8

Ноэми стояла рядом с домом и ждала врача. Вирджиль сказал ей, что она вольна проконсультироваться с другим специалистом, но на всякий случай девушка проинформировала Флоренс, что приедет врач и у нее есть на это разрешение Вирджиля. Как-то не верилось, что Дойлы с радостью встретят доктора Камарильо. А вдруг ему дадут от ворот поворот?

Она чувствовала себя персонажем из сказок Каталины. Девой, глядящей из башни: когда же появится рыцарь, чтобы спасти ее и победить дракона? А если серьезно, она надеялась, что доктор обязательно поставит диагноз и найдет решение.

Дом-на-Горе был безнадежным местом, однако Ноэми считала, что нужно смотреть на все позитивно, не опускать руки. Только так и можно противостоять.

Доктор был пунктуальным. Подъехав, он припарковал машину рядом с деревом. Вышел, снял шляпу и посмотрел на дом. В этот день тумана почти не было, словно бы земля и небо специально очистились перед его посещением, но дом от этого казался еще более запущенным. Наверное, дом Хулио Камарильо совсем другой – маленький уютный домик на главной улице с крошечным балконом, деревянными ставнями и кухней со старыми азулежу.

– Значит, это и есть знаменитый Дом-на-Горе, – произнес молодой человек. – Наверное, пришло время увидеть его.

– Вы его еще не видели? – спросила девушка.

– Не было причин приезжать. Отправляясь на охоту, я проходил мимо места, где раньше был шахтерский лагерь. Здесь вокруг полно оленей. И горных львов. Нужно быть осторожнее в горах.

– Вот как? Я и не знала. – Ноэми вспомнила, как Флоренс упрекала ее. Боялась, что на нее нападут горные львы? Да нет, скорее пеклась о своей драгоценной машине.

Доктор взял сумку, и они пошли в дом. Ноэми, честно говоря, подумывала, что Флоренс сбежит по ступеням и устроит скандал. Или будет сопровождать их грозным взором повсюду. Но лестница была пуста, а когда они добрались до спальни Каталины, кузина была одна.

Как ни странно, Каталина была в хорошем расположении духа. Она сидела на солнце, одетая в простое, но красивое платье.

– Добрый день. Меня зовут Каталина.

– А я – доктор Камарильо. Рад с вами познакомиться.

Каталина протянула ему руку:

– Он так молодо выглядит, Ноэми! Вряд ли он намного старше тебя!

– Ты сама вряд ли намного старше меня, – заметила Ноэми.

– О чем ты? Ты маленькая девочка.

Она была так похожа на счастливую Каталину из прошлого, что Ноэми начала чувствовать себя глупо из-за того, что привела в дом врача. Но минуты уходили, и оживление Каталины начало блекнуть, превращаясь в нервозность. Теперь было ясно, что, даже если все не так уж плохо, все равно что-то не так.

– Скажите, как вы спите? По ночам вас пробирает озноб? – спросил доктор.

– Нет. Я уже чувствую себя намного лучше. Вам не нужно было приезжать, это шум из-за ничего. Вот правда! – В ответе Каталины чувствовалась фальшивая веселость. Она не переставая крутила на пальце обручальное кольцо.

Хулио кивнул. Он говорил ровным тоном и делал заметки в блокноте.

– Вам давали стрептомицин и парааминосалициловую кислоту?

– Не знаю, вероятно, да, – ответила Каталина, но так быстро, что Ноэми показалось, та и не слышала вопрос.

– Марта Дюваль тоже дала вам лекарство? Какие-то травы?

Взгляд Каталины метнулся через всю комнату.

– Что? Почему вы спрашиваете?

– Пытаюсь понять, что именно вы принимаете. Полагаю, вы приходили к ней за каким-то лекарством?

– О нет, нет… – пробормотала она. И вроде бы хотела сказать еще что-то, но мямлила, как ребенок, а потом внезапно схватилась за шею, будто пыталась задушить себя… Не задушить, скорее она пыталась защититься, прикрывшись руками.

Это движение испугало и доктора и Ноэми, доктор чуть не выронил карандаш. Каталина была похожа на горную лань, готовую спастись бегством.

