Глава 5
Возвышение Гитлера

Ни одна крупная империалистическая держава не была довольна результатами Великой войны. Франция и Великобритания заполучили пальму первенства, но были измучены из-за огромных усилий, которые им пришлось предпринять для победы. То, что они приобрели бывшие немецкие колонии и, в случае с Францией, вернули себе Эльзас и Лотарингию им казалось недостаточным в качестве возмещения убытков. Германия, проигравшая страна, была ослаблена из-за потери колоний и многих собственных территорий — особенно в пользу нового польского государства — и обязательств платить репарации Франции и Бельгии. И все же эта страна оставалась амбициозной и потенциально агрессивной сверхдержавой. Кроме того, на горизонте появились и новые империалистические державы, а именно, США и Япония. Соперничество и конфликты внутри клуба империалистических держав, которые в 1914 год привели к войне, по-прежнему не были разрешены.

Но и классовый конфликт, который раздирал воюющие страны, так и остался нерешенным. Европейская элита аристократических землевладельцев и промышленно-финансовой буржуазии надеялась в 1914 году с помощью войны побороть революционную опасность и остановить и даже повернуть вспять демократический процесс. Но Первая мировая война закончилась совсем иначе. Вместо того чтобы навсегда покончить с призраком революции, конфликт стал катализатором великой и успешной революции в России. Кроме того, в Германии и в Венгрии тоже вспыхнули революции, хотя они и были потоплены в крови. А когда война подошла к концу, возникли революционные ситуации во Франции, Великобритании, Италии, Бельгии и даже в Нидерландах и в Швейцарии. Элита быстро осуществила политические и социальные реформы в этих странах, например, введение почти всеобщего избирательного права и восьмичасового рабочего дня — чтобы остановить назревающие революции. Это сработало, но привело на практике именно к тому, что элита в Западной и Центральной Европе после Великой войны оказалась в ситуации, когда «доза демократии» в обществе даже повысилась по сравнению с 1914 годом.

Смирились ли главные антагонисты социального конфликта с таким положением дел?

В Западной и Центральной Европе большинство простых людей приветствовало отвоеванные у элиты демократические реформы. Они в большом количестве поддержали социалистов-реформистов, отрекшихся от революции и интернационализма, которые сотрудничали с элитой в области проведения демократических реформ. Расширение права голоса привело к успеху на выборах реформистских социалистов, которые в результате этого начали принимать участие в правительствах и, таким образом, вместе с профсоюзами получили возможность проводить в жизнь дальнейшие демократические политические и социальные реформы. В Бельгии, например, социалисты под руководством Эмиля Вандервельде успешно сотрудничали с королем Альбертом I и с бельгийской аристократической и буржуазной элитой в проведении реформ. После войны они были вознаграждены за это успехом на выборах и участием в работе правительств. Своей поддержкой социалистов-реформаторов рабочий класс в Западной и Центральной Европе сделал выбор в пользу пути постепенной демократизации и проведения реформ в рамках существующего социально-экономического порядка, в который социалисты-реформисты отныне были полностью интегрированы.

Лишь меньшинство пролетариата поддержало социалистов, которые остались верны идеям революции и интернационализма. Они были солидарны с большевистскими революционерами в России и в значительной степени следовали директивам, которые они теперь получали от Москвы (через Третий Интернационал, Коминтерн). В 1930-е годы число сторонников этого движения, называвшихся «коммунистами», росло. Капиталистические страны были тогда разорены крупным экономическим кризисом, в то время как Советский Союз, напротив, поражал воображение достигнутым им прогрессом.

Мелкая буржуазия, в свою очередь, чувствовала себя под давлением крупного бизнеса — то есть, капитализма крупных компаний и банков, — и потому ее привлекал социализм. Но с другой стороны, она боялась, что это приведет ее к социальному упадку, к пролетаризации. Позже мы увидим, как была решена эта возникшая дилемма.

А что же европейская элита? Дворянство и церковь из-за Великой войны потеряли большую часть своего блеска, что ознаменовалось упадком и крушением германской и австро-венгерской квазифеодальных империй. После войны ведущая роль внутри элиты всюду перешла от дворянства и церкви к индустриально-финансовой буржуазии. Несмотря на демократические реформы, которые ей пришлось провести, чтобы избежать революции, элита по-прежнему смогла сохранить огромную власть. Теперь уже не столько в парламентах, избираемых более демократично, сколько в неизбираемых центрах власти, таких как армия, дипломатия, судебная власть, высшие чины государственной бюрократии и т. д. И она была полна решимости применить эту силу, чтобы как можно скорее отказаться от так неохотно проведенных ею реформ. Элита надеялась на возвращение к той или иной форме авторитарной системы, существовавшей до 1914 года, и искала способ повернуть время вспять. Симптоматичным для такого развития событий было заигрывание членов аристократических семей с фашистами. Элита также продолжала искать возможность избавиться от революции. В отличие от 1914 года, революция теперь была уже не абстрактным призраком, а вполне конкретной угрозой. Советский Союз, колыбель и источник революции, считался угрозой, потому что он поддерживал революционные изменения во всех капиталистических развитых странах и национальные революции в империалистических колониях. Ведь Москва проводила ярко выраженный антиимпериалистический курс и поддерживала освободительные движения в Азии и Африке — и словом, и делом.

