Андрей

Раневская с такой силой бил благодарно хвостом, что чуть не сбил поутру сонного Андрея с ног. Причина эдакой истеричной собачьей преданности: три — три! — котлеты, отданные Машей на съедение жадной твари.

Андрей с сожалением проследил взглядом за котлетами в собачьей миске и вздохнул: сплошное расточительство! Эта котлета еще могла прекрасно расположиться в его собственной тарелке. Но Маша, стоящая у плиты в его старом свитере и теплых носках, была прекрасна, справедлива и щедра. Ее ужасно хотелось поцеловать в шею и в гладкое нежное плечо, выскальзывавшее из шерстяного колкого нутра. И Андрей не выдержал — провел губами в кажущемся самым беззащитным месте: там, где атласная шея переходила в шелк забранных в небрежный хвост светлых волос.

— Ты колешься! — улыбнувшись, повела головой Маша. Лицо ее было крайне сосредоточенным — она выкладывала рядком на древнюю Андрееву чугунную сковородку полупрозрачные куски бекона. Башка увлеченного котлетами Раневской дернулась было, но Андрей успел перехватить страдающий взгляд и незаметно для Маши двинул наглую псину в бок:

— Даже и не надейся! Бекон — хозяйская жратва, нечего пялиться!

И пошел себе, насвистывая, в сторону «зимнего» рукомойника на веранде, где (ради Машиного приезда) уже было выложено хрустящее от крахмала вафельное полотенце. Сквозь заиндевевшие ромбики стекол светило холодное зимнее солнце. «Хорошо, что выходной, — подумал Андрей. — Что можно доспать до момента, когда в окнах будет белый день, а не темная ночь, когда не бриться хочется, а харакири себе сделать».

А Маша тем временем выложила на каждую из щербатых тарелок по щедрому куску яичницы, водрузила по центру, не отрывая от Андрея ироничного взгляда, большую бутыль кетчупа, разлила по чашкам кофе из старой джезвы.

Почему-то каждый раз, когда она наезжала к нему на дачку, он будто новыми глазами смотрел на убогость своего бытия, отмечая и доски пола в облезающих хлопьях коричневой краски, и вот эту прокопченную, всю в саже, джезву. Каждый раз он обещался себе срочно — срочно! — закупить все новое и приличное где-нибудь в «Икее». Но — удивительное дело! — с отъездом Маши весь его корявый неандертальский быт не то чтобы приходил в норму, но пропадал, не существовал отдельно от Машиного критического взгляда.

Андрей сел за стол, улыбнулся ей, щедро полил яичницу кетчупом и принялся есть.

— Вы просто пугающе схожи с Раневской! — Маша явно им любовалась. — Вы точно не родственники?

— По дяде с материнской стороны, — орудуя челюстями, кивнул Андрей, отпив из кружки кофе. — Тот еще был кобель. Но до Раневской ему — как до неба! Правду я говорю, псина?

Он обвел кухню глазами, но Раневской не приметил. Маша скосила взгляд вниз, и Андрей угадал расположение подхалимажных войск: башка у Маши на коленях, а все остальное туловище надежно спрятано под столом. Хорошо устроился!

— Раневская! — рявкнул он и услышал глухой стук о столешницу. — Марш гулять на улицу!

И выпроводил неохотно трусящего за ним наглеца на свежий воздух. Вернулся и снова принялся за яичницу. Потом допил кофе. И только тогда, повернувшись к Маше, решительно заявил:

— Надо снять квартиру!

— А? — Маша, откинувшись на стуле, рассеянно смотрела в окно на пса, деловито оставляющего повсюду на шести сотках свои хозяйские метки.

— Маша, я понимаю, тебе сюда ездить неудобно. Потом — тут некомфортно.

— Что? — наконец, развернулась к нему Маша. — Не придумывай!

— Нет, — упрямо мотнул головой Андрей. — Тебе нужен нормальный душ, туалет там, биде…

На «биде» Маша расхохоталась:

— Глупости. Мне нужен свежий воздух и Раневская — куда мы собаку денем в квартире? И еще… — Маша посерьезнела. — Что мне действительно нужно, так это сходить снова в Пушкинский.

— Зачем?

— Надо оглядеться. Понимаешь, о чем я?

— Пока нет, — нахмурился Андрей.

Но Маша уже сидела на стуле прямее некуда и напряженно смотрела сквозь Андрея:

— Я думаю, Копиист наш… Он сначала должен был увидеть Энгра, им проникнуться. Где-то есть отправная точка, понимаешь? И она не во французской провинции, а здесь, у нас под боком, в Москве. И нам хорошо бы ее нащупать.

Андрей вздохнул:

— Знать бы еще, где щупать.

Маша помолчала, потом стала убирать со стола.

— Думаю, надо проверить музеи. Подменять картины он ведь тоже начал на родине. Это потом уже уверился в собственной безнаказанности, разыгрался, вышел на международную арену…

Андрей взял у нее из рук тарелки, пошел на веранду, где у него стоял таз «для мытья посуды» из белого, шершавого по краям от древности пластика. Нет, это все же никуда не годится! И принялся быстро мыть чашки, потом тарелки. Маша маялась рядом и выжидательно на него глядела.

— Хочешь сказать, — Андрей выложил тарелки с чашками замысловатой конструкцией на полотенце, чтобы быстрее высохли, — что он типичный «игрун» — любитель порезвиться на чужих и своих нервах? Для этого и похищения, и эскизы Энгра на месте преступления, и подмена рисунков на копии…

Маша кивнула:

— Да. И надо сходить на его площадку для игр. И приглядеться.

— Мысль дельная, — Андрей вытер руки и обнял Машу. — Только давай без меня. Я все-таки поеду на Петровку, у меня там своя «игровая», — и поцеловал ее в нос. — А насчет квартиры ты все-таки подумай.

— Не о чем тут думать, Андрей. — Маша прижалась к нему и тихо добавила: — Пока мама не придет в форму, я не смогу ее оставить на долгое время. А дача твоя мне очень нравится.

Андрей грустно усмехнулся и чуть отстранился. Все правильно. Он вздохнул.