– Что такое? – спросил Камарильо через минуту.

– Все дело в шуме, – ответила Каталина, медленно провела руками по шее и прижала ладонь ко рту.

Доктор взглянул на Ноэми, сидящую рядом с ним.

– Какой шум? – спросила Ноэми.

– Я не хочу, чтобы вы здесь находились. Я очень устала. – Каталина положила руки на колени и сцепила пальцы. Глаза она закрыла, словно бы не желая видеть посетителей. – Правда, не понимаю, почему вы беспокоите меня, когда мне нужно спать!

– Если вы… – начал врач.

– Я больше не могу говорить, я ужасно устала… – Руки Каталины дрожали, и ей стоило труда удержать их вместе. – Болезнь изматывает, а еще хуже, когда люди говорят, что ничего не нужно делать. Разве не странно? Правда… я… я устала. Устала!

Каталина сделала паузу, словно бы восстанавливая дыхание. Внезапно она широко распахнула глаза, как будто испугалась чего-то.

– В стенах есть люди, – сказала она. – Иногда я их вижу – людей в стенах – и слышу их голоса. Они мертвы. – Каталина протянула руки к Ноэми, и та взяла их, пытаясь успокоить кузину, но молодая женщина покачала головой и всхлипнула: – Это живет на кладбище… на кладбище, Ноэми. Ты должна искать на кладбище.

Так же внезапно Каталина вскочила и подошла к окну, схватилась правой рукой за гардину и выглянула на улицу. Ее лицо смягчилось, внезапный припадок отступил. Ноэми не знала, что сказать, доктор казался таким же озадаченным.

– Мне жаль, – ровным голосом произнесла Каталина. – Иногда я… – Она не договорила. – Мне жаль.

Прижав ладони ко рту, она начала кашлять.

В комнату зашли Флоренс и Мэри, старшая служанка, в руках которой был поднос с чайником и чашкой. Обе женщины неодобрительно посмотрели на Ноэми и доктора Камарильо.

– Вы еще долго? – спросила Флоренс. – Она должна отдыхать.

– Я как раз собирался уходить, – ответил доктор, забирая шляпу и блокнот. Его просто-напросто выгоняли. – Было приятно встретиться с вами, Каталина.

Закрыв за собой дверь, Ноэми и Камарильо несколько минут молчали, потрясенные.

– Ну, и что вы думаете? – наконец спросила Ноэми, когда они спускались по ступеням.

– Если мы говорим о туберкулезе, нужно сделать рентген легких, чтобы лучше понять ее состояние, но я все же не эксперт по туберкулезу… С другой стороны, я предупреждал, что и не психиатр. Не хочу гадать…

– Выкладывайте, – сказала Ноэми в отчаянии. – Вы должны мне сказать хоть что-то.

Камарильо вздохнул:

– Думаю, вы правы, ей нужна помощь психиатра. Такое поведение необычно для пациента с туберкулезом, я такого еще не видел. Возможно, вы найдете специалиста в Пачуке? Если не можете доехать до Мехико.

Ноэми сомневалась, что она вообще сможет куда-то поехать, а тем более с Каталиной. Возможно, если она поговорит с Говардом и объяснит причину своих волнений… Он ведь все-таки был главным в этом доме. Но девушке не нравился старик, он действовал ей на нервы, а Вирджиль решит, что она переходит границы. Флоренс точно ей не помощница, но что насчет Фрэнсиса?

– Боюсь, я все только усложнил для вас, да? – спросил Хулио.

– Нет, – солгала Ноэми. – Нет, я очень благодарна.

Она пала духом и чувствовала себя глупо, потому что ожидала большего. Доктор не был рыцарем в сияющих доспехах, не был и волшебником, который сможет оживить кузину магическим зельем. Ей не стоило надеяться.

Молодой человек улыбнулся, наверное, желая как-то приободрить ее.

– Ну, вы знаете, где искать меня, если что-то понадобится, – заключил он. – Приходите, если нужно.

