Глава седьмая

Ночь на воскресенье Лена провела без сна. Необычайно жаркий июнь прогрел квартиру, уходя, Лена опасалась, оставлять форточки открытыми, и воздух был душным, спертым. Вернувшись с еропкинской дачи, она чувствовала, что задыхается в четырех стенах. Митька спокойно спал в своей комнате, не испытывая из-за жары ни малейших неудобств, летний воздух колыхал занавески в открытом окне, а ей казалось, что даже простыни на кровати липкие и влажные, мятые и врезающиеся в тело, отчего спать совсем невозможно. Наверное, именно так себя чувствовала принцесса на горошине.

Время от времени Лена кидала взгляд на собаку, однако Помпон спокойно дрых в своей корзинке, лишь периодически выбираясь из нее на прохладный прямоугольник пола перед открытым окном и затем возвращаясь обратно. Мучительной ночь, похоже, казалась только Лене.

Конечно, нервы ее были натянуты до предела из-за драгоценного камня, который она фактически стащила из дома Яковлева. Даниным изысканиям и сделанным после них выводам она доверяла полностью, потому что ее друг был высококлассным профессионалом, умел работать как с драгоценными камнями, так и с информацией.

Итак, она нашла рубин Цезаря, двести с лишним лет назад украденный у Екатерины Второй. Почему этот камень больше двух веков пролежал в печи? Как так получилось, что его никто не нашел? Почему кто-то начал поиски только сейчас? В том, что камень действительно ищут, Лена не сомневалась, как и в том, что первой жертвой неизвестного преступника стал Петр Беспалов.

Ее работодатель тоже искал камень. Понимание этого факта было довольно горьким. Беспалову был нужен рубин Цезаря, и он не знал, где именно тот спрятан. Именно поэтому он сначала провел работы в доме Балуевского, а потом взялся за особняк Яковлева. Но Петр Алексеевич был убит, значит, охоту за камнем вел кто-то еще.

Лена в очередной раз повернулась с боку на бок в надежде заснуть, пролежала с закрытыми глазами минуты три, рывком перевернулась на спину, подсунула под голову вторую подушку и мрачно уставилась в потолок. Раз все равно не спится, надо попробовать рассуждать логически.

На руке у Виктора Балуевского была татуировка, фактически указывающая на обозначение места, где спрятан клад. Документы, оставшиеся от репрессированного художника, Лена видела своими глазами, а значит, раздобыть их в архиве мог кто угодно. Кроме того, знак на предплечье мог быть не единственным указателем, ведущим к сокровищу. Значит, надо выяснить, были ли у Виктора Павловича наследники, могли ли они получить доступ к информации и начать искать клад.

Как выяснил Даня, в начале XX века частное детективное расследование по поводу рубина проводил городской голова Николай Яковлев. Следовательно, он, а также его потомки, тоже могли иметь представление о ценности камня. Правда, непонятно, почему они сразу его не обнаружили. Могли праправнуки Яковлева сейчас отправиться на поиски рубина и неожиданно столкнуться с тем, что на охоту за сокровищем отправились еще и Балуевские? Как рабочая версия вполне годится, хотя и с натяжкой.

Кроме того, из найденных Даней архивных записей вытекал еще и тот факт, что о существовании и пропаже камня знали родственники Александра Штольцена. Его потомка, по крайней мере одного, Лена знала лично, и выглядел он ужасно подозрительно.

Перед ее глазами снова встал образ высокого, крепко сложенного, спортивного мужчины, с начинающей седеть шевелюрой, твердой линией рта и таким же взглядом человека, который точно знает, что хочет от жизни. В нем чувствовалась так редко встречающаяся в наши дни прямота: он говорит, что думает, делает, что хочет, и принимает решения, которые считает правильными.

Лене казалось, с ним должно быть просто, потому что подобные Макарову мужчины терпеть не могут сложностей. Вот только просто с ним ей не было. Каждая встреча приводила к мучительному непониманию, которое повисало в воздухе, электризуя пространство. И это не считая подозрений, что Макаров может быть замешанным в убийстве!

В глубине души она не верила, что этот человек способен убить. Лишить кого-то жизни…непросто. Но факты – вещь упрямая. И согласие работать на объекте, хотя его предприятие никогда до этого не занималось реставрацией, и название фирмы, и родство с первыми владельцами дома не могли быть простым совпадением. Или могли?

Даже самой себе Лена не была готова признаться, что этот мужчина ей нравится. Более того, впервые после развода она вообще думала о другом человеке как о мужчине. Так уж вышло, что сначала было очень больно, а потом стало совсем некогда, потому что профессиональная репутация, как известно, сама себя не построит, да и деньги сами собой не заработаются. И вот на тебе!

Из обрывков мыслей, имеющих отчетливый привкус печали, Лену выдернул телефонный звонок. Мамочки, кто это может быть ночью? Схватив телефон, Лена невольно обратила внимание на время – 03:30, час волка, будь он неладен – и уже только после этого осознала, что ей звонит Шура Персиянцева.

– Что случилось? – заполошным голосом вскричала Лена и тут же понизила голос, чтобы не разбудить, а главное, не испугать спящего в соседней комнате Митьку. – Шур, ты заболела? Тебя обокрали? Ударили по голове?

– Беседина, с тебя с ума сойти можно, – услышала она в трубке низкий голос подруги. – Почему ты считаешь, что со мной должно произойти что-то ужасное? Я же – не ты, в дурацкие ситуации не попадаю.

– Но ты мне звонишь в полчетвертого утра…

– Ну да, звоню, потому что убеждена: ты не спишь. Беседина, рассказывай давай, из-за чего!

– Шурка, с тобой с ума сойти можно, – засмеялась Лена, у которой словно камень с плеч упал. – Откуда ты знаешь, что у меня бессонница? И главное – почему ты-то не спишь? С твоими железными нервами.

– Я не сплю, потому что у меня ранний рейс. Приехала в аэропорт заранее и еще минут сорок делать мне совершенно нечего. А про твою бессонницу я в курсе, потому что очень хорошо тебя знаю, душа моя. У тебя сейчас неспокойный период в жизни, а когда ты нервничаешь, ты перестаешь есть и спать. Скажи, на сколько килограммов похудела?

– Я не взвешивалась, – уклончиво сообщила Лена. – И вообще, я ем. Мы, к примеру, сегодня, то есть уже вчера, с Митькой ездили к Дане, жарили шашлыки и мяса налопались, вот.

