Пять часов спустя, в три пополудни, Ниро Вулф, сидя на самом приличном стуле, который нашелся для него в подсобке, предпринял последнюю отчаянную попытку выправить ситуацию.

– Можете обвинить Красицки в чем угодно, кроме предумышленного убийства, – настойчиво уговаривал он полицейских. – Я согласен на любой залог – тут же внесу необходимую сумму. Риск минимальный. Вы же сами меня потом еще будете благодарить, когда в конце концов получите факты и пустите их в ход.

Но трое мужчин в ответ дружно покачали головой. Их решение было окончательным.

Первый сказал:

– Советую вам махнуть на это дело рукой. Поищите другого садовника, не успевшего замарать себя убийством.

Это был Бен Дайкс, глава детективов округа.

Другой мужчина раздраженно произнес:

– Будь моя воля, вам бы пришлось вносить залог за самих себя. Я бы отправил вас за решетку как важных свидетелей.

Это был лейтенант Кон Нунан из полиции штата. Он с самого начал вел себя как последний козел. Отношение к нам изменилось только после приезда окружного прокурора, прекрасно помнившего, какую неоценимую помощь мы оказали ему в расследовании одного дела.

Третий мужчина заключил:

– Бесполезная затея, Вулф. Конечно, мы с радостью выслушаем все то, что вам удастся узнать.

Это был Кливленд Арчер, окружной прокурор Уэстчестера. При других обстоятельствах он бы непременно пошел нам навстречу, но не сейчас, когда столкнулся не просто с убийством, но с убийством, связанным, пусть даже и косвенно, с Джозефом Дж. Питкэрном.

– В чем, интересно, еще мы можем обвинить Красицки, если как раз и имеем дело с предумышленным убийством? – продолжил Арчер. – Впрочем, я не утверждаю, что дело закрыто и готово к передаче в суд. Завтра будет новый день. Нам нужно прояснить кое-какие моменты, и мы это непременно сделаем. Но пока мне представляется, что убийца – садовник.

Наконец мы остались наедине с представителями закона. Вулф, как я уже упоминал, сидел на самом лучшем стуле, который только удалось найти, я примостился на заставленной горшками скамейке, а остальные стояли. Труп давно увезли, скрылась из виду орда криминалистов. Полиция задала всем обитателям поместья тысячи вопросов, получила тысячи ответов, запротоколировала показания и увезла Энди Красицки, пристегнув его наручниками к одному из детективов. Действовали копы быстро и ловко.

У Вулфа с самого завтрака маковой росинки во рту не было, за исключением четырех сэндвичей и трех чашек кофе. И сейчас он пребывал в еще большем отчаянии, чем мрачным утром, когда садился в машину. Энди Красицки, можно сказать, был уже у него в руках, и вот теперь он упустил его.

Дела у подозреваемого складывались не лучшим образом. Все в один голос показали, что садовник с первого взгляда по уши втрескался в Дини Лауэр. Девушка появилась в имении два месяца назад: ее наняли ухаживать за миссис Питкэрн, которая упала с лестницы и повредила себе позвоночник. Гас Требл, помощник Энди, тот самый парнишка в радужной рубашке, которого мы встретили по дороге в оранжерею, горой стоял за своего шефа, но даже он подтвердил: Красицки был без ума от Дини. Кроме того, Гас показал, что Дини дала Энди от ворот поворот, причем в очень категоричной форме. Я подумал, что если помощник садовника действительно искренне сочувствовал Красицки, то поступил не слишком разумно, рассказав об этом эпизоде.

Естественно, неизбежно возникал вопрос: с какой стати Энди вдруг понадобилось избавляться от Дини в тот самый день, когда она, уступив его ухаживаниям, наконец согласилась выйти за него замуж? Ответ был простой: а кто сказал, что она и впрямь согласилась? Только сам Энди. Больше никто этого подтвердить не мог. Мало того, выяснилось, что Красицки поделился этим радостным известием только со мной и Вулфом. Получается, Энди отравил девушку смертоносным газом, потому что не мог ее заполучить? В частности, окружной прокурор хотел прояснить именно этот момент. Было ли это предумышленное убийство на почве ревности? В этом случае, сами понимаете, куда больше шансов убедить присяжных и судью вынести обвинительное заключение. Однако тут имелись определенные сложности, так что мне было вполне понятно желание прокурора все хорошенько обдумать. Если имел место любовный треугольник, возникал логичный вопрос: кто был его третьим углом? Нил Имбри? Не похоже. Гас Требл? Тоже вряд ли, поскольку тогда он вел бы себя иначе. Отец и сын Питкэрны? Их прокурор без крайней необходимости трогать не смел. Вот бедняга Арчер! Несмотря на то что он тщательно всех опросил и вопросы задавал очень толковые, однако ничего ценного так и не узнал.

