25

Ноэми неслась по темному коридору, придерживаясь одной рукой о стену. От тусклых электрических лампочек было мало толку, они то гасли, то снова зажигались, но ноги несли сами. «Быстрее, быстрее», – повторяла Ноэми самой себе.

Она боялась, что комната кузины окажется запертой, но ручка сразу поддалась. Каталина сидела на кровати в белой ночной рубашке. Она была не одна, компанию ей составляла Мэри; служанка сидела, уставившись в пол.

– Каталина, мы уходим, – сказала Ноэми, протягивая руку к кузине, в другой она сжимала бритву.

Каталина не двигалась, кажется, она не замечала Ноэми, ее взгляд был пуст.

– Каталина, – повторила Ноэми громче.

Но молодая женщина даже не шевельнулась.

Ноэми прикусила задрожавшую губу.

– Каталина, ради бога, очнись…

Служанка подняла голову, в ее глазах полыхали золотые искры. Неожиданно легко для ее возраста она метнулась к Ноэми и толкнула на туалетный столик, пальцы сжались на горле девушки. Со столика с грохотом упало несколько предметов: фотография Каталины в серебряной рамке, флакон с духами, расческа… Ноэми выронила бритву.

Руки на ее горле сжимались все сильнее, она попыталась нащупать хоть что-нибудь, что можно использовать как оружие, пальцы потянули за салфетку, салфетка заскользила, и на пол упал фарфоровый кувшин.

– Наше… – прохрипела служанка. Голос не был похож не женский. Это был голос дома, голос демонов, прижившихся в этом месте.

Ноэми попыталась отодрать пальцы от своей шеи, но хватка была мертвой. Тянуть Мэри за волосы тоже было бесполезно.

– Наше… – Мэри оскалила зубы, как дикое животное, изо рта потекла слюна.

Ноэми уже теряла сознание, как вдруг кто-то оттащил от нее фурию. Судорожно глотая воздух, девушка выпрямилась и увидела Фрэнсиса.

Теперь женщина бросилась на него и стала царапать длинными когтями. Из ее распахнутого рта вырывался отвратительный визг. Толкнув Фрэнсиса на пол, она склонилась над ним, как хищная птица.

Ноэми подняла бритву и крикнула:

– Прекрати!

Женщина развернулась, готовая снова напасть на нее, и Ноэми, не совсем понимая, что делает, провела бритвой по ее горлу. Один раз, два, три – лезвие взрезало плоть. Мэри молча упала лицом вниз.

С пальцев Ноэми капала кровь, девушка застыла. К ней, покачиваясь, подошел Фрэнсис:

– Ты ранена?

Ноэми потерла шею и уставилась на мертвую женщину на полу. Мертвую? Она боялась перевернуть тело и взглянуть в лицо, видела только, что под телом расплывается лужа крови.

Сердце колотилось с сумасшедшей скоростью. Наконец она убрала бритву в карман и вытерла слезы с глаз.

– Ноэми?

Она вскинула глаза и уставилась на его бледное лицо.

– Где ты был? – спросила она. Ей хотелось ударить его за то, что он оставил ее одну.

– Меня заперли в комнате, – сказал он. – Еле выбрался. И пошел искать тебя.

– Ты не лжешь? Ты меня не бросил?

– Ты о чем? Нет, конечно! Скажи, ты не ранена?

Ноэми засмеялась жутким смехом, подумав о том, что за короткое время она отбилась от насильника и… и от этого чудовища – она покосилась на тело служанки.

– Ноэми… – повторил Фрэнсис.

В его голосе звучало беспокойство. Так и должно быть, все правильно.

– Нужно выбираться отсюда, – сказала она и повернулась к Каталине. Кузина так и сидела на кровати, не двигаясь.

Ноэми схватила ее за руку:

– Пойдем! – Но Каталина оставалась безучастной. – Фрэнсис, что с ней такое?

