Глава 16
— Вы не слышали выстрела?
— Нет.
— Из каюты больше не выходили ночью?
— Нет.
— Вы вполне уверены в этом?
Розали изумленно воззрилась на него:
— Как вас понимать? Конечно, уверена.
— Вы, например, не переходили на правый борт, ничего не бросали в воду?
Ее лицо порозовело.
— А что, вышел запрет бросать вещи в воду?
— Такого запрета нет. Вы, значит, бросали?
— Нет, не бросала. Я же говорю: я не выходила из каюты.
— Значит, если говорят, что вас видели...
Она прервала его:
— Кто меня видел?
— Мисс Ван Шуйлер.
— Мисс Ван Шуйлер? — В ее голосе звучало непритворное удивление.
— Мисс Ван Шуйлер говорит, что она выглянула из своей каюты и увидела, как вы бросаете что-то за борт.
— Это гнусная ложь, — объявила Розали ясным голосом. Потом, как бы вдогонку пришедшей мысли, она спросила: — А во сколько это было?
— В десять минут второго, мадемуазель, — ответил на ее вопрос Пуаро.
Она вдумчиво кивнула.
— А что-нибудь еще она видела?
Пуаро с интересом смотрел на нее, поглаживая подбородок.
— Еще, — ответил он, — она кое-что слышала.
— Что она слышала?
— Кто-то передвигался в каюте мадам Дойл.
— Понятно, — обронила Розали.
Теперь ее лицо было мертвенно-бледным.
— Так вы настаиваете на том, что ничего не бросали в воду, мадемуазель?
— Да с какой стати я буду бегать по палубе среди ночи и бросать в воду что бы то ни было?
— Причина может быть самая невинная.
— Невинная? — отозвалась девушка.
— Именно так я сказал. Понимаете, мадемуазель, этой ночью действительно кое-что выбросили за борт, и это была далеко не невинная вещь.
Рейс молча развернул перед ней запятнанный бархат, открыл содержимое свертка.
Розали Оттерборн в ужасе отпрянула.
— Из этого ее убили?
— Да, мадемуазель.
— Вы думаете, что я это сделала? Это совершенная чушь! С какой стати мне убивать Линит Дойл? Мы даже не знакомы с ней. — Она рассмеялась и презрительно вздернула голову. — Смешно говорить об этом.
— Не забывайте, мисс Оттерборн, — сказал Рейс, — что мисс Ван Шуйлер готова присягнуть, что отчетливо видела ваше лицо — была луна.
Розали снова рассмеялась:
— Готова присягнуть? Пусть очки сначала протрет. Она не меня видела. — Розали помолчала. — Могу я теперь идти?
Рейс кивнул, и Розали Оттерборн вышла.
Мужчины обменялись взглядами. Рейс закурил.
— Вот так. Полное противоречие. Кому же верить?
Пуаро покачал головой:
— Я подозреваю, что ни та ни другая не говорят всей правды.
— Проклятая наша работа, — сокрушенно сказал Рейс. — Бывает, люди утаивают правду по глупейшей причине. Что делаем дальше? Продолжаем с пассажирами?
— Я полагаю — да. Всегда полезно придерживаться порядка и системы.
Рейс кивнул.
За дочерью последовала миссис Оттерборн в пестром батиковом размахае. Она подтвердила заявление Розали о том, что обе легли около одиннадцати. Сама она ничего примечательного ночью не слышала. Она не могла сказать наверняка, выходила ночью Розали или не выходила. Относительно же убийства она обнаружила желание поговорить подробнее.
— Crime passionnel? — воскликнула она. — Первобытный инстинкт — убить! — об руку с половым инстинктом. Эта Жаклин, в чьих жилах течет жаркая, наполовину романская кровь, повинуясь глухому позыву естества, прокрадывается с револьвером в руке...
— Жаклин де Бельфор не убивала мадам Дойл. Это мы знаем наверное. Это доказано, — объяснил Пуаро.
— Тогда — ее муж, — отразила удар миссис Оттерборн. — Жажда крови и половой инстинкт — вот вам и преступление на сексуальной почве. Известна масса случаев.
— Мистеру Дойлу прострелили ногу, он не мог передвигаться, у него задета кость, — объяснил полковник Рейс. — Доктор Бесснер провел с ним всю ночь.
Миссис Оттерборн приуныла. Ее мысль, не сдаваясь, искала дальше.
— Ну конечно! — сказала она. — Какая я глупая. Это мисс Бауэрз.
— Мисс Бауэрз?
— Ну естественно! Психологически это совершенно ясно. Репрессия! Подавленная девственность. А тут, как красная тряпка, эти страстно любящие друг друга молодожены. Она, конечно, она! Известный тип: сексуально непривлекательная, закоснело порядочная. В моей книге «Бесплодная лоза»...
Полковник Рейс деликатно прервал:
— Вы очень помогли нам своими догадками, миссис Оттерборн. Нас торопят другие дела. Весьма вам признательны.
Он вежливо проводил ее до двери и вернулся, вытирая пот со лба.
— Какая же противная женщина! Бр-р! Как это на нее никто еще не поднял руку?
— Это никогда не поздно, — успокоил его Пуаро.
— Тут был бы хоть какой-то смысл. Кто у нас остался? Пеннингтон — его прибережем на закуску, я считаю. Рикетти, Фергюсон.
Синьор Рикетти был говорлив и возбужден.
— Какой ужас, какая низость — такая молодая, такая красивая — поистине бесчеловечное преступление!
Синьор Рикетти выразительно вздымал руки.
Он без запинки ответил на все вопросы. Он лег рано — очень рано. Фактически сразу после ужина. Немного почитал — очень интересная, совсем свежая брошюра «Prahistorische Forschung in Kleinasien», бросает совершенно новый свет на гончарное дело в Анатолийских предгорьях.
Не было одиннадцати, когда он выключил свет. Нет, выстрела он не слышал. И звука хлопнувшей пробки — тоже. Единственное, что он слышал, но это позже, глубокой ночью, — он слышал всплеск, большой всплеск — прямо у него под иллюминатором.
— Ваша каюта на нижней палубе по правому борту — так?
— Да-да. Большой такой всплеск. — Он показал руками.
— Вы можете сказать, в какое время это было?
Синьор Рикетти задумался.
— Я уже спал — час, два, три? Наверное, два часа я спал.
— Минут десять второго подойдет?
— Да, очень может быть. Ах, какое ужасное преступление — какое бесчеловечное... Такая очаровательная женщина...
Размахивая руками, синьор Рикетти ушел.
Рейс взглянул на Пуаро. Тот выразительно поднял брови, пожал плечами. Перешли к следующему: мистер Фергюсон.
С ним, нахально развалившимся в кресле, было нелегко.
— Шуму-то! — ухмыльнулся он. — А что, собственно, произошло? Баба с возу...
Рейс холодно сказал:
— Нельзя ли получить отчет о ваших действиях вчера вечером, мистер Фергюсон?
— Не считаю нужным отчитываться перед вами, но — извольте. Убивал время. Ходил на берег с мисс Робсон. Когда она вернулась на пароход, убивал время в одиночестве. Потом вернулся к себе и около полуночи улегся.
— Ваша каюта на нижней палубе по правому борту?
— Да. До чистой публики не поднялся.
— Вы слышали выстрел? Он мог прозвучать как хлопнувшая пробка.
Фергюсон задумался.
— Что-то такое слышал... Не вспомню — когда, но я еще не спал. Вообще наверху еще толокся народ, бегали по палубе.
— Это, вероятно, был переполох после выстрела мисс де Бельфор. Другого выстрела не слышали?
Фергюсон отрицательно качнул головой.
— Всплеска не слышали?
— Всплеска? Пожалуй, да — был всплеск. Хотя наверху был такой гвалт, что точно не скажу.
— Вы выходили ночью из каюты?
Фергюсон ухмыльнулся:
— Не выходил. И самое обидное — непричастен к благому делу.
— Полно, полно, не ребячьтесь, мистер Фергюсон.
В ответ молодой человек вспылил:
— Почему я не должен говорить, что думаю? Я верю в насилие.
— Но вы не проводите в жизнь свои убеждения? — тихо молвил Пуаро. — Хотелось бы надеяться. — Он подался вперед. — Ведь это Флитвуд — правда? — он сказал вам, что Линит Дойл — одна из богатейших женщин в Англии?
— При чем здесь Флитвуд?
— У Флитвуда, мой друг, был отличный мотив для убийства Линит Дойл. У него была личная обида на нее.
Мистер Фергюсон подскочил, как на пружине.
— Так вот вы что затеяли! — яростно выкрикнул он. — Свалить все на безответного Флитвуда, который не может защитить себя, у которого нет денег, чтобы нанять адвокатов! Но я вам так скажу: если вы потянете в эту историю Флитвуда, вы будете иметь дело со мной.
— А кто вы такой? — вкрадчиво спросил Пуаро.
Мистер Фергюсон покраснел.
— Я не бросаю друзей в беде, — буркнул он.
— Хорошо, мистер Фергюсон, у нас пока все, — сказал Рейс.
Когда за Фергюсоном закрылась дверь, он вполне неожиданно сказал:
— А что, довольно симпатичный дикарь.
— Вам не кажется, что этого молодчика вы ищете? — спросил Пуаро.
— Вряд ли. Хотя тот, скорее всего, на пароходе. Сведения были очень точные. Но не будем гнаться за двумя зайцами. Попытаем счастья с Пеннингтоном.
Глава 17
Эндрю Пеннингтон выказал все полагающиеся знаки скорби и потрясения. Как всегда, он был продуманно одет — на сей раз в черном галстуке. На его чисто выбритом лошадином лице застыло потерянное выражение.
— Джентльмены, — сказал он печально, — эта история меня доконала. Чтобы Линит... ведь я ее совсем крохой знал. А как
Мелиш Риджуэй ею гордился! Да что теперь вспоминать. Скажите, чем я могу быть полезен.
Рейс сказал:
— Для начала, мистер Пеннингтон: вы ничего не слышали вчера вечером?
