Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Nulla placere diu, nec vivere carmina possunt,
Quae scribuntur aquæ potoribus. Ut male sanos
Adscripsit Liber Satyris Faunisque poetas,
Vina fere dulces oluerunt mane Camoenæ.
Laudibus arguitur vini vinosus Homerus;
Ennius ipsr pater nunquam, nisi potus, ad arma
Prosiluit dicenda: «Forum putealque Libonis
Mandabo siccis; adimam cantare severis».
Hoc simul edixit, non cessavere poetæ
Nocturno certare mero, dotare diurno.
Horatius. EPISTULÆ. I, 19
Будь у меня достаточно времени, я сделал бы обоснованную выборку из гастрономических стихов от греков и латинян до наших дней и разделил бы ее на исторические эпохи, чтобы показать глубинную связь, которая всегда существовала между искусством хорошо высказываться и искусством хорошо поесть.
То, чего не сделал я, сделает кто-нибудь другой.
Мы увидим, что застолье всегда задавало тон лире, и получим еще одно доказательство влияния физического на духовное.
Вплоть до середины восемнадцатого века главной целью такого рода поэзии было в первую очередь прославлять Бахуса и его дары, ибо в ту пору «пить вино» и «пить его много» было высочайшей степенью вкусовой экзальтации, какая только может быть достигнута.
Тем не менее, чтобы нарушить однообразие и расширить свое поприще, поэты стали приплетать к этому Амура, то бишь Любовь, хотя это ненадежная ассоциация и нет никакой уверенности, что любовь тут на своем месте.
Открытие Нового Света и приобретения, которые за этим последовали, привели и к новому порядку вещей.
Сахар, кофе, чай, шоколад, спиртные напитки и все смеси, которые являются их производными, превратили «хороший стол» в единое, связное и уравновешенное целое, где вино не более чем вспомогательная и более-менее обязательная принадлежность, поскольку чай вполне может заменить вино за завтраком.
Таким образом, перед поэтами нашего времени открылась гораздо более широкая стезя – теперь они смогли воспевать застольные удовольствия, не будучи непременно обязанными топить себя в бочке, и уже появились прекрасные произведения, восславившие новые сокровища, коими обогатилась гастрономия.
Как любой другой, я открыл сборники и насладился благоуханием этих эфирных подношений.
Но, не переставая восхищаться их источниками и упиваясь гармонией стихов, я испытал еще большее удовлетворение при виде всех этих авторов, которые творят в согласии с моей излюбленной системой, поскольку большинство этих прелестных вещиц были созданы для обеда, за обедом или после обеда.
Я весьма надеюсь, что умелые труженики воспользуются частью моих владений, которую я им завещаю, а я сейчас удовлетворюсь тем, что предложу моим читателям небольшое количество творений, отобранных единственно по моей прихоти и сопровождаемых короткими примечаниями, чтобы вы не ломали себе голову, пытаясь найти причину моего выбора.
Эта песня извлечена из «Путешествия молодого Анахарсиса» —
и сей причины довольно.
Так выпьем и песнею Вакха восславим!
Любы ему наши танцы, любы ему наши песни; он ненависть злобную, зависть пречерную душит в зародыше; любовям чарующим, Грациям ласковым дарит он новую жизнь!
Будем же пить, будем любить и песнею Вакха восславим!
Прошлого нет уже, нет еще и грядущего; скоро уйти суждено
настоящему; лишь миг наслаждения, жизнью наполненный, —
здесь да пребудет всегда!
Будем же пить, будем любить и песнею Вакха восславим!
Мудры мы своим безумием, богаты своими усладами,
мы в танце истопчем пустое величие, тщеты земные —
в пляске неистовой, и в опьянении бешеном, радостном,
сколько мгновений прекрасных и сладостных в душу нам хлынут волною!
Так выпьем и песнею Вакха восславим!
(«Путешествие юного Анахарсиса в Грецию». Том II, гл. 25)
А вот это Мотен – первый, как говорят, кто стал сочинять во Франции застольные песни под выпивку. Она из настоящего доброго времени выпивох и не лишена воодушевления.
Таверну во всякое время люблю,
С нею ничто не сравнится!
В ней я всегда непременно пропью
Все, что мне не сгодится,
Ведь даже тряпки дает мне она
Из голландского тонкого полотна.
Когда нас жара допекает,
Прохладнее сень не найти,
А в стужу очаг запылает
Для тех, кто сбился с пути;
И нас хворост вполне устроит,
Он Венсеннского леса тут стóит.
Здесь всему есть решенье:
Чертополох вместо роз,
А лучшее вдохновенье —
На столе потроха вместо грез.
Лишь стаканами тут воюют, —
В кости дуются да винишко дуют.
Мы Вакху должны быть послушны,
Ведь пьем мы его нектар.
Воистину, простодушно
Вкушаем божественный дар.
Коль не пил ты вина никогда,
Станешь ангелом, выпив до дна.
Здесь вино я ласкаю —
В ответ смеется оно,
Тоску изгоняет, дух поднимает.
В любви мы всегда заодно:
Я его беру – оно меня берет,
Я его несу – оно меня несет.
Взяв четверть к пинте, не прячусь,
Я весел, звенит в ушах.
