Глава 6
Вторая мировая война: война Гитлера?

Существовало две причины, по которым немецкая элита привела Гитлера к власти в 1933 г.: первая состояла в том, что на него можно было смело рассчитывать в деле ликвидации всех форм политической и социальной демократии, как мы уже видели в предыдущей главе, вторая состояла в том, что он был готов начать войну. Почему это было им нужно?

В предшествовавший 1914 году период французская элита хотела реваншистской войны против Германии, чтобы избавиться от травмы, полученной во время Франко-прусской войны 1870–1871 годов и, как следствие, чтобы вернуть себе Эльзас и Лотарингию, которые по итогам той войны вошли в состав Германии. После 1918 года именно немецкая элита желала развязать еще одну войну из-за позорного поражения в Великой войне и унизительного для нее Версальского договора. Но это должно было стать намного больше, чем только расплата. Это было также намерение окончательно осуществить империалистические амбиции, достичь того, что мотивировало их еще в 1914 году, как продемонстрировал Фриц Фишер, один из самых известных немецких историков XX века в своей книге Griff nach der Weltmacht («Схватка за мировую власть»). Немецкая элита хотела не только вернуть себе территории, которые Германия потеряла по Версальскому договору, но и заполучить новые в Восточной Европе и России. Их привлекало там неограниченное количество плодородных земель, дешевая рабочая сила и важные сырьевые ресурсы, такие как нефть. Остланд должен быть стать для Германии тем, чем Индия была для Британии, тем, чем Дикий Запад был для Соединенных Штатов. Более того, война должна была установить германскую экономическую гегемонию над странами, не находящимися под ее прямым или косвенным политическим контролем, например, Нидерландами, Бельгией и даже Францией.

Помещики и буржуазные промышленники, банкиры могли мечтать о такой войне, потому что их страна, несмотря на понесенные потери, все еще была очень сильна, в то время как Франция и Британия вышли из Великой войны очень ослабленными. Как и Гитлер, элита тоже верила в «легенду о кинжале», согласно которой Германия потерпела поражение в Великой войне только из-за предательства еврейских и других «негерманских» революционеров. Если эти подрывные элементы будут уничтожены, а германская армия, несмотря на ограничения, наложенные на нее в Версале, будет расширяться и укрепляться, обеспечив себя современным оружием, то в грядущей войне наверняка будет одержана победа. Однако в условиях демократии, подобной Веймарской республике, с преимущественно умеренными государственными деятелями либерального или социал-демократического типа, такой сценарий никогда не сможет быть реализован. Вот почему элита помогла Гитлеру прийти к власти. Он был готов нарушить Версальский договор и начать войну.

Как только он пришел к власти, Гитлер действительно начал крупномасштабную программу перевооружения армии, которую желала элита. Это, конечно, пришлось по вкусу и все еще преимущественно аристократическим генералам, и промышленникам, которым получили заказы на вооружении армии, и банкирам, у которых Гитлер брал займы для оплаты этих гигантских военных заказов, чтобы уплачивать дорогие счета промышленников. В результате этого расходы увеличили государственный долг Германии между 1933 и 1936 годами с 2,95 до 12 миллиардов рейхсмарок (RM). После этого долг стал расти еще быстрее — до 14,3 млрд в 1937 году, до 18 млрд. в 1938 году и до 30,8 млрд. в 1939 году. Согласно кейнсианской теории, этой проблемы можно и нужно избежать с помощью соответствующего налогового бремени на огромные прибыли компаний и банков, однако промышленники и банкиры привели Гитлера к власти, чтобы он помогал им максимизировать их прибыли, а не минимизировать их.

Однако долговое бремя не могло продолжать расти вечно, эту проблему рано или поздно надо было как-то решать. И Гитлер, и заправилы промышленности и банковского дела знали, каково было единственное приемлемое для них решение: война, в которой Германия одержит победу, а проигравшие заплатят за это. Так что эта война должна была стать беспощадной грабительской войной. Другие фашистские и квази-фашистские режимы тоже рассматривали грабительскую войну как средство предотвращения экономических кризисов и поддержания рентабельности крупных компаний и банков. В 1930-х годах Италия Муссолини развязала войну против Эфиопии, а Япония напала на Китай.

Так что война готовилась не только для удовлетворения экстравагантных амбиций 1914 года и восполнения потерь 1918-го, но и для того, чтобы не допустить финансового краха Рейха. По этой причине с началом войны надо было поторопиться, а страна, на которую нужно было напасть, должна были обладать значительным богатством. Члены высших финансовых кругов и крупного бизнеса в нацистской партии прекрасно знали, что это за страна — Советский Союз.