— По-моему, ничего, сэр. Моя каюта рядом с доктором Бесснером, и там действительно была какая-то возня около полуночи. Конечно, я тогда понятия не имел, что там происходит.
— Больше — ничего? Выстрелов не слышали?
Эндрю Пеннингтон покачал головой:
— Ничего похожего.
— А легли вы в какое время?
— Что-нибудь сразу после одиннадцати. Думаю, вы не от меня первого узнаете, что по судну идут всякие слухи. Эта девица, наполовину француженка, Жаклин де Бельфор, не внушает доверия. Линит не говорила, но у меня самого есть глаза и уши. Было у нее, было что-то с Саймоном! Cherchez la femme — вот уж действительно! — и поверьте, вам не придется далеко chercher.
— То есть вы считаете, что Жаклин де Бельфор застрелила мадам Дойл? — спросил Пуаро.
— Другого варианта не вижу. Конечно, я не могу знать наверняка...
— К сожалению, мы кое-что знаем.
— М-м?.. — Мистер Пеннингтон смотрел на него большими глазами.
— Мы знаем, что у мадемуазель де Бельфор не было никакой возможности застрелить мадам Дойл.
И он подробно изложил все обстоятельства дела. Мистер Пеннингтон не спешил принять их на веру.
— На первый взгляд убедительно, но эта ваша сиделка... Готов поспорить, она не бодрствовала всю ночь напролет. Она, конечно, прикорнула, а девушка выскользнула — и снова вернулась.
— Маловероятно, месье Пеннингтон. Не забывайте, ей дали сильное снотворное. И потом, у сиделок легкий сон, они просыпаются вместе с больными.
— Сомнительно это все, — объявил мистер Пеннингтон.
Ровным, не терпящим возражений голосом Рейс сказал:
— Вам придется поверить мне на слово, мистер Пеннингтон, мы внимательнейшим образом и всесторонне исследовали это дело. Вывод однозначен: Жаклин де Бельфор не убивала мисс Дойл. Надо искать в другом месте. И тут мы надеялись на вашу помощь.
— На мою помощь? — нервно дернулся Пеннингтон.
— Конечно. Вы близкий друг покойной. Обстоятельства ее жизни вы знаете, может, даже лучше ее мужа, потому что они только несколько месяцев были знакомы. Например, вы можете знать, что кто-то затаил зло на нее. Можете знать, что у кого-то были причины желать ее смерти.
Эндрю Пеннингтон облизнул пересохшие губы.
— Не имею представления, уверяю вас... Понимаете, Линит выросла в Англии. Ее окружение, связи я знаю очень плохо.
— И все-таки, — в раздумье протянул Пуаро, — на борту был некто, желавший устранения мадам Дойл. Вы помните, как в этом самом месте она чудом избежала смерти, когда с горы скатился валун, — а-а, да вас, кажется, не было рядом?
— Не было. Я был в храме. Потом-то я обо всем узнал. Действительно, она чудом уцелела. Но вроде бы камень сам свалился?
Пуаро пожал плечами:
— Мы так и подумали тогда. А сейчас — сомнительно.
— Да-да, конечно. — Пеннингтон вытер лицо тонким шелковым платком.
Полковник Рейс продолжал:
— Миссис Дойл как-то обронила, что на пароходе находится ее недоброжелатель — не личный даже враг, а доставшийся ей по наследству. Кто бы это мог быть — не знаете?
Взгляд Пеннингтона выразил самое искреннее изумление.
— Не представляю.
— Об этом вы не говорили?
— Вы были близким другом ее отца; вам не припоминается какая-нибудь его операция, разорившая конкурента?
Пеннингтон безнадежно помотал головой.
— В этом нет ничего из ряда вон выходящего. Его операции частенько этим кончались, но не припомню, чтобы кто-то ему угрожал. Ничего похожего.
— Короче говоря, мистер Пеннингтон, вы нам не можете помочь?
— Похоже, не могу. Сожалею, что не пригодился вам, джентльмены.
Рейс обменялся взглядом с Пуаро и сказал:
— Жаль. Мы рассчитывали на вас.
Он встал, давая знак, что разговор окончен.
Эндрю Пеннингтон сказал:
— Раз Дойл прикован к постели, он, скорее всего, захочет, чтобы я за всем проследил. Извините заранее, полковник, но что конкретно делается?
— Вот снимемся с якоря и без остановок пойдем в Шелап, будем там завтра утром.
— А как быть с телом?
— Перенесут в холодильную камеру.
Эндрю Пеннингтон уронил голову на грудь. Потом он вышел.
Снова Пуаро и Рейс переглянулись.
— Мистер Пеннингтон, — сказал, закуривая, Рейс, — был не в своей тарелке.
Пуаро кивнул.
— Еще, — сказал он, — мистер Пеннингтон с перепугу сказал глупую ложь. Его не было в храме Абу-Симбел, когда с горы упал
— Нет. валун. В этом могу поклясться я — moi qui vous parle. Я тогда как раз вышел из храма.
— Очень глупая ложь, — сказал Рейс, — и разоблачительная притом.
Пуаро снова кивнул.
— Но пока что, — улыбнулся он, — мы работали с ним в лайковых перчатках,
— Деликатно, — согласился Рейс.
— Mon ami, мы на удивление хорошо понимаем друг друга.
Раздался скрежет, задрожал пол. «Карнак» двинулся в обратный путь — в Шелап.
— Жемчуг, — сказал Рейс, — теперь нужно с ним разбираться.
— У вас есть план?
— Да. — Рейс бросил взгляд на часы. — Через полчаса — ленч. Что, если за десертом я сделаю сообщение — просто скажу, что похищен жемчуг и что я вынужден просить всех остаться на местах, пока будут обыскиваться каюты?
Пуаро одобрительно кивнул:
— Хорошо придумано. Жемчуг пока что у того, кто его взял. Действуя врасплох, мы лишаем его возможности сплавить жемчуг за борт.
Рейс потянул к себе несколько листков бумаги.
— В работе, — извиняющимся тоном сказал он, — я предпочитаю кратко изложить все известные факты. Тогда и в голове будет меньше путаницы.
— И правильно делаете. Система и порядок — в этом все, — ответил Пуаро.
Несколько минут Рейс заполнял страницы своим мелким, аккуратным почерком. Кончив, он предложил Пуаро плоды своих усилий.
— Какие будут замечания?
Пуаро взял листы. Опус назывался:
УБИЙСТВО МИССИС ДОЙЛ
Последней видела живой миссис Дойл ее горничная, Луиза Бурже. Время: 11.30 (приблизит.).
С 11.30 до 12.20 следующие лица имеют алиби: Корнелия Робсон, Джеймс Фанторп, Саймон Дойл, Жаклин де Бельфор — и никто, кроме них; однако преступление почти наверняка было совершено позже, поскольку практически наверняка для убийства использовался револьвер Жаклин де Бельфор, который в то время был у нее в сумочке. До вскрытия и заключения баллистика не может быть абсолютной уверенности, что это был именно тот револьвер, однако допустить это можно с самой высокой степенью вероятности.
Возможный ход событий: Икс (убийца) оказался свидетелем скандала между Жаклин де Бельфор и Саймоном Дойлом в обзорном салоне и заметил, как револьвер отлетел под диванчик. Когда салон опустел, Икс завладел (завладела) револьвером, рассчитывая на то, что подозрение в убийстве падет на Жаклин де Бельфор. По этой версии несколько человек автоматически оказываются вне подозрения:
Корнелия Робсон, поскольку у нее не было возможности завладеть револьвером до того, как Фанторп отправился его искать.
Мисс Бауэрз — на том же основании.
Доктор Бесснер — на том же основании.
Nota bene. От Фанторпа нельзя со всей определенностью отвести подозрение, поскольку он мог положить револьвер в карман, а всем объявить, что не смог его найти.
Все остальные лица могли взять револьвер в этот десятиминутный промежуток времени.
Возможные мотивы убийства.
Эндрю Пеннингтон. Мотив выводится из предположения о его причастности к денежным махинациям. Есть свидетельства в пользу этого предположения, но их недостаточно, чтобы обосновать доказательность дела. Если это он столкнул камень с горы, то такой человек не упустит случая, когда тот подвернется. Если преступление было задумано заранее, то, конечно, в самом общем плане. Вчерашняя сцена со стрельбой в салоне предоставила идеальную возможность.
Недостаток версии о виновности Пеннингтона: зачем выбрасывать револьвер в воду, если он давал ценную улику против Ж. Б.?
Флитвуд. Мотив — месть.
Флитвуд считал себя обиженным Линит Дойл. Мог слышать сцену в салоне и заметить, куда отлетел револьвер. Он мог взять его просто потому, что тот оказался под рукой, не думая переложить вину на Жаклин. Тогда нет противоречия с тем, чтобы выбросить его за борт. Но если дело обстояло таким образом, зачем он написал кровью инициал «Ж» на стене?
Nota bene. Найденный с револьвером простой носовой платок мог, скорее всего, принадлежать кому-то вроде Флитвуда, а не человеку состоятельному.
Розали Оттерборн. Что предпочесть: свидетельство мисс Ван Шуйлер или отпирательство Розали? Что-то, безусловно, было брошено тогда в воду, и этим «что-то» мог быть револьвер, обернутый в бархатную накидку.
Принять к сведению. Какие мотивы могли быть у Розали? Пусть у нее вызывала неприязнь и даже зависть Линит Дойл, но назвать это мотивом убийства будет натяжкой. Убедительно свидетельствовать против нее можно, только найдя подходящий мотив. Насколько известно, Розали Оттерборн и Линит Дойл прежде не знали друг друга и никак не были связаны.
Мисс Ван Шуйлер. Бархатная накидка, в которую был завернут револьвер, принадлежит мисс Ван Шуйлер. По ее собственному признанию, в последний раз она видела ее в салоне. Тогда же вечером она хватилась ее, но поиски ни к чему не привели.