Перефразируя слова Черчилля, элита сначала попыталась задушить дитя революции в его русской колыбели. Почти дюжина стран участвовала в вооруженном вмешательстве в русскую гражданскую войну. Из-за сопротивления, в том числе и их собственных солдат и гражданских лиц, этот проект пришлось сворачивать. О надеждах на то, что большевистский эксперимент провалится сам, пришлось тоже забыть. Вот так и созрела идея «крестового похода» против Советского Союза. А государством, кандидатура которого была наиболее подходящей для этого, стала Германия, все еще могущественная страна, к тому же уже давно одержимая страстным желанием расширения на Восток. Впрочем, пройдет еще много времени прежде, чем будет осуществлена попытка такого предприятия, — которая не случайно получит имя германского императора и крестоносца Барбароссы.

Безусловно, самым важным оружием, которое элита после окончания Первой мировой войны попыталась использовать для достижения своих контрреволюционных и антидемократических целей, было движение, которое стал известно как «фашизм». Эта многоголовая гидра впервые появилась в Италии и получила там свое имя. Ее наиболее одиозным внешне проявлением был немецкий национал-социализм или нацизм — странный ярлык, скрывающий тот факт, что это движение не имело ничего общего с социализмом, а, напротив, было заклятым врагом всех форм марксистского социализма.

Практика показала уже в 1918–1919 годах, как фашизм может быть полезным элите в свержении революций и в борьбе с демократией. В ноябре 1918 года, когда германский император бежал из страны, а в Германии сложилась революционная ситуация, к власти пришло коалиционное правительство, в котором доминировали реформистские социал-демократы. Это правительство дало военному руководству зеленый свет, чтобы уничтожить становившуюся все более радикальной революцию. Поскольку командование армии не доверяло уже большинству солдат из-за их революционных симпатий, оно расформировало большинство армейских подразделений и вместо этого создало добровольческие корпуса. Они состояли из надежных офицеров и солдат, а также из националистов и правых добровольцев из кругов богатой и мелкой буржуазии, таких, как студенты университетов. Члены этих корпусов переняли милитаристский и консервативный этос имперской элиты военного времени, и военные среди них считали, что на фронте они обнаружили новую и превосходящую форму социализма, а именно, «социализм окопов». Это был социализм, который переплетался с немецким национализмом — вместо так называемого «еврейского» интернационализма, то есть, это был «национал-социализм». С помощью такого менталитета корпус добровольцев задушил революционные силы в Берлине, Мюнхене и других местах с особой жестокостью. В январе 1919 г., например, были зверски убиты революционные вожди Карл Либкнехт и Роза Люксембург.

Историки не без причины считают эти добровольческие силы «протонацистскими», потому что они послужили образцом для партии, которую Гитлер сформировал в Мюнхене и назвал «национал-социалистической». Немецкая элита, во всяком случае, была под впечатлением от действий этих боевиков-добровольцев. Она пришла к выводу, что такие решительные боевики смогут не только раздавить революцию, но и повернуть вспять демократизацию.

Было ясно, что такие парамилитаристские силы или подобные им организации могут быть особенно полезными для создания и поддержания особого рода авторитарной системы, в которой смогут процветать промышленники, банкиры и знатные землевладельцы.

Элита Италии пришла к такому же выводу несколько позже. В Италии в нее входили кроме промышленников, банкиров и землевладельцев, еще и королевская семья, Ватикан и армейское командование. После Великой войны Италия в течение нескольких лет находилась в революционной ситуации, так называемой Бьеннале Россо в 1919–1920 годах. Тогда дело дошло до важных демократических реформ, таких, как введение восьмичасового рабочего дня.

Но затем итальянская версия добровольческого корпуса, жестокие squadristi Фашистской Национальной партии Бенито Муссолини, подавили революционное движение. Элита позволила Муссолини прийти к власти через инсценированный марш на Рим, чтобы он осуществил то, чего они от него хотели: ликвидацию демократии, включая всеобщее избирательное право, отмену социальных реформ, таких, как восьмичасовой рабочий день, принуждение рабочих к труду за более низкую заработную плату и наведение среди них жесткой дисциплины, а также ликвидацию как профсоюзов, так и Социалистической и Коммунистической партий. Королевскому дому и знати было позволено сохранить свою власть и богатство и даже увеличить их. С Ватиканом Муссолини заключил Латеранские соглашения. Они положили конец отделению церкви от государства и содержали в себе огромные финансовые и другие преимущества для католической церкви, такие, как законы против развода и привилегированную роль для церкви в системе образования.

