Вы, вероятно, помните значение слова chitta из среднеиндейского языка пали. Помимо того что оно одновременно используется для обозначения понятий духа и мыслей, оно же означает «эмоции» и «сердце». Во многих азиатских культурах дух и сердце не только неразделимы в языковом плане – сама идея рассматривать их в отрыве друг от друга представляется жителям этих регионов совершенно невероятной.

Насколько сильно не хватает такого расширенного взгляда в немецкой практике, каждый из нас убеждался на собственном опыте. Если вы когда-нибудь сталкивались с действием нежных слов, произнося их или услышав от кого-то, вы знаете, что я имею в виду. Возможно, в этот самый момент вы вспомнили состояние блаженства и даже испытали те же ощущения, когда по телу растекается радостное тепло, когда чувство симпатии, защищенности или вожделения повышает температуру тела. Если благодаря одному воспоминанию вам стало тепло на сердце, то, значит, в этот момент проявилась связь между телом и сознанием. Прекрасное исследование, результаты которого были недавно опубликованы в передовом научном журнале, показало, что в холодном помещении или в холодное время года мы чаще предаемся ностальгическим воспоминаниям, заставляющим немного подняться температуру тела, чтобы таким образом согреться.

К сожалению, эта совместная работа мыслей и чувств может идти и в другом направлении – например, при воспоминании о приступе гнева, своего или чужого. В этом случае психическое сопереживание также посылает телу сигналы и, вероятно, заставляет наше сердце биться быстрее и беспокойнее.

В этих небольших примерах уже отражены культурные различия, духовные традиции и медицинское принципиальное понимание, а все вместе сказывается на нашем мышлении, ощущениях и действиях каждый день. При этом у нас был и до сих пор имеется сходный подход, который за последние 200 лет оттеснен в сторону: например, практика натуропатии. Мы позволим себе вкратце пробежаться по нашей истории, но для начала рассмотрим различия в точках зрения западной и восточной культуры.

Западный подход нам хорошо знаком. Наша медицина испытала сильное влияние естественных наук: здесь все построено на измеримых базовых значениях, на точных данных и фактах, а внимание уделяется исключительно процессам, протекающим в нашем теле. Будучи пациентами, мы представляем для врачей объект медицинского исследования; нас наблюдают и осуществляют с нами различные манипуляции. С точки зрения врача с Востока, пациент является и субъектом, и объектом одновременно. Здесь уже не проводят границ, не разделяют понятия «дух» и «сердце». Фокус внимания изначально направлен на ментальные процессы, из-за чего внутренний взгляд пациента, а также размышления составляют отличительные особенности традиционного понимания медицины.

Это заметно сдвигает центр тяжести в отношениях «врач – пациент», потому что пациенту не только оказывают поддержку, но и больше требуют с него, заставляя участвовать в процессе выздоровления и поддержания собственного здоровья. Помимо всего прочего, включенность пациента и следующая из этого субъективность ставят перед западной наукой неразрешимую задачу: обобщения невозможны; диагнозы пациентов едва ли можно сравнивать; по сути, нельзя даже учитывать «второе мнение», потому что сам пациент сильно влияет на свой диагноз.

Восточная медицина, напротив, более гибкая и открытая. Она рассматривает пациента как личность, учитывая его жизненную ситуацию и воспринимая все от «первого лица» (в отличие от «взгляда со стороны», принятого в медлабораториях на Западе), вместо того чтобы засунуть его историю болезни в уже выдвинутый ящик стола. Для такой открытости врачи должны прежде всего уметь слушать, и, как правило, восточные медики тратят значительно больше времени на сбор анамнеза, чем их западные коллеги. Возможно, благотворное воздействие во многом достигается благодаря такому вниманию, которое пациенты также учатся проявлять к своему здоровью.