В этой гигантской стране было все, чего хотела немецкая элита: огромные территории и богатые сельскохозяйственные угодья для производства дешевого продовольствия, с помощью которого, даже при низкой заработной плате, немецкие рабочие смогли бы жить достаточно неплохо, чтобы избежать социальных волнений; все виды важного сырья, в том числе нефть, в которой промышленно развитый Рейх испытывал острый дефицит; и неограниченный запас дешевой рабочей силы, преимущественно славянских «недочеловеков», которых можно эксплуатировать как рабов, сколько душе угодно. Это покорение бескрайнего российского пространства помогло бы снять социальное напряжение в густонаселенной метрополии — Германии, избыток «плебеев» из которой можно было отправить колонизировать земли Остланда. Также высшие прелаты Католической церкви, третий «столп» внутри немецкой элиты, лелеяли вместе со своим начальством в Ватикане большие надежды. В результате победоносного наступления германских войск иезуиты смогут дойти до самого Урала, чтобы обратить русских в «истинную веру». Бывшие православные христиане, конечно же, будут от этого в восторге, ибо незадолго до этого «безбожные большевики» «насильно совали им под нос свой атеизм».

Что еще более важно, Советский Союз был воплощением ненавистной революции и источником вдохновения для революционеров в Европе и во всем мире. Как и Гитлер, бесчисленные члены немецкой элиты были приверженцами теории иудео-большевизма, которая проповедовала, что коммунизм — и марксизм в особенности! — это идеологическое оружие, с помощью которого, якобы, низшая еврейская раса пытается подмять под себя высшую арийскую расу. Советский Союз был ничем иным, как «Rusland unter Judenherrschaft» («Россией под еврейским господством»), как выразился Гитлер, презренным и опасным государством, которое срочно нужно было уничтожить. И это было очень легко сделать, считал он. Советский Союз, якобы, был коррумпирован и слаб в военном отношении. Так что война будет не только грабительской, из которой можно извлечь много выгоды, но это будет также и война с «благородной целью» — это будет крестовый поход против революции. Неудивительно, что Гитлер для этой войны выбрал в качестве кодового наименования имя германского императора-крестоносца — Барбаросса.

Все вышесказанное не означает, что по поводу предстоящей войны не существовало никаких разногласий между Гитлером и банкирами, промышленниками, знатными землевладельцами и генералами. У них были большие и малые, важные и тривиальные расхождения во мнениях по вопросам, таким, как темпы оружейной программы, союзники, которых хотела для себя немецкая сторона, и способ, которым должна была вестись война. Например, Гитлер уволил банкира Яльмара Шахта потому, что тот хотел осуществлять оружейную программу обычным способом финансирования, что сделало бы ее осуществление менее быстрым, чем того хотели Гитлер и его окружение, в частности, его «экономический царь» Герман Геринг. А в 1939–1940 годах горстка генералов подумывала о том, чтобы свергнуть Гитлера при помощи государственного переворота, потому что они считали, что его военные планы — массированное наступление на Польшу, в то время как французские и британские армии были сосредоточены на западной германской границе — нереальны и потенциально катастрофичны.

После того как Польша была завоевана без какого бы то ни было выступления французов и британцев из-за линии Мажино, заговорщики отказались от своих планов.

Это немецкое нападение на Польшу в сентябре 1939 года было эффективным началом войны, которую Гитлер обязан был развязать от имени германской элиты. Великобритания и Франция тогда объявили Германии войну. Но это был не тот сценарий, который изначально был на уме в Берлине. Там действительно намеревались начать войну в 1939 году, но это должна была стать война против Советского Союза, с Польшей и Британией в качестве нейтральных зрителей, или, возможно, даже союзников. Тот факт, что этот сценарий не удался, был в значительной степени связан с политикой умиротворения, проводимой Парижем и Лондоном. Ее цель на самом деле состояла в том, чтобы спровоцировать нападение Германии на Советский Союз, но ее контрпродуктивным результатом стал пакт Гитлера-Сталина (Молотова-Риббентропа) от августа 1939 года, о котором мы подробнее поговорим в следующей главе.

Победа над Польшей была мелочью по сравнению с тем поражением, которое Германия нанесла Франции и странам Бенилюкса весной 1940 года. Этому невиданному триумфу предшествовало завоевание Норвегии и Дании, которое сопровождалось победами в Югославии и Греции. В 1941 году началось долгожданное нападение на Советский Союз, операция «Барбаросса». Однако этот «Осткриг» («Восточная война») не принес великой победы, на которую надеялись. Напротив, он нес в себе семена катастрофического поражения Третьего Рейха. Однако это стало ясно только по окончании Сталинградской битвы, в феврале 1943 года. Но при этом значительная часть огромного Советского Союза в течение нескольких лет оставалась оккупированной нацистами.

Районы, которые Германия потеряла в результате поражения в 1918 году, такие как Эльзас-Лотарингия и Эйпен-Мальмеди, теперь снова стали частью немецкого Хаймата («родины»). Теперь Рейх стал больше, чем был в 1914 году, включив новые территории, такие как Австрия, Судеты и значительная часть Польши. В 1914 году немецкая элита мечтала об экономическом господстве над другими европейскими странами. После побед над Польшей и Западной Европой и первоначальных впечатляющих успехов на восточном фронте дела у Германии шли даже лучше, потому что теперь она управляла гигантской экономической зоной от Атлантического побережья Франции до предгорьев Кавказа.

