Маша

Маша стояла перед картиной Энгра: «Мадонна перед чашей с причастием». В свое время только что привезенную картину демонстрировали избалованной петербургской публике в отдельном зале Эрмитажа. Публика картины не оценила — Мадонна была антиподом иконописных Богородиц: ни младенца, ни проникновенного взгляда в глаза зрителю. Лицо, будто бы лишенное эмоций, в композиции — четкая вертикаль: центральная фигура, два высоких подсвечника на переднем плане. Жесткая симметрия, которую не спасает даже наличие теплых тонов. «Холодная картина, — решила Маша. — Рождающая ноль эмоций».

— Вот так встреча! — услышала она знакомый голос. И, обернувшись, улыбнулась: за спиной, в вечных золотых очках, стоял Комаровский. — Что, не можете даже в выходные забыть о деле?

— Что, не можете даже выходные прожить без музея? — парировала Маша.

— Готовлю выставку, — развел руками Комаровский. — Это вечная музейная суета! Ну, а как вам наш Энгр?

Маша смущенно пожала плечами:

— Мне кажется, он не религиозный художник.

— Соглашусь, — качнулся на носках Комаровский. — Портреты ему удавались лучше. А вы заметили: у Энгра все женщины на картинах имеют что-то общее?

Маша легко улыбнулась:

— По-моему, у каждого художника есть свой женский типаж.

— Ну да, ну да, — покивал Комаровский. — Мужчины все-таки что любят, то, с позволения сказать, и рисуют. Но энгровский тип мне почему-то особенно близок.

Маша подняла бровь:

— Похоже, у меня мало шансов добиться вашего расположения.

И, прервав квохчущий смех замдиректора, нерешительно спросила:

— Лев Александрович, а вы не помните, как давно в музее проводились выставки Энгра? Или, может быть, выставка художников неоклассицизма, на которой могли экспонироваться его картины?

Комаровский посерьезнел и, взяв Машу под локоток, повел ее в задумчивости дальше по залу. Она послушно шагала рядом.

— Вы знаете, Мария, ни Энгр, ни его современники уже давно не выставлялись в ГМИИ, — он прокашлялся и искоса взглянул на нее. — Но была одна выставка, напрямую с Энгром не связанная… Скажите, вам знакомо выражение — «Скрипка Энгра»?

Маша кивнула:

— Да, знакомо. Насколько я помню, оно обозначает второе призвание… Ведь Энгр был еще и отличным скрипачом.

— Именно, — кивнул Комаровский. — Так вот. Не так давно в нашем музее проводилась выставка под таким названием. Мы собрали работы талантливых людей, для которых живопись стала вторым призванием: пианист Рихтер, писательница Петрушевская… То есть, как вы видите, от Энгра осталось одно название…

Маша слушала и смотрела по сторонам весьма рассеянно, как вдруг встала словно вкопанная. Да так резко, что Комаровский наткнулся на ее спину и стал бормотать извинения.

Но Маша на извинения никак не отреагировала, а молча стояла и смотрела на картину в том же зале, висящую, как зеркальное отражение по диагонали энгровской работы: натюрморт конца XVIII века. Темный фон, на котором, казалось, еще ярче выступал изысканный букет в высокой серебряной вазе: смесь мелких и крупных цветов: желтых, белых, бледно-розовых, темно-красных. Рядом — тяжелая книга в кожаном переплете и… скрипка. Будто случайно забытая музыкантом на столе.

Комаровский, нахмурившись, переводил взгляд с картины на Машу.

— Машенька, — наконец, не выдержал он. — Ну помилуйте, голубушка! Данная работа к Энгру никак не относится! Она более ранняя, итальянский натюрморт, достаточно редкое сочетание предметов…

Маша обернулась к нему, смущенно улыбнулась:

— Вы наверняка правы. Но я, если позволите, все же ее сфотографирую, — она вынула из кармана мобильный телефон и сделала с десяток снимков: всего натюрморта, только цветов, только книги, только скрипки.

Комаровский неловко топтался рядом:

— Если хотите, могу достать вам качественную репродукцию…

— Да нет, — Маша спрятала телефон в карман джинсов. — Думаю, и этого будет достаточно.

— Ну, как знаете, — пожал плечами Комаровский и вперил в нее весьма подозрительный взгляд.

Маша еще раз смущенно улыбнулась и решила, что пора откланяться.

Расставаясь с Комаровским на выходе из музея, она обещала держать его в курсе, как только появятся какие-нибудь новости. Замдиректора, в свою очередь, просил стажера не стесняться: обращаться, если вдруг понадобится его помощь. Он был полон искреннего доброжелательства, но… Пожимая на прощание Маше руку, еще раз внимательно взглянул на нее поверх золотых очков, будто хотел докопаться до несуществующих пока догадок в ее голове.

Более того — как только Маша скрылась за дверью музея, Лев Александрович с резвостью, неожиданной для господина его возраста и положения, перепрыгивая через ступени, поднялся вверх по лестнице и потом — побежал дальше, в сторону анонимного натюрморта итальянской работы.

И там застыл, как давеча Маша, хмурясь и бормоча что-то про себя, а потом круто развернулся и вышел.