– Наверное, чем-то опоили. Я не знаю…

Ноэми притянула лицо кузины, заглянула ей в глаза и твердо произнесла:

– Мы уходим.

Молчание. Каталина не смотрела на Ноэми, ее глаза остекленели. Ноэми подняла с пола туфли и надела их на ноги кузины. Потом дернула ее за руку:

– Пойдем.

Каталина послушно последовала за ней.

Они пошли по коридору. В белой ночной рубашке Каталина выглядела как невеста. Или как Офелия. Впереди появилась чья-то тень и встала на их пути. Флоренс.

– Остановитесь, – сказала она спокойным голосом. В руках женщина держала ружье.

У Ноэми была бритва, но против ружья она бесполезна, к тому же Флоренс целилась прямо в нее.

Показав на бритву, Флоренс сказала:

– Бросай.

Рука Ноэми дрожала, но не голос.

– Не заставишь, – сказала она.

– Брось, – повторила Флоренс и перевела дуло на Каталину.

В холодных глазах светилась решимость, и Ноэми, сглотнув, разжала руку.

– Разворачивайтесь и идите вперед! – скомандовала Флоренс.

Они подчинились.

Флоренс привела их в комнату Говарда. Старик лежал на кровати, доктор Камминз сидел рядом с ним. Саквояж врача был открыт. Камминз вытащил из него скальпель, проколол пару нарывов на губах старика и прорезал тонкую пленку, затянувшую рот.

Говард вздохнул. Камминз положил скальпель на прикроватный столик и, что-то проворчав, стер капли пота со своего лба. Потом повернулся к вошедшим.

– Наконец-то, – сказал он, поднимаясь. – Процесс ускорился. Он не может нормально дышать. Пора начинать.

– Это все из-за нее. – Флоренс показала глазами на Ноэми. – Она приносит одни неприятности. Мэри мертва.

Говард утопал в подушках. Его рот был открыт, по подбородку стекала струйка желчи, кожа была цвета воска; хватаясь шишковатыми пальцами за одеяло, он издавал свистящие звуки.

Камминз поманил к себе Фрэнсиса:

– Иди сюда. Где Вирджиль?

– Он ранен. Я почувствовала его боль, – вместо сына ответила Флоренс.

– У нас нет времени идти за ним. Переселение должно начаться немедленно, – пробормотал врач. – Фрэнсис здесь, и этого достаточно.

– Но вы же не его имеете в виду… – растерялась Ноэми. – Выбран не он…

– Выбран он! – отчеканила Флоренс.

Внезапно до Ноэми дошло. Говард не собирался жертвовать сыном, своим любимчиком. Он выбрал парня, до которого ему не было никакого дела, чей разум он мог стереть без сожалений, чтобы записать новую программу. Значит, такова была их игра все это время? Засунуть Говарда в тело Фрэнсиса, а потом запустить к ней в постель? Она бы сразу не поняла, потому что ей понравилась оболочка Фрэнсиса.

– Но вы не можете… – пробормотала она.

А Фрэнсис уже шел к врачу, он был как под гипнозом. Ноэми постаралась схватить его за руку, но Флоренс оттащила ее к бархатному креслу, заставляя сесть. Каталина все это время с потерянным видом бродила по комнате; постояла у изножья кровати, потом снова походила и остановилась у изголовья.

– Все бы прошло тихо и быстро, – прошипела Флоренс. – Но ты не можешь спокойно посидеть в своей комнате, тебе нужно устроить скандал.

– Вирджиль пытался изнасиловать меня. Мне стоило убить его.

– Заткнись!

Ноэми попыталась встать, но Флоренс направила на нее ружье. Девушка сжала подлокотники. Фрэнсис стоял у кровати и слушал врача.

– Но он же ваш сын, – прошептала она.

– Это всего лишь тело, – ответила Флоренс, на ее лице не отразилось никаких эмоций.

Тело. Всего лишь тело. Тела шахтеров на кладбище, тела женщин, рожавших детей, тела детей, которые были всего лишь свежей кожей для Уробороса. А сам Уроборос лежал на кровати, ожидая смены цикла. Круг замыкался, чтобы началось все сначала.