Муссолини добился в Италии того, чего европейская элита в 1914 году надеялась добиться путем войны: он повернул часы вспять во многих отношениях к старорежимному времени, ко времени до установления светского итальянского государства в 1860–1870 годах. Для итальянских семей промышленников — таких, как семьи Пирелли и Аньелли — Муссолини, как и следовало ожидать, оказался полезен не только потому, что при нем упразднили социальные достижения, обеспечили низкую заработную плату и ликвидировали рабочие партии и профсоюзы. Его агрессивная программа вооружения также обеспечивала им выгодные заказы. Более того, его жестокая империалистическая политика обеспечивала Италии колонии и вассальные государства, вроде Эфиопии и Албании. Их сырье, рынки сбыта и дешевая рабочая сила оказались очень полезны итальянским промышленникам.

Не только итальянская, но и вся остальная европейская элита была в восторге от антидемократических достижений Муссолини. Когда в 1926 году в Великобритании произошла всеобщая забастовка, Черчилль пришел в ярость. Он предложил встретить бастующих шахтеров пулеметным огнем и сказал, что Муссолини «оказал миру великую услугу, продемонстрировав, как надо сражаться с подрывными силами». Черчилль хвалил итальянского диктатора, называя его «римским гением» и прежде всего за то, что он был оплотом против коммунизма. Два других представителя британской элиты, которые не скрывали своего восхищения Муссолини — Дэвид Ллойд Джордж и генерал Дуглас Хейг. После посещения фашистской Италии последний заявил, что «нам нужен кто-то подобный Муссолини в нашей собственной стране».

Муссолини также произвел большое впечатление на немецких промышленников. Немецкие добровольческие отряды сделали полезное дело для элиты, подавив революцию, но ей по-прежнему мешала «эта отвратительная, чрезмерно демократическая Веймарская республика». Она очень надеялась на появление «немецкого Муссолини», который освободил бы ее от всего этого бремени демократии. Этот спаситель появится на сцене несколько позже, в 1933 году, в лице Адольфа Гитлера. Прежде чем мы рассмотрим появление и карьеру этого первого среди равных в рядах фашистов, мы хотим, однако, отметить, что Муссолини пришел к власти не благодаря поддержке итальянского народа, но благодаря поддержке итальянской элиты. Мы увидим, что и в случае с Гитлером это так же.

После 1919 года немецкие промышленники, такие как Густав Крупп, Гюго Стиннес и Фриц Тиссен, получили гораздо больше политического влияния, чем аристократы и крупные землевладельцы, игравшие в Германии ведущие роли до 1914 года. Но в послевоенной Веймарской республике они смогли избежать революции только путем ее жестокого подавления и проведения в жизнь демократических реформ. Поэтому элите приходилось считаться с интересами пролетариата, его профсоюзов и партий — реформистской социал-демократической СДПГ и новой коммунистической КПГ. Консервативные буржуазные партии, представляющие интересы немецкой элиты, вряд ли могли конкурировать на выборах с популярными социалистами и с коммунистами. Но они себе нашли партнеров в реформистской социалистической СДПГ, в ряде мелкобуржуазных либеральных партий и в лице крупной консервативной католической Центристской партии. Таким образом можно было формировать различные правительственные коалиции в течение многих лет, в то время как КПГ была изгнана в ряды оппозиции. Но как долго это могло продолжаться? И что произойдет, если СДПГ и КПГ когда-нибудь помирятся и вместе сформируют левое правительство? Промышленники очень беспокоились по этому поводу. Кроме того, в Веймарской республике профсоюзы также играли определенную роль: работодатели, к их сильному недовольству, должны были считаться с требованиями своих работников по поводу заработной платы, рабочего времени и других нежелательных для них социальных расходов. Немецким промышленникам, таким образом, была очень не по душе демократическая Веймарская система, и они мечтали о режиме во главе с сильным лидером, который разделял бы их видение мира.

На фоне болезненного поражения Германии в Первой мировой войне, революций в России и Германии и подъема хрупкой Веймарской демократии, на сцену немецкой истории в Мюнхене вышел бывший фронтовик Адольф Гитлер. Он взял на себя руководство поначалу незначительной ультраправой партией, которую он окрестил как Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei (NSDAP) (Национал-социалистическая немецкая рабочая партия) — совершенно неуместное и вводящее в заблуждение название. Ни сам Гитлер, ни его друзья по партии не были рабочими. Гитлер был сыном богатого австрийского таможенника. Кроме того, Гитлер испытывал отвращение ко всему социалистическому. Он понял, однако, что дух времени был антикапиталистическим и даже революционным, и что социалистический ярлык, отождествление себя с рабочими и революционные речи были полезными для того, чтобы хорошо выглядеть в глазах простого народа, чтобы получить его поддержку и его голоса на выборах. Гитлер не был ни демократом, ни защитником народного дела, он был демагогом и популистом, который манипулировал народными массами. Гитлер сознательно и систематически искал поддержки у крупных промышленников. В разговорах с промышленниками, банкирами, помещиками, высокопоставленными военными, а также другими богатыми и влиятельным немцами, которые, как и он сам, всей душой ненавидели социализм, Гитлер подчеркивал, что целью его партии было не что иное, как разрушение и уничтожение «марксистского видения мира», и что он знал, как можно отвлечь рабочих и вообще рядовых немцев от марксистских интернационалистических идей — этого «не-германского» социализма, который ввел их в искушение. Эти аргументы произвели на представителей элиты большое впечатление, потому что, как уже было сказано, консервативные политические партии, отстаивающие их интересы, не могли добиться хороших результатов в рамках системы, основанной на всеобщем избирательном праве. Человек, который был готов учитывать их интересы и в то же время имел возможность получить народные голоса на выборах, казался им весьма приятным и полезным. Также произвел на них впечатление и тот факт, что Гитлер был готов очень решительно действовать против коммунистов, социалистов и других левых элементов.

