14
В каком-то смысле все сны предвещают события, но некоторые больше других.
Ноэми обвела слово «сны» карандашом. Ей нравилось читать серьезные тексты, нравилось делать заметки на полях книг, нравилось разбираться во всем этом. Но не сейчас. Сейчас она не могла сосредоточиться.
Девушка опустила подбородок на тыльную сторону ладони и засунула карандаш в рот.
Она пыталась решить, что делать, какие книги почитать, а если по правде – она изо всех сил пыталась отвлечься.
Посмотрев на часы, она вздохнула. Почти пять.
Рано утром она попыталась поговорить с Каталиной, но Флоренс сказала, что ее кузина отдыхает. Примерно в полдень она снова попыталась – и ей отказали во второй раз. Флоренс ясно дала понять, что никаких посещений не будет. Она могла бы тайком пробраться в комнату Каталины, но решила не делать этого. Нет.
Дойлы выкинут ее из дома, если она только попробует. К тому же Вирджиль был прав. Она ошиблась, и ей было стыдно.
Как жаль, что в доме нет радио. Ноэми нужна была музыка, нужны были разговоры. Она вспомнила вечеринки, на которых веселилась с друзьями: как облокачивалась о пианино, держа в руке коктейль. Вспомнила занятия в университете и оживленные разговоры в кафе в центре города. А теперь у нее были тихий дом и сердце, полное тревоги.
…и сны о призраках, не упомянутые в этой книге, сообщают людям о происходящем среди мертвых.
Девушка вытащила карандаш изо рта и отложила книгу. Чтение о магии народа азанде ей не помогало. Не отвлекало. Она все время вспоминала лицо кузины, ее конвульсии, это ужасное происшествие днем ранее.
Ноэми взяла свитер – тот, что ей дал Фрэнсис, – и вышла на улицу. Ей хотелось выкурить сигарету, но, встав в тени дома, она решила, что лучше отойти подальше. Дом был слишком враждебный, и ей не хотелось расхаживать под окнами, похожими на лишенные век внимательные глаза.
Она пошла по тропинке, огибающей дом и ведущей на кладбище.
Два, три, четыре шага – и вот она уже стоит перед железными воротами. В прошлый раз она заблудилась в тумане, но ей не хотелось думать об этом.
И уж если на то пошло, часть ее хотела потеряться.
Каталина. Она навредила Каталине и даже сейчас не представляла, как дела у кузины. Флоренс была немногословна, Фрэнсис не знал, а Вирджиля Ноэми не видела.
Он был ужасен с ней.
Вы чуть ли не сделали меня вдовцом сегодня, Ноэми.
Она этого не хотела. Но хотела или нет, разве это имеет значение? Значение имеют факты. Что теперь скажет отец? – от этой мысли было стыдно вдвойне. Ее послали решить проблему, а не устраивать еще больший беспорядок. Каталина злилась на нее? Что ей сказать, когда они наконец увидятся? Прости, дорогая кузина, я чуть не отравила тебя, но, кажется, тебе лучше.
Опустив подбородок, Ноэми шла среди надгробий, мха и дикорастущих цветов. Ноги сами привели ее к усыпальнице и статуе Агнес перед ней. Мрамор был покрытым пятнами черной плесени.
Девушка присмотрелась, есть ли табличка с именем умершей, и теперь увидела, что есть. Она не заметила ее в прошлое посещение, хотя в этом не было ничего удивительного: табличка пряталась под зарослями сорняков. Ноэми оборвала траву и провела рукой по бронзовой пластинке.
Агнес Дойл. Мать. 1885.
Только эти слова Говард Дойл и оставил здесь, чтобы почтить память своей первой жены. Агнес умерла меньше чем через год после свадьбы; по словам самого Говарда, он плохо знал ее, и все же странно ставить статую, но при этом даже не придумать пару подходящих строк, посвященных усопшей.