Часто успехи восточных медиков при излечении хронических заболеваний не менее впечатляющи, чем на Западе. Если хронические болезни лечить только лекарствами, временами это приводит к рецидивам после их отмены. Так бывает со средствами, которые прописывают при нарушении работы сердечно-сосудистой системы, с противовоспалительными, болеутоляющими и психотропными препаратами. Как следствие, пациенты долго принимают различные препараты, а нередко их доза постепенно повышается. Хотя преимущество медикаментов в том, что они действуют относительно быстро, но рано или поздно появляются нежелательные побочные эффекты.

Надо признать, что здесь не всегда есть выбор, и мне бы не хотелось рисовать черно-белую, точнее, восточно-западную cхему лечения. Очень просто предаваться фармакологическому безумству. Спросите, что я принимаю сам, когда после интенсивных тренировок накануне вечером просыпаюсь утром с головной болью или с ломотой в суставах.

Мне приходит на ум кое-что другое. Наряду с осмотром врача или терапевта успешное исцеление в немалой степени зависит от того, насколько сам пациент умеет распознавать сигналы своего тела. Внимательность – основа всего. С одной стороны, доверие врача к пациенту и его сила исцеления, а с другой – доверие пациента к врачу и собственные силы больного.

Мы уже встречали в этой книге две стороны одной медали: стрессовая реакция и расслабление, потребность в удовлетворении любопытства и в защищенности, продолжительность интервала между болезнью и здоровьем, от саморегуляционных процессов на молекулярном уровне до принципиального понимания нашего хорошего самочувствия. Именно для восточной медицины характерен подход «и то и другое», при котором не делается различий между субъектом и объектом, манипулируемым и манипулирующим или между телом и духом, – то есть принцип инь и ян.

Мы тоже можем и должны задать себе вопрос: что для меня здоровье, даже когда я болен? Какой вклад я могу внести в свое выздоровление, пусть я пациент и мне требуется помощь? Какие полезные сигналы подают мне сбои в моем организме? Как получилось, что их трактуют совсем иначе, чем мы привыкли на Западе? Так давайте оставим привычку концентрироваться только на болезни, дадим больше пространства телу и духу, а также ресурсам и возможностям.

О темах внимательности и связанности мы уже говорили в этой главе. Еще в 80-е годы прошлого века Аарон Антоновский (1923–1994) ввел понятие «салютогенез». Израильский социолог не только исследовал патогенез, то есть то, что делает нас больными, но и задался вопросом, как возникает здоровье и как оно сохраняется.

Удивительным образом концепция салютогенеза до сих пор подвергается сомнению (хотя меньше, чем раньше). Не в последнюю очередь это происходит из-за неверного представления, будто бы она дискредитирует официальную медицину с лежащим в ее основе патогенетическим подходом к лечению. Но салютогенез никогда не противопоставлял себя патогенетическому подходу, а задумывался скорее для его расширения. Концепция Антоновского должна была стать моделью, которая наряду с предотвращением, ранним распознанием, устранением факторов и рисков, вызывающих заболевания (например, путем регулярного посещения дантиста или прививок от кори) и защитой от них предусматривала бы и другие действия. А именно: изучение обстоятельств, способствующих укреплению нашего здоровья, созданию или усилению ресурсов организма и уменьшению нагрузок на него (например, многосторонняя комбинация из здорового питания и физической активности или же тренировки внимания). Антоновский думал не только о предотвращении или только профилактике, а рассматривал оба этих фактора в связи друг с другом. Это имеет меньше отношения к идеологии, а больше – к прагматизму.

Попросту говоря, когда в одном случае концентрация на факторах риска, вызывающих развитие какой-либо болезни, приводит к желаемой цели, это прекрасно. Когда в другом случае к ней приводят защитные факторы, укрепляющие здоровье, это тоже неплохо. Для ученого речь шла о расширении своего и нашего взгляда на медицину в целом.

С одной стороны, такой подход требует учитывать условия жизни, работы и окружающей среды, с другой – индивидуальное поведение, то есть все те факторы, которые отчасти подвержены влиянию извне. При этом мы сами можем осознанно изменять и активно переформировывать их. Антоновский рассматривал здоровье не как состояние, а как динамичный процесс. Он представлял личность в континууме, подобно маятнику, раскачивающемуся между двумя точками: здоровьем и болезнью. Таким образом, в салютогенезе внимание уделяется не только человеку, который считается больным (объект классической медицины), но и всем, кто хочет восстановить свое здоровье, поддерживать его, формировать и укреплять.