В этой большой европейской экономической зоне немецкие компании и банки пользовались огромными привилегиями. ИГ «Фарбен», «Крупп», «Дойче Банк» и консортам разрешалось устранять конкурентов в оккупированных странах или взять на себя управление ими на особо выгодных условиях. Оккупированные страны, кроме того, стали рынками сбыта, и они обладали сырьем, которое немецкая промышленность теперь могла использовать. Они должны были поставлять это сырье по ценам и на условиях, которые — как и обменный курс рейхсмарки — немцы устанавливали с выгодой для себя. И последнее, но не менее важное: оккупированные страны вынуждены были поставлять немецким фирмам неограниченные объемы дешевой рабочей силы, по сути, для принудительного труда.

Этими фантастическими возможностями для бизнеса воспользовались прежде всего крупнейшие немецкие фирмы и банки. Например, Deutsche Bank в оккупированной Бельгии смог получить от Société Générale и Petrofina всякого вида акции югославских банков, люксембургских металлургических заводов и румынских нефтяных трестов, чтобы продать их немецким клиентам.

Во Франции Deutsche Bank получил большую сумму денег за платежи, которые Германия наложила на эту страну в качестве условия перемирия летом 1940 года. Deutsche Bank утроил объем своей деятельности во время войны и, таким образом, стал крупнейшим банком на европейском континенте.

Когда в июне 1941 года началось фашистское нападение на Советский Союз, немецкая элита ликовала. Она ожидала, что победа через несколько месяцев станет свершившимся фактом. Вслед за первыми триумфами Вермахта представители крупных немецких компаний намеревались прибрать к рукам завоеванные территории Советского Союза, включая его заводы, нефтяные скважины и другие трофеи, на которые можно было претендовать, как они это уже делали раньше в Польше и в Западной Европе. Герингу, наиболее связанному с бизнесом и финансовым миром из всех приспешников Гитлера, было поручено прибрать к рукам богатства Советского Союза в сотрудничестве с крупными компаниями и поставить их на службу Германии. На практике это сводилось к тому, что все это богатство через нацистский режим попадало в руки немецких компаний и банков.

Например, Круппу был отдан Ленинградский металлургический завод, тогда как Hoesch AG получила в качестве подарка Киев и его окрестности. IG Farben приобрела контроль над всеми объектами, производящими синтетическое топливо. И в сотрудничестве с Deutsche Bank, IG Farben создала фирму Kontenentale Ol AG, которая стала обладателем нефтяной промышленности Советского Союза.

Однако нацисты не могли позволить себе, чтобы широкая немецкая публика заметила, что завоевание Советского Союза пошло бы не на пользу рабочим, которым, как полагалось, будет позволено осваивать восточное «жизненное пространство», как это в красках описывал Гитлер в «Майн Кампф», а на пользу промышленной и финансовой элите и землевладельцам. Следовательно, были созданы Ostgesellschaften, «восточные» совместные предприятия нацистского государства и частного сектора, финансируемые такими банками, как вездесущие Deutsche Bank, Dresdner Bank и Commerzbank.

Часть прибыли от этих Ostgesellschaften шла в фонды нацистского государства, чтобы скрыть безрисковой характер этого бизнеса для частных компаний, участвующих в нем, которым разрешалось эксплуатировать советские активы, доставшиеся им, по своему произволу.

IG Farben и Deutsche Bank с нетерпением ждали, когда в их руках окажутся нефтяные скважины Кавказа. Они намеревались передать эти скважины в руки своего совместного предприятия, Kontinentale Ol AG, которое принести несметные прибыли. На самом деле нацистский режим отчаянно нуждался в этой нефти, потому что в ходе блицкрига пришлось растащить военные силы по фронту на многие тысячи километров, и он продолжал уходить все дальше и дальше в бесконечное российское пространство. Германия начала операцию «Барбаросса» с запасами топлива, которых было достаточно только на период от шести до восьми недель, потому что она была твердо убеждена, что Красная Армия за это время капитулирует. После этого владение нефтяными скважинами Кавказа и другим сырьем и богатствами завоеванного Советского Союза гарантировали бы нацистской Германии успешное ведение дальнейшей войны против каких бы то ни было оставшихся еще врагов.

За исключением начальной стадии, война против СССР, однако, пошла совсем не по плану. Советы понесли тяжелые потери, но через несколько месяцев уже не было никакой надежды на то, что они выбросят белый флаг, как на то рассчитывали в Берлине. Нацистские армии стали продвигаться вперед все медленнее и медленнее! И мощное контрнаступление со стороны Красной Армии 5 декабря 1941 года положило конец не только нацистского блицкрига на Востоке, но и всей стратегии блицкрига, которая должна была стать ключевой для окончательной победы немцев. Войска Гитлера все еще находились очень далеко от нефтяных скважин Кавказа, и он и его генералы поняли, что они не смогут выиграть войну.

Пятое декабря 1941 года стало подлинным поворотным моментом Второй мировой войны. На следующий день Япония атаковала Перл-Харбор. Гитлер начал подумывать об объявлении войны Соединенным Штатам (что он и сделает 11 декабря), в надежде на то, что его союзники в Токио в благодарность за это откроют второй фронт против СССР, что поможет ему спасти его шкуру.

