15

Ноэми постучала и подождала, снова постучала и снова подождала, но дверь оставалась закрытой. Даже шагов за ней не было слышно. Она стояла у домика Марты Дюваль, нервно теребя ремень сумки. Ну и что это могло значить? Пришлось вернуться к Фрэнсису, который с любопытством наблюдал за ней чуть в стороне. Машину они оставили рядом с городской площадью, однако сюда пришли вместе, хотя Ноэми и сказала, что Фрэнсис может подождать ее, как в прошлый раз. Но нет, Фрэнсис уверил ее, что не прочь прогуляться. Может быть, он собирался присматривать за ней?

– Кажется, никого нет дома, – сказала Ноэми.

– Хочешь подождать?

– Нет. Мне еще нужно зайти в клинику.

Парень кивнул, и они пошли обратно, по дороге не перекинувшись ни словом.

Ноэми боялась, что и доктора на месте не окажется, но увидела Хулио Камарильо еще на улице.

– Доктор, – окликнула она.

– Доброе утро, – поздоровался Хулио; в одной руке он держал бумажный пакет, судя по всему с едой, в другой – медицинский чемоданчик.

– Вы сегодня рано встали. Подержите минутку?

Фрэнсис забрал у него чемоданчик. Доктор Камарильо достал из кармана связку ключей и, открыв дверь, пригласил их войти.

– Мы с вами не знакомы, – обратился Хулио к парню, – но я видел вас на почте с доктором Камминзом. Вы ведь Фрэнсис, да?

Фрэнсис вместо ответа кивнул, его лицо ничего не выражало.

– Когда зимой я приехал сюда, мой предшественник, доктор Корона, рассказывал о вашем отце, – продолжил Хулио. – Когда-то они вместе играли в карты. – Увидев, что Фрэнсис нахмурился, он повернулся к Ноэми. – Как ваша рука? Что-то беспокоит? Вы поэтому здесь?

– Мы могли бы поговорить? У вас есть время? – спросила она.

– Конечно, конечно, пойдемте.

Ноэми прошла за ним в кабинет. В дверях она оглянулась – Фрэнсис, вопреки ее ожиданиям, остался в приемной: засунув руки в карманы, сел на стул и устремил взгляд на пол. Она почувствовала облегчение – значит, он вовсе не шпионит за ней, как она подумала у дома Марты. На всякий случай она поплотнее закрыла дверь и села напротив доктора Камарильо, занявшего свое место за столом.

– Так в чем дело?

– У Каталины случился припадок…

– Припадок? Она страдает эпилепсией?

– Нет. Я купила настойку у Марты Дюваль. Каталина сама попросила меня об этом, сказала, что лекарство Марты помогает ей уснуть. Но когда моя кузина выпила настойку, с ней произошло что-то странное… припадок. Я хотела поговорить с Мартой, собственно, для этого и приехала, но ее не было в доме. Скажите, доктор, может быть, вы слышали о чем-то подобном? Было такое, чтобы от лекарств Марты кто-то пострадал?

– Марта периодически уезжает в Пачуку навестить дочь или же отправляется на сбор трав, возможно, поэтому вы ее и не застали. А насчет того, пострадал ли кто-то от ее снадобий, я не слышал. Скорее наоборот. Марта Дюваль пользуется уважением в городе. Вашу кузину осматривал доктор Камминз?

– Да, его сразу вызвали. Он сказал, что припадок был вызван опиумной настойкой. Опиумной…

Хулио взял ручку со стола и покрутил в руках:

– Знаете, не так давно опиум использовали для лечения эпилепсии. Но вы сказали, что ваша кузина эпилепсией не страдает… Вообще, любое лекарство может вызвать сильную аллергическую реакцию, вплоть до шока, судорог… Но Марта всегда осторожно относится к таким вещам.

– Доктор Камминз назвал ее шарлатанкой.

Хулио покачал головой и положил ручку на стол:

– Она не шарлатанка. К Марте многие обращаются за помощью. Если бы я считал, что она может навредить, я бы, как врач, вмешался. Но у меня нет для этого оснований.

– А если допустить, что Каталина приняла слишком много настойки?

На самом деле так оно и было, но Ноэми не стала посвящать доктора в подробности.

– Ну, это было бы ужасно. Тогда она могла потерять сознание, ее бы тошнило… – Карандаш снова оказался в его руках. – Простите, давайте все же уточним. Я сомневаюсь, что Марта дала вам опиумную настойку.

