14.0 Металл

Бюрк прикладывал к телу пациента металл — золото, серебро, платину, цинк, медь — и симптомы истерии исчезали. Металлические пластины закреплялись с помощью системы ремней на ногах, руках, туловище и даже на голове. Пациент, проходивший сеанс металлотерапии, чем-то напоминал Железного человека из комиксов. Но облачаться в костюм Железного человека было необязательно, металл обычно прикладывался только к тому месту, которое вследствие истерии потеряло чувствительность (истерическая анестезия). Результатом лечения становилось возвращение чувствительности.

Проверкой метода занялся Жан-Мартен Шарко. Для проведения эксперимента Шарко привлек Бланш Виттманн, свою любимую пациентку, которую он приглашал демонстрировать симптомы истерии во время публичных лекций. Виттманн, прославившаяся как «Королева истеричек», попала в больницу с жалобами на судороги, обмороки и паралич конечностей. К потерявшей чувствительность ноге приложили две медные пластины, прошло несколько минут, и чувствительность частично восстановилась. Выпив раствор золота, Виттманн почувствовала себя совсем хорошо и в течение месяца жила без приступов истерии.

Тот же результат дали эксперименты с другими пациентами. Иногда после процедуры истерический паралич перемещался с одного участка тела на другой, одна нога выздоравливала, а другая отнималась — такое явление коллеги Шарко назвали «трансфер», т. е. «перенос».

Другой участник комиссии, которой было поручено исследовать метод металлотерапии, врач Жюль Бернар Люис (1828–1897) углубился в изучение «трансфера» и с помощью магнитов перенес симптомы от пациента к пациенту. Развивая идею, Люис смастерил магнетическую корону — кусок металла в форме подковы, который закрепляли на голове пациента с контрактурами и параличом мышц одной стороны тела. Через пять минут корону снимали и надевали на голову загипнотизированного здорового человека. У вышедшего из гипнотического транса появлялись не только те же истерические симптомы, но даже какие-то специфические черты характера первого пациента.

«Переливанием» флюидов из одного тела в другое Люис занимался не с кем-нибудь, а с Жераром Анкоссом (1895–1916), более известным под псевдонимом Папюс и прославившимся как маг, каббалист, автор популярнейших книг по оккультизму и изобретатель карт Таро.

В 1877 г. комиссия опубликовала результаты своих исследований. Эффективность метода Виктора Бюрка была подтверждена, однако оставался непонятным механизм действия. Было высказано предположение о том, что причиной изменений в организме является электрический ток, возникающий в месте контакта металла с кожей.

По другой версии, действует не электричество, а химическое вещество, возникающее из-за окисления металла после прикосновения к влажной коже. Еще одна версия — металлы действуют на вазомоторные центры мозга, в результате чего меняется кровоток, и одна сторона тела теряет чувствительность, а другая — возвращает. Здесь наука об истерии встретилась с нейронаукой, а конкретно с учением о полушариях головного мозга, об их асимметрии и функциях.

Выводы комиссии Шарко многим показались сомнительными. Ученые почувствовали, что французские неврологи уклоняются куда-то в сторону сказок о волшебных камнях, магических талисманах и т. п. С точки зрения методологии, исследования металлотерапии были крайне слабыми. Автор редакционной заметки в «British Medical Journal» писал: «Истерики с преувеличенным выражением эмоций… это худшие в мире кандидаты для построения каких-либо научных выводов… Что касается демонстраций господина Шарко, ни у кого из тех, кто имел возможность их наблюдать, не возникло никаких сомнений; но после внимательного наблюдения за ними мы готовы при всем уважении к способностям ученого и клинический проницательности этого выдающегося врача поверить в то, что цель демонстраций была в том, чтобы ярче осветить изменчивые формы истерических неврозов, а не в том, чтобы обеспечить опору для науки о металлоскопии или для искусства металлотерапии».

Действительно, Шарко в первую очередь хотел обосновать свое учение об истерии. Обвинения в том, что его пациенты симулировали, звучали довольно часто. Работая с истерией, он постоянно находился в пространстве дискуссии о границах между реальной симптоматикой и симуляцией. Симулировать трансфер симптомов, по мнению Шарко, его пациенты не могли просто потому, что были слишком глупыми и необразованными. Этот довод Шарко опровергался легче всего — посетители больницы, где он работал, видели, как пациенты увлеченно читают научные журналы, в том числе с публикациями о новейших методах лечения нервно-психических болезней.

Скептики в Германии, Великобритании, Италии и США проводили контрольные испытания и получали доказательства того, что при истерии совершенно неважно, из какого материала изготовлен лечебный предмет. К исчезновению симптомов приводило использование горчичников, деревяшек, камней, льда, каучука и черепахового панциря.