Поэтому неудивительно, что Гитлер быстро начал получать финансовую и иную поддержку от значительного числа промышленников с хорошо известными именами, таких как Фриц Тиссен, Хьюго Стиннес, Эмиль Кирдорф и Эмиль Ганссер. Видные представители других «колонн» немецкой элиты также благословили его, например, генерал Эрих Людендорф. Гитлер начал даже получать поддержку от иностранных банкиров и промышленников, особенно из Швейцарии и из США, например, от пресс-магната Уильяма Рэндольфа Херста, от автопроизводителя Генри Форда, от Уолтера С. Тигла, генерального директора компании «Стандард Ойл» и от Дюпона, главного исполнительного директора одноименного треста.

Однако многие промышленники и представители высшей буржуазии и дворянства не проявили никакой положительной реакции на попытки сближения со стороны Гитлера. Они считали ниже своего достоинства связываться с австрийским эмигрантом из мелкобуржуазного и потому низшего сословия, и по-прежнему не доверяли его «социалистической» партийной программе и его «антикапиталистической» и «революционной» риторике. На партийно-политическом уровне они оставались лояльными традиционным консервативным и либеральным партиям. И все же финансовая поддержка со стороны крупного бизнеса и банковских финансистов была для Гитлера чрезвычайно важна, потому что это был единственный способ поддерживать и сохранять его партию. Взносы членов партии были недостаточны для того, чтобы покрывать высокие расходы. И для того, чтобы добиться крупной победы на выборах, «выручка» по-прежнему была недостаточной. Как подчеркивал в своей книге «La democrazia: Storia di un’ideologia» итальянский историк Лучано Канфора, тогда, как и в наше время, приходилось «фабриковать» результаты выборов. Это требовало вложения огромных сумм, а такого капитала НСДАП еще не могла наскрести. Ситуация кардинально изменилась, когда в конце 1929 г. разразился мировой экономический кризис, который особенно сильно ударил по Германии. Только тогда Гитлер действительно стал интересен большинству крупных немецких промышленников и банкиров и элите всей страны вообще. Тогда он стал в их глазах потенциально сильным лидером, способным и готовым решить как экономические, так и политические проблемы приемлемым для элиты способом.

Вместе с Великой депрессией на горизонте снова появился призрак революции. Многие немцы, особенно фабричные рабочие, которые тогда еще составляли примерно половину от общей численности работающего населения, рассматривали мировой экономический кризис как предсмертную агонию капиталистической системы и стали задумываться о революции на русский лад: тогда многие из них вышли из рядов СДПГ и вступили в КПГ. Нижние слои среднего класса — фермеры, канцелярские работники, мелкие самозанятые, лавочники, низшие чиновники, учителя и т. д. — напротив, боялись социального упадка и пролетаризации. Они все больше поддавались соблазну со стороны гитлеровского национал-социализма — то есть, псевдосоциалистической и псевдореволюционной идеологии, которая во всех проблемах винила не саму капиталистическую систему, а евреев, коммунистов, международных плутократов и прочих козлов отпущения.

Кроме того, нацисты в своих «социалистических» и «антикапиталистических» речах рисовали для простых людей картину так называемого эгалитарного народного общества (Volksgemeinschaft), в котором все немцы стали бы Volksgenossen («народными товарищами») — общественно полноправными и равноправными членами «народа господ» (Herrenvolk), который, якобы, был на голову выше всех других народов, особенно евреев и прочих «недочеловеков» (Untermenschen). Все больше и больше представителей мелкой буржуазии покидали партии среднего класса и присоединялись к гитлеровской НСДАП. От этого они ожидали больших выгод, таких как закрытие так называемых «еврейских» крупных магазинов, которые конкурировали с мелкими лавочниками, субсидий фермерам и малым предпринимателям, снижения процентных ставок по кредитам, чтобы освободиться от навязанного банками «процентного рабства» и так далее.

С этого момента НСДАП стала единственной праворадикальной партией, которую поддерживала значительная часть простого народа. Многие рабочие также мечтали о том, чтобы стать мелкими буржуа, и они, наряду с безработными, тоже соблазнились пением нацистских «социалистических» сирен.

Однако рабочие внутри НСДАП всегда были мало представлены по сравнению с их долей в населении. Победы на выборах НСДАП осуществлялись не за счет рабочих партий (СДПГ и КПГ), а за счет традиционных буржуазных партий. Несмотря на свое название, НСДАП никогда не была настоящей трудовой партией.