– Не понимаю… – Ноэми подалась вперед. – Опиумная настойка – лекарство, которое можно найти в аптеке. Марта готовит свои лекарства, используя местные травы и растения. У нас здесь нет маков, из которых можно приготовить опиумную настойку.

– То есть вы хотите сказать, что Каталине стало плохо от чего-то другого?

– Я ничего не хочу сказать, я не знаю.

Ноэми нахмурилась. У нее не получалось разобраться со всем этим. Ей хотелось найти легкий ответ, но такого не было. Откуда ему взяться, даже если доктор не знает.

– Простите, но больше ничем не могу помочь. Может, мне стоит посмотреть вашу сыпь? Вы меняли бинт? – спросил Хулио.

– Нет. Я совсем забыла об этом.

Ноэми даже не открывала маленькую баночку с мазью – было не до того. Когда доктор снял повязку, она ожидала увидеть ярко-красную воспаленную кожу. Возможно, даже хуже, чем раньше. Но ее запястье было совершенно чистым – ни пятнышка.

Кажется, это удивило доктора Камарильо.

– Поразительно, – сказал он. – Раньше я такого никогда не видел. Обычно на то, чтобы сыпь прошла, уходит семь – десять дней, а иногда и больше. Но тут и двух дней не прошло.

– Должно быть, я везучая, – пожала плечами девушка.

– Да уж… – Он покачал головой из стороны в сторону. – Вам еще что-нибудь нужно? Если нет, я могу сказать Марте, что вы искали ее.

Ноэми подумала о своем странном сне и о том, что она снова ходила во сне. Сказать ему? Нет, не стоит. Он не может помочь. Скорее всего, Вирджиль был прав, утверждая, что Камарильо слишком юн и неопытен. Вирджиль… Она нахмурилась, меньше всего ей хотелось соглашаться с Вирджилем, и вот на́ тебе. После приступа Каталины он отчитал ее как девчонку: Вы подчинитесь этому простому указанию…

– Да, это было бы очень мило с вашей стороны, – рассеянно ответила она.

Ноэми мечтала об одном – чтобы о ней забыли хотя бы на время: ей хотелось побыть в одиночестве. По возвращении она закрылась в своей комнате и легла на кровать. Однако и часа не прошло, как появилась Флоренс. Принесла поднос с обедом и молча поставила на стол. Но ей и не надо было ничего говорить – все чувства отражались на лице. Ноэми подумала, что у нее лицо тюремщика, готового отвести заключенного на казнь.

Уже в дверях, уходя, Флоренс сказала:

– Вирджиль хотел бы поговорить с вами. После обеда. Вам хватит часа?

– Конечно, – заставила себя кивнуть Ноэми.

– Хорошо. – Ледяной взгляд. – Тогда я зайду за вами.

Ровно через час Флоренс вернулась и повела Ноэми к комнате Вирджиля. Предупреждая о приходе, стукнула в дверь один раз. Костяшки так мягко коснулись дерева, что Ноэми засомневалась, услышит ли Вирджиль, но он произнес громко и четко:

– Заходите.

Флоренс открыла дверь и пропустила Ноэми. Сама заходить не стала – закрыла дверь и тут же ушла. Тюремщица. Первое, что бросилось Ноэми в глаза, – большой портрет Говарда Дойла. Руки скрещены на груди, на пальце сияет янтарное кольцо. Казалось, не нарисованный Говард Дойл, а вполне себе живой смотрит на нее с другого конца комнаты. Трехстворчатая расписная ширма с изображением лилий и роз разделяла комнату на две части: спальню и гостиную. На полу лежал поблекший ковер, у стены – пара кресел с потертой кожаной обивкой.

– Этим утром вы снова ездили в город, – раздался голос Вирджиля из-за ширмы. – Вы, должно быть, догадываетесь, что Флоренс не нравится, когда вы так поступаете – уезжаете, не сказав никому ни слова.

Ноэми подошла ближе к ширме. Только сейчас она заметила, что среди цветов скрывается змея. Уроборос. А может, змей в саду Эдема.

– Мне непонятны ваши запреты, – сказала она. – Я свободный человек.

– Дело не в запретах. Дорога плохая. Здесь часто бывают дожди, а это грозит оползнями. Дождь затопил шахты в год моего рождения. Мы потеряли все.

– Да, я заметила, что у вас тут не рай. Дорога действительно плохая. Но проехать можно.

– Это пока. Иногда мы бываем отрезаны от внешнего мира. Принесите мне, пожалуйста, халат со стула.

