Глава 16
Исчезновение Шмида
Граф, положив локоть на спинку сидения, повернулся и пристально взглянул в глаза Буше.
– Ужасный, вы говорите?
– Теперь даже господин Шваб признает это.
Шваб подтвердил:
– Я понял это, как только услышал о круговой поездке – из Шпица в Тун через Димтиген. Тут скрывается некий непонятный нам умысел. – Уголки рта Шваба опустились. – Все значительно сложнее, чем кажется на первый взгляд.
– Точно, – согласился Буше. – И я всегда так думал. Беда в том, что я плохо разглядел этого типа: все время видел издали – с затылка, и только один раз – на похоронах – в лицо. И еще – я плохо знаю уроженцев германоязычных кантонов. Во Франции я бы уже знал, действительно ли он мелкий агент, работающий за комиссионные, мелкий буржуа или механик, пытающийся вырваться из своей среды и движимый желанием получать зарплату, а не чаевые. Но тут я ничего не могу сказать. Многие немцы, живущие тут, бывшие крестьяне. Даже если и выбились в люди. И очень многие… Как это сказать?.. Хотели бы вернуться к жизни на ферме, хотя бы ненадолго. – И часто это в самом деле так, – серьезно согласился Граф. – Тогда вопрос – кем является Шмид? Деревенским парнем, как описывал его Мартинели, или ровней ему по социальному положению, но маскирующимся под фермера?
– Все возможно.
– Кем бы ни был этот Шмид, я почувствовал в нем внутреннюю силу. Я ощущал опасность, исходящую от него. Не в духовном плане – нет, а в физическом. Я не могу объяснить свои ощущения. Вот и все, что я могу сказать.
– Ну, этого вполне достаточно. А теперь, поскольку мы даже не можем предположить, что все-таки случилось, давайте пойдем зарегистрируемся в гостинице. Вам с Швабом надо поесть и хорошо отдохнуть, а позже я сам не откажусь немного вздремнуть.
Буше глубоко вздохнул и откинулся на спинку сидения. Шваб подъехал к гостинице прямо к боковой двери, минуя парадную. Крыльцо, построенное для карет, располагало приспособлением для разгрузки багажа – дверца машины оказалась как раз на его уровне.
– Если у них, как и везде, не хватает обслуживающего персонала, – объяснил Шваб, – придется самим тащить чемоданы. Мы-то привыкли за два дня…
Носильщик не появился. Они вышли из машины, выгрузили багаж и прошли в небольшой боковой холл. Оттуда Граф прямиком направился сквозь арку в большое фойе справа. Полная дама с коротко остриженными седыми волосами и в очках со стальной оправой вышла из-за письменного стола, чтобы встретить их. Оказалось, она носит мужские брюки из какого-то очень жесткого и грубого твида. Держалась она непринужденно, а голос звучал приятно, только чуть хрипловато.
– Комнаты? – спросила она, бросив мимолетный взгляд на Буше.
– На пару дней.
– Я управляющая и владелица гостиницы. Меня зовут Керн. Госпожа Керн.
– Разрешите представиться – Гарольд Граф. А это мои друзья, господин Буше и господин Шваб. Мы все из Берна, – пояснил Граф, – прибыли экспрессом на Тун.
– Но он не останавливается в Хаймберге, – заметила госпожа Керн с добродушным интересом.
– Мы-то сошли, но, к несчастью, наши клюшки остались в вагоне.
– Как жаль! Правда, сейчас всякое случается.
– Но нас это нисколько не смущает.
– И то верно. Клюшки для гольфа – не такой уж важный предмет в наши дни.
– Дело в том, госпожа Керн, что мы слышали массу хорошего о ваших полях. И надеемся, что сможем одолжить клюшки здесь, из запасов в домике персонала.
Госпожа Керн сочувственно покачала головой.
– Вы знаете, как обстоят дела, – пожаловалась она. – Места у нас предостаточно, но площадки вокруг лунок уже не такие, какими должны быть. Сюда никто не приезжает. – Она дала им карточки и позвонила. Заполняя карточку, Граф сказал: – Не могли бы господин Шваб и господин Буше получить завтрак и обед одновременно, а затем как следует отдохнуть? Они весь день пробыли на ногах и до завтрашнего дня играть просто не смогут. Мне тоже можно подать обед в комнату. Я тоже устал.
