IX. Филипп д’Онэ (продолжение)

В тот момент, когда небольшой отряд, полагаясь на интуицию и, так сказать, инстинкт Бигорна, удалялся от Нельской башни, Филипп находился рядом с Гийомом Бурраском. Когда же, поднявшись по течению реки вдоль стен Нельского особняка, эта ватага вышла к мосту, Филипп немного отстал. Он совсем остановился, когда товарищи исчезли между двойной вереницей домов, что высились за мостом, образуя самую настоящую улицу, пробормотал:

– Догоню ли я их? Кто знает?.. Но даже если мне и суждено никогда их уже не найти, даже если мне и суждено никогда больше не увидеть Буридана и Готье, я все равно должен спасти королеву!..

Вернувшись назад, он вошел в Нельскую башню, дверь которой Ланселот Бигорн оставил открытой, и начал подниматься по лестнице. Оказавшись на этаже, где он только что сражался с королем, Филипп опустился в кресло и, обхватив голову руками, погрузился в свои грезы.

Он ни секунды не думал ни о короле, ни о Буридане, ни о брате Готье, ни даже о собственном, столь ужасном, положении – все его мысли занимал один-единственный человек – Маргарита!..

Молодой человек даже не задавался вопросом, был ли король все еще в башне, но говорил себе:

– Он, несомненно, вернется, и тогда… О, тогда ее уже ничто не спасет! И вздумалось же этому мерзавцу Бигорну привести сюда Людовика, чтобы тот получил доказательство ее измены…

Филипп вздрогнул. Неподвижный взгляд его оживился, и он болезненно поморщился.

– Она изменяет мужу! – повторил он глухо. – Это правда, я знаю; видел собственными глазами! И я ее люблю! О! Люблю всеми фибрами моей души и чувствую, что умереть, спасая ее, есть теперь единственная радость, на которую я могу надеяться в этой гнусной и мучительной любви!..

Тоска и растерянность сквозили в его взгляде; совершенно бледное его лицо, это красивое лицо с чертами сколь твердыми, столь же и утонченными, стало похожим на маску…

Тем не менее он улыбнулся:

– К счастью, я был начеку!.. К счастью, я не доверял Бигорну, как не доверяю и Буридану, как не доверяю даже моему брату!.. Все, все они хотят ее смерти! Если бы меня здесь не оказалось, если бы я не поспел вовремя, Людовик читал бы эти бумаги, содержавшие ее имя!.. Слава Богу, я не опоздал! Но все ли это? Кто знает?.. Я должен выяснить, не вернулся ли сюда король, должен удостовериться, что здесь не осталось ни единственного доказательства того, что…

Тяжелый вздох закончил его мысль…

Окинув комнату долгим взглядом, он заметил разорванную Людовиком картину.

– Зачем, – пробормотал он, поежившись, – мужу Маргариты понадобилось так кромсать это полотно?..

Он внимательно осмотрел другие картины, но не обнаружил в них ничего такого, что могло бы указать королю Франции на то, что обитательницу этого места оргий звали Маргаритой Бургундской.

И тогда, со спокойствием, с той тщательной кропотливостью убийц, которые боятся упустить малейшую деталь и стараются уничтожить все, что может на них указать, он принялся, один за другим, обследовать, а затем и ломать предметы мебели; он выдвигал ящик за ящиком, протирая тарелки, чаши, кубки, серебряные ножи, вилки и ложки, дабы нигде не осталось и единой изобличающей отметины; он переворачивал гобелены, простукивал стены, осматривал резные спинки и подлокотники кресел. Шло время, Филипп обливался потом, но даже не замечая, что день подходит концу, не обращая внимания на голод и жажду, не отдавая себе отчета в том, что он едва стоит на ногах от усталости, продолжал свою работу.

Стоило какому-нибудь предмету показаться ему подозрительным, как он тут же ломал его на мельчайшие части.

Добравшись до кувшина для воды, он побледнел, заметив выгравированную на донышке этого восхитительного золотого изделия королевскую корону.

– Какое неблагоразумие! – пробормотал он.

Поднявшись на верхнюю площадку, он выбросил кувшин в реку…

В какой-то момент этого страшного занятия он оказался у шкафа с одеждой… непристойными платьями, которые попались на глаза королю.

Филипп также осмотрел платья с мрачным беспокойством, но не обнаружил ничего такого, что могло бы выдать Маргариту, разве что изумруды плаща привлекли его внимание.

Он долго раздумывал, как же с ними быть, но в итоге решил и их выбросить в Сену. Отсоединив изумруды от пряжек, он завернул их в лист пергамента и вновь поднялся на вершину башни.

Но тут некая внезапная мысль пришла ему в голову. Он ударил себя по лбу, прошептав:

– Надо ж быть таким глупцом, чтобы не подумать об этом!..

Весь дрожа, Филипп вернулся в комнату, еще более тщательно завернул драгоценные камни, перевязал сверток пояском от одного из платьев и лишь тогда спустился на первый этаж башни.