Вперед не иду, а пячусь,
Выделываю антраша:
Хоть плясать и не умею,
Но упасть всегда поспею.
Пока я на свете этом
Хочу быть уверенным в том,
Что белое вместе с кларетом
Поладят в желудке моем.
А повздорят – не стерплю,
Обоих тотчас прогоню.
Следующая песня сочинена Раканом, одним из наших старейших поэтов; она полна прелести и философичности; послужив образцом для многих других, она выглядит моложе своего свидетельства о рождении.
К чему нам столько усилий?
Давай-ка лучше осилим
Этот предивный нектар,
Превзошедший собою дар,
Что лился в кубки богов на пиру
Из Ганимедовых ловких рук.
Сей нектар, годы нам сокращая,
Их в счастливые дни превращает,
Это он, сделав нас моложе,
Гонит думы, что вечно нас гложут,
И скорбь о минувших днях,
И грядущего вечный страх.
Выпьем, Мейнар, полной чашей,
Хоть время уходит наше,
Приближая последние дни.
И напрасно молимся мы:
Нам ни реки, ни годы вспять
Не повернуть, не прожить опять.
Все ближе в ризах зеленых весна.
Скоро зимнюю стужу прогонит она.
Есть и у моря приливы, отливы…
Но юность наша была тороплива,
А старости раз единый уступишь,
Больше назад ничего не получишь.
Неумолим нашей смерти закон:
И в лачугах убогих свирепствует он,
И у владык в их роскошных дворцах.
Все наши судьбы у Парок в руках,
Ведь их ножницам острым подвластны
И короли, и бродяги несчастные.
Богини суровые все истребляют,
И проворно у нас похищают
Все самое-самое лучшее,
И ведут за собою по этому случаю,
Чтоб мы на берег черный ступили
И воды из забвенья реки испили.
Следующая принадлежит перу самого Профессора, который заодно положил ее на музыку. Он отступил перед трудностями гравировки нот, несмотря на удовольствие, которое ему доставило бы узнать, что его вещь теперь на всех фортепьяно; однако благодаря неслыханной удаче ее можно спеть на мотив из водевиля о Фигаро.
Хватит за славой гоняться,
В ее милостях нету приятства;
И уж точно от нас не убудет,
Коль историю кто-то забудет;
История – тлен,
А ждешь перемен —
Пей вино наших предков взамен,
Коли старое – худо не будет! (2 раза)
От химии я отрекаюсь,
Уж слишком горька на вкус.
Я изменил ей, каюсь,
Гурманом теперь зовусь.
Забросил я и астрономию,
К звездам забывши путь,
Но, выбрав себе Гастрономию,
Верность хранить ей берусь. (2 раза)
Молодым я читал постоянно
И от этого сделался сед.
Спрашивал беспрестанно
У семи мудрецов ответ.
Но, ничего не усвоив,
Не дожидаясь бед,
Ленюсь теперь неустанно,
О как сладостен этот грех! (2 раза)
Я был силен в медицине,
Но мне больше она не нужна,
С нею порвал я ныне —
Лишь для смерти она годна.
Вот кухня – другое дело,
Влюблен я в нее до сих пор,
Повар – наш лекарь умелый,
А лучший аптекарь – третёр! (2 раза)
Но эти труды суровы,
А я на закате дня
Хотел бы чего-то нового,
Чтоб малость развлечь себя.
И вот я к Любви приближаюсь,
Презрев ропоток недотрог,
И, в эту игру погружаясь,
Хоть вечно играть готов. (2 раза)
Следующий рождался на моих глазах, потому я и вставил его сюда. Трюфель – сегодняшнее божество, хотя это идолопоклонство, возможно, и не делает нам чести.
Выпьем же! К благой молитве,
Чтоб не пасть в галантной битве,
Мы добавим поскорей
Мякоть черных трюфелей,
Подкрепляя наслажденье
Этим даром Провиденья,
Что ниспослан для Любви
В дни счастливые твои!
Сочинено г-ном Б. де В., взыскательным ценителем и любимым учеником Профессора.
Заканчиваю я стихотворением, которое относится к «Размышлению XXVI».
Я хотел положить его на музыку, но не преуспел так, как мне бы хотелось; кто-нибудь другой сделает это лучше, особенно если соответствующим образом настроится.
Тут требуется сильная гармония, и надо выделить второй куплет, когда больной испускает последний вздох.
Увы! Жизнь чувств моих слабеет,
Мой взор угас, осталось тело без тепла.
Луиза вся в слезах и, трепеща, бледнеет —
Ее рука согреть мне сердце не смогла.
Уже откланялись залетные друзья,
Чтоб в дом мой боле не вернуться,
Уходит врач, поспешность не тая,
Кюре приходит – вечности коснуться,
И умираю, умираю я…
Хочу молиться – только как, не знаю,
Хочу сказать – и не хватает слов;
А звон в ушах сильнее раздражает,
В глазах витает что-то вроде снов.
Вот, света не взвида́в, изнемогаю,
В груди стесненье, будто слышу зов,
Пытаюсь понапрасну сделать вдох,
Что по губам хладеющим блуждает,
И умираю… умираю.
Сочинено Профессором
Войти с помощью соц. сетей: