Глава 7
Пакт Гитлера и Сталина

В замечательной книге «1939: Союз, которого никогда не было, и наступление Второй мировой войны» канадский историк Майкл Джабара Карли описывает, как в конце 1930-х годов Советский Союз неоднократно пытался заключить пакт о взаимной безопасности, другими словами, оборонительный союз с Великобританией и Францией, но в конечном итоге потерпел неудачу. Это предлагаемое соглашение было направлено на противодействие нацистской Германии, которая под диктаторским правлением Гитлера вела себя все более агрессивно, и оно, вероятно, вовлекло бы и некоторые другие страны, включая Польшу и Чехословакию, которые имели основания опасаться немецких амбиций. Главным героем этого советского подхода к западным державам был министр иностранных дел Максим Литвинов.

Москва стремилась заключить такой договор, потому что советские лидеры слишком хорошо знали, что рано или поздно Гитлер намеревался напасть и уничтожить их государство. Действительно, в «Майн Кампф», опубликованной еще в 1920-х годах, он очень ясно дал понять, что презирает СССР как «Россию, управляемую евреями» (Russland unter Judenherrschaft). Для Гитлера это был «плод русской революции», дело рук большевиков, которые, якобы, были не чем иным, как «кучкой евреев». А в 1930-е годы практически все, кто хоть как-то интересовался иностранными делами, слишком хорошо знали, что с его ремилитаризацией Германии, его масштабной программой перевооружения и другими нарушениями Версальского договора Гитлер готовился к войне, жертвой которой должен был стать Советский Союз. Это довольно ясно продемонстрировано в детальном исследовании, написанном ведущим военным историком и политологом Рольфом-Дитером Мюллером, озаглавленном Der Feind steht im Osten: Hitlers geheime Plane für einen Krieg gegen die Sowjetunion im Jahr 1939 («Враг на востоке: секретные планы Гитлера по войне против Советского Союза в 1939 году»).

Гитлер, таким образом, наращивал военную мощь Германии и намеревался использовать ее, чтобы стереть Советский Союз с лица земли. С точки зрения элит, которые все еще находились у власти в Лондоне, Париже и других странах так называемого западного мира, этот план можно было только одобрить и даже поддержать. Почему? Потому что Советский Союз был воплощением страшной для них социальной революции, источником вдохновения и руководства для революционеров в их собственных странах и даже в их колониях, потому что Советы были также антиимпериалистами, которые через Коминтерн (или Третий Интернационал) поддерживали борьбу за независимость в колониях западных держав.

Через вооруженную интервенцию в России в 19181919 годах западные страны уже пытались убить «дракона революции», который поднял голову в 1917 году, но этот проект с треском провалился. Причины этого фиаско были: с одной стороны, жесткое сопротивление, оказанное русскими революционерами, которые пользовались поддержкой большинства русского народа и многих других народов бывшей царской империи; и, с другой стороны, оппозиция внутри самих интервенционистских стран, где солдаты и гражданские лица сочувствовали большевистским революционерам и давали об этом знать демонстрациями, забастовками и даже мятежами, это тоже способствовало тому, что войска пришлось из России бесславно вывести. Господам, стоявшим у власти в Лондоне и Париже, пришлось довольствоваться созданием и поддержкой антисоветских и антироссийских государств — прежде всего Польши и стран Балтии — вдоль западной границы бывшей царской империи, воздвигнув таким образом «санитарный кордон», который должен был оградить Запад от заражения большевистским революционным вирусом.

В Лондоне, Париже и других столицах Западной Европы элиты надеялись, что революционный эксперимент в Советском Союзе рухнет сам по себе, но этот сценарий не был реализован. Напротив, с начала тридцатых годов, когда Великая депрессия опустошила капиталистический мир, Советский Союз пережил своеобразную промышленную революцию, позволившую населению страны наслаждаться значительным социальным прогрессом, и страна также стала сильнее не только в экономическом, но и в военном отношении. В результате этого социалистическая «контрсистема» капитализма — и ее коммунистическая идеология — становилась все привлекательней в глазах «плебеев» на Западе, которые все больше страдали от безработицы и нищеты. В этом контексте Советский Союз стал еще большей занозой в боку элит Лондона и Парижа.

И наоборот, Гитлер, с его планами антисоветского крестового похода, вырисовывался для них все более полезным и симпатичным. Кроме того, корпорации и банки, особенно американские, но также британские и французские получили большую прибыль, помогая нацистской Германии перевооружаться и одалживая ей значительную часть денег, необходимых для этого. И последнее, но не менее важное: считалось, что поощрение немецкого «крестового похода на восток» уменьшит, если не полностью устранит риск немецкой агрессии против Запада. Таким образом, можно понять, почему предложения Москвы об оборонительном союзе против нацистской Германии не понравились этим господам. Но была причина, по которой они не могли позволить себе отклонить эти предложения без дальнейших церемоний.