Каким образом завладел накидкой Икс? Похитил ее еще в начале вечера? Если так, то зачем? Ведь никто не мог знать заранее, что между Жаклин и Саймоном произойдет ссора. Или Икс нашел накидку, когда зашел в салон забрать револьвер из-под дивана? Если так, то почему ее не нашли, когда искали специально? Может, мисс Ван Шуйлер вообще ее не теряла. Иначе говоря: не она ли убийца Линит Дойл? И не оговорила ли она Розали Оттерборн? А тогда — какие у нее были мотивы убивать Линит Дойл?
Другие варианты:
Убийство ради ограбления. Возможная вещь, поскольку жемчуг пропал, а вчера вечером он точно был на Линит Дойл.
Враждебное отношение к семейству Риджуэев. Также возможно, но опять никаких доказательств.
Мы знаем, что на борту находится опасный преступник, профессиональный убийца. В нашем случае тоже есть убийца. Не одно ли это лицо? Тогда нужно доказать, что Линит Дойл, на свою беду, что-то знала об этом человеке.
Выводы. Плывущих на этом пароходе можно разбить на две группы: те, кто может иметь мотивы для убийства либо определенно подозревается, и те, кто вне подозрений.
Группа I
Эндрю Пеннингтон Флитвуд
Розали Оттерборн
Мисс Ван Шуйлер
Луиза Бурже (ограбление?)
Фергюсон (политические убеждения?)
Группа II Миссис Аллертон
Тим Аллертон
Корнелия Робсон
Мисс Бауэрз
Миссис Оттерборн
Джеймс Фанторп
Доктор Бесснер
Синьор Рикетти
Пуаро вернул автору листки.
— То, что вы здесь написали, очень правильно, очень точно.
— Вы со всем согласны?
— Да.
— А что добавите от себя?
Пуаро приосанился.
— Я ставлю перед собой один вопрос: зачем выбросили за борт револьвер?
— И это все?
— В настоящий момент — да. Пока я не получу удовлетворительного ответа на этот вопрос, я ни в чем не вижу смысла. Тут наш исходный рубеж — тут он должен быть. И заметьте, мой друг: в своей краткой сводке вы даже не попытались ответить на этот вопрос.
Рейс пожал плечами:
— Испугались — и выбросили.
Пуаро растерянно покачал головой. Он взял в руки сырую бархатную накидку, разложил и расправил ее на столе. Пальцем обвел горелые пятна и опаленные дырки.
— Скажите-ка, мой друг, — заговорил он. — Вы лучше меня разбираетесь в огнестрельном оружии. Может такая вещица, если ее намотать на револьвер, заглушить выстрел?
— Не может. Другое дело — глушитель.
Пуаро кивнул:
— И мужчина, имеющий навык в обращении с оружием, это знает. А женщина — та не знает.
Рейс посмотрел на него с любопытством:
— Может быть, и не знает.
— Не знает. Она начиталась детективных рассказов, а там не все благополучно с деталями.
Рейс постучал пальцем по перламутровой рукоятке револьвера.
— Во всяком случае, этот выстрел не из шумных, — сказал он. — Вы слышите простой хлопок. А если вокруг шумят, то вообще ничего не слышно.
— Да, об этом я тоже подумал.
Пуаро взял платок, повертел его.
— Мужской носовой платок — но не из кармашка джентльмена. Думаю, се cher Вулворт! От силы три пенса.
— Таким пользуется публика вроде Флитвуда.
— Вот-вот. У Эндрю Пеннингтона, я заметил, платок очень тонкого шелка.
— Фергюсон? — предположил Рейс.
— Возможно. С целью эпатажа. Но тогда понятнее бандана.
— Им воспользовались вместо перчатки, я думаю, чтобы не оставить отпечатки пальцев. — Усмехнувшись, Рейс прибавил: — «Разгадка скромного платочка».
— В кулачке застенчивой jeune fille — да?
Он положил платок на стол и снова взял накидку, вглядываясь в пороховые отметины.
— Странно, — бормотал он, — все-таки странно...
— Что именно?
Пуаро сокрушенно продолжал:
— Cette pauvre madame Doyle. Лежит себе мирно... и только дырочка в голове. Вы помните, как она лежала?
Рейс пытливо глядел на него.
— Знаете, — сказал он, — мне кажется, вы что-то хотите мне сказать, но, убейте, не могу догадаться — что!
Глава 18
В дверь постучали.
— Войдите, — отозвался Рейс.
Вошел стюард.
— Прошу прощения, сэр, — сказал он Пуаро, — вас зовет мистер Дойл.
— Иду.
Пуаро встал. Он вышел из курительной, поднялся по сходням на верхнюю палубу и направился к каюте доктора Бесснера.
Саймон сидел на постели, обложенный подушками. Его лихорадочно пылавшее лицо выражало смущение.
— Ужасно мило, что вы пришли, месье Пуаро. Мне, знаете, нужно вас кое о чем попросить.
— Да?
Саймон стал совсем пунцовым.
— Это... насчет Джеки. Мне нужно ее видеть. Как вы думаете... вы не будете против... она не будет против... если вы попросите ее прийти ко мне? Понимаете, я тут все время думаю... Несчастное дитя — она же совсем ребенок... а я так безобразно обошелся с ней... и... — Он запнулся и смолк.
Пуаро с интересом смотрел на него:
— Вы желаете видеть мадемуазель Жаклин? Я приведу ее.
— Спасибо. Ужасно мило с вашей стороны.
Пуаро отправился на поиски. Он нашел Жаклин де Бельфор в салоне забившейся в самый угол. На коленях у нее лежала ненужная открытая книга.
Пуаро сказал мягко:
— Не желаете пройти со мной, мадемуазель? Месье Дойл хочет видеть вас.
Она вскочила со стула. Лицо вспыхнуло, потом покрылось бледностью. Она глядела непонимающе.
— Саймон? Он хочет видеть меня?!
Ее неспособность поверить этому умилила Пуаро.
— Вы идете, мадемуазель?
— Я... конечно, иду!
Она шла послушно, как дитя — сбитое с толку дитя.
Пуаро вошел в каюту.
— Вот ваша мадемуазель.
Она выступила из-за его спины, пошатнулась, замерла... и стояла немым истуканом, не сводя глаз с лица Саймона.
— Привет, Джеки. — Он тоже смутился. — Ужасно мило, что ты пришла. Я хотел сказать... то есть я имел в виду...
Тут она его прервала. Она заговорила не переводя дыхания — бурно, отчаянно:
— Саймон, я не убивала Линит. Ты знаешь, что не убивала. Вчера я... сошла с ума. Ты простишь меня когда-нибудь?
Овладев собой, он отвечал сразу:
— Конечно! Со мной порядок. Полный порядок! Я это и хотел тебе сказать. Подумал, вдруг ты беспокоишься...
— Беспокоюсь? Ах, Саймон!..
— Для этого я тебя и звал. Все в порядке, старина. Ты вчера пособачилась немного — хватила лишку. С кем не бывает.
— Ах, Саймон, я же могла тебя убить.
— Прямо! Из этого «пугача»?
— А нога?! Еще как ты будешь ходить...
— Слушай, Джеки, не разводи сырость. В Асуане мне сразу сделают рентген, выковырнут твою оловянную пуговицу — и я запрыгаю.
Жаклин всхлипнула раз, другой, рванувшись вперед, упала на колени перед койкой, зарылась лицом в одеяло и разрыдалась. Саймон неловко поворошил ей волосы. Он поймал взгляд Пуаро, и тот, неохотно вздохнув, вышел из каюты.
Он еще слышал приглушенные стенания:
— Как же я оказалась такой гадиной? Ах, Саймон... я так раскаиваюсь...
На палубе стояла Корнелия Робсон, опершись на поручень. Она повернулась в его сторону:
— A-а, это вы, месье Пуаро. Какая все-таки дикость, что именно сегодня такой прелестный день.
Пуаро посмотрел на небо.
— Когда сверкает солнце, мы не видим луны, — сказал он. — А когда солнце ушло... м-да, когда солнце ушло...
Корнелия смотрела на него, раскрыв рот.
— Простите?
— Я говорю, мадемуазель, что, когда солнце ушло, мы наконец видим луну. Разве не так?
— Так, конечно... Конечно, так.
Пуаро тихо рассмеялся.
— Я несу околесицу, — сказал он. — Не обращайте внимания.
И он двинулся дальше, к корме. У следующей каюты он задержался. Из-за двери доносились обрывки разговора.
— Полнейшая неблагодарность — после всего, что я сделала для тебя, никакого внимания к несчастной матери, ни малейшего представления, как я страдаю.
У Пуаро жестко подобрались губы. Он поднял руку и постучал.
За дверью испуганно умолкли, и голос миссис Оттерборн отозвался:
— Кто там?
— Мадемуазель Розали у себя?
В дверях возникла Розали. Пуаро содрогнулся от ее вида: темные круги под глазами, скорбные линии у рта.
— В чем дело? — нелюбезно сказала она. — Что вам угодно?
— Доставить себе удовольствие от краткой беседы с вами, мадемуазель. Вы выйдете?
Она сразу надула губы. Метнула на него подозрительный взгляд.
— Это обязательно?
— Я умоляю вас, мадемуазель.
— Ну, если...
Она вышла на палубу и закрыла за собой дверь.
— Так — что?
Пуаро осторожно взял ее под руку и повлек к корме. Они миновали душевые комнаты и свернули. На корме никого не было. Позади бурлил Нил.
Пуаро облокотился на поручень. Розали напряженно застыла рядом.
— Так — что? — повторила она тем же нелюбезным тоном.
Следя за своими словами, Пуаро говорил медленно:
— Я могу задать вам некоторые вопросы, мадемуазель, но я ни минуты не сомневаюсь в том, что вы откажетесь отвечать.
— Тогда зачем было тащить меня сюда?
Пуаро погладил пальцем деревянный поручень.
— Вы привыкли, мадемуазель, сами нести свое бремя. Но вы можете надорваться. Нагрузка чрезмерна. Для вас, мадемуазель, она уже чрезмерна.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — сказала Розали.
— Я говорю правду, мадемуазель, простую и неприглядную правду. Давайте назовем вещи своими именами — просто и ясно: ваша мать пьет, мадемуазель.