Доктор Камминз положил руку на плечо Фрэнсиса и надавил. Парень опустился на колени и сложил руки, будто каялся.

– Склоните головы, помолимся, – приказала Флоренс.

Ноэми не подчинилась, но Флоренс сильно ударила ее по голове. От боли перед глазами заплясали черные точки. Интересно, они и Рут били, чтобы научить послушанию?

Руки она все-таки сложила.

Каталина в изголовье кровати сделала то же самое, на ее лице не было никакого выражения.

– Et Verbum caro factum est, – сказал Говард низким глубоким голосом. Его янтарное кольцо блеснуло, когда он поднял руку в воздух.

Ноэми не понимала смысла, но осознавала, что понимание здесь не обязательно. Послушание, принятие – вот что требовалось. Этот трухлявый гриб получал удовольствие, подчиняя себе других.

Отрекись от себя – вот чего он требовал в снах и наяву. Только это имело значение.

Ноэми подняла взгляд. Губы Фрэнсиса шевелились, он что-то шептал. Говард, доктор Камминз и Флоренс тоже что-то шептали в унисон. Голоса, соединившись, становились громче.

Ноэми услышала гудение. Казалось, сотни пчел прячутся под половицами и за стенами.

Говард поднял руки, намереваясь обхватить ладонями лицо Фрэнсиса. Ноэми вспомнила поцелуй старика. На этот раз будет еще хуже. Тело Говарда сплошь покрыто нарывами и пахло гнилью, он передаст свои споры и умрет. Нет, не умрет – проникнет в новое тело, и Фрэнсис перестанет существовать. Безумный цикл. Детей в этом доме пожирали младенцами, детей пожирали взрослыми… Дети – всего лишь еда. Пища для жестокого бога.

Каталина подошла ближе к изголовью. Все головы были опущены, и никто этого не заметил. Никто, кроме Ноэми.

Она увидела, как Каталина взяла со столика скальпель и непонимающе посмотрела на него. Вдруг выражение ее лица изменилось. На нем промелькнула вспышка узнавания, а затем черты исказила ненависть. Ноэми даже не знала, что Каталина может быть такой. Говард, заметив, что что-то не так, повернул голову. И в тоже мгновение скальпель пронзил его глаз. Каталина превратилась в мстительницу. Скальпель пронзал лицо, шею, плечи; на простыни полилась река крови и черного гноя. Говард трясся, словно через его тело пропустили электрический разряд; трясло и всех, участвующих в ритуале. Камминз, Флоренс и Фрэнсис упали на пол, сотрясаясь в конвульсиях.

Каталина бросила скальпель и медленно направилась к выходу, у дверей она остановилась и оглянулась.

Ноэми вскочила на ноги и бросилась к Фрэнсису. Его глаза закатились, видны были только белки. Девушка схватила его за плечи, пытаясь усадить.

– Фрэнсис! Пойдем! – Она побила его по щекам. – Вставай, пойдем!

Словно в тумане, он встал и, сжимая ее руку, пошел к двери. Но тут Флоренс ухватила Ноэми за ногу, и девушка, потеряв равновесие, упала; Фрэнсис свалился вместе с ней.

Она попыталась встать, но Флоренс крепко держала ее за лодыжку. Ружье… Как раз в тот момент, когда пальцы Ноэми сомкнулись на стволе, Флоренс с такой силой схватила Ноэми за руку, что раздался громкий хруст костей.

Боль была невыносимой, глаза наполнились слезами.

Флоренс встала и вытащила ружье из ее безжизненной руки.

– Ты нас никогда не покинешь, – сказала она и направила на нее ствол.

Ноэми знала, что промаха не будет, Флоренс убьет ее.

Ноэми подняла руку, словно собираясь защититься. Напрасно, все кончено.

– Нет! – закричал Фрэнсис и кинулся к матери, оба упали на бархатное кресло, где до этого сидела Ноэми.