По мнению отца-основателя салютогенеза, наше счастье определяют не только обстоятельства, но и наша способность их побеждать. Для Антоновского существенная составляющая салютогенеза – чувство связанности, которому он приписывал три основных признака: чувство постижимости, чувство удобства в использовании (сюда также относится управляемость) и чувство осмысленности. Мы уже видели, насколько тесно связанность переплетена с ключевыми понятиями внимательности (как предпосылки), контроля и сопротивляемости (как последствий). Все это идеально вписывается в концепцию салютогенеза.

Вместо манипулирования и навязывания своей воли здесь во главу угла ставятся сотрудничество, активное участие, собственная компетенция, самоэффективность, или (как говорят англичане) повышение компетентности. Здоровье, с точки зрения салютогенеза, без нас и нашего содействия просто невозможно. Кто может быть лучшим экспертом в вопросах нашего организма и удовольствия от жизни, чем мы сами?

Тому, кто решит заняться изучением других медицинских традиций и захочет расширить свое понимание концепции здоровья, придется отправиться в небольшое путешествие во времени. В процессе исследования мы раскрываем все больше деталей и взаимосвязей, собираем факты и доказательства, а при этом все больше подтверждаются «старые» знания Востока и Запада. Для того чтобы понять, где мы находимся в данный момент, нужно совершить краткий экскурс в историю.

Всегда и везде предыдущие поколения передавали своим преемникам знания об эффективных методах лечения болезней. Таким образом собирались интуитивные данные, истоки которых можно проследить на тысячи лет назад. Сегодня мы заново открываем для себя древние ритуалы (вспомните о предметах, найденных при Етци, которые он носил при себе более 5000 лет назад, а также отметины на его коже от сеансов акупунктуры) или же реконструируем их (вспомним находки в пещерах каменного века). Однако даже относительно молодые методы натуропатии оттесняются современными подходами, такими как «механистическое мышление». Поэтому доминирующим стало направление, известное нам сегодня под названием «традиционная медицина».

Мы начнем свое путешествие во времени не с появления Адама и Евы, а с периода Античности, когда жил Гиппократ с острова Кос (460–371 до н. э.). Отец-основатель современной медицины подчеркивал важность образа жизни, или «искусства жития», называя его важной предпосылкой для здоровья и лечения. Гиппократовский трактат «О диете» был не просто учением о питании – это было руководство по ведению здорового образа жизни и по уходу за собой.

Представления Гиппократа о сущности медицины долгое время оставались определяющими, в том числе его деление системы здравоохранения на три части. Наряду с хирургией или врачебным вмешательством и фармакологией значимыми составными элементами были образ жизни и личная ответственность человека. Целью жизни, помимо всего прочего, являлось поддержание порядка, равновесия и здоровья. Насколько эффективно человек достигал этой цели, показывало его душевное равновесие (не путать с равнодушием!). Сегодня скорее принято говорить о внутреннем удовлетворении, уравновешенности и балансе. Озвучивать такую идею, как баланс между личной жизнью и работой, в то время было слишком рано.

Достижение этой цели требовало систематических действий (этим занималась наука), умеренного, упорядоченного и активного образа жизни (для чего служили добродетель и искусство), а также скромность и праведность. Интересно, что религия также играла важную роль в самоисцелении. Гиппократ ввел в медицину скрупулезный анализ, что до сих пор считается новаторским шагом в развитии науки лечения. Центральным элементом при описании состояния здоровья и осмысленного или благоразумного образа жизни он считал в том числе и личную ответственность человека. Это также было поворотным и значимым фактом. По Гиппократу, каждый из нас – кузнец своего счастья.