Но Токио не отреагировал так, как ему хотелось бы. Вот так и случилось, что нацистская Германия не только не спаслась от беды на Восточном фронте, но и, кроме того, у него появился новый могущественный враг, дядя Сэм. Было ясно, что армия нового противника сможет угрожать Рейху военным путем только гораздо позже. Но самым непосредственным негативным последствием в результате этого решения для Германии стало то, что она отныне больше не могла импортировать американскую нефть (через нейтральную Испанию и оккупированную Францию), как это делалось раньше. Это еще более ухудшило обстановку с топливом для ведения моторизованной войны.

Однако все это не означало конца иллюзий по поводу Советского Союза у немецкой элиты. Кроме самого Гитлера и его генералов — да еще некоторых хорошо информированных иностранных источников, таких, как Ватикан и швейцарская разведка, никто еще не понимал, что Германия теперь обречена проиграть войну. Остальной мир поймет это только после Сталинградской битвы. Но уже с лета 1941 года стало ясно, что эксплуатация Советского Союза не станет никаким новым Эльдорадо. Советы использовали тактику выжженной земли, так что немцам доставались только разрушенные или пустые заводы. Кроме того, за растянутые линии коммуникаций шла смертельная партизанская война. Это обескуражило многих потенциальных инвесторов. И все же ряд немецких компаний попробовал искать свое счастье в «земле обетованной», особенно когда не нужно было вкладывать в это большие суммы, и когда имелась дешевая рабочая сила. Ярким примером этого была производящая сигареты фирма Reemtsma, которая освоила обширные табачные поля Крыма и использовала рабский труд женщин и детей для уборки табачного листа.

Дешевая рабочая сила была самой ценной добычей Германии в результате операции «Барбаросса». Принудительный труд этих рабочих можно было использовать на месте, как сделала, например, Reemtsma на Крымском полуострове, но можно было и депортировать рабочих в Германию. Там лучше всего можно было использовать их на фабриках и фермах. После фиаско блицкрига на полях сражения в Советском Союзе остались миллионы немцев, которые застряли на Восточном фронте вместо того, чтобы вернуться на свои рабочие места в Германии, и поэтому в Рейхе возник серьезный дефицит рабочей силы. По идеологическим соображениям нацисты не решались на использование женского труда на фабриках, как это делалось в США и в Великобритании. Вместо этого они искали выход в крупномасштабном завозе иностранных рабочих, главным образом из Советского Союза и других стран Восточной Европы. Меньшинство из этих иностранных рабочих (общее число которых в конечном счете превысило 12 миллионов) было добровольцами, но подавляющее большинство из них были насильно вывезены в Германию для работы на фабриках или фермах.

Эти депортированные были подневольными рабочими, фактически рабами, которых разместили в жалких бараках, мало и плохо кормили, они часто подвергались насилию и были вынуждены работать подолгу за мизерную зарплату или вообще без компенсации. Подневольные работники были относительно неэффективны, но они имелись в изобилии и были очень покорными, потому что эсэсовцы обеспечивали железную дисциплину. Для крупных компаний, которые стремились использовать или, скорее, злоупотреблять использованием принудительного труда, он был чрезвычайно дешевым. Это внесло огромный вклад в максимизацию прибыли, что можно хорошо проиллюстрировать на примере IG Farben. Прибыль этой фирмы возросла в той же мере, в какой упали ее затраты на рабочую силу. В середине войны благодаря труду подневольных рабочих фирма получала ежегодной прибыли на каждого рабочего примерно на 1000 РМ больше, чем в довоенные годы.

Иностранные подневольные рабочие в основном работали на фабриках, которые производили военную технику, в частности, IG Farben, Siemens & Halske, de Deutsche Waffen- und Munitionsfabriken (DWM), Daimler-Benz, BMW, Messerschmitt и Klokner. Некоторые компании создавали заводы специально вблизи от концлагерей с намерением использовать рабский труд людей, которые находились там в ужасных условиях. В обмен на небольшую оплату эсэсовцы также следили за необходимой дисциплиной, а эти заключенные лагерей работали буквально до смерти. Так, Хейнкель использовал труд заключенных ораниенбургского концлагеря, а Сименс, среди прочего, использовал труд женщин, заключенных в тюрьму Равенсбрюк, завод Даймлер-Бенц в Генсхагене использовал труд заключенных концлагеря Заксенхаузен, а BMW под Мюнхеном получал своих рабочих из Дахау.

Самым ужасным примером был печально известный лагерь уничтожения людей Освенцим. В нескольких километрах оттуда, в деревне Моновиц, была огромная фабрика «Буна-Верке». Это было совместное предприятие эсэсовцев и IG Farben, финансировавшееся Deutsche Bank. Тысячи людей, заключенных в Освенциме — среди них были не только евреи, но также цыгане и бесчисленные советские заключенные — принуждались там к труду в нечеловеческих условиях. «Сименс» и «Крупп» также пользовались рабским трудом заключенных в Освенциме.