Кресло опрокинулось, и одновременно раздался выстрел.

Девушка вздрогнула и перестала дышать. Фрэнсис лежал под матерью, и со своего места Ноэми не видела, в кого попала пуля.

– Фрэнсис… – тихо позвала она.

Фрэнсис пошевелился и встал. В руках он держал ружье. Глаза парня блестели от слез, он по-прежнему дрожал, но уже не так, как после прерванного обряда.

Флоренс неподвижно лежала на полу.

Пошатываясь, Фрэнсис подошел к Ноэми и беспомощно покачал головой. Возможно, он собирался заговорить, но стон заставил их повернуть головы к кровати. С ужасом Ноэми увидела, что Говард протягивает к ним руки. Одного глаза не было, но другой глаз был открыт, и в нем бушевало желтое пламя.

Говард выплюнул кровь и черную слизь.

– Ты мой… Твое тело мое… – прошелестел он.

Старик жестом приказал Фрэнсису приблизиться. Парень сделал шаг к кровати, и Ноэми поняла, что его не остановить: Фрэнсиса с рождения заставляли подчиняться. Почему-то она вспомнила Рут. Так вот в чем дело… Рут совершила самоубийство не потому, что ужаснулась своему поступку.

«Мне не жаль», – сказала она. Ее к этому подтолкнул Говард – в отчаянной попытке выжить он заставил девушку обратить винтовку на себя. Это и есть сущность Дойлов – они принуждали людей делать то, что было в их собственных интересах. Они манипулировали людьми, и они убили Рут.

Фрэнсис брел к кровати, Говард улыбался.

– Иди сюда, – как змея, шипел он. – Сейчас самое время, семя пора передать.

Говард снял с пальца янтарное кольцо и протянул его Фрэнсису, чтобы тот надел его. Символ согласия и переселения.

– Фрэнсис! – закричала девушка, но парень даже не взглянул на нее.

Доктор Камминз стонал. В любую секунду он встанет на ноги, а Говард все смотрел на них единственным глазом. Нужно заставить Фрэнсиса отвернуться! Нужно, чтобы он немедленно вышел из этого состояния, иначе будет поздно.

Стены комнаты начали мягко пульсировать. Они были живыми, поднимались и опадали, как большое дышащее существо.

Пчелы вернулись.

Сводящее с ума жужжание… Ноэми кинулась вперед и вонзила ногти в плечо Фрэнсиса.

Парень посмотрел на нее. Его веки трепетали, глаза вот-вот должны были закатиться.

– Фрэнсис!

– Мальчик! – Голос Говарда не должен был звучать так громко. Он отскакивал от стен, и эхо металось по всему дому.

Дерево стонало, пчелы жужжали и шелестели крыльями в темноте.

Послушание в крови, – сказала Рут. Но послушание такого рода – оно как опухоль, а опухоль можно вырезать.

Ноэми вытащила ружье из рук парня. Она стреляла один раз в жизни – по мишеням в Эль-Десьерто де лос Леонес, и друзья брата аплодировали ее меткому попаданию. Потом они все посмеялись и поехали кататься верхом. Это было в другой жизни и не с ней.

Она подняла ружье и дважды выстрелила в Говарда. Фрэнсис, кажется, очнулся. Моргнул и уставился на Ноэми с открытым ртом. Она снова нажала на курок, но пули кончились.

Говард извивался в конвульсиях. Однажды, когда они всей семьей отдыхали на побережье у бабушки, служанка на ее глазах отрезала голову огромной рыбине. Рыба была живучей и, даже лишившись головы, продолжала биться. Говард был похож на эту рыбу. Его трясло так сильно, что кровать под ним шаталась.

Ноэми бросила ружье, схватила Фрэнсиса за руку и потянула к двери.

Каталина стояла в коридоре; прижимая обе руки ко рту, она смотрела поверх плеча Ноэми на Говарда. Сама Ноэми не решилась обернуться.