– Я распоряжусь, чтобы вашим друзьям подали еду в номер.
Появился слуга. Буше последовал за ним наверх, еле волоча ноги.
– У вас рекрасная гостиница, госпожа Керн, – продолжал Граф, опершись локтями о стойку. Шваб еще не ушел и стоял рядом с ним.
– Это мой дом. – Госпожа Керн убрала их карточки. – Я хотела и дальше жить в нем, поэтому мои многочисленные друзья помогли мне переделать его в гостиницу и разбить площадки для гольфа.
– Красивое место. У вас много гостей?
– Сейчас нет. В настоящее время у нас живет одна молодая дама, которая бывала здесь и прежде, хороший игрок в гольф. Но ей не с кем играть, к сожалению. И еще супружеская пара, приехавшая на выходные.
– Мы расстроены… Точнее, господин Буше весьма огорчен тем, что не приехал один из наших друзей.
– Да… Когда вы все вместе вошли, я подумала: вот этот приятный господин наконец нашел своих попутчиков. Я только не могла понять, как вы потеряли друг друга.
– У нас оказались дела в Хаймберге, и Буше не захотел нас подождать. Он приехал сюда на такси и предварительно осмотрел площадку для гольфа. А мы и в самом деле надолго задержались.
– Понятно… А бедный господин Миллер приехал автобусом и тащил свой чемодан через лес! Не смог раздобыть такси ни за какие деньги.
– Если господин Миллер, – улыбаясь сказал Граф, – высокий светловолосый блондин, то это наш господин Миллер.
– Боже! – воскликнула госпожа Керн. – Мне следовало бы догадаться!.. Но он прошел через боковую дверь, и я не знала, что он вернулся, когда господин Буше спрашивал меня. Господин Миллер поднялся прямо наверх к госпоже Миллер. Она впервые приехала в Шпицхорн, а он бывал здесь раньше – со своим большим другом, милым господином Мартинели.
Локти Шваба соскользнули со стойки, и он едва удержался на ногах.
– Да, бедняга Мартинели, – опечалился Граф.
– Я так расстроилась, когда господин Миллер сказал, что он умер. Они были здесь две недели, с первого до пятнадцатого июня… Если бы господин Буше только упомянул госпожу Миллер…
– Мы не знали, что она собирается сюда.
– И помешает вашей четверке, да? – это позабавило госпожу Керн. – Она приехала из Берна вчера вечером. К счастью, она-то нашла машину и приехала сюда в девять часов.
– Не говорите им, что мы здесь. Устроим им сюрприз за обедом, – рассмеялся Граф. – До вечера мы и носа не высунем, и я уверяю вас, госпожа Керн, что меньше всего нам хотелось бы разговаривать с госпожой Миллер.
Хозяйка гостиницы отнеслась снисходительно к причудам мужчин.
– Не скажу ни слова ни одному из них.
Граф взял Шваба под руку и вывел на улицу. По выложенной каменными плитками тропинке они направились к домику персонала. Шваб не сказал ни слова, пока они не вошли в большую пахнущую деревом комнату, выполнявшую роль кабинета, холла и личных апартаментов мастера клюшек. За ней располагалась умывальная, а справа – мастерская. Шваб сел на верстак и вяло спросил:
– Миллер – это Шмид?
– Да. Я ужасно волновался, пока мы разговаривали с госпожой Керн, – прелестная женщина, не правда ли? Но я рассчитывал на то, что господин Миллер устал и должен освежиться – после «прогулки» с грузом через весь лес – и не прочь побыть наедине с госпожой Миллер. Нам нужно быть очень осторожными, чтобы он пока нас не видел. Этого не должно случиться до тех пор, пока я не позвоню и не получу ответ на свою телеграмму.
– Похоже, вы не очень удивились, когда мы обнаружили, что Шмид стал игроком в гольф. Почему вы его так описали?
– Тебе действительно нужно знать, почему?
– Да, – ответил Шваб, сердито сверкнув глазами. – Нужно.
Граф подошел и сел рядом с ним.
– Шмид наведывался сюда и прежде, как мы узнали от госпожи Керн. Он знал все об этом домике. И к моменту появления Буше уже забрался сюда. – Он кивнул в сторону умывальни. – Смыть загар и коричневую краску с волос.
– Краску не смоешь под краном.