Конечно, немецкие промышленники и банкиры поддержали нацистскую интерпретацию кризиса с его, главным образом, еврейскими козлами отпущения, предпочитая ее левому и, прежде всего, коммунистическому объяснению, которое обвиняло в кризисе капитализм, а значит, и капиталистов, то есть, их самих. Они надеялись, что Гитлер получит достаточное количество голосов на выборах хотя бы для того, чтобы не позволить левым завоевать большинство. Более того, им было ясно, что если Гитлер придет к власти, то он осуществит для них все то, чего они ожидали и о чем мечтали. Их дела шли не так уж плохо и во время кризиса — они продолжали получать прибыль, но она могла бы быть больше, гораздо больше. Например, автомобильный сектор ожидал многого от крупномасштабной программы перевооружения. Но перевооружение нарушало Версальский договор, а это было рискованным делом как для традиционных веймарских партий, так и для левых. Однако Гитлер ясно дал понять, что в случае его прихода к власти на него можно было рассчитывать для проведения такой внешней политики. Он рисовал перед нетерпеливыми немецкими промышленниками — и банкирами, и генералами, и помещиками — не только выгодную программу перевооружения, но также и агрессивную реваншистскую внешнюю политику, которая уничтожила бы результаты поражения 1918 года и реализовала бы все огромные амбиции немецкой элиты 1914 года. Германия смогла бы отвоевать потерянные территории, а, возможно, и завоевать новые зарубежные земли, богатые сырьем. И под руководством Гитлера Германия также захватила бы необъятные территории Восточной Европы, с ее сырьем, ее плодородными землями, ее неисчерпаемым запасом дешевой рабочей силы и многим другим — этот Lebensraum («жизненное пространство») для миллионов немецких Volksgenossen, которые колонизировали бы эти восточные земли. Некое современное повторение германского средневекового движения Drang nach Osten, так напоминающее завоевание Дикого Запада американцами. Было очевидно, что реализация этих планов повлекла бы за собой уничтожение Советского Союза, но это их не смущало. Немецкая элита презирала эту колыбель международного коммунизма так же, как и сам Гитлер.

Планы Гитлера в социальной сфере также радовали элиту.

В многочисленных письмах и речах он разъяснял промышленникам, что при его политике профсоюзы станут бессильными, что собственники и управляющие будут полноправными хозяевами своих компаний, что заработная плата не будет расти, что количество рабочих часов будет расширено, а социальные издержки будут резко сокращены.

Так что разразившийся великий экономический кризис усилил полезность Гитлера в глазах все большего числа представителей немецкой промышленной и финансовой элиты, которые ранее игнорировали его. С этого момента из их толстых кошельков потекло гораздо больше денег в партийную кассу НСДАП. Эта все более щедрая финансовая поддержка сделала возможными его первые успехи на выборах. Впервые это произошло в сентябре 1930 года, когда НСДАП резко увеличила свое количество мест в Рейхстаге — с 12 до 107. Информированные наблюдатели в то время сообщали, что такие метаморфозы на выборах для НСДАП и ее превращение в массовую партию были бы невозможны без финансовой поддержки со стороны промышленников, банкиров и других богатых и влиятельных людей. Прорыв на выборах для партии нацистов, как говорится в конфиденциальном докладе французскому правительству, «стал возможным благодаря большой финансовой поддержке со стороны крупных промышленников». Американское посольство в Берлине сообщало в Вашингтон, что «Гитлер несомненно пользуется существенной финансовой поддержкой среди определенных крупных промышленников».

Гитлер получал не только финансовую поддержку от крупного бизнеса Германии. Одним из многих влиятельных людей, которых он привлек на свою сторону, был крупный владелец средств массовой информации Альфред Гугенберг. В его руках находилась почти половина немецкой прессы, ему принадлежала и собственная кинокомпания UFA, которая в кинотеатрах показывала еженедельную «Хронику текущих событий». Гугенберг использовал для создания положительного образа Гитлера и распространения его, чтобы всё большее число немецких граждан начало воспринимать фюрера как уважаемого политика, государственного деятеля и даже будущего канцлера.