– Ага, а то я не знаю, как выглядит твое «налопались»! Кусок, поди, съела, максимум два. Причем без хлеба, с одной только травой. Коза ты моя! Нет, Ленчик, на самом деле, ты там как, с убийством этим? Держишься? И вообще, больше ничего не случилось? А то у меня предчувствие какое-то нехорошее.

Лена открыла рот, чтобы рассказать Шуре про рубин Цезаря, и тут же снова его закрыла. Во-первых, доверять такую тайну телефону было верхом глупости. Во-вторых, знание о рубине могло быть опасным, – из-за камня уже убили одного человека, и подвергать риску подругу Лена не собиралась. Пока она единственная обладательница этой тайны, не считая Дани Еропкина, разумеется, информацию еще можно удержать. Уж в том, что Даня будет молчать, она была совершенна уверена. Как только известие о том, что в тайнике, обнаруженном в доме Яковлева, было что-то ценное, просочится наружу, всем им может грозить опасность. Зная Шуру, похожую на шампанское, можно быть уверенным, что она рано или поздно проболтается. Нет, пока говорить о рубине не следует.

– Ты чего пыхтишь и молчишь? – спросила проницательная Шура. – Беседина, ты от меня что-то скрываешь? Теперь я начинаю волноваться.

– Шур, ты бы приезжала уже, – жалобно сказала Лена, которой было стыдно перед подругой, но сдаваться она не собиралась. – Мне столько всего надо тебе рассказать.

– Так начни сейчас, пока у меня тридцать минут до посадки, – деловито велела подруга.

– В доме Яковлева мы нашли тайник, – выпалила Лена, решив отделаться полуправдой.

– Мы – это кто?

– Точнее, его Дмитрий Михайлович нашел. Оказывается, в одной из печей в доме вмонтирован поворотный механизм, который вращает кафельный изразец и открывает небольшое углубление. Представляешь?

– С трудом, – призналась Шура. – И что там было, в этом тайнике?

– Когда Дмитрий Михайлович вызвал полицию, то тайник оказался пуст. То есть там лежала жестянка из-под конфет, было такое монпансье «Ландрин», знаешь?

– Беседина, ты мне конфетами зубы не заговаривай, – Шура вдруг рассердилась. – Было что-то в тайнике или нет?

– Так я же говорю, коробочка из-под конфет. Пустая.

– Ты сказала, «когда вы вызвали полицию», а до этого в тайнике что было?

Лена внезапно почувствовала, что окончательно вспотела. Врать она никогда не умела, а Шура Персиянцева смотрела в корень.

– Откуда я знаю, что там когда-то лежало? – мрачно спросила она, кляня себя последними словами за неискренность. – Дмитрий Михайлович увидел на печи знак, который был нарисован на бумаге, найденной в руке у Петра Алексеевича. Нажал на него, и открылся тайник. Тут приехала я, но он запретил мне что-то трогать до приезда полиции. Потом мы дождались следователя и оперативника, они извлекли жестянку, оказавшуюся упаковкой от дореволюционных леденцов. И в ней ничего не было. Шур, ты же не думаешь, что я вру?

Последняя фраза прозвучала жалобно, и Лена вдруг рассердилась на себя, что она такая мямля.

– Не думаю, – успокоила ее Шура. – Слушай, Беседина, а этот твой Дмитрий Михайлович не мог слямзить из этой жестянки то, что в ней было, до того, как появилась ты? А потом разыграть представление на глазах у изумленной публики.

– Он не мой и он не мог, – сообщила Лена. – Нет, правда, Шур. Он, конечно, подозрительный, если честно. Да еще и родственник первых владельцев дома…

В этот момент она снова поймала себя за язык, потому что Штольцены были связаны с рубином, о котором говорить нельзя. Правда, Макаров сам рассказал о внезапно проснувшемся голосе крови, так что, может быть, ничего страшного.

– В смысле, родственник? – с подозрением в голосе спросила Шура. – Беседина, ты там совсем умом тронулась? Этому дому двести лет.

– В смысле, потомок, – успокоила подругу Лена. – Шур, ну, что ты все время подозреваешь, будто я сумасшедшая? Нормальная я, хотя и нервная немного. Тут ты права.

– Сегодня вечером вернусь и проверю, какая ты нормальная, – с угрозой в голосе сказала Шура. – Беседина, ты хоть от этого родственника, то есть потомка, держись подальше, тем более если считаешь его подозрительным! Знаешь, как в анекдоте: «ложечки нашлись, а осадочек остался», тем более что в вашем случае ничего не нашлось.

– Шур, в нашем случае ничего и не пропадало, – заверила подругу Лена. – И Дмитрий Михайлович к тайнику отношения точно не имеет.

– Твоя убежденность в человеческой добродетели вселяет уважение, – хмыкнула Шура. – Ладно, подруга, вечером увидимся, я побежала на посадку.

Отключаясь, Лена обратила внимание на какой-то странный звук, который не смогла идентифицировать. Она снова поднесла телефон к уху, пытаясь расслышать получше, но в аппарате уже жила тишина. Что ж, значит, неважно. После разговора с Персиянцевой она успокоилась настолько, что почти сразу крепко заснула. Ничего странного в этом не было: Шура всегда действовала на Лену умиротворяюще, потому что состояла из логики и уверенности в себе. И этим двум качествам Лена немножко завидовала.

Проснулась она, когда солнце уже вовсю заливало комнату. Часы показывали половину восьмого. Хорошо, что воскресенье, иначе можно все на свете проспать. Лена выбралась из постели и прошла в комнату сына, которая оказалась пуста. Кровать аккуратно заправлена, нет рюкзачка и телефона.

– Мить, – позвала она и отправилась на кухню. За ней, цокая когтями по полу, неотрывно следовал Помпон, явно надеющийся на второй завтрак. – Митька, ты дома?

На кухне сына тоже не было, зато обнаружился прикрепленный к холодильнику листок бумаги – сын излагал, что собаку выгулял и покормил, уехал с отцом и вернется вечером. Ну да, Костя ж вчера звонил. Предстоящее воскресенье Лене предстояло провести в одиночестве. Что ж, иногда это полезно, да еще и Шура приедет.

Несмотря на бессонную ночь, она, как ни странно, выспалась. Настроение, так внезапно испортившееся вчера, было довольно хорошим, поэтому Лена, напевая себе под нос, сварила первую на сегодня чашку кофе, соорудила легкий бутерброд, прикинула, за какими продуктами съездить, чтобы вечером накормить, а главное, напоить Шуру. Она вернулась вместе с чашкой и бутербродом в спальню, завалилась в кровать, включила телевизор, в котором время от времени смотрела через стриминговый сервис детективный сериал с элементами мистики, и приготовилась со вкусом отдыхать.