Ноэми кивнула и долго смотрела вслед машине. С неприятным чувством она вспомнила, что некоторые сказки Каталины заканчиваются кровью. В «Золушке» сестры отрезали себе ноги. А в «Спящей красавице» мачеху запихнули в бочку, полную змей. Ей внезапно вспомнилась та самая иллюстрация на странице одной из книг: зеленые и желтые змеи, торчащие из бочки, в которую засунули мачеху.

Она прислонилась к дереву, скрестила руки на груди и постояла так какое-то время. Вернувшись в дом, она увидела Вирджиля на лестнице.

– К вам приходил мужчина, – сказал он.

– Это тот врач из государственной клиники. Вы говорили, что он может приехать.

– Я вас не обвиняю, – ответил Вирджиль, спустившись и встав перед ней.

Казалось, он хотел знать, что сказал врач. Но Ноэми не хотелось ничего говорить. Потом.

– Как думаете, у вас найдется время показать мне сейчас оранжерею? – дипломатично спросила она.

– С радостью.

Оранжерея была очень маленькая – почти как постскриптум в конце неудачного письма. Здесь процветала запущенность, стекла были грязными и во многих местах разбитыми. Должно быть, в дождливый сезон вода с легкостью проникала внутрь. Вазоны покрывала плесень. Но некоторые растения все еще были в полном цвету.

Подняв взгляд, Ноэми столкнулась с поразительным видением в цветном стекле: извивающаяся змея. Украшение было выполнено идеально, казалось, змея чуть ли не прыгала с потолка с открытой пастью, в которой виднелись клыки.

– О… – Ноэми прижала кончики пальцев к губам.

– Что-то случилось? – спросил Вирджиль, вставая рядом с ней.

– Ничего, правда. Я видела эту змею по всему дому, – ответила девушка.

– Уроборос.

– Это геральдический символ?

– Не буду говорить вам о том, что Уроборос – один из древнейших символов человечества. Змея, кусающая себя за хвост. У нас нет фамильного герба, но у отца есть печать с этим символом.

– Уроборос… – повторила Ноэми. – Но что это означает?

– Толкований много. Мне ближе такое: бесконечность над нами и под нами.

– Но почему ваша семья выбрала этот символ? Этот Уроборос… он ведь повсюду.

Вирджиль пожал плечами.

Ноэми запрокинула голову, пытаясь лучше рассмотреть голову змеи.

– Раньше я не видела таких стекол в оранжереях, – призналась она. – Обычно используют прозрачное стекло.

– Дизайн придумала моя мама.

– Оксид хрома. Уверена, это он дает такой зеленый цвет. Но здесь, должно быть, использовали и оксид урана, потому что… видите? Вон там почти светится, – сказала девушка, показывая на голову змеи и ее жестокие глаза. – Витраж сделали здесь или выписали из Англии?

– Понятия не имею.

– А Флоренс? Она может знать?

– Вы любопытная.

Ноэми не поняла, был ли это комплимент.

– Оранжерея, хм… – продолжил Вирджиль. – Знаю, она старая. Знаю, что маме она нравилась больше любой другой части дома.

На длинном столе в центре громоздились пожелтевшие растения в горшках. Но дальше, у торца, в деревянной кадке росли розы девственно-розового цвета.

Вирджиль осторожно коснулся лепестков:

– Мама заботилась о том, чтобы срезать слабые и бесполезные побеги, она ухаживала за каждым цветком. Но когда она умерла, никому не было дела до растений, все пришло в запустение.

– Мне жаль.

Его взгляд был прикован к розам. Он убрал подвядший лепесток.

– Не важно. Я не помню ее. Я был ребенком, когда она погибла.

Алиса Дойл, делившая инициалы с сестрой: АД. Алиса Дойл, бледная и светловолосая, когда-то живой человек, а теперь остался только портрет на стене. Должно быть, она сделала на бумаге набросок змеи, свернувшейся в кольцо над их головами. Сумела отобразить движение чешуйчатого тела, раскрыла эту жуткую пасть.

– В истории Дойлов много жестокости. Но мы стойкие, – сказал Вирджиль. – Все это было давно. И уже не важно.