В следующие века важность заботы о себе снова и снова всплывала в медицинско-терапевтическом, а также и в религиозном контексте. Обе эти области всегда были тесно связаны друг с другом. Часто эта связь выражалась в виде внутренней силы, способствующей выздоровлению: исходили из того, что человек обладает способностью и тенденцией к самоисцелению. Подобное сочетание «внешней медицины», с одной стороны, и заботы о себе и самоисцеления, то есть «внутреннего врача», – с другой, мы находим также у Галена (около 129–215). Этот греческий врачеватель ориентировался на своих коллег – Аристотеля и Гиппократа. В его философских работах заметно влияние последнего. Гален говорил: медицина должна исходить из того, что нормальное состояние человека – здоровье, а не болезнь. Кроме того, утверждал Гален, необходимо наблюдать за функциональными взаимозависимостями и внутренними процессами регуляции, которые имеют тенденцию к исцелению и сами ведут к внутреннему равновесию. В этом контексте врач был больше помощником, создающим возможности для излечения. С точки зрения природы, человек считался здоровым, а задача медицины состояла в том, чтобы опираться на естественные предпосылки. Каждый, таким образом, обладал влиянием на свое здоровье.

С приходом христианства ответственность за здоровье была отдана на откуп высшим силам: божественного творения нельзя было касаться и, в конечном итоге, понимать его. Болезнь представлялась наказанием за грехи, что едва ли оставляло место для развития медицины. Скромная жизнь была единственным способом достижения здоровья; страх перед хворью воспитывал в человеке смирение и заставлял отрицать искусство жизни, о котором говорили в Античности.

Однако в Средние века начался медленный подъем фармацевтики. Ирония судьбы состоит в том, что это происходило под покровительством Церкви. Скрытое за толстыми стенами монастырей, искусство лечения травами распространялось по Средиземноморью, где в храмах и обителях все чаще разбивались аптекарские сады и огороды. Из травного учения, например авторства некой Хильдергарды Бингенской (1098–1179), с течением времени возникла не только монастырская медицина, но и алхимия, а еще позже – в связи с поднимающими голову естественными науками – первые зачатки биохимии и ранней фармацевтики. Пока монахи превозносили искусство пивоварения, монашки заботились о развитии монастырской медицины. Без комментариев.

Хильдергарда Бингенская особенно усердно насаждала учение Галена. Нечто похожее мы находим в XVI веке у швейцарского естествоиспытателя Филиппа Ауреола Теофраста Бомбаста фон Гогенгейма, более известного под именем Парацельс (1493–1541). Он описывал зависимость между Medicus, ответственным за проведение медицинских процедур и терапии, и Archaeus. Понятие Archaeus соответствовало «внутреннему врачу», некой самоорганизующейся силе, которая – по Парацельсу – обладала связью с тонкими или нематериальными сферами. Здесь подразумевалось, конечно же, то, что мы сегодня называем сознанием или духом, – концепция, не существовавшая в нынешнем виде на территории тогдашней Европы. Однако подобное мировоззрение держалось достаточно долго. В работе под названием «Лечение порядком» авторства Себастиана Кнайппа (1821–1897) всплывают такие же аналогии.

Все эти тенденции объединяло то, что лечение шло рука об руку с допущением о наличии регуляционных процессов. Оно было динамичным и в обычных условиях стремилось достичь равновесия, то есть здоровья, на которое мог оказать влияние сам человек. Когда эта естественная тенденция уже не оправдывала себя или силы саморегуляции исчерпывались, можно было просить о воздействии извне. У Рудольфа Вирхова (1821–1902), основоположника теории клеточной патологии в медицине, также можно найти идею о саморегуляции, при которой болезнь возникала из-за перегрузки сил организма, но это представление выпало из поля зрения медицины в процессе развивающихся естественных наук.

Решающая веха была установлена уже при Рене Декарте (1596–1650), влиятельном французском философе. Если до этого человек воспринимался как единство тела и духа, то Декарт провел границу между «Psyche» и «Soma» (душой и телом), что имело роковые последствия. Это чисто умозрительное деление спровоцировало начало нового дискурса, в том числе в теме здоровья. Подобные теории должны представляться нам распахиванием дверей, за которыми скрыты незамеченные возможности и множество невообразимых идей, однако играми разума дело не ограничилось. Со временем идея о двух разделенных категориях укрепилась так сильно, что дуалистичный взгляд все больше насаждался в научной среде и в быту и в конечном итоге прочно закрепился и в той, и в другой сфере. Так что в определенной степени декартовская сила воображения обрела независимость и самостоятельность.