Однако некоторые промышленники и банкиры по-прежнему презирали Гитлера как вульгарного выскочку. Они все еще не доверяли его «социалистическим» и «революционным» речам и потому предпочитали консервативных политиков. Но Гитлер смог привлечь на свою сторону также многих из тех, кто сомневался в его идеях, раскрыв истинную программу своей партии на лекции для промышленников 27 января 1932 года в Дюссельдорфе. Он начал ее с отрицания того, что НСДАП выступала в защиту прав рабочих и преследовала социалистические цели. Затем он сказал, что твердо верит в неприкосновенность частной собственности. А потом перешел к объяснению одной из своих любимых тем: авторитарного принципа «подчинения вождю» (Führerprinzip), принципа, который он применял в своей партии — и который его последователи применяли как можно шире в своих компаниях. Он собирался сделать тот же самый принцип применимым и к государству. Как управление компанией нельзя доверить рабочим, говорил Гитлер, так и управление государством не должно быть возложено на народные массы, как это полагается при демократии. Зная, что для его слушателей это было как мед для пчел, Гитлер подчеркивал, что демократия в политике совпадает с общественной собственностью на предприятия, другими словами, с коммунизмом, и, наоборот, частная собственность в экономике, то есть капитализм, соответствует авторитарной политической системе. Гитлер пришел к выводу, что демократическая система Веймарской республики должна была быть заменена диктатурой, чтобы надежный, сильный лидер мог сделать то, что должен был сделать — ради блага промышленности, конечно. Единственный сильный человек в Германии, на которого промышленники могли рассчитывать, — это он сам, утверждал оратор. И Гитлер обещал сделать то, чего ожидали сторонники такой диктатуры и чего они не могли ожидать от Веймарской демократии: истребить марксизм и уничтожить Советский Союз, навязать немецким рабочим железную дисциплину и проводить экономическую политику, которая будет направлена на повышение прибылей. Речь Гитлера произвела огромное впечатление и вызвала настоящее цунами финансовых взносов в его партию.

Во многом способствовал тому успеху, которого Гитлер добился среди крупных немецких капиталистов, его антисемитизм. Именно с помощью антисемитизма Гитлер и другие нацистские лидеры прояснили природу такого явления, как так называемый «социализм» НСДАП, для промышленников, предпринимателей и банкиров. «Антикапитализм» гитлеровского национал-социализма не был направлен против немецкого «создающего» капитализма («schaffendes»), а только против еврейского «жадного» капитализма. «Социализм» Гитлера был также и «национал-социализмом», т. е. немецким социализмом, который не имел ничего общего с марксизмом и не имел к нему никакого отношения, который выступал против интернационалистического, международного социализма, «пагубной идеологии», придуманной Марксом, евреем. «Революция», к которой направлял Гитлер, означала бы конец как «еврейского капитализма», так и «еврейского марксистского социализма». Такой революции «творческим» капиталистам, к которым относились крупные немецкие промышленники, было нечего бояться.

Антисемитизм Гитлера — который, кстати, он разделял с бесчисленным множеством других немцев, но также и со многими французами, англичанами и другими европейцами и американцами — показал себя особо полезным, даже незаменимым для него. Он сделал возможным для него быть «социалистом», чтобы пожинать электоральные выгоды без того, чтобы мешать антимарксистам распространять в народе «антикапиталистические» разговоры без ущерба для капиталистов и проповедовать «революцию» среди тех, кто ожидал много хорошего от неопределенных революционных перемен, не пугая тех, кто выступал против революции.

Таким образом Гитлер стал получать все больше и больше финансовых взносов от промышленников и банкиров. В 1932 году французские спецслужбы писали в сотнях сообщений о том, что Гитлер и его партия располагали почти неограниченными финансовыми ресурсами, которые были предоставлены им благодаря «финансовой поддержке крупных промышленников».

Поэтому неудивительно, что выборы, состоявшиеся в июле того же года, увенчались триумфом для НСДАП. Заполучив 230 мест в Рейхстаге, она стала самой крупной партией Германии. Но большинства у нее еще не было, и до поры до времени страной продолжали править хрупкие коалиции центристских партий. Многие влиятельные консервативные личности, среди прочих Франц фон Папен, честолюбивый консерватор-монархист и католический политик из Центристской партии, а также президент Пауль фон Гинденбург, высокопоставленный военный благородного происхождения, который презирал Гитлера как «богемского капрала», продолжали надеяться, что будет возможно не допустить левых к власти без того, чтобы обращаться за помощью к этому вульгарному выскочке.

6 ноября 1932 года, после очередного политического кризиса, снова состоялись выборы. Но вместо того, чтобы завоевать большинство, на этот раз НСДАП понесла тяжелое поражение — партия Гитлера потеряла 34 места, а число поданных за нее голосов снизилось с более чем 37 % до примерно 31 %. Не менее двух миллионов избирателей повернулись к НСДАП спиной! Кроме того, во время выборов партия растратила столько средств, что оказалась по уши в долгах. КПГ, с другой стороны, завоевала 100 мест и почти 17 % голосов, добившись поразительного успеха. В своем дневнике Геббельс сокрушался, что партийная касса была пуста, что НСДАП вот-вот развалится, что он сам и все остальные нацистские боссы пребывали в «глубокой депрессии», и что Гитлер подумал о самоубийстве.

У промышленников и других представителей немецкого истеблишмента зародился страх, что козырная карта в виде Гитлера, которую они до сих пор не решались разыграть, выскользнет из их рук навсегда, что немецкие граждане повернутся спиной к НСДАП в поисках реальных левых социалистических партий, и что для коммунистов следующие выборы могут оказаться еще более успешными. Было похоже на то, что сценарий «судного дня», описанный американским журналистом Хубертом Р. Никербокером осенью 1932 года в статье, опубликованной в престижной либерально-буржуазной газете «Воссише Цайтунг», на самом деле воплотится в жизнь. Никербокер писал: «Если Гитлер не придет к власти, то его сторонники в народе отвернутся от его партии. Они объединятся с коммунистами и с настоящими социалистами из СДПГ. (…) Они свергнут капитализм [в Германии]». Чтобы предотвратить эти «Сумерки богов», самые могущественные и богатые люди Германии должны были принять срочные меры. И они это сделали, в основном за кулисами.