«Ваша сестра застрелила ее, – подумала Ноэми. – Такое трудно было представить. Чудовищный поступок… Потом кто-то отскребал кровь, кто-то сжигал грязные простыни, покрытые уродливыми бурыми пятнами. А затем жизнь продолжилась. Но как она могла продолжиться? Такое уродство… его же нельзя стереть из памяти».

Вирджиль казался спокойным.

– Когда мой отец вчера говорил с вами о красоте, он ведь наверняка упоминал о превосходстве одной расы над другой, – сказал он, внимательно глядя на нее. – И наверное, упоминал свои теории.

– Не уверена, о каких теориях вы говорите…

– Что наша природа предопределена.

– Звучит ужасно, разве нет? – заметила девушка.

– Ужасно или нет, но вы, как добрая католичка, должны верить в первородный грех. С этого все и началось.

– Может, я плохая католичка. Откуда вам знать?

– Каталина не забывает молиться, перебирает четки и читает молитвы, – сказал Вирджиль. – Она каждую неделю ходила в церковь, прежде чем заболела. А вы?

Вообще-то дядя Ноэми был священником, и от нее действительно ожидали, что она будет посещать мессы в скромном черном платье и в кружевной мантилье. У нее тоже были четки, потому что они были у всех, был и золотой крестик на цепочке, но крестик она носила от случая к случаю и особо не задумывалась о первородном грехе с тех пор, как учила катехизис, готовясь к первому причастию. Теперь она вспомнила о кресте, и ей захотелось прижать руку к шее, чтобы убедиться в его отсутствии.

– А вы сами верите, что наша природа предопределена? – вместо ответа спросила она.

– Я видел мир и заметил, что пороки, как бы их ни скрывали, отражаются на лицах людей. Где бы вы ни оказались, в Лондоне, Мехико, да где угодно, вы узнаете отпечаток порока. Нельзя убрать то, что пятнает людей, обычными средствами гигиены. Есть годные и есть никчемные люди.

– По-моему, это бессмыслица, – сказала Ноэми. – От разговоров об евгенике меня тошнит. Годные и никчемные! Мы же говорим не о собаках и кошках.

– А почему людей нельзя сравнить с кошками и собаками? Мы все существа, стремящиеся к выживанию, движимые самым важным инстинктом: продолжение рода. Вам не нравится изучать природу человека? Разве не этим занимается антрополог?

– Я не хочу обсуждать эту тему.

– А что вы хотите обсудить? – спросил он с веселым изумлением. – Знаю, вам не терпится сказать, так говорите.

Ну что же, Вирджиль сам подтолкнул ее высказаться.

– Каталина.

– И что с ней?

Ноэми повернулась спиной к длинному столу, положила руки на поцарапанную поверхность и посмотрела на Вирджиля:

– Доктор, приходивший сегодня, считает, что ей нужен психиатр.

– Да, в конце концов он может ей понадобиться, – неожиданно согласился Вирджиль.

– В конце концов?

– Туберкулез – не шутка. Я не могу тащить ее куда-то, чтобы показать. Мою жену вряд ли примут в психиатрическом учреждении, учитывая ее болезнь. Так что да, возможно, со временем нам придется подумать о том, чтобы обратиться к психологу или психиатру. Но сейчас, мне кажется, доктор Камминз справляется.

– Справляется?! – фыркнула Ноэми. – Каталина слышит голоса. Она утверждает, что в стенах есть люди.

– Да, я знаю.

– Кажется, вы не взволнованы.

– Вы много берете на себя, девочка.

Вирджиль скрестил руки на груди и отошел от нее. С губ Ноэми сорвалось проклятие на испанском, она быстро двинулась за ним, задевая мертвые папоротники.

Внезапно он остановился и сказал:

– Раньше ей было хуже. Вы не видели ее три или четыре недели назад. Хрупкая, как фарфоровая кукла. Теперь Каталине лучше.

– Вы не можете быть в этом уверены.

– Артур уверен. Спросите его, – спокойно ответил Вирджиль.

– Этот ваш врач не даст мне задать и пары вопросов.