После Первой мировой войны элиты по обе стороны Ла-Манша были вынуждены ввести довольно далеко идущие демократические реформы, например, значительное расширение франшизы в Великобритании. Из-за этого возникла необходимость учитывать мнение лейбористов, а также других левых «вредителей», заполнивших законодательные органы, а иногда даже включать их в коалиционные правительства. Общественное мнение и значительная часть средств массовой информации были в подавляющем большинстве враждебны Гитлеру и поэтому решительно поддерживали советское предложение об оборонительном союзе против нацистской Германии. Элиты хотели избежать такого союза, но они также хотели создать впечатление, что они его желают; и, наоборот, элиты хотели побудить Гитлера напасть на Советский Союз и даже помочь ему сделать это, но им нужно было провернуть дело так, чтобы общественность никогда не узнала об этом. Эта дилемма привела к политической траектории, явная функция которой состояла в том, чтобы убедить общественность, что лидеры приветствовали советское предложение об общем антинацистском фронте. Но ее же скрытая, реальная функция заключалась в поддержке антисоветских замыслов Гитлера: печально известная «политика умиротворения», связанная, прежде всего, с именем британского премьер-министра Невилла Чемберлена и его французского коллеги Эдуарда Даладье.

«Партизаны» умиротворения приступили к работе как только Гитлер пришел к власти в Германии в 1933 году и начал готовиться к войне против Советского Союза. Уже в 1935 году Лондон дал Гитлеру своего рода зеленый свет на перевооружение, подписав с ним военноморской договор. Затем Гитлер нарушил все положения Версальского договора, например, вновь ввел обязательную военную службу в Германии, вооружил немецких военных до зубов и в 1937 году аннексировал Австрию. Каждый раз государственные деятели в Лондоне и Париже стонали и протестовали, чтобы произвести хорошее впечатление на публику, но, в конце концов, принимали свершившийся факт. Общественность была убеждена, что такая снисходительность необходима, «чтобы избежать войны». Поначалу это оправдание было действенным, потому что большинство британцев и французов не желали участвовать в новой версии кровавой Великой войны 1914–1918 годов. С другой стороны, вскоре стало очевидно, что умиротворение сделало нацистскую Германию сильнее в военном отношении и делало Гитлера все более амбициозным и требовательным. Следовательно, общественность, в конце концов, почувствовала, что немецкому диктатору было сделано достаточно уступок, и в этот момент Советы в лице Литвинова выступили с предложением об антигитлеровском Союзе. Это вызвало головную боль у архитекторов умиротворения, от которых Гитлер ожидал еще больших уступок.

Благодаря уступкам, которые уже были сделаны, нацистская Германия становилась военным гигантом, и в 1939 году только общий фронт западных держав и Советов, казалось, мог его сдержать, потому что в случае войны Германии пришлось бы воевать на два фронта. Под сильным давлением общественного мнения лидеры Лондона и Парижа согласились на переговоры с Москвой, но в них была ложка дегтя: Германия не делила границу с Советским Союзом, потому что Польша была зажата между этими двумя странами. Официально, по крайней мере, Польша была союзником Франции, поэтому можно было ожидать, что она присоединится к оборонительному союзу против нацистской Германии, но правительство в Варшаве было враждебно по отношению к Советскому Союзу, соседу, который считался такой же угрозой, как и нацистская Германия. Она упрямо отказывалась допустить Красную Армию в случае войны на польскую территорию, чтобы сражаться против немцев. Лондон и Париж отказались оказывать давление на Варшаву, и поэтому переговоры не привели к соглашению.

Тем временем Гитлер выдвинул новые требования, на этот раз в отношении Чехословакии. Когда Прага отказалась уступить территорию, населенную немецкоязычным меньшинством, известную как Судеты, ситуация стала угрожать войной. Это была фактически уникальная возможность заключить антигитлеровский альянс с Советским Союзом и сильной в военном отношении Чехословакией как партнерами англичан и французов. Гитлер оказался бы перед выбором между унизительным размежеванием и практически верным поражением в войне на два фронта. Но это также означало, что Гитлер никогда не сможет начать антисоветский крестовый поход, которого жаждала элита в Лондоне и Париже. Вот почему Чемберлен и Даладье не воспользовались чехословацким кризисом, чтобы сформировать общий антигитлеровский фронт с Советами, а вместо этого поспешили самолетом в Мюнхен, чтобы заключить с немецким диктатором сделку, в которой Судетские земли, оказавшиеся включенными в чехословацкий вариант Линии Мажино, были предложены Гитлеру на блюдечке.

Чехословацкое правительство, с которым даже не посоветовались, не имело другого выбора, кроме как подчиниться, а Советы, которые предложили военную помощь Праге, не были приглашены на эту позорную встречу. В «пакте», который они заключили с Гитлером в Мюнхене, британские и французские государственные деятели пошли на огромные уступки немецкому диктатору; и вовсе не ради сохранения мира, но чтобы они могли продолжать мечтать о нацистском «крестовом походе» против Советского Союза. Но для народов их собственных

стран это соглашение было представлено как «наиболее разумное решение кризиса, который грозил спровоцировать всеобщую войну». «Мир в наше время!» — это то, что Чемберлен торжественно провозгласил по возвращении в Англию. Он имел в виду мир для своей страны и ее союзников, но не для Советского Союза, уничтожения которого от рук нацистов он с нетерпением ждал.