Через несколько месяцев Гитлер стал главой германского правительства.

Твердое ядро прогитлеровски настроенных богатых и влиятельных людей образовалось из членов клуба под названием Keppler-Kreis («Кружок Кепплера»). Среди них был основатель клуба Вильгельм Кепплер и другие промышленники, такие как Альберт Фоглер из Vereinigte Stahlwerke, и Рудольф Бингель из Siemens, и такие землевладельцы как граф Готфрид фон Бисмарк, и банкиры вроде Эмиля Мейера из Dresdner Bank, Фрица Рейнхарта из Commerzbank и Курта фон Шредера из кельнского Bankhaus J.H. Stein. Еще один банкир, печально известный Яльмар Шахт, который с 1923 по 1930 годы был президентом Рейхсбанка, стал движущей силой этого объединения, цель которого состояла в том, чтобы создать правительство во главе с Гитлером.

После выборов в ноябре 1932 года «Кепплер-Крайс» сделал все возможное для назначения Гитлера президентом Гинденбургом в качестве рейсхканцлера, несмотря на его поражение на выборах. Или, еще точнее, именно из-за этого поражения. Шахт и его друзья считали, что настал момент «сейчас или никогда», потому что с Гитлером все пошло под откос, и, возможно, на следующих выборах он уже был бы полностью выведен из игры. Шли лихорадочные переговоры с фон Папеном. Он долго отказывался им подыгрывать, но все же, наконец, после встречи с Гитлером на кельнской вилле банкира фон Шредера 4 января 1933 года согласился помочь убедить Гинденбурга.

30 января 1933 года президент предложил Гитлеру возглавить коалиционное правительство. В него вошли еще только два нациста, Герман Геринг и Вильгельм Фрик — и не случайно, это были нацистские боссы, имевшие тесные связи с крупным бизнесом. В новом правительстве было большинство видных консервативных политиков, таких как Альфред Гугенберг и фон Папен, который стал вице-канцлером. Предполагалось, что консервативные министры, представители немецкой элиты, будут настоящими правителями, которые и станут определять политический курс, а Гитлер обеспечивал бы поддержку народа. «Мы завербовали Гитлера!» — радовался фон Папен в этот роковой для Германии — и для всего мира! — день.

Такие исторические факты убийственны не только для нацистского мифа о том, что Гитлер, якобы, захватил власть совершенно самостоятельно, но также и для мифа, что он пришел к власти демократическим путем, якобы, потому, что за него проголосовало большинство немецкого народа. Нацисты праздновали захват Гитлером власти демагогическим путем так, как будто это была революция. Но Гитлер был приведен к власти не народом и не ради народа, не через различные массовые народные сходы и демонстрации, сопровождающиеся или не сопровождающиеся насилием, какими обычно характеризуется революция, а, как подчеркивал Герберт Аптекер в своей книге, через интриги контрреволюционной и антидемократической элиты. Элита также воспользовалась в своих интересах правлением Гитлера. Давайте посмотрим, как.

Прежде всего, мы должны отметить, что Гитлер оказался не простой марионеткой, как ожидала элита. Гитлер постепенно избавился от фон Папена и других консервативных господ в своем кабинете и взял всю власть в свои руки и в руки своих однопартийцев. Когда президент Гинденбург умер в 1934 году, Гитлер, кроме канцлера, стал также и президентом, а, следовательно, главой государства — это в высшей степени неконституционный механизм.

Однако никакого протеста со стороны военной верхушки не последовало, и тем самым нацистская диктатура стала фактом. Гитлер вывел немецкий истеблишмент из игры в политике, но во всех остальных областях он оправдал ожидания этой элиты. У нее имелось много причин, чтобы быть довольной тем, что она, как выразился немецкий историк Курт Госсвайлер, выбрала Гитлера и его партию в качестве «идеологического и политического ударного отряда для достижения своих целей».

Прежде всего было покончено с так ненавидимой элитой демократией. Германия теперь была диктатурой, режимом, который стал еще более авторитарным, чем была империя до 1918 года. Не могло больше быть и речи о всеобщем праве голоса, не было даже необходимости голосовать, за исключением случаев проведения референдумов без обязательств. Политические партии страны были распущены, коммунистические и социал-демократические распущены первыми. Их лидеры и многие из их членов, в конечном итоге, оказались, как и все другие политические смутьяны, в концлагерях. Истеблишмент смотрел на все это с одобрением и теперь уже мог мечтать, что Гитлер рано или поздно искоренит революцию и на международном уровне, расправившись с Советским Союзом. О том, что он планировал что-то подобное, он уже объявил между строк в «Майн Кампф», когда писал там о необходимости для немецкого народа заполучить «жизненное пространство» в Восточной Европе.