Ноэми задумалась. Мать. Что это означает? Дети Говарда Дойла родились от второго брака, зачем тогда писать слово «мать»? Она потрясла головой. Возможно, она слишком много внимания уделяет всему этому. Возможно, достойная и пространная эпитафия есть на саркофаге, там, внутри. И все же это волновало ее необъяснимым образом, как когда замечаешь кривой стежок или крошечное пятно на белоснежной скатерти.
Она сидела у подножия статуи и гадала, приносил ли кто-нибудь цветы к усыпальнице или на другие могилы. Нет, наверное, нет. Об умерших англичанах позаботиться некому – скорее всего, их семьи, если они были, вернулись домой, а на могилах мексиканцев не было никаких надписей, они были безымянными. «Если Каталина умрет, – подумала Ноэми, – ее похоронят здесь, и ее могила тоже будет всеми забытой».
Какая ужасная мысль. Просто ужасная! Девушка глубоко вздохнула. На кладбище царила тишина. На деревьях не пели птицы, не квакали лягушки. Словно сидишь на дне глубокого колодца, из которого не выбраться. Внезапно тишину нарушил шорох ботинок по траве и хруст ветки. Ноэми повернула голову и увидела Фрэнсиса. Он шел, засунув руки в карманы. Хрупкий, бледный набросок человека. В городе его убил бы звук клаксонов и шум моторов, подумала девушка. Только в таком месте, как это кладбище, затянутое туманом, он смотрится более или менее органично. Странно, но Ноэми он нравился, и нравился все больше. Это старый пиджачок ему идет, он выглядит очень стильно в нем.
– Так и думал, что найду тебя здесь, – сказал Фрэнсис.
– Снова ищешь грибы? – спросила девушка, опустив руки на колени и стараясь говорить ровным голосом, чтобы не выдать напряжения. Она чуть не расплакалась перед ним прошлым вечером. Или расплакалась? Ей не хотелось повторения той сцены.
– Я видел, как ты вышла из дома, – признался Фрэнсис.
– Тебе что-то нужно?
– Мой старый свитер, он на тебе, – сказал парень.
Это совсем не тот ответ, который она ожидала. Ноэми нахмурилась:
– Хочешь его вернуть?
– Нет.
Девушка закатала слишком длинные для нее рукава и пожала плечами. В любой другой день она бы воспользовалась моментом, чтобы вовлечь Фрэнсиса в легкий разговор. Она бы дразнила его и наслаждалась тем, как он стеснялся. Теперь же она накручивала на палец травинки.
Фрэнсис присел рядом с ней.
– Это не твоя вина, – сказал он.
– Ты единственный, кто так думает, – вздохнув, ответила девушка. – Твоя мама даже не говорит, проснулась ли Каталина, а Вирджиль готов задушить меня. Не удивлюсь, если и твой дядя Говард желает того же.
– Ладно, скажу. Каталина ненадолго проснулась, но потом снова заснула. Она съела немного супа. С ней все будет в порядке.
– Не сомневаюсь, – пробормотала Ноэми.
– Когда я говорю, что это не твоя вина, то я правда так считаю. – Рука Фрэнсиса легла на плечо девушки. – Пожалуйста, посмотри на меня. Такое с ней и раньше случалось.
– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Ноэми.
Теперь пришла его очередь сорвать травинку и накручивать на палец.
– Ну, давай же. Что ты имел в виду? – повторила она, забирая травинку из его рук.
– Она на самом деле принимала эту настойку… и у нее уже была такая реакция.
– Хочешь сказать, она пыталась убить себя? Ну ладно, не убить – причинить себе вред. Мы католики. Это грех. Она бы никогда так не поступила, никогда.
– Не думаю, что твоя кузина хочет умереть. Я решил сказать об этом, поскольку ты считаешь, что виновата ты, а это не так. Дело совсем не в тебе. Каталина заболела до твоего приезда, просто она несчастна здесь. Тебе стоит немедленно увезти ее отсюда.
– Вирджиль никогда этого не позволит, – нахмурилась Ноэми. – И в любом случае Каталина под замком. Я даже и минуты провести с ней не могу, особенно теперь. Твоя мать злится на меня…
– Тогда тебе стоит уехать, – бесцеремонно произнес парень.