В Британии были также политики, включая горстку добросовестных членов элиты страны, которые выступали против политики умиротворения Чемберлена, например, Уинстон Черчилль. Они делали это не из симпатии к Советскому Союзу, но они не доверяли Гитлеру и опасались, что умиротворение может быть контрпродуктивным в двух отношениях. Во-первых, завоевание Советского Союза обеспечило бы нацистскую Германию практически неограниченным сырьем, включая нефть, плодородные земли и другие богатства, и, таким образом, позволило бы Рейху установить на европейском континенте гегемонию, которая представляла бы большую опасность для Великобритании, чем когда-то представлял Наполеон. Во-вторых, вполне возможно, что сила нацистской Германии и слабость Советского Союза были переоценены, так что антисоветский крестовый поход Гитлера мог фактически привести к советской победе, что привело бы потенциально к «большевизации» Германии и, возможно, всей Европы. Именно поэтому Черчилль был крайне критичен по отношению к соглашению, заключенному в Мюнхене. Он, якобы, заметил, что в баварской столице Чемберлен мог выбирать между бесчестьем и войной, и он выбрал бесчестье, но с бесчестьем он также получит и войну. С его «миром в наше время» Чемберлен действительно совершил прискорбную ошибку. Всего лишь год спустя, в 1939 году, его страна оказалась втянутой в войну против нацистской Германии, которая, благодаря скандальному Мюнхенскому пакту, стала еще более грозным противником.

Главной причиной провала переговоров между англофранцузским дуэтом и Советами было молчаливое нежелание умиротворителей заключить антигитлеровское соглашение. Вспомогательным фактором был отказ правительства в Варшаве разрешить присутствие советских войск на польской территории в случае войны против Германии. Это дало Чемберлену и Даладье предлог не заключать соглашения с Советами, — предлог, необходимый для удовлетворения общественного мнения. (Но были придуманы и другие оправдания, например, предполагаемая слабость Красной Армии, которая, якобы, делала Советский Союз бесполезным союзником.)

Прежде всего, следует учитывать, что межвоенная Польша не была демократической страной, отнюдь нет. После ее повторного рождения в конце Первой мировой войны в качестве титульной демократии прошло не так много времени, прежде чем страна оказалась управляемой железной рукой военного диктатора, генерала Юзефа Пилсудского от имени гибридной элиты, представляющей аристократию, католическую церковь и буржуазию. Этот далеко не демократический режим продолжал править после смерти генерала в 1935 году, под руководством «полковников Пилсудского», чьим «первым среди равных» был Юзеф Бек, министр иностранных дел. Его внешняя политика не выражала теплых чувств к Германии, которая потеряла часть своей территории в пользу нового польского государства, включая «коридор», отделявший немецкий регион Восточной Пруссии от остальной части Рейха; а еще были трения с Берлином из-за важного Балтийского морского порта Гданьск (Данциг), объявленного Версальским договором независимым городом-государством, но на который претендовали как Польша, так и Германия.

Отношение Польши к своему восточному соседу, Советскому Союзу, было еще более враждебным. Пилсудский и другие польские националисты мечтали о возвращении Великой польско-литовской империи 17-го и 18-го веков, простиравшейся от Балтики до Черного моря. И он воспользовался революцией и последующей гражданской войной в России, чтобы захватить огромный кусок территории бывшей царской империи во время русско-польской войны 1919–1921 годов. Эта территория, получившая довольно неточное название «Восточная Польша», простиралась на несколько сотен километров к востоку от знаменитой линии Керзона, которая должна была стать восточной границей нового польского государства, по крайней мере, по мнению западных держав, бывших крестными отцами новой Польши в конце Великой войны. Этот регион был, по существу, заселен белорусами и украинцами, но в последующие годы Варшава должна была «полонизировать» его как можно больше, привлекая польских поселенцев. Пламя польской враждебности по отношению к Советскому Союзу было также раздуто тем фактом, что Советы сочувствовали коммунистам и другим угнетенным, которые выступали против «патрицианского» режима в самой Польше. Наконец, польская элита приняла концепцию «иудео-большевизма», представление о том, что коммунизм и все другие формы марксизма были частью «гнусного еврейского заговора», и что Советский Союз, продукт большевизма и поэтому, предположительно, «еврейской революционной схемы», не представлял собой ничего, кроме «России, управляемой евреями».

Тем не менее, отношения с двумя могущественными соседями были максимально нормализованы при Пилсудском путем заключения двух договоров о ненападении, с Советским Союзом в 1932 году и с Германией вскоре после прихода Гитлера к власти, а именно в 1934 году.