Розали не отвечала. Она открыла рот, закрыла — казалось, она потеряла дар речи.
— Вам ничего не надо говорить, мадемуазель: я все скажу сам. В Асуане я заинтересовался, как вы относитесь друг к другу. Я сразу увидел, что, несмотря на нарочитую резкость с матерью, вы отчаянно оберегаете ее от чего-то. И очень скоро я узнал — от чего. Уже потом, как-то утром, я застал ее в явном состоянии опьянения. Больше того, я понял, что она запойная пьяница, а с такими всего труднее иметь дело. Вы вели себя по-настоящему мужественно. Но, как все скрытные пьяницы, она хитра. Она обзавелась запасом спиртного и успешно прятала его от вас. Не удивлюсь, если только вчера вы обнаружили тайник. И тогда получается, что этой ночью, как только ваша матушка заснула, вы выскользнули из каюты с содержимым этого cache, перешли на другой борт, поскольку с вашей стороны был берег, и выбросили все это в Нил.
Он смолк.
— Я прав, не так ли?
— Конечно, правы, — пылко заговорила Розали, — а я дура, что не сказала сразу! Но я не хотела, чтобы все знали. Пошли бы разговоры. И уж совсем глупость... такая глупость, что...
— Такая глупость, что вас вынуждены были заподозрить в убийстве? — договорил Пуаро.
Розали кивнула. Снова ее прорвало:
— Я так старалась, чтобы никто не знал... Ведь это даже не ее вина. Ее выбили из колеи. Ее книги не расходятся. Всем надоел этот дешевый сексуальный бред... Это мучило ее, страшно мучило. И тогда она... начала пить. Я долго не могла понять, почему она такая странная. А когда поняла, пыталась остановить. Какое-то время она держится, потом — все сначала: скандалы с людьми, ссоры. Ужас! — Она передернула плечами. — Надо было все время караулить ее — чтобы удержать... А потом... потом появилась неприязнь ко мне. Она настроилась против меня. Еще немного, и она меня возненавидит...
— Pauvre petite, — сказал Пуаро.
Она резко одернула его:
— Не жалейте меня. Не сочувствуйте. Так мне проще. — И она тяжело, всем изболевшимся сердцем, вздохнула: — Как же я устала... Смертельно.
— Я знаю, — сказал Пуаро.
— Про меня ужас что думают: высокомерная, злая, со скверным характером. А что я могу? Быть приветливой? Я забыла, что это такое.
— Именно это я сказал: вы слишком долго несли свое бремя в одиночестве.
Розали медленно проговорила:
— Какое это облегчение — выговориться... Вы... вы всегда были добры ко мне, месье Пуаро. А я вам грубила.
— La politesse между друзьями — это лишнее.
Снова ее черты выразили подозрительность.
— А вы... вы всем расскажете? Наверное, вы должны, раз я выбросила за борт эти проклятые бутылки.
— Нет-нет, в этом нет необходимости. А нужно мне знать вот что: когда это было? В десять минут второго?
— Примерно — да. Точно не помню.
— Скажите мне теперь, мадемуазель: мадемуазель Ван Шуй-лер вас видела, а вы ее?
Розали покачала головой:
— Нет, не видела.
— Она говорит, что выглядывала из своей каюты.
— Вряд ли я могла ее увидеть. Я сначала поглядела вдоль палубы, потом на реку.
Пуаро кивнул:
— А кого-нибудь вообще вы видели, когда глядели на палубу? Повисло молчание — долгое молчание. Розали хмурилась,
словно старательно припоминала.
Наконец она решительно затрясла головой.
— Нет, — сказала она. — Никого не видела.
Эркюль Пуаро медленно кивнул. Глаза у него были печальные.
В кают-компанию пассажиры стекались порознь и парами, стараясь не привлекать к себе внимания. У всех было такое чувство, что целеустремленно явиться к столу значило выказать неприличное бездушие. И рассаживались все почти с виноватым видом.
Глава 19
Через несколько минут после матери пришел и сел за стол Тим Аллертон. Настроение у него было самое скверное.
— Черт нас дернул пуститься в это путешествие, — буркнул он.
Миссис Аллертон печально покачала головой:
— Да, дорогой, я согласна. Такая красавица! Такая потеря. Как могла подняться рука?! Мне жутко делается, когда подумаю, что такое возможно. И еще эта бедная крошка.
— Ты о Жаклин?
— Да, у меня сердце разрывается, когда думаю о ней. Она же места себе не находит.
— Скажи ей лучше, чтобы не разгуливала с огнестрельными игрушками и не теряла их, — сказал бесчувственный Тим, намазывая хлеб маслом.
— Недостаток воспитания, я думаю.
— Ради бога, мам, не лезь туда с материнской заботой.
— У тебя безобразно плохое настроение, Тим.
— Да, как у любого в нашем положении.
— Не вижу, на что тут сердиться. Просто все ужасно грустно.
— Тебе все видится в романтическом свете, — сварливо сказал Тим. — Ты словно не отдаешь себе отчета в том, насколько серьезно влипнуть в убийство.
Миссис Аллертон подняла на него изумленные глаза:
— Но ясно же...
— Так я и знал. Тут никаких «ясно»! Все на этом чертовом пароходе, и. мы с тобой в том числе, — все под подозрением.
— Формально, может быть, да, но по существу — это смешно, — возразила миссис Аллертон.
— Смешного не бывает в деле об убийстве. Ты можешь сколько угодно слыть образцом добродетели, только малоприятные полицейские из Шелала или Асуана с этим не посчитаются.
— Может, к тому времени все раскроется.
— Это как же?
— Может, месье Пуаро найдет убийцу.
— Этот шут гороховый? Никого он не найдет. Он способен только трепать языком и шевелить усами.
— Полно, Тим, — сказала миссис 'Аллертон. — Пусть все, что ты сказал, правда — пусть, но мы должны с этим справиться, и, значит, так и надо настроиться и легко все пережить.
Однако у сына не поубавилось мрачности.
— Еще эта неприятность с пропавшим жемчугом.
— С жемчугом Линит?
— Да. Похоже, кто-то его стянул.
— Может, он и стал причиной преступления, — сказала миссис Аллертон.
— Это почему же? Ты путаешь совершенно разные вещи.
— Тебе кто сказал о жемчуге?
— Фергюсон. Он узнал от своего сомнительного дружка из машинного отделения, а тот — от горничной.
— Прекрасный был жемчуг, — высказалась миссис Аллертон.
Поклонившись ей, за стол сел Пуаро.
— Я немного задержался, — сказал он.
— Очевидно, вас задержали дела, — заметила миссис Аллертон.
— Да, я был весьма загружен.
Он попросил официанта принести бутылку вина.
— Какие у нас разные вкусы, — сказала миссис Аллертон. — Вы всегда пьете вино, Тим пьет виски с содовой, а я каждый раз пробую новую минеральную воду.
— Tiens! — сказал Пуаро. Не сводя с нее глаз, он пробормотал: — А ведь это идея...
Потом, нетерпеливо передернув плечами, он прогнал постороннюю мысль и включился в застольный разговор.
— Очень плох мистер Дойл? — спросила миссис Аллертон.
— Да, он получил весьма серьезное повреждение. Доктору Бесснеру не терпится добраться до Асуана, чтобы сделать рентген ноги и удалить пулю. Он все-таки надеется, что Дойл не останется хромым.
— Бедный Саймон, — сказала миссис Аллертон. — Еще вчера был такой счастливый, всем довольный. А теперь и красавица жена лежит убитая, и сам к постели прикован. Надеюсь все же...
— На что вы надеетесь, мадам? — спросил Пуаро смолкнувшую миссис Аллертон.
— Надеюсь, он не очень злится на бедную девочку.
— На мадемуазель Жаклин? Совсем наоборот. Он полон тревоги за нее. — Пуаро повернулся к Тиму: — Вот вам маленькая психологическая задача. Все время, пока мадемуазель Жаклин преследовала их, он рвал и метал; а теперь, когда она стреляла в него и опасно ранила — может, оставила хромым на всю жизнь, — весь его гнев улетучился. Вы можете это понять?
— Могу, — сказал Тим, задумавшись. — Думаю, что могу. В первом случае он чувствовал себя дураком.
Пуаро кивнул:
— Вы правы. Это оскорбляло его мужское достоинство.
— А теперь... в известном смысле она себя поставила в дурацкое положение. Все к ней вяжутся, и он...
— Может великодушно простить ее, — договорила миссис Аллертон. — Мужчины — такие дети!
— Глубоко неверное суждение, свойственное всем женщинам, — пробормотал Тим.
Пуаро улыбнулся. Потом он сказал Тиму:
— Скажите, кузина мадам Дойл, мисс Джоанна Саутвуд, чем-нибудь на нее похожа?
— Вы немного напутали, месье Пуаро. Она наша кузина, а с Линит она дружила.
— Ah, pardon — я ошибся. Ее имя часто попадается в светской хронике. Одно время я интересовался ею.
— С какой стати? — резко спросил Тим.
Оторвавшись от стула, Пуаро поклонился Жаклин де Бельфор, мимо них направлявшейся к своему столику. Ее щеки полыхали румянцем, глаза горели, она неровно дышала. Снова опустившись на стул, Пуаро, казалось, забыл вопрос Тима. Он проговорил едва слышно:
— Интересно, все ли молодые леди так же беспечны со своими драгоценностями, как мадам Дойл?
— Так это правда, что жемчуг украли? — спросила миссис Аллерган.
— Кто вам сказал, мадам?
— Фергюсон, — встрял Тим.
Пуаро строго кивнул:
— Совершенная правда.
— Вероятно, — волнуясь, сказала миссис Аллерган, — это повлечет массу неприятностей для всех нас. Тим так говорит.
Тим недобро взглянул на нее, но Пуаро уже повернулся к нему:
— A-а, вам, может, уже случалось сталкиваться с такими неприятностями? Вы бывали в доме, где произошло ограбление?
— Никогда не бывал, — сказал Тим.
— Ну как же, дорогой, ты был у Портарлингтона, когда украли бриллианты у той кошмарной женщины.
— Мама, ты безнадежно путаешь все на свете. Я был там в тот вечер, когда обнаружилось, что на своей толстой шее она носила не бриллианты, а стразы. А подменили их, может, год назад. Вообще говоря, многие утверждали, что она сама подменила.
— Наверное, Джоанна это утверждала.
— Джоанны там не было.
— Но она хорошо знакома с теми людьми, и строить такие предположения очень в ее духе.
— Мама, ты всегда вешаешь собак на Джоанну.
Пуаро поспешил сменить тему. Он, видите ли, задумал крупную покупку в одной асуанской лавочке. Купец-индус продавал очень привлекательную пурпурно-золотую парчу. Конечно, придется платить пошлину, однако...
— Мне говорят в лавке, что могут сами переправить посылку. И что расходы будут не очень велики. Как вы думаете, она благополучно дойдет?
Миссис Аллертон сказала, что, насколько она знает, подобные лавки часто отсылают вещи прямо в Англию, и все они благополучно доходят.
— Bien. Тогда я так и сделаю. Но когда ездишь с места на место, одна мысль продолжает беспокоить: возможно ли потом из Англии получить посылку? У вас не было такого опыта? Вы получали когда-нибудь посылки, находясь в разъездах?
— Не думаю — ты как считаешь, Тим? Хотя книги ты иногда получал, но с книгами не бывает сложностей.
— Да, книги — это другое.
Подали десерт. Тогда-то, без предварительного уведомления, и встал полковник и сделал свое заявление.
Он приоткрыл обстоятельства преступления и объявил о краже жемчуга. Предстоит обыскать судно, и до окончания обыска пассажиров покорнейше просят оставаться в салоне. Затем, с любезного согласия пассажиров, они сами подвергнутся личному досмотру.
Пуаро встал и скользнул к полковнику. Вокруг стоял шум, гам. Раздавались неверящие, возмущенные, возбужденные голоса.
Пуаро задержал собиравшегося уходить Рейса и что-то шепнул ему.
Рейс выслушал, согласно кивнул и подозвал стюарда. Что-то коротко ему сказав, он вместе с Пуаро вышел на палубу и закрыл за собой дверь.
Минуту-другую они стояли у поручней. Рейс закурил.
— Это вы неплохо придумали, — сказал он. — Сейчас проверим, клюнут или нет. Я даю им три минуты.
Дверь отворилась, и вышел тот самый стюард. Кивнув Рейсу, он сказал:
— Все так и есть, сэр. Там одна дама настоятельно заявляет, что ей необходимо срочно переговорить с вами.
— Ага! — На лице Рейса выразилось удовлетворение. — Кто это?
— Мисс Бауэрз, сэр, сиделка.
По лицу Рейса скользнула тень удивления. Он сказал:
— Ведите ее в курительную. И пусть никто больше не выходит.
— Никто не выйдет, сэр: за этим проследит другой стюард.
И стюард вернулся в салон.
Пуаро и Рейс направились в курительную.
— Каково! Бауэрз, — пробормотал Рейс.
Едва они вошли в курительную, как следом явились стюард и мисс Бауэрз. Доставив ее, стюард вышел и закрыл за собой дверь.
— Итак, мисс Бауэрз? — Полковник Рейс пытливо глядел на нее. — В чем дело?
Мисс Бауэрз, как всегда, была собранна и невозмутима. И никаких особых чувств не выказывала.
— Извините меня, полковник Рейс, — сказала она, — но в сложившихся обстоятельствах я сочла за лучшее сразу переговорить с вами, — она открыла черную сумочку, — и вернуть вам это.
Она вынула нитку жемчуга и выложила ее на стол.
Глава 20
Будь мисс Бауэрз любительницей производить сенсацию, достигнутый результат вознаградил бы ее сполна.
Величайшее изумление отразилось на лице полковника Рейса, когда его руки потянули жемчуг со стола.
— Чудеса, — сказал он. — Будьте любезны, объяснитесь, мисс Бауэрз.
— Конечно, за этим я и пришла. — Мисс Бауэрз удобно устроилась в кресле. — Разумеется, мне было не совсем просто решить, как лучше поступить. Любая огласка неприемлема для семейства Ван Шуйлеров, и они полагаются на мое благоразумие, но обстоятельства сложились таким необычным образом, что у меня практически нет выбора. Когда вы ничего не найдете в каютах, вы, конечно, устроите личный досмотр пассажиров, и когда в этом случае жемчуг найдут у меня, создастся совсем неловкое положение, и правда так или иначе выйдет наружу.
— Так какая же она, эта правда? Вы взяли жемчуг из каюты миссис Дойл?
— Ну конечно, нет, полковник Рейс. Взяла мисс Ван Шуйлер.
— Мисс Ван Шуйлер?
— Да. Понимаете, она не может удержаться и... берет чужие вещи. Особенно — драгоценности. Поэтому, собственно говоря, я всегда при ней. Только из-за этой ее слабости, а здоровье тут ни при чем. Я все время начеку, и сколько я с ней — ни разу не было никаких неприятностей. Просто за ней надо следить в оба. Взятые вещи она всегда прячет в одно и то же место — в чулки, поэтому я не знаю никаких трудностей, каждое утро я просто проверяю. При этом у меня чуткий сон, я сплю в соседней комнате, дверь всегда открыта, если мы останавливаемся в отеле, и я обычно слышу. Я иду к ней и отвожу ее обратно в постель. На пароходе, естественно, добавились трудности. Впрочем, ночью она обычно этого не делает. По сути дела, она прихватывает то, что другие забыли. А к жемчугу у нее всегда была слабость.
Мисс Бауэрз смолкла.
— Как вы обнаружили, что его взяли? — спросил Рейс.
— Утром нашла его в чулке. Конечно, я узнала его. Я часто видела его на миссис Дойл. И я пошла положить его обратно, надеясь, что миссис Дойл еще не встала и не спохватилась. А там уже стоял стюард, он сказал, что произошло убийство и никому нельзя входить. Я оказалась в форменном затруднении. Впрочем, я еще надеялась как-нибудь подбросить его в каюту, прежде чем заметят его пропажу. Поверьте, у меня было очень неспокойное утро, я просто не представляла, как лучше поступить. Видите ли, семейство Ван Шуйлеров — люди особые, избранные. Никоим образом нельзя допустить, чтобы это происшествие попало в газеты. Но в этом и нет надобности, правда?
Мисс Бауэрз была серьезно встревожена.
— Это зависит от обстоятельств, — уклончиво сказал полковник Рейс. — Но мы, конечно, постараемся пойти вам навстречу. А что говорит в таких случаях мисс Ван Шуйлер?
— Она будет отрицать, разумеется. Она всегда отрицает. Говорит: какой-то подлец подбросил. Она в жизни не признается, что взяла чужое. Поэтому, если ее вовремя перехватить, она, как овечка, послушно идет в постель. Объясняет, что вышла посмотреть на луну. Или еще что-нибудь.
— Мисс Робсон знает об этом... м-м... недостатке?
— Не знает. Знает ее мать, а дочь такая бесхитростная, что мать сочла за лучшее не говорить. Я вполне справлялась с мисс Ван Шуйлер, — заключила знающая свое дело мисс Бауэрз.
— Мы признательны вам, мадемуазель, что вы так своевременно пришли, — сказал Пуаро.
Мисс Бауэрз встала:
— Смею надеяться, я сделала как лучше.
— Будьте совершенно в этом уверены.
— Когда при этом еще случается убийство...
Полковник Рейс прервал ее. Его голос посуровел:
— Мисс Бауэрз, я должен задать вам вопрос и хочу, чтобы вы осознали, как важно ответить на него искренне. Мисс Ван Шуйлер страдает душевным расстройством в форме клептомании. Она не обнаруживает никаких признаков мании убийства?
Мисс Бауэрз отвечала незамедлительно:
— Господь с вами! Ничего похожего, поверьте мне! Старая дама не обидит и мухи.
В ее ответе прозвучало столько убежденности, что говорить, казалось, было уже не о чем. Тем не менее Пуаро без нажима задал свой вопрос:
— Мисс Ван Шуйлер страдает в какой-нибудь степени глухотой?
— Действительно страдает, месье Пуаро. Не так чтобы это было заметно, то есть в разговоре с ней вы бы этого не заметили. Зато она частенько не слышит, как входят в комнату. Или еще что-нибудь.
— Как вы думаете, она услышала бы движение в каюте миссис Дойл, это за стеной?
— Нет, не думаю. Ведь ее койка даже не у этой стены, а в другом углу каюты. Нет-нет, не думаю, чтобы она могла что-нибудь услышать.
— Благодарю вас, мисс Бауэрз.
— Вам, видимо, будет лучше вернуться в салон и ждать вместе с остальными, — сказал Рейс.
Открыв дверь, он проследил, как она спустилась по лестнице и вошла в салон. Потом закрыл дверь и вернулся к столу. Пуаро вертел в руках нитку жемчуга.
— Вот так, — объявил Рейс, — отличная реакция. У молодой женщины ясная и холодная голова, и, будь это в ее интересах, она бы нас и дальше вытерпела. Как же теперь быть с мисс Мари Ван Шуйлер? Не думаю, что ее можно исключить из списка возможных подозреваемых. Она могла совершить убийство, чтобы завладеть этим жемчугом. Мы не можем верить сиделке на слово. Она будет из кожи лезть, защищая семейство Ван Шуйлеров.
Пуаро согласно кивнул. Его внимание было поглощено жемчугом: он перебирал зерна пальцами, подносил к глазам.
— Я думаю, можно остановиться на том, что часть рассказа старой леди была правдой, — сказал он. — Она действительно выглянула из своей каюты и действительно видела Розали Оттер-борн. Однако я не думаю, что она слышала что-нибудь из каюты Линит Дойл. Она, я думаю, выглядывала из своей каюты, выжидая время, когда можно будет выскользнуть и взять жемчуг.
— Так девица Оттерборн точно была на палубе?
— Была. Она бросала в воду найденный у матери запас спиртного.
Полковник Рейс сочувственно покачал головой:
— Вот оно что. Не повезло девочке.
— Да, не очень веселая жизнь у cette pauvre petite Rosalie.
— Я рад, что тут прояснилось. Она-то ничего не видела, ничего не слышала?
— Я спросил. Прежде чем ответить, что она ничего не видела, она молчала целых двадцать секунд.
— Вот как? — насторожился Рейс.
— Да, это наводит на размышления.
Рейс неспешно рассуждал:
— Если Линит Дойл застрелили где-то в десять минут второго, а вообще говоря, в любое время после того, как пароход угомонился, меня не перестает удивлять, что никто не слышал выстрела. Я допускаю, что такой маленький револьвер не наделает большого шума, но все-таки: на пароходе стоит мертвая тишина, и любой звук, пусть даже легкий хлопок, будет слышен. Теперь я начинаю понимать. Следующая за миссис Дойл каюта пустовала, потому что ее муж был в каюте доктора Бесснера. Каюту с другой стороны занимает мисс Ван Шуйлер, а она туга на ухо. И тогда остается...
Он выжидающе смотрел на Пуаро; тот кивнул:
— Остается соседняя каюта по другому борту. Иначе говоря, остается Пеннингтон. Мы постоянно выходим на Пеннингтона.
— Мы скоро примемся за него, сняв лайковые перчатки. Да-да, я предвкушаю это приятное занятие.
— А пока, я думаю, займемся обыском судна. Жемчуг остается удобным предлогом, хотя его и вернули: мисс Бауэрз вряд ли будет трубить об этом.
— A-а, да, жемчуг. — Пуаро снова посмотрел нитку на свет. Он лизнул зерно, осторожно прикусил его — и, вздохнув, бросил нитку на стол. — У нас новые осложнения, мой друг, — сказал он. — Я не эксперт, но в свое время я имел дело с драгоценными камнями. И я знаю, что говорю. Этот жемчуг всего-навсего ловкая подделка.
Глава 21
Полковник Рейс смачно выругался:
— Чертово дело — оно все больше запутывается. — Он поднял нитку жемчуга. — Надеюсь, вы не ошибаетесь? На мой взгляд, жемчуг как жемчуг.
— Очень хорошая подделка — да.
— Что же мы теперь имеем? Не думаю, чтобы Линит Дойл сама заказала эту подделку и ради безопасности взяла с собой за границу. Хотя многие так делают.
— Если так, ее муж, полагаю, знал бы об этом.
— Она могла не сказать ему.
Пуаро недовольно замотал головой:
— Нет-нет, не думаю, чтобы это было так. В первый же вечер на пароходе я восхищался жемчугом Линит Дойл, помню его замечательный переливистый блеск. Я уверен, что тогда на ней был настоящий жемчуг.
— Тут возможны два допущения. Первое: что мисс Ван Шуй-лер похитила нитку поддельного жемчуга, а настоящий был похищен до нее кем-то другим. Второе допущение: что вся история о клептомании — вымысел. Либо мисс Бауэрз воровка, и тогда она на скорую руку сочиняет историю и снимает с себя подозрение, подсунув поддельный жемчуг; либо в деле участвует вся компания. Иначе говоря, они все одна шайка, промышляющая кражей драгоценностей, и только рядятся под избранное американское семейство.
— Да-а, — обронил Пуаро. — Трудно сказать. Но я бы хотел обратить ваше внимание на одну вещь: чтобы сделать совершенную копию нитки жемчуга, застежки и прочего и ввести в заблуждение миссис Дойл, требуется в высшей степени искусная работа. Это не делается в спешке. Тот, кто мастерил эту подделку, должен был иметь возможность хорошо изучить оригинал.
Рейс встал из-за стола.
— Рассуждать на эти темы сейчас бесполезно. Продолжим нашу работу. Нужно найти настоящий жемчуг. И при этом не проглядеть главное.
Сначала они решили разделаться с каютами на нижней палубе.
В каюте синьора Рикетти оказались археологические труды на нескольких языках, пестрый набор одежды, до невозможности пахучие жидкости для волос и два личных письма — одно из археологической экспедиции в Сирии, другое, судя по всему, — от сестры из Рима. Его носовые платки были из цветного шелка.
Пуаро и Рейс перешли в каюту Фергюсона. Там их глазам предстали россыпи коммунистической литературы, множество фотографий, «Едгин» Сэмюэла Батлера и дешевое издание дневника Пипса. Личных вещей было немного. Большая часть верхней одежды была заношенная и грязная, зато нижнее белье было отличного качества, а носовые платки из дорогого полотна.
— Любопытные неувязки, — пробормотал Пуаро.
Рейс кивнул:
— Довольно странно, что нет решительно никаких бумаг, писем.
— Да, и это заставляет задуматься. Странный молодой человек, этот месье Фергюсон.
Он задумчиво повертел в пальцах кольцо-печатку, потом положил его на место в ящик стола.
Пошли дальше, к каюте Луизы Бурже. Горничная питалась после пассажиров, но Рейс распорядился, чтобы ее пригласили в салон вместе со всеми. Их встретил стюард.
— Прошу прощения, сэр, — сказал он, — но я нигде не могу отыскать девушку. Не представляю, куда она подевалась.
Рейс заглянул в каюту. Она была пуста. Они поднялись на верхнюю палубу и перешли на правый борт. Первую по ходу каюту занимал Джеймс Фанторп. В ней царил образцовый порядок. Мистер Фанторп путешествовал налегке, но то немногое, что он брал в дорогу, было хорошего качества.
— И никаких писем, — задумчиво сказал Пуаро. — Из осторожности наш мистер Фанторп уничтожает корреспонденцию.
Потом они прошли в соседнюю каюту, к Тиму Аллертону.
Тут наличествовали признаки католических склонностей. Тонкой работы маленький триптих, крупные резные четки. Кроме личных вещей, имелась правленая-переправленая, испещренная пометками рукопись и недурное собрание книг, в основном новинок. Изрядное количество писем было кое-как свалено в ящик стола. Не отличаясь похвальной щепетильностью в отношении чужой переписки, Пуаро быстро просмотрел письма. Он отметил, что писем от Джоанны Саутвуд среди них не было. Подобрав тюбик с клеем, он рассеянно повертел его, потом сказал:
— Пойдемте дальше.
— Носовых платков от Вулворта не обнаружено, — сообщил Рейс, возвращая содержимое в платяной шкаф.
Следующей была каюта миссис Аллертон. В каюте была безупречная чистота и порядок, витал несовременный запах лаванды. Мужчины скоро закончили осмотр. Выходя, Рейс заметил:
— Славная женщина.
Следующую каюту Саймон Дойл использовал как гардеробную. В каюту Бесснера перенесли все, что требовалось иметь под рукой: пижаму, туалетные принадлежности и прочее, — а здесь еще оставались два больших кожаных чемодана и саквояж. И кое-какие вещи в шкафу.
— Здесь, мой друг, мы должны все осмотреть внимательно, — сказал Пуаро, — поскольку весьма возможно, что похититель спрятал тут жемчуг.
— Вы считаете это возможным?
— Разумеется. Задумайтесь! Кто бы ни был похититель или похитительница, он должен предполагать, что рано или поздно будет устроен обыск, и потому чрезвычайно неразумно устраивать тайник в своей собственной каюте. Гостиные представляют трудности другого рода. Но есть каюта, которую ее владелец не имеет никакой возможности посетить. И поэтому, если здесь будет обнаружен жемчуг, это нам не скажет решительно ничего.
Однако самый внимательный осмотр не обнаружил ни малейших следов исчезнувшего жемчуга. Пуаро буркнул под нос: «Zut!», и они снова вышли на палубу.
После того как тело Линит Дойл вынесли из каюты, дверь заперли, но у Рейса был ключ. Он отпер каюту, и они вошли.
Тут все оставалось на своих местах, как утром, не было только тела погибшей.
— Пуаро, — сказал Рейс, — если здесь есть что искать, ищите, ради бога, и найдите. У вас получится, если это вообще мыслимая вещь.
— Вы сейчас не жемчуг имеете в виду, mon ami?
— Нет. Главное сейчас — убийца. Я мог проглядеть что-нибудь утром.
Пуаро производил осмотр спокойно и споро. Опустившись на колени, он методично, дюйм за дюймом, исследовал пол. Посмотрел под кровать. Он перетряс платяной шкаф. Перерыл сундук и два роскошных чемодана. Заглянул в дорогой, инкрустированный золотом несессер. Наконец он внимательно приник к умывальнику. Там были наставлены кремы, пудры, жидкости для лица, лосьоны. Пуаро заинтересовали только два флакончика с лаком для ногтей. Повертев их, он вернулся с ними к туалетному столику. Один, с надписью «Роза», был пуст, на дне оставалась только капля-другая темно-красной жидкости. Другой такой же флакончик, с надписью «Кардинал», был едва почат. Пуаро вынул пробки из одного, из другого, осторожно понюхал.
По каюте распространился запах грушевых леденцов. Скривив рот, Пуаро закрыл флакончики пробкой.
— Нашли что-нибудь? — спросил Рейс.
— «On ne prend pas les mouches avec le vinaigre», — ответил Пуаро французской пословицей. Вздохнув, он продолжал: — Удача не сопутствовала нам, мой друг. Убийца не пошел нам навстречу. Он не обронил запонки, окурка сигареты, сигарного пепла. А если это женщина, она не обронила ни платка, ни губной помады, ни расчески.
— Единственная зацепка — флакончик лака?
Пуаро пожал плечами:
— Надо спросить горничную. Что-то... да, что-то там настораживает.
— Куда, черт бы ее подрал, делась эта девица? — сказал Рейс.
Они вышли, заперли каюту и отправились к мисс Ван Шуй-лер. И здесь были налицо все приметы благосостояния. Дорогие туалетные принадлежности, хороший багаж, пачки писем и документов — все в отменном порядке.
Следующую двойную каюту занимал Пуаро, а рядом была каюта Рейса.
— У нас вряд ли что будут прятать, — сказал Рейс.
Пуаро не согласился:
— Как знать! Однажды я расследовал убийство в «Восточном экспрессе». Возникло недоразумение с красным кимоно. Оно исчезло, и при этом оно должно было находиться в поезде. Я обнаружил его — где бы вы думали? — в моем собственном запертом чемодане. Вот это была дерзость!
— Что же, посмотрим, способен ли кто-нибудь здесь на такую дерзость.
Однако похититель воздержался от дерзких выпадов против Пуаро или полковника Рейса.
Обогнув корму, они так же внимательно осмотрели каюту мисс Бауэрз и тоже не нашли ничего подозрительного. Ее носовые платки были из простого полотна с вышитым инициалом.
Следующей была каюта матери и дочери Оттерборн. И здесь Пуаро все тщательнейше осмотрел, и также безрезультатно.
Они вошли в каюту доктора Бесснера. Саймон Дойл лежал, рядом стоял поднос с нетронутой едой.
— Нет аппетита, — извиняющимся голосом сказал он. Его лихорадило, он выглядел гораздо хуже, чем утром.
Пуаро вполне оценил тревожное желание доктора Бесснера поскорее доставить пациента в больницу и обеспечить ему квалифицированный уход.
Бельгиец объяснил, чем они оба занимаются, и Саймон удовлетворенно кивнул. Узнав, что жемчуг вернула мисс Бауэрз и тот оказался фальшивым, он выказал крайнее изумление.
— Вы твердо уверены, мистер Дойл, что у вашей жены не было нитки поддельного жемчуга, который она брала с собой за границу вместо подлинного?
Саймон убежденно кивнул:
— Нет-нет, я совершенно в этом уверен. Линит любила этот жемчуг и везде носила его. Нитка была застрахована от всех возможных неприятностей, из-за чего, я думаю, она и потеряла осторожность.
— В таком случае мы продолжим наш обыск.
Он принялся выдвигать ящики стола. Рейс занялся чемоданом.
Саймон недоуменно смотрел на них.
— Послушайте, вы подозреваете старину Бесснера?
Пуаро пожал плечами:
— Все возможно. В конце концов, что мы знаем о докторе Бесснере? Только то, что он сам о себе сказал.
— Он же не мог спрятать его здесь на моих глазах.
— Сегодня не мог, но мы не знаем, когда была сделана подмена. Он мог подменить жемчуг несколько дней назад.
— Об этом я не подумал.
Однако поиски оказались тщетными.
Следующей была каюта Пеннингтона. Пуаро и Рейс не пожалели времени на ее осмотр. Особенно тщательно они осмотрели портфель с юридическими документами и деловыми бумагами, большая часть которых требовала подписи Линит.
Пуаро уныло покачал головой:
— Кажется, тут все по правилам и честно. Согласны?
— Совершенно. Но он ведь не полный дурак. Если у него был какой-нибудь компрометирующий документ, например доверенность, он должен был уничтожить его.
— Да, это так.
Пуаро достал из верхнего ящика стола тяжелый «кольт», осмотрел его и положил обратно.
— Еще один путешествует с револьвером, — обронил он.
— Да, это, конечно, настораживает. Но все же Линит Дойл застрелили не из этой пушки. — Помолчав, Рейс продолжал: — Вы знаете, я обдумал ваш вопрос: зачем бросать револьвер за борт, — и вот возможный ответ. Что, если убийца действительно оставил револьвер в каюте Линит Дойл? А кто-то еще, совсем другое лицо, забрал его и выбросил в реку?
— Да, это возможно. Я думал об этом. Тогда выстраивается цепочка вопросов. Кто это другое лицо? Кому было выгодно пытаться выгородить Жаклин де Бельфор, выбросив этот револьвер? Чем оно вообще занималось, это другое лицо? Единственная, кто, мы знаем, заходила в каюту, — это мадемуазель Ван Шуйлер. Следует допустить, что револьвер забрала мадемуазель Ван Шуйлер. Зачем ей нужно было выгораживать Жаклин де Бельфор? И наконец: по какой еще причине могли забрать револьвер?
Рейс предположил:
— Она могла узнать свою накидку и уже по этой причине швырнуть за борт все хозяйство.
— Накидку — может быть. Но стала бы она освобождаться также от револьвера? Тем не менее я согласен: это возможное решение. Но как это громоздко — bon Dieu, как это громоздко. И вы пока не осознали одно обстоятельство, связанное с этой накидкой...
Когда они вышли от Пеннингтона, Пуаро предложил Рейсу одному осмотреть оставшиеся каюты — Жаклин, Корнелии и две пустовавшие у носа; самому же ему нужно переброситься парой слов с Саймоном Дойлом.
Он повернул назад и вошел в каюту Бесснера.
Саймон сказал:
— Знаете, я все время думал. Так вот, я совершенно уверен, что вчера с этим жемчугом все было в полном порядке.
— Почему вы так думаете, мистер Дойл?
— Потому что Линит, — он страдальчески сморщился, произнося имя жены, — она перед самым ужином перебирала нитку в руках и говорила о жемчуге. А уж она в этом разбиралась. Я уверен, подделку она бы отличила.
— Это была очень хорошая подделка. Скажите, мадам Дойл не случалось расставаться с этим жемчугом? Она не давала поносить его кому-нибудь из подруг?
Саймон от смущения стал пунцовым.
— Понимаете, месье, я затрудняюсь ответить. Ведь я мало времени знал Линит.
— У вас был быстрый роман.
Саймон продолжал:
— Поэтому я действительно не знаю ничего такого. Вообще Линит страшно легко относилась к своим вещам. Я думаю, она могла дать кому-нибудь поносить.
— Она не давала, — у Пуаро сделался совсем вкрадчивый голос, — не давала его, например, мадемуазель де Бельфор?
— Что вы хотите сказать? — Побагровев, Саймон попытался сесть и, страдальчески морщась, снова упал на подушки. — Куда вы клоните? Что Джеки украла этот жемчуг? Она не брала. Я по- клянусь, что не брала. Джеки честная, как не знаю кто. Смешно подумать, что она могла украсть.
Пуаро, помаргивая, глядел на него.
— О-ля-ля! — вдруг выпалил он. — Своим предположением я растревожил осиное гнездо.
Не поддаваясь на его шутливый тон, Саймон упрямо повторил:
— Джеки — честный человек!
Пуаро вспомнил Асуан, Нил, голос девушки: «Я люблю Саймона, и он любит меня».
Он задумался, в каком из трех заявлений, сделанных в ту ночь, заключалась правда, и вроде бы получалось, что ближе всех к ней подошла Жаклин.
Дверь открылась, вошел Рейс.
— Ничего, — бросил он. — Впрочем, мы ни на что и не рассчитывали. Я смотрю, идут стюарды, узнаем, что нашли у пассажиров.
Вошли стюард и горничная. Стюард заговорил первым:
— Ничего не нашли, сэр.
— Джентльмены вели себя спокойно?
— За исключением джентльмена из Италии, сэр. Он буквально рвал и метал, называл это позором. При нем тоже был револьвер.
— Какой марки?
— Маузер двадцать пятого калибра, автоматический, сэр.
— Итальянцы — очень вспыльчивый народ, — сказал Саймон. — В Вади-Хальфе Рикетти очень кипятился из-за простой накладки с телеграммой. Из-за нее он по-хамски вел себя с Линит.
Рейс повернулся к горничной, крупной, красивой женщине.
— При дамах ничего не найдено, сэр. Вели они себя все очень неспокойно. Все, кроме миссис Аплертон, та была просто молодец. Никаких следов жемчуга. Между прочим, у молодой дамы, мисс Розали Оттерборн, в сумочке лежит маленький револьвер.
— Какой?
— Очень маленький, сэр. С перламутровой рукояткой. Вроде «пугача».
Рейс изумленно уставился перед собой.
— Тут сам черт ногу сломит, — пробормотал он под нос. — Я уж думал, что мы вывели ее из-под подозрения, а тут... Что тут, на этом чертовом пароходе, у каждой девицы «пугач» с перламутровой ручкой? Как она реагировала, когда вы нашли его? — обратился он к горничной.
— Не думаю, что она заметила. Я стояла к ней спиной, когда осматривала сумочку.
— Все равно, она должна была понять, что вы его нашли. Ладно, у меня голова идет кругом от всего этого. Что слышно о горничной миссис Дойл?
— Мы искали ее по всему пароходу, сэр, и нигде не нашли.
— Что такое? — спросил Саймон.
— Речь идет о горничной миссис Дойл — Луизе Бурже. Она пропала.
— Пропала?
— Может, она и украла жемчуг? — раздумчиво сказал Рейс. — Она единственная имела реальную возможность подготовить дубликат.
— Может, она узнала, что будет обыск, и выбросилась за борт? — предположил Саймон.
— Чушь, — раздраженно ответил Рейс. — Как броситься в воду среди бела дня, да еще с такого суденышка — и никому не попасться на глаза? Она, безусловно, где-то на судне. — Он снова повернулся к горничной. — Когда ее видели в последний раз?
— Примерно за полчаса до ленча, сэр.
— В общем, надо осмотреть ее каюту, — сказал Рейс. — Вдруг что и выяснится.
Он отправился на нижнюю палубу. Пуаро шел следом. Они отперли дверь и вошли в каюту. Призванная содержать хозяйские вещи в порядке, в собственном хозяйстве Луиза Бурже праздновала лентяя. На комоде лежали какие-то тряпки, чемодан прикусил платье и не закрывался, со стульев понуро свисало нижнее белье.
Пока Пуаро проворно и ловко разбирался в ящиках комода, Рейс осмотрел содержимое чемодана.
Из-под койки выставились туфли. Одна, из черной замши, торчала, казалось, без всякой поддержки. Это было так странно, что Рейс заинтересовался. Закрыв чемодан, он склонился над обувью — и тут же выкрикнул что-то.
Пуаро резко обернулся:
— Qu’est се qu’il у а?