– Но я не могу уехать!
Прежде всего Ноэми беспокоилась, что сильно разочарует отца. Он отправил ее получить ответы и каким-то образом предупредить возможный скандал, и вдруг она вернется домой ни с чем. Конечно же никакой магистратуры не будет, и еще одна маленькая деталь: Ноэми ненавидела вкус поражения.
А если по-человечески, она не могла уехать, бросив Каталину. Это будет предательством. Невозможно оставить кузину одну, мучимую болезнью. Да еще в этом чертовом доме.
– Она часть моей семьи, – сказала Ноэми. – Свою семью нужно поддерживать.
– Даже если никак не можешь помочь?
– Откуда тебе это знать?
– Это место не для вас с Каталиной. Вы – другие.
– Зачем ты пришел? Они попросили тебя прогнать меня? – Ноэми вскочила. – Что, пытаешься избавиться от меня? Я настолько тебе не нравлюсь?
– Ты мне очень нравишься, и ты сама это знаешь, – пробормотал Фрэнсис, засовывая руки в карманы пиджака и уставив взгляд в землю.
– Хорошо. Тогда поможешь мне добраться до города?
– Зачем тебе в город?
– Хочу узнать, что было в настойке Каталины.
– Это никак не поможет.
– Даже если нет, я хочу поехать. Отвезешь меня?
– Не сегодня.
– Значит, завтра.
– Послезавтра, – сказал Фрэнсис. – Впрочем, и послезавтра, возможно, не получится.
– Почему бы не через месяц, – сердито фыркнула Ноэми. – Я могу пойти в город и без тебя. Пешком. Уж как-нибудь доберусь.
Она повернулась, чтобы уйти, но споткнулась. Фрэнсис протянул руку, чтобы поддержать ее.
– Послушай, я очень хочу тебе помочь. И… я тоже хочу в город. Я устал. Мы все устали. Дядя Говард не дает нам спать по ночам, – сказал он, качая головой.
И действительно, его щеки впали еще больше, а темные круги под глазами казались чуть ли не фиолетовыми. Ноэми почувствовала себя эгоисткой. Она думала только о себе, но ведь у жителей Дома-на-Горе наверняка были свои проблемы. О да, были, и еще какие. Каталина… И Фрэнсиса, скорее всего, по ночам просят поухаживать за больным дядей или кем там он ему приходится. Ноэми представила, как он держит масляную лампу, пока его мать накладывает холодные компрессы на лоб старика. И все это в душной комнате, где из каждого угла пахнет надвигающейся смертью.
Она смутно вспомнила свой кошмар, гниющего мужчину на кровати.
– Вирджиль сказал, что у Говарда старая рана. Что это за рана?
Фрэнсис помолчал, прежде чем ответить:
– Не рана, язва. Язвы не заживают. Но это не прикончит его. – Он печально засмеялся. Его взгляд был устремлен на статую Агнес. – Хорошо, я отвезу тебя в город завтра рано утром, прежде чем проснутся остальные. До завтрака, как и в прошлый раз. А если захочешь взять свои чемоданы…
– Тебе придется придумать более оригинальный способ заставить меня уехать, – ответила девушка.
Они медленно направились к воротам кладбища. По дороге Ноэми касалась холодных надгробий, торчащих из земли. Путь им преградил прогнивший ствол дуба, на котором росли грибы медового цвета. Фрэнсис наклонился и провел пальцем по гладким шляпкам. Он как будто ласкал их.
– Почему Каталина несчастна? – спросила Ноэми. – Она же была совсем другой. И нам всем казалось, что она была счастлива, когда выходила замуж. По-глупому счастлива, сказал бы мой отец. Вирджиль жесток с ней? Прошлой ночью, когда мы разговаривали, мне показалось, что в его сердце нет ни капли жалости. Он действительно такой?
– Все дело в доме, – пробормотал Фрэнсис. Ворота со змеями уже появились в поле их зрения. – Этот дом… он не создан для любви.