Можно посмотреть пару серий, потом все-таки совершить вылазку в магазин, затем быстренько протереть полы и встать к плите, чтобы наготовить Митьке еды на предстоящие дни. Параллельно включить стиральную машину, снять и погладить белье, висящее на балконе, а там, глядишь, Шура приедет, сын вернется, и воскресенье кончится. А пока пара часов на безделье у нее есть.

На экране разворачивался очередной детективный сюжет полюбившегося сериала, но почему-то в этот раз вместо удовольствия Лена начала испытывать легкую тревогу. Действие разворачивалось в XIX веке, интерьеры как нельзя больше походили на привычное убранство дома Балуевского и особняка Яковлева. Любимый фильм дарил не забвение, а наоборот, возвращал в не очень веселые реалии, в которые Лена окунулась в последнюю неделю. Да еще орудием убийства в сегодняшних сериях, по стечению обстоятельств, служила рубиновая крошка.

Чертыхнувшись, Лена выключила телевизор и вылезла из постели, понимая, что настроение отдыхать как волной смыло. Ладно, не жили хорошо, нечего и начинать, лучше заняться делами по хозяйству. С пустой чашкой в руке она вернулась на кухню. Мобильник звякнул особым, крайне тревожным сигналом, который Лена напрочь забыла, а потому даже опознала не сразу.

Два года назад Даня Еропкин выписал себе из-за границы современный гаджет, направленный на экстренную помощь людям с инвалидностью. Он представлял из себя водонепроницаемый и антиударный браслет, который крепился к руке. В тревожной ситуации владельцу браслета требовалось нажать всего на одну, довольно крупную кнопку, чтобы сигнал поступил на вшитый в память браслета номер телефона.

– Такие браслеты обычно покупают пожилым родственникам, – рассказывал тогда Даня. – Знаешь, как бывает: живет старушка одна, упала в ванной, встать не может, телефона при себе нет. А так нажмет на тревожную кнопку, и ее близкие сразу узнают, что ей нужна помощь.

– Удобно, – согласилась Лена. – А тебе-то она зачем? Из любви к модным игрушкам?

– Лена, – голос всегда улыбчивого Дани вдруг стал необычно серьезным. – Ты можешь сколько угодно делать вид, что я такой же человек, как все остальные. Более того, я и сам большую часть времени стараюсь так думать. Однако факт остается фактом. Я парализован, могу передвигаться только на коляске и частенько нуждаюсь в посторонней помощи. Если я по какой-то причине упаду или моя коляска перевернется, то встать сам я не смогу, а мой помощник со мной не живет. Так что ситуация, в которой мне может понадобиться экстренная помощь, вполне прогнозируема, и на случай ее возникновения я хочу быть во всеоружии.

– Конечно, Даня, – у Лены ком встал в горле, потому что ее друг был абсолютно прав. При его жизнелюбии и силе духа она действительно порой забывала о том, что Даня особенный. И сейчас напоминание было болезненным еще и потому, что Лена корила себя за нетактичность.

– Я ввел в браслет твой номер телефона, – Еропкин снова улыбнулся, словно смягчая эффект своих слов. – Давай протестируем, как это работает, и, пожалуйста, установи на этот вызов какую-то особенную мелодию. Знаешь, как раньше писали в фильмах с субтитрами? «Звучит тревожная музыка»… Вот и найди в своей медиатеке самую тревожную.

Музыку Лена нашла, кнопку они с Даней опробовали, вот только пользоваться ею за эти два года, к счастью, ни разу не приходилось. До сегодняшнего момента. Лена судорожно нажала на кнопку и закричала:

– Даня, Даня, что случилось?

Но браслет умел только подавать сигнал, а не разговаривать. Дрожащими руками Лена скинула тревожный вызов и набрала Данин номер телефона. Гудки шли, один, второй, третий, но трубку никто не брал. Лена заметалась по квартире, судорожно натягивая одежду. К Дане нужно срочно ехать, вот только при самом хорошем раскладе на дорогу до Излук уходит минут двадцать, а вдруг он умирает? Ему нужна помощь прямо сейчас?

Пришедшее в голову решение было неожиданным, но совершенно точно правильным. В этом Лена даже не сомневалась. Руки ходили ходуном, но она заставила себя сосредоточиться, чтобы набрать номер Макарова. Он тоже ответил не сразу, и ладони у Лены стали совсем мокрыми, она вытерла их о брюки, оставляя влажные отпечатки пятерни.

– Да, – услышала она наконец и выдохнула, потому что все это время оказывается не дышала.

– Дмитрий Михайлович, это Лена Беседина, простите, что беспокою в выходной.

От проклятых манер, которые сейчас были совсем не к месту, никак не избавиться.

– Переживу, – коротко проинформировал ее собеседник. – Доброе утро, Елена Николаевна.

Оставалось надеяться, что этот человек встает рано, потому что по ночам спит, а не мается бессонницей по собственной глупости. Неудобно, если она его разбудила. Боже, и о чем она только думает, когда Дане нужна помощь!

– Дмитрий Михайлович, вы дома?

Он помолчал, оценивая то ли подоплеку ее вопроса, то ли степень наглости. Лена тем временем уже схватила ключи, сумочку и выбежала из квартиры.

– Да, я дома. Вы что-то хотели, Елена Николаевна?

– Дмитрий Михайлович, мне очень неудобно, но это вопрос жизни и смерти. Мой друг, Даня Еропкин, тот самый, что живет в старой части Излук, я вам вчера рассказывала…

– Да. Я помню.

– Понимаете, он прислал тревожный вызов. Конечно, я уже отправляюсь в Излуки, но вам для этого нужно меньше времени, чем мне. Просто все может быть совсем плохо, и тогда даже пятнадцать минут станут решающими.

– Тревожный вызов?

– Дмитрий Михайлович, пожалуйста, я потом вам все объясню! Сходите по адресу: Сосновая, 2, посмотрите, что с Даней и вызовите «Скорую помощь», конечно, если… – Лена не выдержала и заплакала.

– Елена Николаевна, я понял. И конечно, сейчас схожу к вашему другу. Я уже выхожу, не убивайтесь вы так! Скажите, у него проблемы со здоровьем?