Ноэми взяла со стула тяжелый красный халат и, не подумав, шагнула за ширму. И тут же пожалела об этом. Вирджиль стоял с обнаженным торсом – змей из райского сада. Щеки девушки вспыхнули.

– Как же тогда доктор Камминз добирается до вас? – сказала она первое, что пришло в голову. Если он хотел шокировать ее, нужно быть выше.

– У доктора Камминза есть грузовик. Мы в свое время не обзавелись.

– Думаю, Фрэнсис предупредил бы меня, если бы считал поездки опасными. К тому же сегодня не было дождя.

Она что, оправдывается?

– Фрэнсис… – произнес Вирджиль, завязывая пояс халата. – Похоже, с ним вы проводите больше времени, чем с Каталиной.

Это упрек?

Нет, отогнала она кольнувшую ее мысль. Все немного по-другому. Вирджиль оценивает ее, как ювелир оценивает бриллиант, пытаясь определить чистоту… или как энтомолог рассматривает крылья бабочки под микроскопом.

– Я провожу с ним ровно столько времени, сколько позволительно.

Вирджиль улыбнулся одними губами, глаза оставались холодными.

– Вы так осторожны со словами. И так напряжены. Пытаюсь представить вас в городе на вечеринке. Я слышал, вы любите маскарады?

Он вышел из-за ширмы и жестом пригласил ее сесть, но Ноэми предпочла стоять. Она вообще предпочла бы уйти. Ей было душно в этой комнате.

– Забавно, но я тоже подумала о маскараде. Мне кажется, вам не меньше моего нравится это действо, – ответила она.

– Что вы имеете в виду?

– Каталине плохо не в первый раз. Она уже пила эту настойку, и результат был таким же.

Ноэми хотелось увидеть его реакцию. Он прощупывал ее. Теперь ее очередь.

– Вы и правда проводите много времени с Фрэнсисом, – с неприязнью произнес Вирджиль. – Это он вам сказал? Да, моя жена принимала настойку, я просто забыл вам сказать.

– Как удачно.

– Не вам судить. По моим наблюдениям, у Каталины есть склонность к самоубийству…

– У нее нет склонности к самоубийству, – запротестовала Ноэми.

– Ах да, конечно, вы ведь все знаете, вам бесполезно что-то доказывать. – Вирджиль махнул рукой, словно прогоняя невидимое насекомое.

Этот жест разозлил Ноэми.

– Вы забрали мою кузину из города и привезли сюда. И если у нее появились мысли о самоубийстве, это ваша вина!

Выплюнув яд, она сразу же пожалела о своих словах, потому что впервые лицо Вирджиля дрогнуло. Чистое мгновение боли или, может быть, стыда.

– Вирджиль… – начала она, но он покачал головой, заставив ее умолкнуть.

– Нет, вы правы. Моя вина. Каталина… она ошиблась. – Он сел в кресло и опустил руки на подлокотники. – Пожалуйста, сядьте наконец.

Ноэми покачала головой. Желание сбежать усилилось. Комната давила.

Его территория. Его нора. Скорее всего, Каталина ни разу здесь не была. Огромный портрет, ковер времен царя Давида, такие же древние кресла, расписная ширма, выцветшие обои со следами плесени – все это принадлежало Вирджилю Дойлу. Его вкус, его вещи. Эта комната не могла быть другой. Светлые волосы выделялись на фоне черной кожи спинки, лицо казалось алебастровым.

– У вашей кузины живое воображение, – продолжил Вирджиль. – Думаю, она увидела во мне трагического романтического персонажа. Мальчика, потерявшего мать в юном возрасте, юношу, чье состояние испарилось за годы революции, мужчину, который рос с больным отцом в разрушающемся доме в горах.

Да, признала Ноэми, это должно было ей понравиться. В нем была страстность, которая не могла не привлечь Каталину, да еще и этот дом, окутанный туманом и… тайной. Но Каталине не отказать в здравомыслии, по крайней мере так было, и все это могло ей надоесть. Допустим, у нее открылись глаза – и что тогда?

Вирджиль усмехнулся:

– Несомненно, моя жена поначалу была очарована домом. В первые дни… Потом она решила, что при определенных усилиях его можно сделать веселее. Но мой отец, он не позволил бы ей сменить хотя бы одну портьеру. А мы живем так, как он велит. – Постукивая пальцами по подлокотнику, он посмотрел на портрет Говарда Дойла.

Не сказать, что Ноэми была удивлена.