– Любой дом создается для любви, – запротестовала Ноэми.
– Но только не этот. А что касается нашей семьи… Если посмотреть назад на два-три поколения… даже дальше, настолько далеко, насколько возможно, любви ты не найдешь. Мы на такое не способны.
Пальцы Фрэнсиса обхватили железные прутья. Он постоял секунду, глядя на землю, а потом открыл ворота.
* * *
Той ночью Ноэми снился еще один странный сон. Она даже не могла сказать, кошмар ли это, потому что ощущала спокойствие. Впрочем, нет, не спокойствие – было такое чувство, что она смотрит со стороны и ее нисколько не волнует увиденное. На сей раз дом не был плотью. Ноэми шла по ковру из мха, стены были увиты лозами и цветами, и везде росли грибы, от которых исходило бледно-желтое сияние. Картины и фотографии были на месте, но они были спрятаны под зеленью.
Во сне Ноэми знала, куда нужно идти. Она вышла из дома и направилась в сторону кладбища. Но никакого кладбища еще не было. Кажется, здесь собирались разбить сад. Ну да, здесь хотели разбить розарий, но ни один розовый куст не прижился.
Здесь, на краю соснового леса, было тихо. Туман скрывал все вокруг. Вдруг Ноэми услышала голоса, затем пронзительный крик. Но ее это не испугало; даже когда крики стали невыносимыми, она не испытывала страха.
Она увидела женщину, лежащую на земле. Ее живот был огромным. Женщина рожала – вот чем объяснялись крики. Над роженицей хлопотали еще несколько женщин: держали ее за руку, убирали липкие волосы с лица, что-то говорили ей. Были здесь и мужчины – они держали в руках свечи, освещая место.
Ноэми заметила маленькую девочку, сидящую в кресле. Ее светлые волосы были заплетены в косичку. Девчушка держала в руках белую ткань, видимо, чтобы запеленать ребенка. За девочкой в таком же кресле сидел мужчина, положив на ее плечо руку с янтарным кольцом. Все это казалось странным. Женщина рожала в грязи, в то время как мужчина и ребенок сидели на обитых бархатом креслах, словно наблюдая за театральным действом.
Как долго они сидят тут, в темноте? Сколько времени прошло с начала родов? Только Ноэми подумала об этом, роженица издала долгий низкий стон. Послышался глухой звук – плоть упала на влажную землю.
Мужчина встал и подошел к женщине, а люди, окружающие ее, разошлись.
Он наклонился и осторожно взял только что родившегося ребенка. Но когда он поднял его, Ноэми увидела, что никакой это не ребенок. Женщина родила серый кусок плоти. Яйцеобразная, напоминающая опухоль, покрытая плотной оболочкой, скользкая от крови плоть.
Кусок плоти задрожал, и оболочка лопнула, выбросив в воздух золотистое облако пыли; мужчина с наслаждением вдохнул ее. Люди, стоявшие в отдалении, подошли ближе и стали поднимать руки, чтобы коснуться крупинок, которые очень медленно оседали на землю.
Поглощенные этим занятием, все забыли о женщине. Все, кроме маленькой девочки. Она встала со своего кресла и подошла к дрожащей фигуре на земле. Затем поднесла белую ткань к лицу женщины, словно бы опуская фату на лицо невесты, и крепко прижала. Женщина забилась в конвульсиях, задыхаясь. Она попыталась оцарапать девочку, но была слишком измучена, а девочка, чьи щеки раскраснелись от натуги, держала ткань крепко. Мужчина тем временем повторял одни и те же слова:
– Смерть, побеждена. – При этом он смотрел на Ноэми.
Во рту у Ноэми появился металлический привкус крови, а в ушах послышалось тихое гудение.
* * *
Проснувшись, Ноэми поняла, что стоит у подножия лестницы. Лунный свет струился через витраж, окрашивая ее ночную рубашку в желтый и красный. Часы ударили один раз, и половицы скрипнули. Ноэми положила руку на перила и прислушалась.