабочую нагрузку надо как-то привязать к его нынешнему графику. И все же нет, это тоже не годится. О какой тишине в таком настроении может идти речь! А какой еще работой можно было бы отвлечь сознание?

Интересно, чем бы он мог увлечься, чтобы подготовиться к своему дебюту в понедельник в качестве свидетеля? Его уже детально проинструктировали. И все же оставалось кое-что еще, позволявшее не капитулировать перед неожиданностями.

Внезапно ему в голову пришла идея, возникшая из ниоткуда, выскочившая, как сухарь из тостера. УГОЛЬ! Тунипа — это уголь. Без угля, который будет доставляться в Калифорнию из штата Юта, никакой электростанции в Тунипе не будет. И все же, хотя Ним обладал обширными техническими знаниями об угле, его практический опыт оставался ограниченным по очень простой причине. До недавних пор в Калифорнии не существовало электростанций, работающих на угле. Тунипе суждено было стать первой тепловой электростанцией в истории штата.

Разумеется, в ближайшие выходные надо отправиться, как в паломничество, на угольную электростанцию. А оттуда он вернется прямо на слушание по «Тунипе», сохранив в памяти яркое воспоминание о внешнем виде, звуке, вкусе и запахе угля.

Инстинктивно Ним ощущал, что в этом случае он окажется более убежденным и серьезным свидетелем. Одновременно разрешится и накатившее на него в выходные состояние неприкаянности. Только вот где находится эта работающая на угле электростанция? Как только Ним одним махом отмел одолевавшие его терзания, он снова смешал виски с содовой, сел у телефона, поставил рядом бокал и позвонил в справочную Денвера, штат Колорадо.