– А вы сами хотели бы поменять тут хоть одну портьеру? – спросила она.

– Я бы многое поменял. Мой отец десятилетиями не покидал этот дом. Для него это идеальное видение мира. Вся наша ограниченность – из-за него, он тут хозяин.

– Простите, но в перспективе изменения возможны…

– Да, – согласился Вирджиль. – Но не такие уж грандиозные. Нельзя изменить суть вещей – вот в чем проблема. А если вернуться к Каталине, то она хотела кого-то другого, не меня со всеми моими недостатками. Как только мы поженились, она сразу почувствовала себя несчастной, и да, это моя вина. Я не оправдал ее ожиданий. А она… Она увидела во мне то, чего никогда не было.

Сразу… Но почему тогда Каталина не вернулась домой? В конце концов, середина двадцатого века, а не Викторианская эпоха. И тут же Ноэми поняла. Семья. Все были бы в ужасе, начиная с ее отца, светская хроника наполнилась бы ядом. Журналисты любят пережевывать такие истории.

– А вы? – спросила она. – Что вы в ней увидели?

Ее отец не сомневался, что все дело в деньгах. Конечно же Вирджиль не признается в этом, но Ноэми надеялась распознать правду в его глазах, прочитать ее в голосе, подобраться к ответу другими путями.

Ответ ее удивил.

– Мой отец болен, ему осталось недолго, и он, прежде чем уйти, хотел увидеть мою свадьбу. Ему нужна уверенность в том, что у меня будут жена и дети, что наш род не исчезнет. Впрочем, он и раньше требовал от меня заключения брачного союза. Я уже был женат, Ноэми.

– Вот как?.. – нахмурилась она. – Но что же случилось?

– В глазах моего отца моя первая супруга была идеальной женой, вот только он забыл спросить меня, что я чувствую по отношению к ней, – со смешком заметил Вирджиль. – Она была дочерью Артура Камминза. Отец еще в моем детстве твердил, что мы поженимся. «Однажды, когда вы поженитесь…» – это был постоянный рефрен. Когда нам обоим исполнилось по двадцать три, мы действительно поженились. Но я ей не нравился, а она казалась мне скучной. Возможно, мы бы не расстались, если б не постоянные выкидыши. Их было четыре, и они вымотали ее. Она меня бросила.

– Вы развелись?

Вирджиль кивнул:

– Да, и отец настаивал, чтобы я снова женился. Я несколько раз ездил в Гвадалахару и в Мехико. Там я встречал интересных и красивых женщин, и, думаю, моему отцу они бы понравились. Но именно Каталина привлекла мое внимание. Она была… как бы сказать? Милой. Для Дома-на-Горе это исключительное качество. Мне понравились ее мягкость, ее романтическая натура. Каталина хотела сказку, и я мог бы подарить ее. Но все пошло наперекосяк. Ее болезнь, бесконечные приступы грусти, одиночество… Вероятно, она стала понимать, что значит жить со мной, а я стал понимать, что значит жить с ней. Иллюзии рассеялись.

Сказка… Белоснежка, Красавица волшебным поцелуем расколдовывает Чудовище. Романтический хеппи-энд. Каталина читала ей все эти истории, наполняя каждую строчку драматичным смыслом. И вот он – результат ее мечтаний. Сказки, а тем более хеппи-энда не получилось, вместо этого – болезнь и непосильная ноша на ее хрупких плечах.

– Если Каталине не нравится ваш дом, вы могли бы переехать в другое место.

– Отец настаивает, чтобы мы жили здесь.

– Но у вас должна когда-то появиться своя жизнь? Вы ведь уже большой мальчик.

Он улыбнулся:

– Своя жизнь… Может, вы не заметили, но ни у кого из нас нет своей жизни. Я нужен отцу, а теперь моя жена больна, и все повторяется. Мы не можем уехать. Разве вы не понимаете всю сложность ситуации?

Ноэми кивнула. Ей совсем не нравилось это, но она понимала. Они здесь ходят кругами, а теперь и она вовлечена в это губительное движение. Может быть, действительно упаковать вещи и уехать? Мысль заманчивая, но она, Ноэми Табоада, не сделает этого. Сначала она разберется со всем этим до конца.

Вирджиль взглянул на девушку. Его пронзительные глаза были цвета размытой ляпис-лазури.

– Кажется, мы отошли от темы, ради которой я позвал вас сюда, – сказал он. – Я хотел извиниться перед вами за слова, сказанные в прошлый раз. Я был не в себе. Если я вас расстроил, мне очень жаль.