– А этот ваш врач, мисс Табоада, настолько молод, что даже бороды не отрастил, судя по рассказам моей жены.

– Вы говорили с ней?

– Я пришел навестить ее. Вот как я узнал, что у нас, то есть у вас, гость.

Он был прав насчет молодости доктора Камарильи, но Ноэми покачала головой.

– При чем тут его возраст? – спросила она.

– Я не стану слушать мальчика, пару месяцев назад окончившего медицинскую школу.

– Тогда зачем вы разрешили мне позвать его?

Вирджиль оглядел ее с головы до ног:

– Вы настаивали. Как настаиваете и на этом скучном разговоре.

Он собирался уйти, но Ноэми схватила его за руку, заставив развернуться. Глаза Вирджиля были голубыми, но на них упал случайный лучик света, и на крошечную долю секунды показалось, что в них плещется золото. Потом он моргнул, и этот эффект исчез.

– Тогда я настаиваю, нет, требую, чтобы вы отвезли ее в Мехико! – сказала Ноэми. Ее попытка быть дипломатичной провалилась, поэтому можно было говорить прямо. – Этот дурацкий скрипучий старый домишко не подходит ей. Я должна…

– Вы не заставите меня изменить решение, – сказал Вирджиль, прервав ее. – В конце концов, она моя жена.

– Каталина – моя сестра.

Она все еще держала его за руку, точнее, за рукав пиджака. Он аккуратно убрал ее руку, на секунду задержав в своей, словно изучая длину пальцев или форму ногтей.

– Да, знаю. Но также знаю, что, если вам здесь не нравится, если вам не терпится вернуться домой и не вспоминать больше об этом «скрипучем домишке», вы всегда вольны это сделать.

– Вы прогоняете меня?

– Нет. Но вы здесь не можете командовать. Все будет хорошо, если вы не будете забывать об этом.

– Вы грубы!

– Сомневаюсь.

На протяжении всего разговора его голос оставался ровным, что сильно раздражало. И еще эта ухмылка на его лице. Он был вежлив, но полон презрения.

– Мне нужно уехать прямо сейчас.

– Возможно. Но не думаю, что вы так поступите. Вы склонны остаться. Это в вашей природе – верность долгу, верность семье. Я это уважаю.

– Вы не учли еще одно: в моей природе не отступать.

– Не обижайтесь, Ноэми. Советую вам, не вмешивайтесь. Вы и сами поймете, что это лучший вариант.

– Я думала, у нас перемирие, – заметила девушка.

– Перемирие? Перемирие бывает на войне. Вы считаете, что мы в состоянии войны?

– Нет, вовсе нет.

– Тогда все хорошо, – заключил Вирджиль и вышел из оранжереи.

Он умел держать удар, и это выводило девушку из себя. Теперь она поняла, почему отца так раздражали письма Вирджиля. Скорее всего, он писал отвлекающие предложения, сводящиеся ни к чему. О том, какая погода нынче за окном.

Ноэми столкнула горшок со стола. Тот разбился с громким треском, земля просыпалась на пол. Черт, черт и снова черт! Можно перебить тут все горшки, это ничем не поможет. Она ногой затолкнула осколки под стол.

Конечно, в чем-то Вирджиль прав. Каталина – его жена, и он в девяноста девяти процентах из ста принимает за нее решения: в Мексике женщины далеки от феминизма. Что она, Ноэми, может сделать в такой ситуации? Наверное, будет лучше, если вмешается ее отец. Если приедет сюда. Мужчина будет вызывать у них больше уважения. Но нет, как она и сказала, она не отступит.

Ну хорошо. Тогда ей придется задержаться здесь на какое-то время. Если Вирджиль не хочет помогать, возможно, будет полезен этот отвратительный патриарх семьи. Да и Фрэнсиса, скорее всего, удастся перетащить на свою сторону. Уехать сейчас – значит предать Каталину.

Ноэми опустила глаза и заметила на полу мозаику. Отойдя назад, она поняла, что мозаика окружает стол. Снова символ змеи. Уроборос медленно пожирает самого себя. Бесконечность над нами и под нами, как сказал Вирджиль.