Он

Из девятнадцатого века, от понимания того, как не обойтись художнику без живого дневного света, сохранились в академии эти огромные аудитории, в ясный день наполненные солнечными лучами, но даже в пасмурный всегда дававшие ему ощущение счастья и покоя. Стекло, за которым — небо. Пространство и особая тишина, нарушаемая только шорохом карандашей и редкими разминками натурщицы.

Студенты расположились по кругу. А в центре, лениво щурясь на солнце, восседала Надя. Матерщинница и курильщица, она могла сидеть так неподвижно по четыре часа кряду. А потом вдруг спрыгивала кошачьим движением с подиума, накидывала старый халат и кричала:

— Эй, чахоточные, у кого закурить найдется?!

И тогда все шли шумной толпой в кафе, угощали Надюшу жидким кофием и крепким «Беломором». Но с утра, как сегодня, она была еще ох в какой форме: сидела, словно каменная, и довольный Трофимов, преподаватель академического рисунка, переходил от студента к студенту, заглядывая каждому через плечо, и делал замечания:

— Тень, тень клади гуще! Работай с контрастом, Литвиненко! Савичев, куда руку увел? Где пропорции?!

Голос Трофимки нервировал, как муха, застрявшая в оконном переплете. Он склонил голову набок и включил свою внутреннюю музыку. И там, внутри, сначала тихо и медленно, а потом нарастая темпом и звуком, зазвучал морской прибой. Волны бились о берег, солнечные лучи — в огромные окна, он увлекся и даже не заметил, как со спины подошел Трофимка, удовлетворенно пощелкал языком:

— Блестяще, дружок, блестяще! Как обычно — десять баллов из пяти. Так держать!

Он ничего не ответил, и тень преподавателя за спиной перешла к следующему студенту. Шум моря стал сильнее. А он, хоть и был рад этой музыке, но так и не научился ее контролировать. Грохотали волны, яростно бросаясь на скалистый берег, а рука двигалась все быстрее. И вот уже честное, угловатое Надино тело покрылось поверх наброска странной и страшной картинкой… Будто, наконец, он увидел ее еще более настоящей: рассеченная шея, узлы мышц, выступающие кости…

Порадовавший профессора рисунок на глазах превращался в отвратительный шарж на молодость и красоту в стиле Босха…