После смерти Пилсудского польские лидеры продолжали мечтать о территориальной экспансии до границ квази-мифический Великой Польши из далекого прошлого. Для осуществления этой мечты, казалось, имелись многочисленные возможности на востоке, и особенно на Украине, части Советского Союза, которая заманчиво простиралась между Польшей и Черным морем. Несмотря на споры с Германией и формальный союз с Францией, которая рассчитывала на польскую помощь в случае конфликта с Германией, сначала сам Пилсудский, а затем и его преемники заигрывали с нацистским режимом в надежде на совместное завоевание советских территорий. Антисемитизм был еще одним общим знаменателем двух режимов, которые вынашивали планы избавления от своих еврейских меньшинств, например, путем их депортации в Африку.

Сближение Варшавы с Берлином отражало манию величия и наивность польских лидеров, которые считали, что их страна является великой державой такого же калибра, как Германия, которую Берлин будет уважать и рассматривать как полноправного партнера. Нацисты разжигали эту иллюзию, потому что тем самым они ослабляли союз между Польшей и Францией. Польские восточные амбиции также поощрялись Ватиканом, который ожидал значительных дивидендов от завоеваний католической Польшей в основном православной Украины, созревшей, по мнению Ватикана, для обращения в католицизм. Именно в этом контексте пропагандистская машина Геббельса в сотрудничестве с Польшей и Ватиканом создала новый миф, а именно вымысел о голоде, намеренно «организованном» Москвойна Украине; идея заключалась в том, чтобы представить будущие польские и немецкие вооруженные интервенции как «гуманитарную акцию».

Знание этого исторического фона позволяет нам понять отношение польского правительства в момент переговоров об общем оборонительном фронте против нацистской Германии. Варшава препятствовала этим переговорам не из страха перед Советским Союзом, а, наоборот, из-за антисоветских устремлений и сопутствующего им сближения с нацистской Германией. В этом отношении польская элита оказалась на той же волне, что и ее британские и французские «коллеги». Таким образом, мы можем понять, почему после заключения Мюнхенского соглашения, которое позволило нацистской Германии аннексировать Судетскую область, Польша захватила часть чехословацкой территориальной «добычи», а именно город Тешен и его окрестности. Накинувшись на эту часть Чехословакии подобно гиене, как заметил Черчилль, польский режим показал свои истинные намерения — и свое соучастие в делах Гитлера.

Уступки, сделанные «архитекторами умиротворения», укрепили нацистскую Германию сильнее, чем когда-либо прежде, и сделали Гитлера более уверенным, высокомерным и требовательным. После Мюнхена он показал себя далеко не насытившимся, и в марте 1939 года нарушил Мюнхенское соглашение, оккупировав остальную часть Чехословакии. Во Франции и Англии общественность была шокирована, но правящая элита не сделала ничего, кроме как выразила надежду, что «герр Гитлер», в конце концов, станет «разумным», то есть начнет свою войну против Советского Союза. Гитлер всегда намеревался сделать это, но, прежде чем потакать британским и французским умиротворителям, он хотел выманить у них еще несколько уступок. В конце концов, оказалось, что они ни в чем не могут ему отказать; более того, сделав Германию намного сильнее благодаря своим прежним уступкам, были ли они в состоянии отказать ему в предположительно последней маленькой услуге, о которой он просил? Это последнее маленькое одолжение касалось Польши.

К концу марта 1939 года Гитлер внезапно потребовал Гданьск, а также часть польской территории между Восточной Пруссией и остальной Германией. В Лондоне Чемберлен и его товарищи-архипастыри были действительно склонны снова сдаться, но оппозиция, исходящая от средств массовой информации и Палаты общин, оказалась слишком сильной, чтобы позволить этому случиться. Затем Чемберлен внезапно изменил курс, и 31 марта он официально — но совершенно нереалистично, как заметил Черчилль — пообещал Варшаве вооруженную помощь в случае немецкой агрессии против Польши. В апреле 1939 года, когда опросы общественного мнения показали то, что все уже знали, а именно, что почти девяносто процентов британского населения хотели антигитлеровского союза с Советским Союзом и Францией, Чемберлен оказался вынужден официально проявить интерес к советскому предложению договора о «коллективной безопасности» перед лицом нацистской угрозы.

На самом деле сторонники умиротворения все еще не были заинтересованы в советском предложении, и они придумывали всевозможные предлоги, чтобы избежать заключения соглашения со страной, которую они презирали, и против которой тайно плели интриги. Только в июле 1939 года они заявили о своей готовности начать переговоры, и только в начале августа с этой целью в Ленинград была направлена франко-британская делегация. В отличие от скорости, с которой годом ранее сам Чемберлен (в сопровождении Даладье) мчался на самолете в Мюнхен, на этот раз команда анонимных второстепенных чиновников была отправлена в Советский Союз на борту медленного грузового судна. Более того, когда 11 августа, проехав через Ленинград, они наконец прибыли в Москву, оказалось, что у них нет ни полномочий, ни подготовки, необходимых для таких дискуссий. К этому времени Советы уже были сыты по горло, и можно понять, почему они прервали переговоры.