Рейс сумрачно буркнул:
— Никуда она не пропала. Вот она — под кроватью.
Глава 22
Тело женщины, при жизни звавшейся Луизой Бурже, лежало на полу каюты. Мужчины склонились над ним. Рейс выпрямился первым.
— Думаю, она час как мертва. Надо звать Бесснера. Ударили ножом прямо в сердце. Смерть, скорее всего, наступила мгновенно. Скверно она выглядит, правда?
— Скверно.
Передернувшись, Пуаро покачал головой. На смуглой, по-кошачьи ощерившейся физиономии застыли изумление и ярость. Склонившись над телом, Пуаро поднял ее правую руку: что-то было зажато в пальцах. Он высвободил и передал Рейсу крошечный клочок радужной бумаги.
— Догадываетесь, что это такое?
— Банкнота, — сказал Рейс.
— Уголок тысячефранковой ассигнации, я полагаю.
— Теперь все ясно. Она что-то знала и стала шантажировать убийцу. То-то нам показалось утром, что она виляет.
— Полные идиоты, круглые дураки! — взорвался Пуаро. — Уже тогда надо было все понять. Как она сказала? «Что я могла увидеть или услышать? Я была внизу. Конечно, если бы мне не спалось и если бы я поднялась наверх, тогда, может быть, я бы увидела, как убийца, это чудовище, входит или выходит из каюты мадам, а так...» Да ясно же, что именно так все и произошло. Она таки поднялась наверх, она таки видела, как кто-то скользнул в каюту Линит Дойл — или выскользнул из нее. И вот она лежит тут из-за своей ненасытной алчности...
— И кто убил Линит Дойл, мы так и не знаем, — недовольно кончил Рейс.
Пуаро замотал головой:
— Ну нет, теперь мы знаем гораздо больше. Мы знаем... мы почти все знаем. Хотя то, что мы знаем, не умещается в сознании. Однако это так. Только я не могу понять — тьфу! — как же я утром мог быть таким дураком?! Мы же оба чувствовали: она что-то утаивает, и ответ напрашивался: она будет шантажировать.
— Видимо, она потребовала денег за свое молчание, — сказал Рейс, — стала угрожать. Убийца был вынужден принять ее условия и расплатился французскими банкнотами. Как вам такой вариант?
Пуаро задумчиво покачал головой:
— Вряд ли это так. Многие путешествуют, имея при себе деньги — пятифунтовыми бумажками, долларами, и частенько прихватывают еще французские банкноты. Возможно, убийца отдал ей все, что у него было, всю валюту сразу. Но продолжим восстанавливать картину.
— Убийца заходит к ней в каюту, отдает деньги и...
— И она начинает их считать, — подхватил Пуаро. — О, я знаю эту категорию людей. Она непременно пересчитает их, и пока она считала, она не береглась. Убийца ударил ножом. Сделав свое дело, он подобрал деньги и убежал, не заметив, что у одной банкноты оторвался уголок.
— Может, мы его найдем по этой улике... — неуверенно предположил Рейс.
— Сомневаюсь, — сказал Пуаро. — Он проверит банкноты и найдет изъян. Конечно, будь он скуповат, ему не достанет духа уничтожить тысячефранковую банкноту. Боюсь, однако, и серьезно боюсь, что он человек противоположного склада.
— Из чего вы это заключаете?
— Убийство мадам Дойл, а теперь и это, требовали определенных качеств — смелости, больше того — дерзости, молниеносной реакции, и эти качества не вяжутся с натурой алчной, скаредной.
Рейс грустно покачал головой.
— Пойду за Бесснером, — сказал он.
Ахая и охая, тучный доктор не затянул с осмотром.
— Она мертва не более часа, — объявил он. — Смерть очень быстро наступила — мгновенно.
— Как вы думаете, какое оружие использовалось?
— Ach, вот это интересно, да. Это было что-то острое и миниатюрное. Я покажу, на что это похоже.
Вернувшись с ними к себе в каюту, он открыл саквояж и извлек длинный тонкий скальпель.
— Что-то в этом роде, мой друг, там не был обычный столовый нож.
— Надеюсь, — ровным голосом предположил Рейс, — что ваши скальпели, доктор, все на месте?
Багровея от негодования, Бесснер выкатил на него глаза:
— Что такое вы говорите? Вы смеете думать, что я... известный всей Австрии Карл Бесснер... моими клиниками и знатными пациентами... что я убил ничтожную femme de chambre? Это смешно, абсурдно — то, что вы говорите. Все мои скальпели целы — все до одного. Вот они, все на своих местах. Можете сами убедиться. Вы оскорбили мое звание врача, и я не забуду этого.
Доктор Бесснер, щелкнув, закрыл саквояж, брякнул его на стул и топоча вышел на палубу.
— Ого! — сказал Саймон. — Рассердили вы старика.
Пуаро пожал плечами:
— Сожалею.
— Вы не там копаете. Старик Бесснер — классный парень, хотя и немчура.
Тут в каюту воротился Бесснер.
— Будьте любезны, освободите мою каюту. Я должен перебинтовать ногу моему пациенту.
Явившаяся с ним расторопная и ответственная мисс Бауэрз ждала, когда они выйдут.
Рейс и Пуаро стушевались и выскользнули из каюты. Что-то буркнув, Рейс ушел. Пуаро свернул налево. Он услышал девичий щебет, смех. В каюте Розали были она сама и Жаклин.
Девушки стояли близко к открытой двери. Тень Пуаро упала на них, и они подняли глаза. Он впервые увидел улыбку Розали Оттерборн, застенчивую и приветливую, неуверенно, как все новое и непривычное, блуждавшую на лице.
— Сплетничаете, барышни? — укорил он их.
— Отнюдь нет, — сказала Розали. — Мы сравниваем нашу губную помаду.
Пуаро улыбнулся.
— ...les chiffons d’aujourdhui, — промолвил он.
Не очень естественно он улыбнулся, и быстрее соображавшая, наблюдательная Жаклин де Бельфор сразу это отметила. Она бросила на стол губную помаду и вышла на палубу.
— Что... что-нибудь случилось?
— Вы правильно догадываетесь, мадемуазель, — случилось.
— Что случилось? — подошла к ним Розали.
— Случилась еще одна смерть, — сказал Пуаро.
Розали коротко вздохнула. Пуаро глянул на нее. В ее глазах мелькнула тревога — и страх как будто?
— Убита горничная мадам Дойл, — объявил он им.
— Убита? — вскричала Жаклин. — Вы говорите — убита?
— Да, я именно это говорю. — Отвечая ей, он продолжал смотреть на Розали, и дальнейшие слова были обращены к ней: — Эта горничная, изволите знать, видела что-то такое, чего ей не полагалось видеть. И тогда, боясь, что она проболтается, ей навеки заткнули рот.
— Что же такое она видела?
Спросила опять Жаклин, и опять Пуаро ответил не ей, а Розали. Странная у них складывалась партия из трех участников.
— Я полагаю, не приходится гадать о том, что она видела, — сказал Пуаро. — В ту роковую ночь она видела, как кто-то вошел в каюту Линит Дойл — и потом вышел.
Он был начеку — и не упустил ни краткого вздоха, ни дрогнувших ресниц. Розали Оттерборн реагировала именно так, как, по его расчетам, ей и полагалось реагировать.
— Она сказала, кого она видела? — спросила Розали.
Пуаро скорбно покачал головой.
Рядом застучали каблучки. К ним шла, испуганно тараща глаза, Корнелия Робсон.
— Жаклин, — позвала она, — случилось нечто ужасное! Еще один кошмар!
Жаклин повернулась к ней, и они отошли. Пуаро и Розали Оттерборн, не сговариваясь, направили шаги в другую сторону.
— Почему вы все время смотрите на меня? — резко заговорила Розали. — Что вы надумали?
— Вы задали мне два вопроса. В ответ я спрошу у вас только одну вещь: почему вы не сказали мне всю правду, мадемуазель?
— Я не понимаю, о чем вы говорите. Я вам все рассказала еще утром.
— Нет, кое-чего вы мне не сказали. Вы не сказали, что носите с собой в сумочке мелкокалиберный револьвер с перламутровой рукояткой. И вы не рассказали всего, что видели прошлой ночью.
Она залилась краской.
— Это ложь, — отрезала она. — Никакого пистолета у меня нет.
— Я не сказал: пистолет. Я сказал, что в сумке вы носите маленький револьвер.
Развернувшись, она забежала к себе в каюту и тут же, выскочив, ткнула ему в руки серую кожаную сумочку.
— Вы несете околесицу. Смотрите, если вам хочется.
Пуаро открыл сумочку. Револьвера там не было.
Выдерживая ее неприязненный, торжествующий взгляд, он вернул ей сумочку.
— Да, — сказал он любезным тоном, — тут его нет.
— Вот именно. Вы не всегда правы, месье Пуаро. И другое ваше смехотворное утверждение — оно тоже несправедливо.
— Нет, не думаю.
— С вами можно сойти с ума! — Она гневно топнула ногой. — Вы что-то вбили себе в голову и носитесь с этим!
— Потому что я хочу, чтобы вы сказали мне правду.
— Какую правду?! Такое впечатление, что вы знаете ее лучше меня самой.
— Хотите, я скажу, что вы видели? — сказал Пуаро. — Если я прав, вы подтвердите мою правду? Я думаю, что, огибая корму, вы придержали шаг, поскольку из каюты ближе к центру — наутро вы узнали, что это была каюта Линит Дойл, — вышел мужчина. Вы видели, как он вышел, закрыл за собой дверь и пошел дальше — может, вошел в какую-нибудь каюту на другом конце. Что скажете, мадемуазель, я прав?
Она молчала.
— Вы, наверное, думаете, что разумнее промолчать, — сказал Пуаро. — Вы, наверное, боитесь, что, если вы скажете, вас тоже убьют.
Ему показалось, что она клюнула на приманку, что обвинение в трусости проймет ее сильнее увещеваний.
Разомкнув задрожавшие губы, Розали Оттерборн сказала:
— Я никого не видела.