В целом критики верно уловили, в какую сторону рискует направиться наука о лечении психических болезней после принятия методики Виктора Бюрка. Шарко был близок к этому — недаром Бюрка называли «предтечей шаркотизма» — но он все-таки удержал равновесие и не соскользнул в спиритуализм, чрезвычайно модный в конце XIX в.

Бюрк интересовался феноменом анестезии у загипнотизированных людей. Экспериментируя с металлами, Бюрк заметил, что они одновременно действуют на состояние анестезии и на состояние транса. Это натолкнуло его на мысль о том, что транс и потеря чувствительности являются двумя аспектами одного и того же явления.

Также было известно, что потеря чувствительности и преходящий паралич часто наблюдаются при истерии. Если металл по какой-то причине действует на поверхность тела так, что потеря чувствительности пропадает, то можно попробовать использовать металл для лечения истерии.

Таким образом, в одной точке сошлись три тематические линии в истории психологии и физиологии — гипноз, истерия и поиски веществ, которые неким образом подействуют на тело и оздоровят психику.

До Шарко исследователи состояния транса в научном сообществе Франции имели приблизительно ту же репутацию, что и изобретатели вечного двигателя. Шарко с единомышленниками ввел феномен гипноза в круг научно-исследовательского внимания через проблематику истерии. Еще до Бюрка было отмечено, что больные истерией особенно хорошо подвержены гипнотическому внушению. В то же время у трех основных разновидностей гипнотического транса — сомнамбулизм, летаргия и каталепсия — были свои аналоги в симптомокомплексе истерии.

Рядом с той точкой, где встретились целебные металлы, гипноз и истерия, произошло что-то наподобие Большого взрыва, с которого можно отсчитывать историю парапсихологии. В предыстории главнейшую роль исполнил венский врач Франц Антон Месмер (1734–1815). Тезисно его учение сводится к утверждению о существовании некой магнетической субстанции, разлитой во Вселенной, присутствующей в живом организме и обладающей способностью двигаться. Движением этой субстанции Месмер объяснял практически все. Любая болезнь — это следствие того, что в теле нарушился поток магнитных частиц. Чтобы вернуть здоровье, врач с помощью магнитов должен скорректировать внутренний магнетический поток пациента.

С какого-то момента Месмер перестал использовать магниты. Есть версия, что на него произвели впечатление христианские ритуалы, во время которых священник рукой благословляет людей и вещи. Месмер решил, что врач способен направлять целительный магнетический поток на тело пациента движениями рук, а лучше всего делать это одним лишь взглядом. Для накопления запасов лечебных флюидов он сконструировал специальное устройство. Сам процесс лечения Месмер аранжировал по-театральному — особенное освещение, жреческое одеяние, фоновая музыка. Все это было нужно для того, чтобы спровоцировать эмоциональный кризис, во время которого пациенты начинали рыдать, кричать и биться в конвульсиях.

Оккультистам, конечно же, очень нравилось учение о животном магнетизме — оно обладало той беспроигрышной универсальностью, которая свойственна модным на рубеже XX и XXI вв. парапсихологическим понятиям «энергия» и «энергетика». Но несмотря на магический антураж, теория Месмера не требовала от своих сторонников отречения от рационализма. Месмеризм, казалось, не конфликтовал с научной парадигмой того времени и до определенного момента воспринимался как одна из легитимных концепций, объясняющих устройство физической реальности.

К теории животного магнетизма в первой половине XIX в. относились с уважением, не смешивая с шарлатанством или фокусничеством. Положение животного магнетизма было в чем-то более престижным, чем положение гипноза в современной медицинской психологии. Месмеризм не считался лженаукой. Наука самоопределялась, очерчивала границы своего метода, и эксперименты месмеристов по-своему помогали ей в этом. Теория животного магнетизма стала продуктивным вызовом в истории науки, способствовавшим строительству здания научной ортодоксии.

Побочным результатом популярности месмеризма было освоение такого важнейшего элемента современной медицины, как анестезия. Отключать чувствительность пациентов во время хирургических операций начали сторонники учения о животном магнетизме. Одним из них был Жюль Клоке (1790–1883), именитый французский анатом и хирург. Именно он в 1829 г. на заседании Академии наук рассказал о том, как провел операцию по удалению раковой опухоли у 64-летней женщины, которая перед началом операции была введена в состояние транса.

Когда такие же операции начали проводить в Британии, один скандал последовал за другим. Хирургам, которые без доверия относились к «магнетической» анестезии, не нравилось, что их профессиональный имидж портится спорами по второстепенному вопросу, и для того чтобы однозначно отграничить свое поле деятельности от территории экспериментов с магнетическим трансом, они стали применять закись азота и эфир для «отключения» пациента.