Тем временем Берлин незаметно начал сближение с Москвой. Зачем? Гитлер чувствовал себя преданным Лондоном и Парижем, которые ранее делали всевозможные уступки, но теперь отказали ему в мелочах вроде Гданьска и встали на сторону Польши, и, таким образом, он столкнулся с перспективой войны против Польши, которая отказалась дать ему Гданьск, и против франкобританского дуэта. Чтобы выиграть эту войну, немецкому диктатору нужно было, чтобы Советский Союз оставался нейтральным, и за это он был готов заплатить высокую цену. С точки зрения Москвы, «увертюра» Берлина резко контрастировала с позицией западных умиротворителей, которые требовали, чтобы Советы давали обязательные обещания помощи, но сами не предлагали ничего значимого взамен. То, что началось между Германией и Советским Союзом в мае как неформальные дискуссии в контексте коммерческих переговоров без особого значения, к которым Советы первоначально не проявляли интереса, в конечном итоге переросло в серьезный диалог с участием послов двух стран и даже министров иностранных дел, а именно Иоахима фон Риббентропа и Вячеслава Молотова — последний заменил Литвинова.

Фактор, который играл второстепенную роль, но, тем не менее, его не следует недооценивать, — это тот факт, что весной 1939 года японские войска, базирующиеся в Северном Китае, вторглись на советскую территорию на Дальнем Востоке. В августе они будут разбиты и отброшены назад, но эта японская угроза поставила Москву перед перспективой вести войну на два фронта, если не будет найден способ устранить угрозу, исходящую от нацистской Германии. Москве был предложен способ нейтрализовать эту угрозу с помощью попыток Берлина, отражавших его собственное желание избежать войны на два фронта.

Однако только в августе советское руководство осознало, что англичане и французы прибыли в Москву не для того, чтобы вести добросовестные переговоры, и этот «гордиев узел» был разрублен — Советский Союз подписал пакт о ненападении с нацистской Германией 23 августа. Это соглашение было названо пактом Молотова-Риббентропа, в честь министров иностранных дел, но оно также стало известно как пакт Гитлера-Сталина. То, что такое соглашение было заключено, вряд ли стало неожиданностью: ряд политических и военных лидеров как в Англии, так и во Франции неоднократно предсказывали, что политика умиротворения Чемберлена и Даладье приведет Сталина «в объятья Гитлера».

«В объятья», вообще-то, неподходящее выражение в данном контексте. Пакт, конечно, не отражал теплых чувств между подписавшими его сторонами. Сталин даже отказался от предложения включить в текст несколько условных строчек о гипотетической дружбе между двумя народами. Между прочим, соглашение не было союзом, а было лишь пактом о ненападении. Таким образом, это было похоже на ряд других соглашений о ненападении, которые были подписаны Гитлером, для примера, с Польшей в 1934 году. Это подразумевало, что ни одна из сторон не будет нападать на другую, но будет поддерживать мирные отношения — обещание, которое каждая сторона намеревалась соблюдать, по крайней мере, пока ей это было удобно. Секретный пункт был связан с соглашением об уважении демаркации сфер влияния в Восточной Европе для каждой стороны. Эта линия демаркации соответствовала, более или менее, линии Керзона, так что «Восточная Польша» отошла к советской сфере. То, что эта теоретическая договоренность должна была означать на практике, было не слишком ясно, но пакт, конечно, не предполагал раздела или территориальной «ампутации» Польши, сопоставимой с судьбой, Чехословакии, преданной британцами и французами пактом, который был подписан ими с Гитлером в Мюнхене.

Тот факт, что Советский Союз заявил о сфере влияния за пределами своих границ, иногда описывается как свидетельство злонамеренных «экспансионистских замашек»; однако существование договоренностей и заявлений о сферах влияния, будь то односторонних, двусторонних или же многосторонних, давно уже широко применяется на практике как крупными, так и достаточно небольшими державами, и это, несомненно, направлено на то, чтобы избежать конфликта. Например, доктрина Монро, подтверждающая, что «Новый Свет и Старый Свет будут оставаться четко раздельными сферами влияния», предполагала предупредить новые трансатлантические колониальные авантюры со стороны европейских держав, которые могли бы привести к их конфликту с Соединенными Штатам. Аналогично, когда Черчилль посетил Москву в 1944 году и предложил Сталину разделить на Балканском полуострове сферы влияния, намерение состояло в избежании конфликта между их странами после окончания войны против нацистской Германии.

Гитлер теперь мог напасть на Польшу не опасаясь, что ему придется вести войну как против Советского Союза, так и против франко-британского дуэта, но германский диктатор имел причины сомневаться в том, что Лондон и Париж объявят войну. Было ясно, что без советской помощи никакой реальной помощи Польше не может быть оказано, так что для Германии не понадобится много времени, чтобы уничтожить эту страну. (Одни только полковники в Варшаве верили, что Польша сможет выдержать нападение мощной нацистской орды.) Гитлер знал, что «архитекторы умиротворения» продолжали надеяться, что рано или поздно он сможет выполнить их главные желания и уничтожить Советский Союз, так что они должны будут закрыть глаза на его агрессию против Польши. И он также был убежден, что британцы и французы, даже если бы они объявили войну Германии, не стали бы нападать на западе.

Немецкое нападение на Польшу было начато 1 сентября 1939 года. Лондон и Париж поколебались еще несколько дней, прежде чем отреагировать с заявлением о войне против нацистской Германии. Но они не напали на Рейх, пока основные его вооруженные силы были заняты захватом Польши, как того опасались некоторые германские генералы. В действительности эти «герои» объявили войну Гитлеру только потому, что общественное мнение требовало этого. Втайне они полагали, что с Польшей скоро будет покончено, так что «герр Гитлер» сможет, наконец, обратить свое внимание на Советский Союз. Война, которую они якобы вели, была «притворной войной», как было бы правильно ее назвать, представлением, в котором их войска, которые могли бы спокойно войти в Германию, вместо этого перестраивались за линией Мажино. Теперь у историков практически нет сомнений в том, что симпатизирующие Гитлеру в лагере французов, а также и среди британских верхов наверняка дали понять германскому диктатору, что он может использовать все свои военные возможности для того, чтобы покончить с Польшей, не опасаясь нападения со стороны западных держав. (Мы ссылаемся на книги Анни Лакруа-Риц «Выбор поражения. Французские элиты в 1930-х годах» и «От Мюнхена до Виши — убийство 3-ей Республики».)

Защитники Польши были разбиты, и вскоре стало очевидно, что полковники, которые управляли страной, должны будут сдаться. Гитлер имел все основания полагать, что они сделают это, и его условия, несомненно, подразумевали бы крупные территориальные потери для Польши, особенно, конечно, в западных районах страны, граничащих с Германией. Тем не менее, усеченная Польша, скорее всего, продолжала бы существовать, так же как после капитуляции в июне 1940 года Франции было позволено продолжать существовать в виде Вишийской Франции. Однако 17 сентября польское правительство внезапно бежало в соседнюю Румынию, нейтральную страну. Таким образом, Польша прекратила свое существование, поскольку в соответствии с международным правом не только военнослужащие, но и члены правительства воюющей страны должны быть интернированы при въезде в нейтральную страну на время военных действий. Это был безответственный и даже трусливый поступок, имеющий гнусные последствия для страны. Без правительства Польша фактически выродилась в своего рода ничейную землю — terra nullius, если использовать юридическую терминологию, — в которой побеждающие немцы могли делать все, что им заблагорассудится, поскольку не с кем было вести переговоры о судьбе побежденной страны.

Эта ситуация также давала Советам право вмешиваться. Соседние страны могут занять потенциально анархическую «ничейную землю»; более того, если бы Советы не вмешались, немцы, несомненно, заняли бы каждый квадратный дюйм Польши со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вот почему в тот же день, 17 сентября 1939 года, Красная Армия вошла в Польшу и начала занимать восточные пределы страны, вышеупомянутую «Восточную Польшу». Конфликта с немцами удалось избежать, поскольку эта территория входила в советскую сферу влияния, установленную пактом Молотова-Риббентропа. То тут, то там немецкие войска, проникшие на восток от демаркационной линии, вынуждены были отступать, чтобы освободить место для бойцов Красной Армии. Где бы они ни вступали в контакт, немецкие и советские военные вели себя корректно и соблюдали традиционный протокол. Иногда это было связано с какой-то церемонией, но уж точно никогда не было никаких общих «парадов Победы».

Поскольку их правительство превратилось в прах, польские вооруженные силы, которые продолжали оказывать сопротивление, фактически превратились в нерегулярные силы, в партизан, подверженных всем рискам, связанным с этим статусом. Большинство польских армейских частей позволило, чтобы их разоружили и интернировали силы Красной Армии, но иногда сопротивление действительно оказывалось, например, войсками под командованием офицеров, враждебных Советам. Многие такие офицеры служили в ходе русско-польской войны 1919–1921 годов и, как утверждается, совершали военные преступления, такие как казнь военнопленных.

Многие польские солдаты и офицеры были интернированы Советами в соответствии с нормами международного права. В 1941 году, после того как Советский Союз был вовлечен в войну и поэтому больше не был связан правилами, регулирующими поведение нейтральных стран, эти люди были перевезены в Великобританию (через Иран), чтобы снова вступить в бой против нацистской Германии — на стороне западных союзников. Между 1943 и 1945 годами они внесли большой вклад в освобождение значительной части Западной Европы (гораздо более трагическая участь постигла польских военных, попавших в руки немцев). Среди тех, кто получил выгоду от оккупации восточных территорий Польши советами, были и евреи. Они были перевезены вглубь Советского Союза и таким образом избежали судьбы, которая ожидала бы их, если бы они все еще находились в своих местечках, когда немцы появились там в качестве завоевателей в 1941 году. Многие из них пережили войну и впоследствии начали новую жизнь в США, Канаде и, конечно же, Израиле.