Нунан и Дайкс еще до этого допросили всех присутствовавших в имении и выяснили, кто где был накануне и чем занимался. Затем в районе полудня из Уайт-Плейнса пришли первые предварительные результаты анализов: в крови потерпевшей обнаружили морфин. Окружной прокурор приказал всех допросить по новой. Из лаборатории сообщили, что доза морфина не была смертельной и Дини погибла от отравления газом. Теперь стало ясно, каким образом преступнику удалось ввести Дини в бессознательное состояние, запихать в нишу и отравить цифогеном. Однако одновременно с этим возник другой вопрос: где Энди раздобыл морфин? Ответ нашли без особого труда за считаные минуты. Повариха Вера Имбри, супруга Нила, та самая женщина в униформе горничной, которую я увидел, когда влетел в гостиную, страдала невралгией лицевого нерва и потому принимала морфин в таблетках, которые держала в кухонном шкафу. Сейчас боли ее не беспокоили, и она уже месяц не притрагивалась к лекарству. Заглянув в шкаф, полиция обнаружила, что коробочка с морфином пропала. Энди, как и все остальные, знал и про лекарство, и про то, где оно хранилось. Таким образом, у стражей закона появился серьезный повод обыскать все имение. С десяток полицейских убили на это целый час, однако так и не нашли ни таблеток, ни коробочки. Естественно, обыскали и коттедж Энди – с тем же нулевым результатом.

Тогда окружной прокурор распорядился еще раз всех допросить, но ничего нового не узнал. Разумеется, в первую очередь допросили садовника. По словам Энди, они с Дини накануне встретились с глазу на глаз у него дома, и она наконец сдалась. Девушка не только пообещала в скором времени выйти за Красицки замуж, но и собиралась уйти от миссис Питкэрн и найти себе подходящую работу в Нью-Йорке, поскольку хотела, чтобы Энди принял предложение Вулфа. При этом Дини попросила садовника держать рот на замке и никому ничего не говорить, пока она сама обо всем не расскажет миссис Питкэрн. Все это случилось около пяти вечера. В следующий раз Дини и Энди встретились часа через четыре, в самом начале десятого. Он как раз находился в оранжерее – совершал вечерний обход, а она вошла туда из гостиной. Они полюбовались цветами, поболтали, потом отправились в подсобку – посидеть и выпить пива, которое девушка принесла с кухни. В одиннадцать вечера Дини пожелала Энди спокойной ночи и ушла в дом, скрывшись за дверью, которая вела в гостиную. Больше он ее живой не видел. Вот что поведал нам Красицки.

После ухода Дини сам Энди, по его словам, вышел из оранжереи, воспользовавшись другой дверью, вернулся в свой коттедж и написал письмо Вулфу. Спать он решил не ложиться, потому что, во-первых, ему в тот момент хотелось прыгать от радости, а во-вторых, ему все равно в три часа надо было вставать. Потрудившись над заметками о размножении растений, он сложил вещи. Теперь их оставалось только упаковать. В три часа ночи Красицки отправился обратно в оранжерею. Там к нему присоединился Гас Требл, которому предстояло получить последний практический урок по проведению в оранжерее дезинфекции. Они проработали до четырех. В частности, они заперли и загерметизировали дверь, ведущую в гостиную, открыли и через восемь минут закрыли расположенный в подсобке главный кран подачи цифогена, заперли наружную дверь и повесили на нее предупреждающую табличку «Дверь смерти». После этого Гас отправился домой, а Энди вернулся к себе в коттедж. В ту ночь Красицки, опять же по его собственному признанию, так и не лег спать. В семь утра он вернулся в оранжерею, с помощью внешних переключателей активировал вентиляторы и систему вытяжки, а затем пошел к себе, наконец-то почувствовал усталость и уснул. Проснулся он в половине девятого, быстро позавтракал, выпил кофе и собрался было отправиться по делам, но тут в дверь постучали. Открыв, Энди обнаружил на пороге Ниро Вулфа и меня.

К этому времени полиция сняла показания и с других обитателей имения. Тут все оказалось гораздо проще. Гас Требл провел вечер со своей девушкой в Бедфорд-Хиллсе. Они засиделись допоздна и расстались, только когда Гасу настало время идти к трем часам ночи в оранжерею. Нил и Вера Имбри поднялись в свою комнату ближе к десяти, полчаса слушали радио, а потом легли спать. Джозеф Дж. Питкэрн сразу после обеда уехал на собрание Ассоциации налогоплательщиков Северного Уэстчестера, проводившееся в чьем-то доме в Норт-Салеме. Вернулся он незадолго до полуночи и немедленно улегся спать. Доналд, пообедав с отцом и Дини Лауэр, поднялся к себе и сел писать. Когда у него поинтересовались, что именно, он ответил – роман. При этом показать рукопись его не попросили. Сибил обедала наверху, с матерью, которая уже научилась вставать и немного ходить, но при этом все еще не могла спускаться на первый этаж в столовую. Покончив с едой, Сибил пару часов читала матери, потом помогла ей приготовиться ко сну, после чего отправилась в свою комнату, где и провела всю ночь.

Никто из опрошенных не видел Дини после обеда. Но почему же сиделка не заглянула вечером к своей пациентке? Когда полицейские озвучили этот вопрос, все в один голос ответили, что Сибил всегда сама укладывала мать в постель. Затем полиция еще раз опросила обитателей имения: кто знал о морфине, который принимала миссис Имбри, и о том, где она держала лекарство? И вновь последовал единодушный ответ: об этом знали абсолютно все. Таким образом, свидетели косвенно признали, что любой из них теоретически мог угостить Дини бокалом пива с морфином, после чего оттащить потерявшую сознание девушку в оранжерею и затолкать ее в нишу. Однако обстоятельство это никого особенно не встревожило, за исключением Веры Имбри. Она выставила себя дурой, заявив, что не знала о планах Энди устроить ночью в оранжерее дезинфекцию, но потом взяла свои слова назад, когда остальные сказали, что всех, как обычно, заблаговременно об этом предупредили. Полицейские не стали цепляться к миссис Имбри, да и я на их месте поступил бы так же.

Показания свидетелей о событиях следующего утра тоже ни в коей мере не противоречили друг другу. Домочадцы встали поздно и завтракали по отдельности. Например, Сибил – наверху, с матерью. Отсутствие Дини не показалось им странным, и ее хватились только после девяти утра. В результате в гостиной собрался народ, а мистер Питкэрн принялся стучать в дверь, ведущую в оранжерею, и на все лады выкрикивать имя Энди.

Словом, ни к чему не придерешься и не подкопаешься. Абсолютно все указывало на одного-единственного человека – на Энди.

– Кто-то из домочадцев врет, – упрямо заявил Вулф.

– Кто именно и в чем? – тут же заинтересовались представители закона.

– Откуда мне знать? – Он был крайне раздражен. – Выясняйте! Это ваша работа!

– Сами выясняйте! – ощерился лейтенант Нунан.

Вулф и без того порядком испортил ему настроение своими вопросами. В частности, Вулфу хотелось узнать, почему Энди, решившись на убийство, при всем изобилии вариантов выбрал именно тот способ и то место, которые неизбежно указывали на него. Ответ полицейских был предсказуем и очевиден: Энди так поступил, поскольку знал, что ни один присяжный не поверит, будто подсудимый был способен совершить такую сказочную глупость. Впрочем, своим вопросом Вулф попал в яблочко. Полагаю, окружного прокурора тоже мучили сомнения на этот счет. Должен признать, даже с моей точки зрения, на все вопросы Вулфа, чисто теоретически, можно было найти вполне внятные ответы. Однако главный аргумент, на котором основывались все его сомнения, был совершенно особым. По его собственному признанию, прочие доводы лишь ставили вину Красицки под сомнение, и только этот, основной, доказывал невиновность Энди. И полицейские, и Вулф сходились в одном: преступник, когда заталкивал бесчувственную Дини Лауэр в нишу, перевернул стоявший там горшок с редким растением. Совершенно немыслимо, чтобы это мог сделать Энди Красицки, который никуда не торопился. Он либо непременно переставил бы горшок в другое, безопасное место, либо, по неосторожности сломав ветку, немедленно принял бы какие-то меры. Опытный садовник, каковым, несомненно, являлся Красицки, тут же поднял бы опрокинутый горшок и спас сломанную ветку, причем сделал бы это не задумываясь, просто автоматически, тем более что в тот момент Энди ничто не мешало. Между прочим, он сделал это в куда более непростых обстоятельствах, все еще находясь в состоянии шока, сразу после того, как обнаружил труп любимой девушки.

– В состоянии шока? – фыркнул Нунан. – Черта с два! Да о каком шоке вы говорите, если он же сам ее туда и засунул? Я слышал о ваших приемчиках, Вулф. Если это один из них, мне за вас стыдно.

К этому моменту я уже был не в том состоянии, чтобы воспринимать доводы Вулфа. Мне страшно хотелось схватить Нунана за шею и душить, душить, душить. Поскольку это представлялось невозможным, я был готов из кожи вон вылезти, лишь бы доказать невиновность Красицки и тем самым насолить лейтенанту. Я успел привязаться к Энди, который все это время вел себя как настоящий мужчина. Особенно сильное впечатление на меня произвела следующая сцена. Когда его приковали одной рукой к детективу и собрались вести к машине, Энди, прощаясь, протянул свободную руку Вулфу:

– Ладно, сэр, оставляю это дело вам. Честно говоря, мне плевать, что со мной будет, но вот ублюдок, который это сотворил…

– Надеюсь, вы задержитесь в полиции всего на несколько часов, – кивнул Вулф. – Возможно, уже эту ночь вы проведете у себя дома.

Как оказалось, он смотрел на вещи излишне оптимистично. Я уже упоминал, что к трем часам полиция покончила со всеми формальностями и собралась уезжать. На прощание Нунан не упустил возможности поддеть Вулфа:

– Будь моя воля, отправил бы вас за решетку как важных свидетелей. Платили бы залог за собственное освобождение.

Быть может, в один прекрасный день мне все же представится шанс и я заставлю этого наглеца за все ответить.