О том, что некоторые вещества обладают анестетическим эффектом, было известно давно, просто никому из хирургов не приходило в голову то, что пациента имеет смысл обезболить. Поначалу в нейтрализации человеческого сознания видели нечто угрожающее даже не с медицинской, а с этической точки зрения. Человек становился беспомощным, и не по своей воле, как это бывает при передозировке спиртного, а потому что над его сознанием совершил некую манипуляцию другой человек.

Идеологические столкновения с месмеристами подтолкнули к идее систематического использования анестезии. Помимо этого концептуального спора с магнетической школой, важную роль, по крайней мере в Англии и США, сыграла рыночная конкуренция, поднявшая вверх тех врачей, кто обезболивал своих пациентов.

Момент, после которого статус учения о животном магнетизме, упал до уровня псевдонаучного чародейства, определяется, по крайней мере, во Франции достаточно четко. В августе 1784 г., незадолго до Великой французской революции, комиссия, назначенная королем Людовиком XVI, официально подтвердила отсутствие каких-либо доказательств существования флюидов и отсутствие доказательств того, что эффект от практик, основанных на учении о животном магнетизме, объясняется не силой фантазии, а чем-то другим.

В революционные времена система идей, осужденная поверженной властью, обретает реноме репрессированной правды. Видимо, так и получилось с месмеризмом. Он никуда не исчез — наоборот, превратился во влиятельнейшее учение, оставившее глубокий след в истории цивилизации. Генри Элленбергер (1905–1993), канадский психиатр и историк медицины, автор классической книги об истории психиатрии «Открытие бессознательного», считает, что динамическая психиатрия и психотерапия, как она понимается в XX в., возникли благодаря месмеризму, а отцом психодинамической традиции следует считать не Фрейда, а Месмера.

Когда Бюрк проводил свои опыты, смешались две концепции магнетизма — месмерианская и физическая. Металлы, с которыми работал Бюрк, действовали на нервную систему в соответствии с законами электродинамики. В то же время металлотерапия опиралась на теорию животного магнетизма, несовместимую с физической наукой.

Фундаментальная противоречивость метода освобождала его приверженцев от необходимости следить за логикой своих рассуждений и соотносить их с объективной реальностью. Один и тот же металл использовали для того, чтобы вызвать трансовое состояние у больного истерией, и для того, чтобы вывести больного из транса. То, что одна и та же манипуляция может производить противоположные эффекты на организм, объяснялось законом, сформулированным Амедеем Дюмонпалье (1826–1899), врачом и специалистом в области металлотерапии и лечебного гипноза, — причина, по которой возникает состояние, является причиной, по которой состояние прекращается («la cause qui fait, défait»).

Легкость, с которой игнорировались принципы честного, критического, научного исследования, соответствовала радикальности экспериментов с металлотерапией и гипнозом. Люис довел идеи Месмера до того предела, преодолев который гипнотерапевт оказывался в пространстве компетенции Папюса, плодотворно сотрудничавшего с Люисом.

В 1887 г. Люис опубликовал работу, посвященную дистанционному воздействию лекарств. В ней он описал то, как во время эксперимента показывает загипнотизированным людям пробирки с лекарственными веществами, и один лишь вид пробирки изменяет психическое состояние человека. У дистанционного воздействия лекарств были свои нюансы. Если пробирку с веществом (было испробовано много субстанций, в том числе морфин, коньяк, стрихнин и даже обычная вода) держали за спиной пациента, он (точнее, она, ведь опыты ставились почти всегда с участием женщин) выражал позой и лицом один тип эмоций, если справа — другую эмоцию, слева — третью.

Так и возникла парапсихология. Сам термин для обозначения науки о ненормальных, но непатологических психических явлениях придумал немецкий философ Макс Дессуар (1867–1947). Психология на волне моды на гипноз и экспериментирование с магнетизмом расщепилась на науку академическую и науку «пограничную». В «пограничную» науку уходили исследователи, желавшие заниматься феноменами, которые с трудом сочетались с материалистической картиной мира. Со временем последние остатки научной методологии и рационального мышления полностью испарились из «пограничной» науки.

Шарко работал в рискованной близости от «пограничной» науки. Он сдержанно относился к металлотерапии, которая была для него лишь еще одним поводом обратиться к своей любимой теме — патофизиологии истерии. Он был конструктором клинической неврологии (так называется его биография 1995 г.: «Шарко: конструируя неврологию»), а не творцом иллюзий. Ему и его сторонникам было несимпатично предположение о том, что в каком-либо психическом явлении, наблюдаемом во время эксперимента — например, перемещение симптомов паралича с одной ноги на другую — есть момент субъективного участия свободного, пусть и неосознаваемого, выбора пациента. Предположить, что симптомы, вместо того чтобы совсем исчезнуть, перемещаются из одной части тела в другую, только потому что больной женщине хочется угодить врачу и одновременно остаться больной, — это то же самое, что обвинить пациентку в обмане.