Оккупация «Восточной Польши» была проведена правильно, то есть по нормам международного права, поэтому эта акция не являлась нападением на Польшу, как слишком много историков и политиков пытаются это представить, и уж точно не «нападением в сотрудничестве с нацистско-немецким союзником». Советский Союз не был союзником нацистской Германии, заключив с ней пакт о ненападении, и не стал ее союзником из-за своей «оккупации» «Восточной Польши». Гитлеру пришлось терпеть эту «оккупацию», но он, конечно, предпочел бы, чтобы Советы вообще не вмешивались, чтобы он мог захватить всю Польшу. В Англии Черчилль публично выразил свое одобрение Советской инициативе 17 сентября — именно потому, что она помешала нацистам полностью завоевать Польшу. То, что эта инициатива не представляла собой нападения и, следовательно, не была актом войны против Польши, также ясно вытекало из того факта, что Великобритания и Франция, формальные союзники Польши, не объявили войну Советскому Союзу, как они, несомненно, сделали бы в противном случае. И Лига Наций не вводила санкций против Советского Союза, что произошло бы, если бы она сочла это подлинным нападением на одного из своих членов.

С советской точки зрения, оккупация восточных пределов Польши означала восстановление части ее собственной территории, утраченной из-за российско-польского конфликта 1919–1921 годов. Правда, Москва признала эту потерю в Рижском мирном договоре, положившем конец этой войне в марте 1921 года, но Москва продолжала искать возможность вернуть «Восточную Польшу», и в 1939 году эта возможность материализовалась и была использована. За это можно «клеймить» Советский Союз, но в данном случае нужно «клеймить» и французов, например, за то, что они вернули себе Эльзас-Лотарингию в конце Первой мировой войны, поскольку Париж признал потерю этой территории в мирном договоре, заключенном во Франкфурте, положившем конец франко-прусской войне 1870–1871 годов.

Более важным является тот факт, что оккупация — или освобождение, или воссоединение, как бы это ни называлось — «Восточной Польши» предоставила Советскому Союзу чрезвычайно полезный актив, который на жаргоне военной архитектуры называется «glacis», то есть открытое пространство, которое атакующий должен пересечь, прежде чем достичь оборонительного периметра города или крепости. Сталин знал, что, независимо от пакта, Гитлер рано или поздно нападет на Советский Союз, и это нападение действительно произошло в июне 1941 года. В то время гитлеровское войско должно было начать свою атаку с начальной точки, расположенной гораздо дальше от важных городов в центре Советской страны, чем это было бы в 1939 году, когда он уже стремился начать эту войну.

Благодаря пакту о ненападении стартовые точки для нацистского наступления 1941 года находились на несколько сотен километров дальше к западу и, следовательно, на гораздо большем расстоянии от стратегических целей в глубине Советского Союза. В 1941 году немецкие войска были остановлены в двух шагах от Москвы. Это означает, что без заключения пакта о ненападении они, безусловно, взяли бы этот город, что, возможно, заставило бы Советы капитулировать.

Благодаря пакту Молотова-Риббентропа Советский Союз получил не только ценное пространство, но и ценное время, а именно дополнительное время, необходимое для подготовки отражения немецкого нападения, которое первоначально планировалось на 1939 год, но было отложено до 1941 года. В период с 1939 по 1941 год на дальний край Урала было переброшено много критически важных объектов инфраструктуры, прежде всего заводы по производству всевозможной военной техники. Более того, в 1939 и 1940 годах Советы имели возможность наблюдать и изучать войну, которая бушевала в Польше, Западной Европе и в других местах, и, таким образом, извлекать ценные уроки о современном, моторизованном и «молниеносном» стиле наступательной войны Германии — блицкриге. Советские стратеги узнали, например, что сосредоточение основной массы своих вооруженных сил для оборонительных целей прямо на границе было бы фатальным, и что только «глубокая оборона» давала возможность остановить нацистский «паровой каток». В частности, благодаря извлеченным урокам Советскому Союзу удастся — правда, с большим трудом — пережить нацистское нападение в 1941 году и в конечном итоге выиграть войну против этого могущественного врага.

Чтобы дать возможность защитить Ленинград, город с жизненно важной военной промышленностью, Советский Союз предложил соседней Финляндии осенью 1939 года обменять территории, что привело бы к смещению границы двух стран дальше от города. Финляндия, союзник нацистской Германии, отказалась, но в результате «Зимней войны» 1939–1940 годов Москве в конечном итоге удалось добиться этой модификации границы. Из-за этого конфликта, который действительно был агрессией, Советский Союз был исключен из Лиги Наций. Но в 1941 году, когда немцы напали на Советский Союз с помощью финнов, и им пришлось осаждать Ленинград в течение нескольких лет, эта корректировка границы позволила городу пережить это испытание.