Оказавшись на улице, он с час неподвижно простоял в сторонке, разглядывая прохожих, буржуа, студентов и солдат. Особенно его интересовали последние.

Наконец он выбрал одного из них, вероятно, сочтя его наиболее подходящим, подошел к нему, покопался у себя в карманах и обнаружил, что является обладателем двух или трех золотых экю. Он вложил монеты в руку лучника, оторопевшего от этого нежданного богатства.

– Мой друг, – промолвил Филипп, – по вашим одеждам я вижу, что вы принадлежите к стражникам Лувра.

– Да, к роте лучников королевы, мой щедрый господин.

– Прекрасно. Случается ли вам видеть королеву?

– Каждый день, и по многу раз.

– Отлично. Вот сверток. Передайте его мадам Маргарите, и, не сомневаюсь, вы будете по-королевски вознаграждены. Только так передайте, чтобы никто не видел…

– Нет ничего проще! – воскликнул солдат, просияв. – Но что, если королева спросит, откуда у меня этот сверток?

– Скажете ей, что он – из Нельской башни!..

– А если она поинтересуется, кто мне его вручил?

– Отвечайте, что его просил ей передать сеньор Филипп д’Онэ.

– Сегодня же все сделаю, – сказал солдат, отдал честь и, совершенно счастливый, удалился, пересчитывая те золотые монетки, что были у него в руке, и прикидывая, сколько же других подобных экю к ним еще добавится.

Вернувшись в башню, Филипп продолжил свою работу.

В какой-то миг он заметил, что весь этот этаж башни мало-помалу начинают окутывать сумерки, и с удивлением осмотрелся.

– Уж близится ночь! – прошептал он. – Да уж, ужасный денек выдался, но теперь я спокоен! Король может возвращаться, может все тут перерыть: глаза его ничего не увидят там, где ничего больше не видят мои!.. Вот уже во второй раз я спасаю тебя, Маргарита!.. Пойдем же, – продолжил он после нескольких минут мрачных раздумий, – искать Буридана и моего брата!

Филипп начал спускаться.

В тот момент, когда нога его уже ступила на последнюю ступеньку лестницы, в зал первого этажа башни ворвалась толпа лучников.

– Один из них все еще здесь! – закричал командир отряда. – Хватайте его!.. Другие, вероятно, тоже где-нибудь поблизости! Обыщите всю башню и приведите их ко мне!..

С дюжину лучников набросились на Филиппа д’Онэ, и уже через несколько секунд, не успев оказать и малейшего сопротивления, он был связан, подхвачен, вынесен на улицу и брошен в поджидавшую у дверей тележку. Тут он потерял сознание.

Нельскую башню прочесали снизу доверху, но все эти поиски ничего не дали: больше арестовывать было некого.

– Одного мы все же взяли! – бормотал командир лучников, радостно потирая руки. – Судя по его виду, по его одеждам, он тут был одним из главных, может даже, всем и руководил. Надеюсь, королева останется довольна тем, как я выполнил порученную мне миссию.

Очнулся Филипп в кромешной тьме, в которой не было и намека на те неясные отблески, что есть суть ночного света. Он попытался подняться на ноги, но быстро понял, что каждая из его лодыжек скована железным кольцом, а от каждого из этих колец отходит толстая цепь. Он ощупал стену, у которой лежал, – по ней струилась отдающая гнильцой вода. Филипп вдохнул смрадный воздух и ему показалось, что его живым опустили в могилу. Больше не пытаясь пошевелиться, он выпучил глаза, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в сумерках, весь обратился в слух, надеясь уловить хоть какой-то шум, который связал бы его с миром живых. Мрак и тишина царили и в его мыслях; он чувствовал, что мысли эти расплываются, ускользают. Его обуял ужас, когда он понял, что к мозгу его, подобно надвигающейся волне, подступает безумие. В течение нескольких минут – сам он это время определить был не в силах – перед глазами у него раскачивались некие смутные, с расплывчатыми очертаниями, образы.

Он узнавал их и взывал к ним – то к одному, то к другому.

– Это ты, Мариньи? Это ты, убийца моих родителей? А! Вот Буридан! Не уходи, дорогой друг, умоляю! Ко мне, ко мне, Буридан!.. Готье, брат мой, почему ты грозишь мне кинжалом?.. Что я тебе сделал? Тебе же отлично известно, что я любил ее! И ты смертельно на меня обиделся за то, что я ее спас… Но что я вижу? Это она! Она идет ко мне! Протягивает ко мне руки!

В шуме пришедших в движение цепей Филипп упал на колени.

Все явившиеся ему видения исчезли, словно зыбкие порождения горячки, остался лишь один, отчетливо прорисованный образ… сияющее лицо… полный нежности взгляд… женщина, от которой, как казалось несчастному юноше, исходило яркое сияние, в один миг осветившее мрачную камеру:

Маргарита!..