– Он инвалид-колясочник. Параплегия после серьезной автомобильной аварии. Мы выросли вместе, хотя Даня, конечно, сильно младше меня. Когда умирала его мама, я обещала, что за ним присмотрю. И в его браслет с тревожной кнопкой вмонтирован именно мой телефон. Я сейчас приеду, уже сажусь в машину, просто вы успеете раньше.

– Я уже иду, Елена Николаевна, – ей-богу, этому человеку не требовалось много времени для принятия решения и информацию он воспринимал быстро. – Вы, пожалуйста, поезжайте осторожно, только вашей аварии еще не хватало, а я сейчас выясню, что случилось, и сразу вас наберу. Договорились?

– Договорились, – пробормотала Лена, внезапно ощущая, что у нее гора с плеч упала.

Как он сказал, когда она нашла труп? «Я сейчас приеду и все решу». Лене тогда еще показалось, что так не бывает, но ведь и правда: приехал и решил. И сейчас без лишних вопросов отправился на помощь незнакомому человеку, которого даже никогда не видел.

Визжа шинами, Лена рванула из двора, совершенно пренебрегая просьбой Макарова. Собственная безопасность ее сейчас не волновала ни капельки. Телефон зазвонил, и она быстро ответила, уверенная, что звонит Макаров, добравшийся до дачи Еропкиных, однако в трубке зажурчал звонкий Митькин голос.

– Мамуль, привет. Ты проснулась?

Пугать сына слезами было нельзя, и Лена постаралась взять себя в руки.

– Да, сыночек, я проснулась. Как у вас с папой дела?

– У папы не знаю, а у меня нормально. Я самолеты гоняю.

Бывший муж Лены увлекался авиационными симуляторами и Митьку подсадил. Против этого увлечения Лена ничего не имела: оно тренировало навыки внимательности и логики, а также нехило прокачивало уровень английского.

– Один что ли? А папа где? – спросила она, мечтая только о том, чтобы разговор, а вместе с ним и дорога побыстрее закончились.

– А папа куда-то по делам уехал. Мы собирались в кафе позавтракать, но, когда я приехал, его дома не было. Он позвонил и сказал, что у него появилось срочное дело.

– Ну да. Стоило забирать тебя на выходной, чтобы оставить одного в душной квартире, – пробормотала Лена.

– Мам, это несправедливо. Ты тоже довольно часто работаешь по выходным, но я ведь не жалуюсь, – заметил Митька.

Иногда ее ребенок рассуждал так, словно был гораздо старше своих двенадцати лет.

– Ладно, гоняй свой симулятор.

Телефон снова завибрировал, показывая, что идет еще один звонок. «Д.М. Макаров», – было написано на автомобильной панели, и Лена заторопилась, чувствуя, как в горле набухает противный ком страха, мешающий не только говорить, но и дышать.

– Сыночек, я отключаюсь, потому что у меня важный звонок, – торопливо сказала Лена, – но ты совершенно прав. До встречи.

– Пока, мам.

– Да, Дмитрий Михайлович, – выдохнула она, переключившись на вторую линию и сразу забыв про сына. Сейчас она могла себе позволить такую роскошь, поскольку у Митьки, в отличие от Дани, все было в порядке. – Что там?

– Ваш друг жив. – Да, этот человек умел вычленять главное. – У меня, конечно, нет медицинского образования, но, кажется, он довольно стабилен, хотя крови потерял много. Я вызвал «скорую» и собираюсь позвонить в полицию, но, наверное, будет правильнее, если вы приедете раньше.

– Я в десяти минутах езды, – пробормотала Лена сквозь стиснутые зубы. – Вы сказали, что Даня потерял много крови. Значит, он не просто упал из коляски и расшибся?

– Нет, Елена Николаевна, – помолчав, ответил собеседник. – Не могу ручаться, но, судя по тому, что я вижу, вашего друга пытали.

– Что-о-о-о?

– Я избавлю вас от подробностей, пока вы за рулем. Приедете – сами увидите. Но в доме все перевернуто вверх дном, так что совершенно очевидно – здесь что-то искали. И, не найдя, пытались вырвать из вашего друга признание, где именно оно спрятано. Кстати, Елена Николаевна, а вы случайно не знаете, что именно это может быть?

Последний вопрос звучал вполне естественно, но Лена вдруг снова напряглась, чувствуя, как ее несчастное сердце словно сдавила чья-то холодная рука.

– Я почти приехала, Дмитрий Михайлович, – ответила она уклончиво. – Пожалуйста, позаботьтесь о Дане.

* * *

Вокруг творилась какая-то хрень, описываемая словом «полная». К дому на Сосновой Дмитрий шел с легким сердцем, потому что ни в какие ужасы, разбуженные женской фантазией Елены Бесединой, на верил. Подумаешь, телефон не отвечает, а кнопка вызова сработала! Этот самый инвалид вполне мог спать и неудачно повернуться во сне, задев тревожную кнопку на браслете.

Не выполнить просьбу Дмитрий не мог, даже по телефону слыша, что Беседина в панике. Убедиться, что все в порядке и успокоить ее было меньшим, что он мог сделать. Он действительно сразу же вышел из дома, взяв с собой только телефон и ключи. По дороге мелькнула мысль, что нужно было захватить с собой дубинку или электрошокер, которые он, живя один в отдельно стоящем особняке, разумеется, держал на случай незваных гостей, но возвращаться Дмитрий не стал. Не верил он в реальную опасность, совсем не верил.

Тем больше потрясла его открывшаяся картина. Калитка оказалась открытой. Участок был довольно большим, видно, что не новым и очень обжитым. Плодовые деревья и ягодные кусты здесь росли старые, им явно уже не одно десятилетие, и дом тоже был не новый, хотя и с умом перестроенный. Это Дмитрий, как профессионал, мог оценить с первого же взгляда.

И участок, и дом были обустроены так, чтобы здесь мог комфортно существовать человек, передвигающийся на инвалидной коляске. Так, двери оказались раздвижными и оборудованы широким пологим пандусом. Сейчас они почему-то были открыты, словно дневная жара и комары не представляли для владельца никакой проблемы. Увидев их, Дмитрий слегка встревожился.

– Эй, хозяин, есть тут кто-нибудь? – спросил он перед тем, как зайти, и, не дождавшись ответа, шагнул в просторную прихожую.

Вешалки, тумбочки и подставки для обуви были установлены так, чтобы до них можно было дотянуться сидя. Правда, сейчас все вещи были сброшены на пол, словно по прихожей прошелся свирепый тайфун. Ящики низких комодов вытащены, их содержимое разбросано по полу. Искали тут что-то?

Дмитрий ненадолго остановился и прислушался, пытаясь понять, есть в доме тот, кто может нести угрозу, или нет. Не слышно было ничего: ни звука, ни стона. И как понять, хорошо это или плохо? Он заглянул в кухню, в которой тоже царил разгром. Даже крупы из банок были высыпаны на пол. Ну да, тот, кто что-то искал, действовал методично и явно был не ограничен во времени.

Напротив кухни располагалась гостиная с большим плазменным телевизором во всю стену, удобным диваном и низкими столиками, на которых оказались разложены различные пульты. Да, в этом доме жил инвалид, но в средствах он был явно не стеснен. Интересно, на что живет этот самый Даня? Спальня, ванная комната, объединенная с туалетом, тоже имели широкие дверные проемы и приспособления в виде поручней, которые позволяли хозяину легко перебираться из коляски и обратно. Судя по тому, что сказала Беседина, этот Даня достаточно молодой, значит, руки у него сильные. Следующие несколько комнат оказались гостевыми спальнями, в которых никаких специальных приспособлений не было.

Везде царил кавардак, свидетельствующий о тщательно проведенном обыске. На глаза Дмитрию попалось несколько достаточно дорогих картин и антикварных вещиц. Преступник их не забрал, значит, искал не то, чем можно поживиться, а что-то конкретное. Неизвестно почему, но перед глазами Дмитрия встал тайник в яковлевском доме. Черт побери, что именно там лежало и куда подевалось?

Хозяина дома нигде не было. Непроверенной оставалась самая последняя комната в конце коридора. Зайдя туда, Дмитрий понял, что это рабочий кабинет. Основное пространство занимал огромный стол со множеством приспособлений и тянущейся на всю его длину очень яркой лампой. Вальцы и изложница, наборы кусачек всех форм и размеров, шарногель и даже муфельная печь как нельзя красноречивее говорили: хозяин дома был ювелиром. Теперь источник доходов понятен, и вопрос, что здесь искали, тоже становится более конкретным.

Подойдя к столу, чтобы рассмотреть хитрые приспособления, Дмитрий неожиданно поскользнулся. Опустив глаза, он невольно вздрогнул: весь пол в этой части комнаты был залит темной, уже начавшей густеть кровью. Чертыхнувшись, Дмитрий обежал стол и увидел хозяина дачи. Перевернутая инвалидная коляска валялась в углу, наполовину скрытая небрежно завернувшейся шторой, а ее владелец, ничком лежал под столом в одних трусах, когда-то белых, но сейчас бурых от крови. С его спины свисали лоскуты срезанной кожи.

Дмитрию показалось, в голове у него что-то сдвинулось и поехало, по крайней мере, стены комнаты опасно наклонились, угрожая обрушить на темечко потолок, стало нечем дышать, потому что легкие залепил невесть откуда взявшийся пух. «Пух/перо», – так было написано на подушках, которые раз в год в обязательном порядке покупала бабушка, чтобы заменить все имеющиеся в доме. Почему он сейчас вспомнил именно о бабушке и о подушках, Дмитрий и сам не знал, но пришел в себя только во дворе, где стоял, наклонившись и держась рукой за шершавый ствол яблони, дыша широко открытым ртом. Кажется, он только что впервые в жизни чуть не упал в обморок.

Елена Беседина была права, а он нет. С ее другом Даней действительно случилось страшное. Он сумел нажать тревожную кнопку, значит, был еще жив. А сейчас? Для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно вернуться в дом. Пожалуй, Дмитрий был готов отдать всю прибыль своей фирмы за квартал, только бы этого не делать.

– Я не смогу туда зайти, – сказал он вслух. Голос казался чужим и противным, – при таком количестве крови помочь уже все равно нельзя, а значит, и пытать себя не стоит.

При слове «пытать» перед глазами встала Данина спина, и Дмитрия замутило так сильно, что он был вынужден снова согнуться в три погибели. Собственная слабость его неожиданно разозлила. Человек в доме мог быть еще жив, а значит, слабость непозволительна.

Нетвердым шагом он вернулся в кабинет, подошел к лежавшему на полу в той же позе человеку, присел на корточки и приложил руку к шее. Пульс был. Тонкий, прерывистый, очень частый, но, черт побери, он был! Выскочив обратно на крыльцо, Дмитрий вызвал «скорую помощь», затем позвонил брату (кажется, это уже входило в привычку), быстро ввел его в курс дела и только после этого набрал номер Елены Бесединой.

Она действительно приехала минут через десять, как и обещала. У этой женщины было нереальное чувство времени, и Дмитрий не мог этим не восхищаться. К счастью, «скорая» успела раньше, и к ее приезду Даню водрузили на носилки, накрыв найденной в спальне простыней. Как бы она смогла вынести то зрелище, которое открылось Дмитрию, он не знал.

Еще до приезда «скорой» он, наученный братом, сфотографировал положение Даниного тела и раны на его спине, чтобы объяснить картину преступления полиции. Но увидеть фотографии – это одно, а оценивать весь ужас в реальности – совершенно другое. От вида и запаха крови Беседина побледнела, но в обморок не упала. В запрокинутое, без единой кровинки, Данино лицо смотрела с ужасом, но без истерики.

– Он выживет? – спросила она у пожилого врача с очень уставшими глазами.

Тот пожал плечами.

– Кровопотеря большая, но организм молодой. Сейчас он в состоянии болевого шока, конечно, но там видно будет. Можете выносить.

Последнее относилось к фельдшеру и водителю, которые, подняв носилки, потащили Даню к стоящей у калитки машине. Туда уже подъезжала полиция. Изумившись, Дмитрий обнаружил, что из машины выскакивает брат.

– Ты что, сам на вызовы теперь ездишь? – спросил он у Женьки.

– Если они с пугающим постоянством связаны с тобой, то предпочитаю своими глазами оценить масштаб бедствия, – хмуро сообщил тот. – Давайте, рассказывайте, что здесь произошло.

У калитки бледной тенью маячила Беседина, словно не решалась подойти. Дмитрий был уверен, что происходящие вокруг с пугающим постоянством события связаны с ней, а вовсе не с его скромной персоной. Беспалов был ее наставником, изрезанный Даня – другом детства.

– Мне позвонила Елена Николаевна, – вздохнув, начал он, потому что брат смотрел вопросительно и без малейшей рефлексии. Он был профессионалом, а потому на родственное сочувствие можно было не рассчитывать, – сказала, что сработала тревожная кнопка.

– Какая кнопка? Почему сработала? И почему Елена Николаевна позвонила именно тебе? Девушка, подходите поближе, присоединяйтесь к разговору.

Из дома вышел приехавший с Женькой оперативник, приблизился к шефу молча, остановился.

– Что там?

– Бойня, Евгений Михайлович. Кровищи вокруг, словно поросенка зарезали. Но потерпевшего увезли, так что картина пока не очень ясна.

– Фотографии сделал? – спросил Макаров-младший у брата.

– Да. – Тот переслал ему сделанные фото. Женька посмотрел и длинно присвистнул, протянув телефон оперативнику.

– Нормально. Его что, получается, пытали?

– Получается, да. И в доме все перевернуто, как будто искали что-то.

– Работайте, – кивнул Женька своему сотруднику. – Так, пошли под яблоню. Расскажете. Елена Николаевна, вам что, особое приглашение нужно?

– Ничего мне не нужно, – пробормотала Елена, на лице которой читались отсветы происходившей в ней внутренней борьбы. Ну, ясно, думает, сказать правду или соврать.

Ей есть, что скрывать – Дмитрий был в этом уверен. Рассказывала она, впрочем, несмотря на волнение, довольно связно и четко. И о том, кто такой Даниил Еропкин, и о связывающей их многолетней дружбе, о том, как накануне вместе с сыном была в этом доме в гостях, на берегу встретила Дмитрия и узнала, что они с Даней соседи. Затем последовал рассказ о сработавшем тревожном браслете и о том, как она позвонила Дмитрию с просьбой проверить, что случилось. Он кивнул, подтверждая, что все так и было.

– И ты после звонка гражданки Бесединой пошел проверять? – уточнил Женька недоверчиво. Он слишком хорошо знал своего брата, чтобы усомниться в подобном человеколюбии. Но поход в чужой дом при невыясненных обстоятельствах был чреват сложностями, а их Макаров-старший обычно избегал.

– Пошел, – пожал плечами Дмитрий. – Признаться, я не думал, что это серьезно. Но Елена Николаевна была взволнована, а ее друг, действительно, мог упасть и не суметь подняться. Жень, честно тебе скажу: я был не готов к тому, что здесь увижу.

– Я тоже, – пробормотала Беседина. Вид у нее был совсем больной и несчастный.

– Елена Николаевна, вы можете предположить, что искали у Еропкина?

Скулы ее затвердели, нос заострился, она сжала губы в тонкую линию.

– Понятия не имею. Но Даня работал ювелиром, выполняя высокохудожественные заказы, иногда очень дорогие. Думаю, не ошибусь, если скажу, что преступник искал какие-то ценности.

«Соврала, – с удовлетворением от того, что не ошибся, отметил про себя Дмитрий. – Или все-таки нет?»

Давая показания, они провели в доме Еропкина часа два. Наконец, оперативная группа уехала, дав разрешение навести порядок. Беседина позвонила неким Галине Сергеевне и Глебу, которые числились у Еропкина как домработница и личный помощник. Их координаты Женька тут же записал, хотя Елена с жаром уверяла, что быть причастными к преступлению они точно не могут, поскольку работают у Еропкина давно.

– Все может быть, Елена Николаевна, – вздохнул Женька жалостливо. – И таких случаев, когда домашний персонал наводит преступников на богатый дом, сколько хочешь. Поэтому проверим.

И домработница, и помощник долго охали и ахали в трубку, после чего сообщили, что скоро приедут и наведут в доме порядок. Беседина отправилась в больницу, куда увезли Еропкина, а Дмитрий вместе с братом вернулся наконец домой, чувствуя себя так, словно вагон разгрузил. Усевшись на шезлонги в тени, оба вытянули ноги и синхронно выдохнули:

– Фу-у-у-у.

– Квас холодный будешь? – лениво спросил Дмитрий. – Конечно, в такую жару я бы предпочел разбавленное белое вино со льдом, но ты за рулем, да и я теперь не понимаю, как день сложится. Хочется сохранить мобильность.

– Квас? Буду. Жарко, – отозвался младший брат. – Димка, я не понял, она тебе нравится?

– Кто? – искренне не понял Дмитрий. – Мобильность?

– Елена Николаевна Беседина.

– Пойду квас принесу, – независимо сообщил Макаров-старший, заставив себя подняться с шезлонга. – Ты сиди, Жень, я сейчас вернусь.

Войдя в дом, который, благодаря продуманным конструктивным особенностям, сохранял прохладу даже в жару, он скинул заляпанные чужой кровью кроссовки, которые теперь предстояло то ли отмыть, то ли выбросить, стянул через голову пропотевшую рубаху, прошел в ванную комнату, чтобы бросить ее в стирку. Потом поднялся на второй этаж, чтобы достать из шкафа свежую, застегнул ее на пару пуговиц, спустился на кухню, где в холодильнике стоял кувшин со свежим квасом. Квас готовила домработница, приходившая раз в три дня, и был он хорош, особенно в летнюю жару.

С кувшином и двумя бокалами Дмитрий вернулся в прихожую, понимая, что отсрочки больше нет и на Женькин вопрос все-таки придется ответить. И вдруг застыл, увидев отпечатанный на белой плитке пола кровавый отпечаток ноги. Это не его след – свои кроссовки он скинул прямо у двери. Этот был ближе к стенному шкафу-купе, в котором хранилась верхняя одежда. Кроме того, у Дмитрия сорок пятый размер ноги, а этот отпечаток гораздо меньше. Сразу и не поймешь: мужской или женский.

Приоткрыв дверь на крыльцо, Дмитрий негромко позвал брата:

– Жень, иди сюда.

Что-то в его интонации заставило Макарова-младшего понять: его зовут не для того, чтобы помочь принести квас. Как распрямившаяся пружина, он поднялся с шезлонга и прошел в дом, вопросительно глядя на Дмитрия. Тот кивком показал на след в прихожей. Женька присвистнул.

– Опачки. Как интересно. Где еще смотрел?

Дмитрий покачал головой, которая наливалась муторной, дурной болью. Его опять замутило.

– Надо посмотреть. Ты квас-то поставь, Дим.

Вдвоем они быстро обошли все остальные помещения, как первого, так и второго этажа. Никаких следов того, что в доме побывал посторонний, больше не было. Все вещи лежали на своих местах. Даже если неизвестный злоумышленник и забирался сюда, то обыска не проводил. Либо не успел, либо не посчитал нужным.

– Камеры, – сказал Дмитрий, к которому сквозь головную боль возвращалась способность соображать.

Сразу после постройки дома он оборудовал его камерами видеонаблюдения, сочтя, что человеку, живущему одному на обособленном от соседей участке и часто уезжающему в командировки, будет совсем нелишним знать, кто и с какой целью к нему наведывается. Видео транслировалось в режиме реального времени на него телефон, вот только наблюдать за жизнью пустого дома Дмитрию надоело еще в первую неделю.

Режимом просмотра записи он воспользовался всего один раз, когда сильный ветер разбил створку окна, и ему хотелось убедиться, что произошедшее ЧП действительно природное, а не носит рукотворный характер. Камеры он включал, когда выходил из дома, и, хвала небесам, машинально сделал это, отправляясь к Еропкину.

– Точно, ты же у нас капиталист со всеми вытекающими из этого техническими последствиями, – засмеялся брат. – Давай включай свою шарманку, посмотрим, кто тут у нас наследил и куда подевался.

Через пять минут оба Макаровых точно знали, что в доме действительно побывал посторонний. Высокая худощавая фигура, несмотря на жару одетая в черную толстовку с капюшоном, закрывающим лицо, появилась на пороге прихожей, непонятно как открыв дверь (тут Дмитрий сделал зарубку на память – обязательно поменять замок). Она сделала несколько шагов, остановившись у шкафа, замерла, закрыв лицо рукавом, повертела головой по сторонам, видимо, обнаружила вмонтированный под самый потолок глаз камеры и тут же исчезла. Аккуратно закрылась входная дверь, снова проскрежетала то ли отмычка, то ли полученный неизвестно где ключ, и все стихло. Судя по записи, случился этот короткий визит часа полтора назад, – в то время, когда Макаров объяснялся с полицией в доме по соседству.

– Какая хитрая умная сволочь, – с легким восторгом в голосе сказал Женька. – Не сразу сообразил, что в доме могут быть камеры, но быстро, и сумел не попасться. Есть мысли, кто это может быть?

– Ни одной, – честно ответил Дмитрий. – Понятно только, что вся эта канитель имеет то же происхождение, что и убийство Беспалова, а также трэш, который приключился сегодня у Еропкина.

– Угу, и при всем этом Елена Николаевна Беседина пытается уверить нас: в дом к Еропкину залезли из-за того, что он ювелир.

Дмитрий внутренне усмехнулся. Если бы его брат был дураком, то вряд ли дослужился до поста начальника уголовного розыска.

– Я разберусь, Жень, – коротко сказал он.

– Надеюсь, до того, как следующим трупом станет твой, – мрачно заметил брат. – Мне бы не хотелось сначала выезжать на место происшествия, а потом как-то объяснять случившееся маме.

– Жень, я взрослый. И при этом дееспособный, явно неглупый и довольно осторожный мужик. Давай исходить из этого.

– Давай, – легко согласился брат. – Ты действительно всегда знаешь, что делаешь, этого у тебя не отнять. Так что, она тебе нравится?

Делать вид, что он во второй раз не догоняет, о чем его спрашивают, Дмитрий не стал.

– Я и сам пока не понял, – признался он. – Слишком взрослая, слишком независимая, слишком ершистая. В анамнезе развод, довольно взрослый сын, старая собака, друг-инвалид и связанные с ним обязательства, странная связь с Беспаловым, и вранье, да, это ты правильно заметил. В общем, слишком много сложностей, Жень. А ты же знаешь, я сложности не люблю.

– Но она тебе нравится.

На этот раз вопроса не было, только утверждение.

– Нравится, – кивнул Дмитрий. – Сам же видишь, в ней что-то есть.

Брат посмотрел на него с жалостью, словно Дмитрий только что превратился в гукающего и пускающего слюни младенца.

– Я как раз ничего такого не вижу, – сказал он и вдруг засмеялся, – впрочем, как и ты в моей Дашке. У нас с тобой всегда был совершенно разный вкус.

– У тебя очень милая жена, – Дмитрий тоже засмеялся. – Но ты прав, в первую нашу встречу я никак не мог взять в толк, что ты в ней нашел. И только потом понял, что человека. Характер, задор, готовность многим жертвовать и очень сильно любить. Я вот ничего подобного до сих пор не встретил, поэтому и не женат. А в Елене Бесединой меня что-то цепляет, я и сам не могу до конца сформулировать, что именно.

– Так, может, и не надо? Придет время – поймешь. Просто пока будь осторожен, ладно? Нехорошие дела вокруг Елены Николаевны творятся, ой, нехорошие! Так что пошли пить квас, да я домой поеду. След только сфотографирую, – думаю, рано или поздно пригодится. И вот еще. Думаю, в больнице у Еропкина нужно выставить охрану. То, что он остался в живых и может прийти в себя, возможно, кому-то не понравится.

* * *

1907 год

Городской голова Николай Пантелеевич Яковлев сидел в кабинете своего дома и просматривал отчеты сына по делам в имении. На улице уже почти установилось лето, а это означало, что к концу недели можно перевозить Сашеньку в усадьбу, где она пробудет до сентября. Негоже четырехлетнему ребенку летом в городе. Конечно, Анне Петровне это не по нраву, не нравится ей окружающая Сашеньку атмосфера тайны, но к девочке за минувший год она привязалась.

Через открытую форточку с улицы послышались громкие крики. Николай Пантелеевич поморщился, потому что суматохи не терпел.

– Упала, упала! – неслось с улицы, где в расположенном через дорогу парке находился большой глубокий пруд.

Еще раз прислушавшись, Яковлев вдруг понял, что кричит Амалия, Сашенькина кормилица, ставшая теперь няней и находящаяся с девочкой неразлучно. Он похолодел. Не Сашенька ли упала в пруд? Если с девочкой что-то случится, не сносить ему головы.

Не надевая сюртука, он бросился вон из дома, выскочил из ворот, попав в тень липы, наполняющей июньский воздух дивным ароматом, и перебежал через дорогу, в парк, где у пруда толпились люди. Кто-то, притащив багор, пытался выловить что-то из воды, и Яковлев похолодел еще больше, но тут увидел вцепившуюся в подол няне заплаканную Сашеньку. Слава богу, цела!

– Что случилось, Амалия? – спросил он, подходя, и подхватывая на руки рыдающую Сашу. – Мой ангел, почему ты плачешь?

– Кукла, – сквозь слезы ответила девочка и заплакала еще горше. – Я уронила в пруд свою куклу.

По-русски она говорила плохо, с акцентом, зато немецким владела свободно, ибо ее бонна была немкой. Николай Пантелеевич все хотел нанять для Сашеньки учителя русского, да руки не доходили.

– Да все в порядке, барин, – сказал соседский кучер Афанасий, тот самый, что орудовал багром в пруду. – Достали. Намокла чуток, да и все.

Фарфоровая кукла, действительно была совершенно мокрой – от искусно навитых волос до шелкового платьица. При падении в пруд потерялась одна из задетых на ноги туфелек, вот и весь урон, который нанесло внезапное купание.

– Саша, держи свою куклу, – сказал Яковлев и, достав из кармана для часов монетку, протянул ее Афанасию.

– Благодарствуем, барин.

Девочка на руках у Яковлева перестала плакать, схватила мокрую пропажу и прижала к себе. Стоявшие в детских глазах слезы блестели как бриллианты.

– Вы пойдете с нами гулять? – спросила она у Николая Пантелеевича. Тот покачал головой и спустил Сашеньку на землю, передав бонне.

– Нет, душа моя. Мне нужно работать. Амалия Карловна, вы уж проследите, чтобы ничего не случилось.

– Не извольте беспокоиться, – ответила бонна, взяла Сашеньку за руку и не спеша повела по аллеям парка.

Посчитав инцидент исчерпанным, Яковлев вернулся в дом, невольно вспоминая обстоятельства, при которых Сашенька – пятая дочь российского императора Николая Второго оказалась у него в доме. С Николаем Александровичем Романовым Яковлев был знаком с 1896 года, когда от имени всего губернского купечества подносил молодому императору хлеб-соль, будучи приглашенным на коронацию нового русского государя.

В Санкт-Петербурге Николай Пантелеевич по делам службы бывал регулярно, водил знакомства с царскими министрами, а в 1905 году даже добился личной аудиенции императора, после чего новая железная дорога, связавшая Санкт-Петербург и Вятку, прошла через губернский город, которым управлял Яковлев, – к его процветанию и новым торговым связям.

Летом 1906 года, изучив результаты небольшого расследования, которое, по заказу Яковлева, провел частный детектив, Николай Пантелеевич снова отправился в Петербург. В потайном кармане жилета вез он рубин Цезаря, все эти месяцы благополучно пролежавший в тайнике. Поняв, откуда взялся камень и убедившись, что это именно он, Яковлев был намерен вернуть ценность царской семье. Как у человека порядочного и честного, у него даже мысли не возникло, что он может оставить рубин себе.

Аудиенция, которой он смог добиться, закончилась, впрочем, полной для Николая Пантелеевича неожиданностью. Император историю с пропавшим рубином выслушал благосклонно, красоту камня оценил по достоинству, но забрать отказался, оставив его в полном распоряжении провинциального градоначальника, попросив взамен о необычной услуге.

В 1903 году у российского императора и его супруги родилась пятая дочь. Нарекли ее в честь матери Александрой, вот только объявить народу, что вместо долгожданного наследника, на свет опять появилась девочка, не смогли, сочли опасным. Некоторое время она вместе с кормилицей содержалась в тайне в покоях дворца, но подрастающего ребенка, шумного и подвижного, прятать далее было уже небезопасно.

Забрать Сашеньку в провинцию и поселить в своем доме вместе с бонной – такова была просьба императора. Прошлое лето девочка провела в загородной усадьбе Яковлевых, а осенью вместе с Анной Петровной вернулась в городской особняк, где им с няней была отведена комната в задних покоях. После чего пустующий дом, давно не слышавший детских голосов, наполнился топотом быстрых ножек, звонким смехом и разбросанными игрушками.

Яковлев к Сашеньке привык настолько, что уже и не представлял себе, как может быть иначе. Рубин же, отданный ему императором в качестве награды за оказанную услугу, он, недолго думая, снова спрятал в тайник, правда, положив на этот раз для сохранности в жестяную коробочку из-под монпансье «Ландрин», продающихся в яковлевских лавках по всему городу.

Никому из членов своей семьи Яковлев о камне не говорил. В глубине души, он давно решил, что рубин Цезаря станет своеобразным приданым для Сашеньки. Ясно, что у неофициальной дочери императора судьба будет не очень простой, так что драгоценный камень, тем более принадлежащий ее семье по праву, может стать неплохим подспорьем в будущем.

В честности и благоразумии своих детей Николай Пантелеевич не сомневался – знал, что сыновья не посмеют пойти против его воли, решив, что рубин должен достаться им. Но вводить их в искушение и просто вселять ненужные мысли, не торопился. Если все пойдет как задумано, то он отдаст драгоценную реликвию Сашеньке, скажем, в день ее восемнадцатилетия. И нет ничего плохого в том, что до этого времени старая печь сохранит вековую тайну.

За свое здоровье Николай Пантелеевич не опасался. Организм у него был богатырский, никакими излишествами городской голова не страдал, образ жизни вел здоровый, обливался по утрам холодной водой, а потому до Сашенькиного совершеннолетия собирался дожить в добром здравии, как физическом, так и психическом.

Вернувшись в кабинет, он снова приступил к делам. Спустя три дня запряженная карета увезла Сашеньку и Амалию Карловну в пригородное имение Яковлева, и когда Николай Пантелеевич подсаживал девочку в экипаж, он даже не подозревал, что видит ее в последний раз.

Спустя две недели он отбыл в столицу по делам, где подхватил воспаление легких, уложившее его в постель более чем на месяц. Когда же Яковлев, наконец, вернулся в родной город и приехал в имение, чтобы окончательно восстановить силы после долгой болезни, выяснилось, что за пару дней до этого Сашенька и Амалия покинули их город. По распоряжению его императорского величества девочка была отправлена на постоянное место жительства в Голландию. От ее годового присутствия в жизни Яковлевых осталась только кукла, та самая, что пережила купание в пруду. И еще рубин Цезаря, судьбу которого в свете новых обстоятельств нужно было решать заново.

Немного подумав, Николай Пантелеевич принял решение оставить старый план без изменения. Он был намерен дождаться совершеннолетия Сашеньки, после чего, испросив разрешения у императора, отправиться в Голландию, чтобы вручить девушке, которую Яковлев считал своей воспитанницей, драгоценный кулон, раскрыв его таинственную историю. Ждать оставалось всего ничего – четырнадцать лет. И до этого времени Николай Яковлев был намерен ничего не говорить о рубине жене и сыновьям.