Не Советы, а немцы взяли на себя инициативу в переговорах, которые в конечном итоге привели к пакту. Они сделали это потому, что ожидали получить таким образом преимущество — временное, но очень важное преимущество, а именно нейтралитет Советского Союза в то время как вермахт атаковал сначала Польшу, а затем Западную Европу. Но нацистская Германия также получила дополнительную выгоду от коммерческого соглашения, связанного с пактом. Рейх страдал от хронической нехватки всех видов стратегического сырья, и эта ситуация угрожала стать катастрофической, когда, как и следовало ожидать, британское объявление войны приведет к блокаде Германии Королевским флотом. Эта проблема была нейтрализована поставкой Советами таких продуктов как нефть, оговоренной в соглашении. Неясно, насколько важными на самом деле были эти поставки, особенно поставки нефти: не очень важные, по мнению некоторых историков; чрезвычайно важные, по мнению других. Тем не менее, нацистская Германия продолжала в значительной степени полагаться на нефть, импортируемую — в основном через испанские порты — из Соединенных Штатов, по крайней мере, до тех пор, пока Дядя Сэм не вступил в войну в декабре 1941 года. Летом 1941 года десятки тысяч нацистских самолетов, танков, грузовиков и других военных машин, участвовавших во вторжении в Советский Союз, все еще в значительной степени зависели от топлива, поставляемого американскими нефтяными трестами.

Хотя неясно, насколько важной была поставляемая Советами нефть для нацистской Германии, несомненно, что пакт требовал от немецкой стороны ответных действий: поставлять Советам готовую промышленную продукцию, включая современное военное оборудование, которое использовалось Красной Армией для модернизации своей обороны против немецкого нападения, которого они ожидали рано или поздно. Это было главной причиной беспокойства для Гитлера, который поэтому стремился начать свой антисоветский крестовый поход как можно скорее. Он решил сделать это, даже несмотря на то, что после падения Франции Великобритания была далеко не списана со счетов. Следовательно, в 1941 году немецкому диктатору придется вести войну на два фронта, которой он надеялся избежать в 1939 году благодаря своему пакту с Москвой, и он столкнется с советским противником, который стал намного сильнее, чем в 1939 году.

Сталин подписал пакт с Гитлером, потому что архитекторы умиротворения в Лондоне и Париже отвергли все советские предложения сформировать общий фронт против Германии. А умиротворители отклонили эти предложения, потому что они надеялись, что Гитлер пойдет на восток и уничтожит Советский Союз — выполнит работу, которую они стремились для него облегчить, предлагая ему «трамплин» в виде чехословацкой территории. Практически очевидно, что без пакта Гитлер напал бы на Советский Союз в 1939 году. Однако из-за пакта Гитлеру пришлось ждать два года, прежде чем он, наконец, смог начать свой антисоветский крестовый поход. Это дало Советскому Союзу дополнительное время и пространство, что позволило улучшить его оборону ровно настолько, чтобы пережить натиск, когда Гитлер, наконец, отправил своих псов войны на Восток в 1941 году.

Красная Армия понесла страшные потери, но в конечном итоге сумела остановить нацистский натиск. Без этого советского успеха, названного историком Джеффри Робертсом «величайшим подвигом оружия в мировой истории», Германия, скорее всего, выиграла бы войну, потому что она получила бы контроль над нефтяными месторождениями Кавказа, богатыми сельскохозяйственными землями Украины и многими другими богатствами обширной Земли Советов. Такой триумф превратил бы нацистскую Германию в непобедимую сверхдержаву, способную вести даже длительные войны против кого угодно, включая англо-американский альянс. Победа над Советским Союзом дала бы нацистской Германии гегемонию над Европой. Сегодня на континенте вторым языком был бы не английский, а немецкий, а в Париже модники прогуливались бы по Елисейским полям в австрийских кожаных штанишках.

Без пакта 1939 года, таким образом, освобождение Европы, включая освобождение Западной Европы американцами, британцами, канадцами и т. д., никогда бы не произошло. Польша бы не существовала; поляки были бы «недочеловеками», крепостными «арийских» поселенцев в германизированном Остланде, простирающемся от Балтики до Карпат или даже Урала. И польское правительство никогда бы не отдало приказ об уничтожении памятников в честь Красной Армии, как это было недавно, не только потому, что не было бы Польши и, следовательно, польского правительства, но и потому, что Красная армия никогда бы не освободила Польшу, и эти памятники никогда бы не были установлены.

Представление о том, что пакт Гитлера-Сталина, якобы, «спровоцировал Вторую мировую войну» — хуже мифа, это откровенная ложь. Верно как раз обратное: этот пакт был предпосылкой счастливого исхода из адской войны 1939–1945 годов, то есть разгрома нацистской Германии.