– Точнее – оттеночный шампунь. Им пользуется Марта Мартинели, мне об этом говорила Люсет Дион.
Шваб задумался.
– Когда ты описал Шмида блондином, ты еще не слышал от госпожа Керн, что он бывал здесь раньше – под именем Миллера и вместе с Мартинели.
– Нет, но зато я много слышал о косматых каштановых волосах Шмида и его загаре. Почему патлы? Вероятно, потому, что он не мог сходить в парикмахерскую, чтобы привести их в порядок. Ты сам называл это безобразие «домашней» стрижкой. Почему загар? Загар уже сам по себе маскировка. Но загорелая кожа всегда блестит, а Мартинели описывал Шмида человеком, имеющем цвет лица висельника.
– Мартинели?..
– Тут возможно двоякое толкование. Мартинели, вероятно, использовал эту фразу в буквальном смысле: цвет лица человека на пути к виселице, к смерти. Шекспир, в чьей пьесе были помечены эти слова, употреблял их скорее в переносном значении, имея в виду разбойничью натуру, натуру преступника. Я уверен, что когда Мартинели увидел эту фразу в «Буре», он подумал о Шмиде – о настоящем Шмиде, без маскировки. Бледнокожий, светловолосый человек. Но это лишь мое личное мнение.
– Я мог бы согласиться с тобой, если бы знал, о чем ты говоришь, – сухо заметил Шваб.
– Я потом объясню. А сейчас – первое, что нужно сделать, так это найти доказательства тождественности Миллера и Шмида.
– Мы получим их от Буше и госпожи Керн.
– От них мы знаем лишь, что Шмид вошел в лес с чемоданом, а Миллер – с чемоданом же – вошел в гостиницу.
– Шмид ехал в экипаже, Миллер нет.
– Это же все можно вывернуть наизнанку. Скажут, что Буше не видел Миллера. Нам нужно что-нибудь определенное. То, что Шмид показался подозрительным, слишком гипотетично. Мы-то знаем, почему Буше посчитал Шмида «двусмысленным»: цвет его волос не сочетался с цветом глаз – Буше знает все об усредненных типах. Манеры Шмида были неестественными – он играл роль; а за внутренней силой, которую почувствовал Буше, не ощущалось душевное благородство. Ладно, давай посмотрим в мастерской и в умывальной комнате.
В умывальной они нашли большое количество грязных бумажных полотенец; но в мастерской, в жестяной мусорной корзинке, они обнаружили тряпки. Большинство из них явно принадлежало гольф-мастеру, но среди них попались тряпки, покрытые красновато-коричневым гримом и каштановыми пятнами.
– Мы оставим их здесь. Очевидно, их сжигают не каждый день.
– Он поступил разумно, что не спустил их в унитаз, – заметил Шваб. – Если бы они забили трубы, их бы выудили. Он снял ими грим и довершил работу, умывшись с мылом в умывальной. Но как он успел?
– Буше дал ему десять минут. Скажем так: три минуты, чтобы добраться до домика, семь – чтобы привести себя в порядок. Даже больше. Буше прошел к черному входу в гостиницу, в гараж и обошел здание, чтобы выйти к парадному входу и расспросить госпожу Керн. Это по крайней мере еще пять минут.
– Согласен – он мог умыться за десять или тринадцать минут, но у него не оставалось времени переодеться. А ведь он и обувь поменял. Неудивительно, что чемодан так оттягивал ему руки. В нем, должно быть, он держал целый гардероб.
– А вот переодеваться ему не требовалось. Он не мог рисковать, оставив грим и не смыв оттеночный шампунь, которого, кстати, немного и нужно для осветления волос. Ему надо было быстро проскочить от домика до гостиницы и скрыться наверху, в своей комнате.
– Отправился к своей жене. У Миллера есть жена. И ты знал об этом? – Шваб подозрительно взглянул на Графа.
– Ну, я предполагал нечто в этом роде.
– Почему?
– Давай-ка вернемся в гостиницу. Ты должен позавтракать. Я расскажу тебе об этом в твоей комнате.
Они обнаружили Буше, чья комната сообщалась с комнатой Шваба через общую ванную комнату, за обильным завтраком: француз с удовольствием поглощал бекон с яйцами, тосты и кофе. Принесли поднос с завтраком для Шваба. И пока они ели, Граф устроился на широком подоконнике у окна, которое выходило на газон перед гостиницей, и кратко рассказал им суть дела. Он начал с прихода к нему Лидии Шафер вечером двадцать восьмого числа и не упустил ни одной детали, за исключением содержания письма, которое отправил накануне.