Давайте рассмотрим случай Освенцима-Моновица в контексте войны против Советского Союза и той роли, которую сыграли немецкие компании и банки в этом конфликте. Для нацистского режима провал блицкрига на Востоке очевидно стал военной катастрофой. Для ИГ «Фарбен» фиаско на Востоке означало потерю крупной инвестиции. Но это фиаско также обеспечило гиганта немецкой нефтехимической промышленности новыми возможностями. Теперь, когда стало ясно, что Рейх не сможет в ближайшее время прибрать к рукам нефть Советского Союза, он нуждался в синтетической нефти и резине более, чем когда-либо прежде. А разве такие продукты не были главной специальностью — практически монополией — ИГ «Фарбен»? Фирма получила беспрецедентную возможность, чтобы максимизировать прибыль, и именно в Освенциме эта прибыль была получена. Отдаленное польское местечко стало символом тесного сотрудничества между нацистским государством, представленным эсэсовцами, и крупным немецким бизнесом. Обе стороны выиграли от этого партнерства. Нацисты собирали в лагере золото с обреченных на смерть людей и на это золото покупали у находящегося тут же по соседству ИГ «Фарбен» синтетическую нефть и каучук, необходимые для того, чтобы продолжать вести войну и тем самым оттянуть свой крах как можно дольше. ИГ Фарбен, со своей стороны, нашел в лице лагерных заключенных дешевую рабочую силу, необходимую компании для производства синтетических материалов и получения таким образом огромной прибыли. То, что такая организация процесса означала гибель для сотен тысяч евреев, цыган, советских военнопленных и других заключенных, приветствовалось нацистами и игнорировалось крупным бизнесом.

Дети, старики и все те десятки тысяч людей в Освенциме, которые были непригодны к работе, немедленно отправлялись в газовую камеру. Остальные должны были трудиться в Буна-Верке и других местах до тех пор, пока не падали замертво. К тому же, из-за того, что их недостаточно кормили, они подвергались воздействию холода и жары, и с ними часто очень плохо обращались, ежемесячно умирала примерно пятая часть заключенных. Но мертвые тоже были полезны для нацистов и для компаний и банков, которые помогали нацистам совершать эти преступления, пусть даже и путем торговли награбленным. С трупов снимали одежду, собирали деньги, драгоценности, часы, волосы и особенно золото, даже в виде вырванных у них золотых зубных коронок. Обреченные на смерть люди могли что-то «принести» путем вивисекции и других экспериментов, которые представляли интерес для исследований в интересах немецкой промышленности.

Торговля золотом, которое нацисты украли у своих жертв, принесла много денег не только им, но и немецкому частному сектору. Это должно было помочь финансировать войну, потому что во время войны курс рейхсмарки упал, а германские валютные запасы были исчерпаны настолько, что иностранные поставщики соглашались продолжать поставки только в обмен на золото. Эсэсовцы передавали золото Рейхсбанку, чтобы продать его за границу или самим Рейхсбанком в национальные банки Швейцарии и Португалии, или Deutsche Bank банкам на «свободном рынке», например, в Турции, что позволяло филиалу банка в Стамбуле получить хорошие комиссионные. Компанией, которая переплавляла золото из лагерей в слитки, была «Дегусса», которая, по словам специалиста по истории этой фирмы, Питера Хейза, получала на этом огромные прибыли. Так что немецкие компании и банки заработали немалые деньги на торговле «кровавым золотом», которое нацистам было необходимо для ведения войны.

Большинство исторических книг и документальных фильмов помалкивают об этом, но как обстоят дела с прибылью, полученной немецкими промышленниками и банкирами во время войны? Оправдала ли их ожидания война, которую, как они надеялись, Гитлер развяжет? Ответ на этот вопрос должен быть утвердительным. Особенно в первые годы конфликта их кассы наполнялись прибылью. В 1940 году эта прибыль была высока, как никогда ранее. ИГ «Фарбен», например, еще до войны, благодаря тесному сотрудничеству с нацистским режимом увеличила свою прибыль до 47 миллионов RM в год в 1933 году, но в 1940 году, спустя год после начала войны, она получила рекордные прибыли в размере 298 миллионов РМ, а 1941 год стал еще лучше с 316 миллионами. В 1942 году наблюдался упадок до «всего лишь» 266 миллионов, что, вероятно, является отражением фиаско блицкрига в Советском Союзе, но в 1943 г. прибыль снова составила около 300 миллионов РМ, затем в 1944 году упала до 148 миллионов, по данным немецкого историка Дитриха Эйхгольца.

Тот факт, что компании получали такие прибыли в военное время, смущал нацистские власти. Они боялись, что публика будет недовольна, и что точно так же, как было во время Первой мировой войны, она в конечном итоге обернется против тех, кто наживался на войне, а заодно и против их нацистских дружков. Берлин чувствовал себя обязанным увеличить корпоративный налог с 40 до 50 процентов в середине 1941 года, и с 50 до 55 процентов в январе 1942 года. Вырученные средства должны были пойти на войну с Советским Союзом. Эта война продолжала тянуться и поглощала огромное количество денег, тем самым подорвав немецкую экономику. В результате прибыльность крупных предприятий в 1941–1942 годах значительно снизилась, хотя она и оставалась, согласно отчетам, «достаточно высокой». Между тем, такие компании, как Volkswagen, производитель самолетов «Юнкерс» и ИГ «Фарбен» также прилагали все усилия к тому, чтобы минимизировать свою прибыль, которую они должны были декларировать для уплаты налогов, например тем, что часть этой прибыли они реинвестировали в модернизацию собственной инфраструктуры, на что налоговое управление смотрело сквозь пальцы. И почти все компании платили меньше налогов путем создания таких скрытых резервов через занижение стоимости активов.

С 1939 по 1945 год, то есть, во время войны и благодаря ей, немецкие компании зарегистрировали получение немалых прибылей. Факторами, которые сыграли в этом важную роль, были чрезвычайно высокий объем бизнеса, многочисленные случаи грабежа на оккупированных территориях, низкие налоги и низкие затраты на заработную плату. Безусловно, «лучшим» способом снизить затраты на рабочую силу и тем самым значительно увеличить доходность было использование уже упомянутых иностранных подневольных рабочих. Но война была еще и удобным предлогом заставить немецких рабочих трудиться за более низкую заработную плату в течение более долгого рабочего дня. В то время как цены продолжали расти вплоть до 1945 года, заработная плата в среднем оставалась на том же уровне (она иногда падала, но иногда и увеличивалась из-за нехватки определенных видов работников). За ту же зарплату немцам приходилось работать все дольше и дольше. В 1939 г. немецкий рабочий в среднем работал 47 часов в неделю. Это уже было значительно больше, чем в 1933 году, когда Гитлер пришел к власти. В течение войны этот средний показатель продолжал увеличиваться, в большинстве случаев до 56,57 или 58 часов, часто до 60 часов, а иногда и до 70 часов в неделю! Это тоже позволило увеличить прибыль компаний и обеспечить то, что на долю капитала приходилась еще большая доля немецкого ВНП в ущерб рабочим.

Многочисленные американские корпорации имели дочерние предприятия в нацистской Германии, эту тему мы подробнее обсудим в главе 11. Эти филиалы также преуспевали благодаря Гитлеру. Ведь у них нацистский режим тоже заказывал очень много продукции, особенно такого вооружения, как грузовики и самолеты. Они тоже смогли максимально увеличить свою прибыль за счет снижения их расходов на заработную плату, благодаря использованию дешевой рабской рабочей силы и регрессивной политике в отношении заработной платы и рабочего времени. Прибыль компании Ford-Werke, кельнского филиала крупнейшего американского автопроизводителя Ford, выросла с 1,2 млн RM в 1939 году до 1,7 млн в 1940 году, до 1,8 миллиона в 1941 году, до 2 миллионов в 1942 году и до 2,1 миллионов в 1943 году. Среди других американских филиалов, которые заработали много денег благодаря войне, были Dehomag, дочерняя компания IBM, которая работала на нацистов, поставляя им перфокарточные машины, с помощью которых можно было учитывать количество заключенных в лагерях. Зингер, известный своими швейными машинками, во время войны в Германии стал крупным производителем пулеметов. Производитель автомобилей Opel в Рюссельсхайме, дочерняя компания General Motors, тоже отличилась тем, что поставляла нацистам все виды военной техники.

В 1943 году нацистские власти сообщили, что прибыли американских дочерних компаний в Германии с начала войны достигли астрономических высот — и их прибыль останется на этой высоте до самого конца конфликта. Речь при этом шла о чистой прибыли, потому что в этом случае нацисты также не стали вводить более высокие корпоративные налоги, несмотря на то, что они иногда угрожали сделать это. С самого начала и до конца войны нацисты делали все возможное, чтобы платить жалованье рабочим как можно меньше, а прибыль компаний сделать насколько возможно выше. Другими словами, они продолжали делать то, что делали уже до войны — удовлетворять интересы промышленников, банкиров и других столпов элиты, которые привели их к власти в 1933 году.

Почти все крупные немецкие компании и филиалы американских и других иностранных компаний максимизировали свои прибыли во время войны с помощью использования рабского труда. Неужели нацисты заставили их сделать это? Разве другие работники были недоступны? Насколько плохи были на самом деле условия труда, ночлег и питание этих «рабов»? Подобные вопросы уже были предметом многочисленных дискуссий. Немецкие историки, такие, как Марк Шпурер, защищают компании, даже когда они признают, что нацисты не заставляли их использовать иностранных рабочих. Он утверждает следующее: производство военной техники действительно было очень прибыльным бизнесом, но во время войны из-за нехватки рабочей силы было невозможно осуществлять это производство без использования иностранных рабочих. Невоенные предприятия в связи с этим утрачивали позиции в борьбе с конкурентами и даже рисковали быть закрытыми нацистским режимом. В результате этого у них не было никакого выбора, и им даже приходилось конкурировать за достаточное число иностранных рабочих. То есть, Шпурер утверждает, что необходимость получать прибыль требовала использования подневольных работников. Согласно другому немецкому историку, Вернеру Плюмпе, все зависело от владельцев или менеджеров компаний. «Плохие» личности или фирмы принимали неверное решение и использовали принудительный труд иностранных рабочих, «хорошие» личности или фирмы принимали правильное решение и отказывались от применения принудительного труда. Ещё один историк, американец Джонатан Визен, предполагает, что выбор сводился к очень личному решению, что это был вопрос из сферы психологии. По словам Визена, оппортунизм заставлял некоторых немецких промышленников делать «неправильный» выбор: в их «погоне за прибылью» они оказывались вовлечены в «ужасные действия», такие как использование подневольного труда. Он приходит к выводу, что это были личные недостатки, но прежде всего «жадность», что заставляло слишком многих, так сказать, «аполитичных» деловых людей вести себя таким «гнусным образом».

Но ведь практически все крупные немецкие компании, включая дочерние компании американских корпораций, использовали принудительный труд! Что же получается, все их менеджеры и владельцы без исключения были «оппортунистами» и «жадными» личностями, все они были «плохими парнями»? В реальности их личные добродетели или пороки не играли совершенно никакой роли. У них не было выбора. Даже самые добродетельные менеджеры были вынуждены использовать подневольных работников, к этому их вынуждала логика капиталистической системы, которая в контексте так называемого свободного рынка дает возможность производить и получать прибыль, — а значит, и выживать, и процветать — только в ходе беспощадной конкуренции с другими производителями. Сам Шперер признает это, когда он пишет, что менеджеры компаний «также и во время войны мотивировались вечной потребностью максимизировать прибыль». Понятно, что Шперер имеет в виду капиталистическую систему, в которой частная собственность и конкуренция являются альфой и омегой. Разве не ясно, что «оппортунизм» и «жадность», о которых упоминает Визен, — это не просто личные пороки, но неотъемлемая часть самой системы? Если практически все крупные компании в гитлеровской Германии, включая и филиалы американских корпораций, использовали труд принудительных рабочих и были «впутаны» во многие другие преступления нацистского режима, то это произошло не из-за личной злобы менеджеров или собственников, но из-за характеристик самой капиталистической системы, которая требует даже от самых благородных бизнесменов быть настолько «жадными» и «оппортунистическими», насколько это возможно, когда речь заходит о максимизации их прибыли.

Еще в девятнадцатом веке капитализм прикрывался идейной мантией либерализма, идеологии, которая изображает на своем знамени свободу. Это мощная идеология, потому что невозможно быть против свободы. Но свобода — это абстрактное понятие, нечто такое, что существует только в теории. На практике существует много различных форм свободы. Свобода либеральной идеологии, очевидно, есть специфическая форма свободы: это свободное предпринимательство, свобода выбора предпринимателя, капиталиста, лица, которое владеет капиталом и контролирует его. Свобода либерализма — это вовсе не свобода труда, не свобода трудящихся. Например, нет никакого противоречия в том, что капиталу при нацизме удалось процветать благодаря принудительному труду, то есть, благодаря несвободному труду. При нацизме и благодаря ему капитал стал более свободным, чем он был раньше, а труд — менее свободным. То есть, нацизм был инструментом, который позволял капиталу осуществлять и максимизировать свою свободу за счет минимизации свободы труда.

Историк Марк Шпурер считает противоречием то, что тоталитаризм Гитлера позволил компаниям и банкам получать большие прибыли, потому что это противоречит теории «примата политики». Согласно этой теории, в Третьем Рейхе политические лидеры нацистской Германии, такие, как Гитлер и Геринг, навязывали свою волю промышленникам и банкирам, экономическим лидерам страны. Так что политика доминировала над экономикой, которая и при Гитлере по-прежнему носила капиталистический характер. Эта теория подразумевает, что немецкие капиталисты были лишь объектом и часто даже жертвойнацистской политики, в которой они трагически запутались как мухи в паутине. Если банкиры и промышленники и были замешаны в преступлениях нацистов, например, через использование подневольного труда, то это было потому, что они были своего рода заключенными в политической системе нацистов. Однако эта теория не объясняет, как возникла эта политическая система, какой была в этом роль заправил большого бизнеса и высших финансовых кругов, как и почему они попали в эту систему. Неудивительно, что теория «примата» политики является официальной теорией придворных историков, пытающихся обелить роль большого бизнеса в Третьем Рейхе, историков, которые, в некоторых случаях, даже просто наняты банками и компаниями, оплатившими написание ими истории их приключений в гитлеровской Германии.

С точки зрения этой теории, податливость нацистского режима в отношении компаний во время войны действительно является аномалией. Но эта податливость совершенно не противоречива, если вы понимаете, что, как мы видели ранее, немецкие промышленники и банкиры вместе с другими представителями элиты привели к власти нацистский режим. В контексте глубокого экономического кризиса они создали политическую инфраструктуру, которая должна была позволить им преследовать свою изначальную цель, то есть, получение как можно большей прибыли. Эту альтернативную теорию можно было бы назвать теорией «примата экономики». Как мы уже отмечали ранее, есть и еще одно вопиющее противоречие с теорией «примата политики», того факта, что нацистам, якобы, приходилось выпрашивать кредиты у банков, и за эти кредиты они должны были платить высокие проценты.

Шперер также ошибается, когда пишет, что нацистский режим «манипулировал стремлением к прибыли предпринимателя» для достижения своих собственных целей. Как раз наоборот: постоянная погоня за прибылью заставила промышленников и банкиров привести Гитлера к власти, а затем поощрять его и помочь ему развязать войну. Именно таким образом их великая цель могла быть достигнута наилучшим образом. Понятно, почему во время Нюрнбергского процесса, когда нацистские лидеры были обвинены в преступном развязывании войны, американский прокурор Телфорд Тейлор заявил, что «те компании [и банки], а не сумасшедшие и фанатичные нацисты являются настоящими военными преступниками».

«Своей» войной Гитлер оказал германской элите большую услугу. Но с другой стороны, можно также сказать, что эти господа оказали себе большую услугу тем, что позволили Гитлеру от их имени и в их пользу развязать войну. До тех пор, пока война шла хорошо, немецкие промышленники и банкиры искренне поддерживали гитлеровский режим, и так же поступали генералы, помещики и прочие столпы немецкой элиты, которая привела Гитлера к власти. Они поддерживали гитлеровскую войну до тех пор, пока она окупалась для них, до тех пор, пока она предлагала им в перспективе еще большие достижения, пока они верили, что эта война закончится победой Германии.

Однако после проигранной Сталинградской битвы зимой 1942–1943 гг. никакой надежды на окончательную победу не осталось. В итоге энтузиазм и поддержка Гитлера начали угасать все быстрее и быстрее. Немецкие элиты боялись, что Гитлер угробит их вместе с собой. Некоторые генералы верховного командования и ряд представителей высших слоев буржуазии, которая в 1933 г. поощряла политику нацистов, приняли план, чтобы избавиться от человека, которого они привели к власти и которого с энтузиазмом поддерживали до тех пор, пока он добивался успехов, которые были и их успехами. Они надеялись спасти то, что еще можно было спасти. Но их запланированное покушение на Гитлера 20 июля 1944 года провалилось. Хотя Гитлер с начала декабря 1941 года знал, что поражение было неизбежно, он решил продолжать вести войну как можно дольше. Это означало гибель еще миллионов людей. От германской промышленности ожидалось, что она будет продолжать поставлять военную технику, необходимую, чтобы продолжать борьбу, что она и сделала. До самого конца крупные компании тесно сотрудничали с Альбертом Шпеером, который в последние годы войны координировал немецкое промышленное производство. Под руководством Шпеера в финальной фазе нацистской диктатуры «сотрудничество между нацистским государством и крупной промышленностью» даже достигло своей наивысшей точки, по мнению историков вроде британца Адама Туза. До самого конца немецкие промышленники и банкиры продолжали оставаться верными режиму, который они привели к власти в 1933 г.

К числу подлинного сопротивления нацистскому режиму в Германии, с другой стороны, принадлежали, что логично, социалисты и, прежде всего, коммунисты, которые стали жертвами с самого начала нацистской диктатуры, например, группа Шульце-Бойзена/Харнака, о которой в западной историографии почти никогда не упоминается. Среди этих противников режима была и упомянутая выше горстка старших офицеров (такие как Клаус фон Штауффенберг), и представителей высших слоев буржуазии (например, Карл Гурделер), которые долгое время с энтузиазмом поддерживали Гитлера, но, однако, срочно захотели избавиться от него после Сталинграда. Но в большом бизнесе и в высших финансовых кругах практически невозможно найти мужчин или женщин, которые так или иначе выступали бы против Гитлера.

Таким образом, война Гитлера на самом деле была войной крупных немецких промышленников и банкиров. Когда стало ясно, что война не приведет к долгожданной победе, они позаботились о том, чтобы гитлеровское поражение и крах не стали и их поражением и крахом. В качестве спасательного круга функционировали связи, которые многие крупные немецкие компании и банки имели с партнерами США еще с 1920-х годов. Многие из этих американских компаний имели дочерние компании в Германии или другие способы выгодного бизнеса с нацистской Германией, например, осуществляли поставки больших объемов нефти (по крайней мере, до конца 1941 года). Отношения между немецким и американским крупным бизнесом были потревоженными во время войны, но никогда полностью не прерывались. В швейцарском городе Базель, расположенном на границе с Германией, регулярно проводились встречи между представителями банкиров и промышленников Германии и Америки. Американским пауком в этой паутине был Аллен Даллес. Он проживал в швейцарской столице Берне в качестве представителя американской секретной службы, но до этого был адвокатом в Нью-Йорке, представляющим интересы немецких компаний в США и американских компаний в нацистской Германии. Он способствовал тому, что американцы помогли скрыть грехи своих нацистских контактов в немецкой промышленности и банковском деле после войны. Именно таким образом возник миф о том, что немецкие банкиры и промышленники никогда не хотели этой войны — гитлеровской войны! — и что их, якобы, принуждали производить оружие для нацистов, к преступлениям которых они, якобы, не имеют никакого отношения.