Фактически проверка металлотерапии в клинике Шарко была исследованием внушаемости. Легкость, с которой совершался «трансфер» симптоматики, должна была натолкнуть именно на эту мысль — пациенты исключительно восприимчивы, их сверхчувствительность не позволяет привлекать их к исследованиям. Сам Шарко описывал случай, прекрасно показывающий, что некоторым особенно чутким людям нужно совсем немного для того, чтобы пережить «трансфер», «катарсис», «кризис» и т. п. У его пациентки после того, как она ударила своего ребенка, отнялась правая рука. В ожидании лечения она сидела в комнате, где были размещены какие-то механизмы, который использовались Шарко в своей работе. Пациентка положила левую руку — ту, что не потеряла чувствительность, — рядом с механизмом. Вдруг аппарат заработал, колеса закрутились, все зашумело и затряслось. Пациентка испугалась, и через несколько минут произошел «трансфер» — паралич переместился с руки, которой она ударила ребенка, на руку, которую чуть не травмировала неожиданно заработавшая машина.

Британские врачи к деятельности Шарко относились скептически. Концепция истерии как функционального расстройства критиковалась авторитетными английскими авторами за излишнюю широту определений, допускавшую применение этого диагноза при очень многих патологических состояниях. Самуэль Уилкс (1824–1911) отдельно разобрал тему истерической потери чувствительности в статье 1883 г., в которой он приводит несколько клинических случаев одностороннего паралича. С точки зрения Уилкса, то, что французы во главе с Шарко называют истерической потерей чувствительности, является следствием органического дефекта в одном полушарии головного мозга. В металле или любом другом материале, используемом в работе с истеричками, нет ничего такого, что производило бы целебный эффект. Главное, что происходит в известных случаях излечения от истерического паралича — это шокирующее переживание, которое активирует определенные участки мозга. Причем в одном из описанных Уилксом случаев источником шока было не лечение, а отсутствие лечения.

Уилкс рассказывает о школьной учительнице, которая в течение нескольких лет время от времени переживала приступы потери чувствительности в конечностях. Кроме того, она страдала от головной боли, тошноты, боли в спине, нарушений менструального цикла. Когда ее госпитализировали, чувствительность отсутствовала во всей правой части ее тела. Семь месяцев она получала все доступные виды лечения, в том числе металлотерапию (были испробованы серебро, медь, цинк, свинец, железо). Не добившись никакого результата, врачи отпустили ее домой в том же состоянии, в каком она была принята в больницу. Через несколько недель мать пациентки уговорила Уилкса опять положить ее в больницу: «Я принял решение использовать свой проверенный метод, — пишет Уилкс. — Метод заключался в том, чтобы дать ей моральный урок, отказавшись от любых медицинских средств, поскольку они часто только закрепляют истерическое состояние. Я не сделал никаких назначений и систематически проходил мимо ее постели, говоря так, что она могла расслышать, что больше не могу заниматься ею, ведь так много по-настоящему больных людей нуждаются в моем внимании.

На самом деле я специально ее игнорировал, и в один день, спустя две или три недели, я увидел, что она встала с постели, оделась и сидит на стуле рядом. Я заговорил с ней, и она сказала, что может немного ходить и думает, что к правой стороне тела возвращается чувствительность. Я сказал, что доволен тем, как у нее идут дела, и выразил надежду на то, что она вскоре полностью выздоровеет».

Так и произошло. Пациентка, шокированная пренебрежительным отказом в лечении, выздоровела. По мнению Уилкса, ее состояние сильно ухудшилось в тот момент, когда она стала объектом внимания многих врачей, захотевших проверить на ней новый метод металлотерапии. Вместо того чтобы относиться к ней с повышенным интересом, нужно было проявить максимум пренебрежения и продемонстрировать ей, что о ней забыли и не хотят вспоминать. Это и оказалось идеальным лечением, потому что именно такая ситуация произвела необходимое шокирующее действие на мозг: «Это было больше, чем она могла выдержать. Ее мысли о том, что она две недели лежит в постели, и никто о ней не заботится, пробудили ее дремлющую волю и, следовательно, были именно тем стимулом, в котором она нуждалась».

Уилкс объясняет принцип действия шока, обращаясь к детским воспоминаниям. У его одноклассника были карманные часы, которые, если их резко доставали из кармана, переставали работать. Чтобы вновь запустить механизм, нужно было их встряхнуть или стукнуть по ним: «Баланс сохранялся в состоянии нестабильного равновесия, и оттого они были готовы остановиться или возобновить ход от любого резкого воздействия. Мозг несчастных истеричных людей, кажется, подобным образом прекращает работать из-за шока и возобновляет работу после другого шока».