– Остальное я оставляю вашему воображению, – признался Граф. – Просто у меня появилась одна догадка, но я промолчу, пока не получу ответа на телеграмму, которую пошлю сегодня.
– Ну да, скроете от нас свой просчет, – поехидничал Шваб.
Буше налил себе третью чашку кофе. Он не сказал ни слова, но на его лице заиграла непривычная улыбка.
– Возможно, и так. – Граф спокойно курил, устремив взгляд на старинный газон и на древние деревья, которые принадлежали семье госпожи Керн не первую сотню лет.
– Госпожа Миллер – это госпожа Мартинели. Она вовсе не села на экспресс, идущий в Женеву. Она приехала сюда. Это она сказала Шмиду-Миллеру об оттеночном шампуне. И вы догадались об этом, увидев пометку Мартинели на полях – недаром французы говорят: «Ищите женщину»! Он догадывался, что Шмид и его жена замышляют что-то. Вы сразу заподозрили ее и поэтому ни слова не сказали о подчеркнутых отрывках и уничтоженных комментариях в семейном томике Шекспира… Троллингер – третий член банды. Он получил за работу две тысячи франков, но Миллеры могли и не знать об убийстве госпожи Шафер. А добрый доктор прикончил несчастную, услышав от вас, что она интересуется происходящим. Ну, потом пришла ваша очередь – мало ли что наговорила покойная… Но в чем причина? Ни госпожа Мартинели, ни Шмид, ни Троллингер не замышляли избавиться от Мартинели, потому что он умер от лейкемии.
– Да, – согласился Граф.
– Чтобы помешать Мартинели изменить завещание? Мартинели мог сделать это в Шпице или в больнице. Вы сочинили душещипательную историю в заведении Иеремии Валпа, чтобы напугать госпожу Лихтенвальтер и заставить ее показать пациента Троллингера. Но зачем? Этого я вообще не понимаю. Кем могла оказаться госпожа Дювалье? Вы ведь не могли просто интуитивно чувствовать, что у нее в сумочке Троллингер прячет две тысячи франков? Таких предчувствий не бывает.
– Не бывает.
– И страховка тут ни при чем!
– Да.
– А что касается этой книги, чертова Шекспира, им всем кажется, что она безопасная безделушка. Похоже, они не знали, что книга находится у Шафер, а если и знали, то не попытались любой ценой ее забрать. – Он взглянул на Графа. – Зачем им прятать книгу? Из-за того, что Мартинели представлял себе Шмида, когда подчеркивал отрывок о цвете лица висельника?
– Нет, конечно.
– И даже «ищите женщину» ничего не означало, пока на горизонте не замаячила госпожа Мартинели… Может, она и не солгала о времени приезда?
– Да.
– И госпожа Дион может подтвердить, что жену не обеспокоила смерть мужа. Так в чем дело? За то, что Шмид проводит выходные с чьей-то вдовой, вы хотите привлечь его по закону? Тогда на нас не рассчитывайте, – сердито сказал Шваб.
– Мне это и в голову не приходило, – почти официальным тоном произнес Граф.
– Хорошо, тогда в чем вы их собираетесь обвинить? И в качестве кого вы намереваетесь использовать нас?
– Потерпите, пока я получу ответ на одну из моих телеграмм.
Буше снова улыбнулся.
– Потрясающе, – пробормотал он.
– Вы так думаете? – спросил Граф с довольным видом.
– И ужасно одновременно…
Граф оставил сыщиков, чтобы те отдохнули, и отправился в свою комнату. Она располагалась в северо-западной части здания и имела небольшой уютный балкончик, выходивший в английский сад. Слуга, уходивший с пустыми подносами, ответил на вопрос Графа, что комнаты Миллеров располагаются в задней части дома.
Граф порадовался возможности спокойно подышать свежим воздухом после обеда. Он распаковал чемодан и украдкой спустился к телефонной будке под парадной лестницей.
Он связался с коммутатором полиции и продиктовал три телеграммы. Во всех трех значились лишь адрес и телефон Шпицхорна. Одна из них была отправлена Гарнету, другая – Антуану.