Насчитывающее не одну сотню лет научное знание о неделимой связи между душой и телом (сегодня с некоторыми усилиями оно снова возрождается в понятии психосоматики, однако, к сожалению, всегда в контексте болезни) постепенно было потеряно для широких кругов населения. Это случилось прежде всего благодаря победному шествию современных естественных наук, которое началось с XIX века. Не кто иной, как сам Александр фон Гумбольт (1769–1859) ввел в науку принцип взаимопереплетения, поскольку он рассматривал всех живых существ как один большой организм (что указывает на удивительные параллели с буддизмом). Однако его настойчивые порывы, направленные на объединение различных научных дисциплин, не привели к повторному воссоединению души и тела. Английский исследователь, ученый и естествоиспытатель Чарльз Дарвин (1809–1882) понимал под часто цитируемой фразой survival of the fittest выживание не самого сильного, а наиболее приспособленного, но это не привело к тому, что люди стали определять здоровье как самозапускающуюся реакцию приспособления.

Это привело к деградации основанной Декартом концепции, и, как следствие, роль веры и саморегуляции в вопросах здоровья все больше оттесняли на периферию. В натуропатии, опытной, комплементарной или альтернативной медицине они все же задержались и до недавнего времени влачили жалкое существование. Этот процесс напоминал переворот, который «белый человек» произвел в умах аборигенов Северной и Южной Америки или Гренландии, уничтожая вместе с коренными жителями их традиции, ритуалы шаманской культуры, а в некоторых местах истребив и то и другое полностью.

В мире между тем царило опьянение наукой, и благодаря ему на взлете промышленной революции постепенно создавалась механистическая картина мира. Человеческое тело рассматривалось как машина, которую нужно было ремонтировать, когда она ломалась. Такой чисто функциональный подход привел к тому, что медицина стала фокусироваться преимущественно на теле и развитии болезни (патогенезе) и все больше становилась высокотехнологичной специализированной мастерской по замене запчастей и ремонту человеческих организмов, в чем мы сегодня имеем счастье убедиться.

Здесь речь идет не о ностальгии или возвышенных, романтизированных представлениях. Ни один человек не хотел бы попасть обратно в Средневековье, да и шаманские путешествия во сне придутся по вкусу далеко не всем (но попробовать можно!). Однако если мы свяжем друг с другом восточные и западные, старые и новые подходы и методы, это может обогатить нас и открыть нам такие перспективы решения вопросов индивидуального здоровья, которых нельзя достичь иначе. Процесс слияния не должен создавать противоречие. Естественные науки и духовность не обязательно исключают друг друга, обе составляющие имеют право занять свое место и способствовать укреплению здоровья.

Полученные нами в ходе исследований знания о важности чувства осмысленности или связанности для процесса самоисцеления частично содержатся также в старых письменах и медицинских традициях времен арабского врача Ибн Бутлана (XI в.), в работах древнеиндийского проповедника и философа Махавиры (V в. до н. э.) и в трудах по искусству врачевания аюрведы, которое зародилось предположительно 5000 лет назад. Именно в Азии ученые узнают о кровообращении и сильных взаимосвязях в организме, выдвигают идеи о единстве и связанности, благодаря чему внимание и прикосновение осознанно или неосознанно внедряются в качестве средств лечения, а ритуалы приобретают очень важную функцию. Вспомним о более близкой нам христианской мистике. Подобно тому, как сегодня требуются доверие и убежденность для оживления старых или открытия «чужих» знаний, так и во многих традициях мира, в том числе и в наших культурных кругах, необходимы были прежде всего открытость, доверие и контакт между врачом и пациентом. Во всем этом современная медицина нуждается даже больше, чем когда-либо.