– Спасибо, – растерянно ответила Ноэми.

– Надеюсь, мы можем стать друзьями. Я вам не враг.

– Да, я знаю…

– Боюсь, мы начали не с той ноты. Давайте попробуем заново. Обещаю, я спрошу доктора Камминза о психиатре в качестве дальнейшего варианта. А вы можете помочь мне выбрать хорошего врача, мы даже можем написать ему вместе.

– Что же, была бы рада.

– Тогда мир?

– Мы же не на войне, помните?

– Ах да. Ну, все-таки.

Вирджиль протянул руку. Ноэми засомневалась, но потом пожала ее. Рука утонула в большой ладони; рукопожатие было крепким.

Потом она извинилась и ушла.

По пути в свою комнату она увидела Фрэнсиса, открывающего какую-то дверь. Парень замер, услышав ее шаги. Наклонил голову в молчаливом приветствии, но ничего не сказал.

Может быть, Флоренс отругала его за то, что он снова возил ее в город? Или Вирджиль сказал ему то же самое: кажется, ты много времени проводишь с ней? Она представила, как они ссорятся. Говард Дойл не любит громких звуков, и ссориться здесь можно только шепотом.

«Он больше не будет мне помогать, – подумала она, глядя на неуверенное лицо Фрэнсиса. – Я истощила все запасы его благожелательности».

– Фрэнсис, – позвала Ноэми.

Но он притворился, что не услышал. Юркнул в дверь и быстро закрыл ее за собой. Что в этой комнате, Ноэми не знала. Вход в Зазеркалье, в другой, темный мир.

Она прижала ладонь к двери, постояла немного и решила не стучать, понимая, что и так уже причинила много неудобств. Ей захотелось загладить свою вину, поговорив с Флоренс.

Мать Фрэнсиса о чем-то шепотом разговаривала на кухне с Лиззи.

– Флоренс, у вас есть минутка? – спросила Ноэми.

– Ваша кузина спит. Если хотите…

– Нет, дело не в Каталине.

Флоренс сказала еще что-то служанке, повернулась к Ноэми и жестом пригласила ее следовать за собой. Они прошли в комнату, где Ноэми еще не была. Там стоял огромный стол из цельного массива дерева, а на нем – старомодная швейная машинка. На открытых полках – пожелтевшие журналы мод затертого года и корзинки с принадлежностями для вышивания. Из стены торчали гвозди, отмечая места, где раньше висели картины, а теперь остались только темные пятна. Но сама комната сияла чистотой: нигде не пылинки.

– Что вы хотели? – спросила Флоренс.

– Я хотела объяснить. Этим утром я попросила Фрэнсиса отвезти меня в город. Знаю, вам не нравится, когда кто-то уезжает, не оповестив вас. Но это моя вина. Пожалуйста, не сердитесь на сына.

Женщина села в огромное кресло рядом со столом и, сцепив пальцы, пристально посмотрела на Ноэми:

– Вы считаете меня суровой, не так ли? Не отрицайте, я знаю.

– Скорее тут больше подходит слово «строгой», – вежливо ответила Ноэми.

– Хорошо, строгой. Важно поддерживать ощущение порядка в доме. Порядок в доме – порядок в жизни. Порядок помогает определить свое место в мире. Таксономические классификации помогают расставить живые и неживые объекты на правильные ветви. Вы понимаете, о чем я говорю? Нельзя забываться и забывать о своих обязанностях. У Фрэнсиса в этом доме есть свои обязанности, а вы отвлекаете его от них. Более того, заставляете забыть о них.

– Но он же не должен работать весь день…

– А откуда вам знать? Даже если у него есть свободное время, почему вы решили, что он должен проводить его с вами?

– Я не собираюсь отнимать все его свободное время, но я не понимаю…

– Рядом с вами он на глазах глупеет. Совершенно забывает, кем он должен быть. Неужели вы считаете, что Говард позволит ему быть с вами? – Флоренс покачала головой. – Бедный мальчик… – неожиданно пробормотала она. – Чего вы хотите от нас?

– Ничего. Я просто хотела извиниться, – сказала Ноэми.

Флоренс прижала руку к правому виску и закрыла глаза:

– Вы извинились. Теперь уходите, уходите.

Ноэми вышла и, подобно жалкому существу, не знающему своего места на таксономической ветви, некоторое время посидела на ступеньках лестницы, рассматривая крупинки пыли, танцующие в луче света.