В социальной сфере демократия тоже закончилась. Профсоюзные объединения были распущены, а забастовки теперь были запрещены. Была снижена заработная плата, продлен рабочий день, а об участии в управлении компанией рабочим нечего было даже мечтать, хотя так было в Веймарской республике. В каждой компании теперь правил тот же принцип, что и в гитлеровском Третьем Рейхе в целом, а именно, Фюрерпринцип, принцип подчинения вождю. То есть, владелец или менеджер компании снова стал полным и абсолютным хозяином в своем бизнесе, получив титул Betriebsführer («вождь предприятия»), и пользовался неограниченной властью над работниками, которые были сведены до уровня безымянной массы — Gefolgschaft («верных последователей»). Промышленники, банкиры и землевладельцы были на седьмом небе от счастья. Но также и католическая и протестантская церкви, потому что для их финансовой выгоды отныне государство вынуждало немцев платить церковные налоги. Гитлер также проводил экономическую политику, которая благоволила к промышленникам и банкирам и вообще к патронату. Он взялся за экономический кризис, который был, по существу, дисбалансом между растущим предложением и недостаточным спросом, при помощи курса, который можно было бы назвать «военным кейнсианством». «Спрос был стимулирован через массовые государственные заказы, особенно на танки, самолеты, грузовики и все виды другого оружия и военной техники. Это было именно то, о чем мечтали крупный бизнес и высшие финансовые круги, потому что это означало рост производства и увеличение прибыли для компаний, таких как «Крупп», «Хехст», «Сименс», ИГ «Фарбен», и кредиты для банков. Поскольку на самом деле у Гитлера не было достаточно средств, чтобы оплатить все эти закупки, он должен был на широкую ногу брать кредиты у таких банков, как Dresdner Bank и Deutsche Bank, которые начисляли за это высокие проценты. Специалисты по экономической истории Третьего Рейха, такие как англичанин Адам Тузе и немец Марк Шперер, описывают ситуацию как «взрыв прибылей». Факты опровергают то, что так любят говорить некоторые историки, напимер, американцы Генри Эшби Тернер, Питер Хейс и другие апологеты притязаний крупного бизнеса Германии, а именно: что Гитлер, якобы, навязал свою волю немецким банкирам и промышленникам с тем, чтобы они любой ценой выполняли его приказы. Если бы это было так, то нацисты не стали бы вежливо обращаться в банки за кредитами, и уж точно им не пришлось бы платить высокие проценты, которые требовали банкиры. Это не Гитлер навязал свою волю крупным компаниям и банкам, это были именно крупные компании и банки, которые получили от нацистского режима то, что хотели. При гитлеровском так называемом «социалистическом» и «анти-капиталистическом» нацизме не процветали ни рабочие, ни другие наемные работники, ни мелкая буржуазия, ни крестьяне, а только капиталисты, крупный бизнес Германии, наряду с их партнерами внутри элиты, например, землевладельцами.

В Третьем Рейхе наметилась тенденция к продолжению экономической концентрации, которая развернулась еще с конца девятнадцатого века.

Крупные компании и банки уже доминировали в Германии, когда Гитлер пришел к власти в 1933 году. В последующие годы власть и привилегии крупного бизнеса еще увеличились. Это тенденция к экономической концентрации и капиталистическому гигантизму или «монополистическому капитализму» в то же время проявлялась и в странах, где не было фашистов у власти, например, в США. Это показывает, что нацизм — и фашизм вообще — не мешал развитию капитализма и не искажал его, и что капитализм при нацизме мог развиваться более или менее нормально. Более того, именно при нацизме немецкий капитализм в 1930-е годы впервые попробовал добиться своих главных целей — максимизации прибыли и приобретения капитала, как пишут в своих работах эксперты по экономической истории Третьего Рейха Кристоф Бухгейм и Йонас Шернер.

Это миф, что партия Гитлера была «социалистической», а Третий Рейх, якобы, был «антикапиталистическим». Гитлер сдержал данное им промышленникам и банкирам обещание, что он будет соблюдать всяческое уважение к частной собственности. Нацисты не были коммунистами, они не обобществляли средства производства. Существующие классовые отношения и установленный социальный порядок не были ими изменены. Те, кто находится на самом верху социальной иерархии, остались на своих тепленьких местечках; а те, кто осел в самом ее низу, там же и остались, трудясь рабским трудом и горестно вздыхая. Немецкая капиталистическая система осталась нетронутой, немецкие капиталисты занялись «золотым бизнесом». Вопреки утверждениям некоторых историков, капиталистической системе, существовавшей в Германии, никогда не угрожали гипотетические нацистские планы в отношении смены частных компаний государственными предприятиями. Государственные предприятия, например, завод имени Геринга (Reichswerke Hermann Goring) были созданы только в таких случаях, когда они были очень важны для программы перевооружения, но их низкий потенциал рентабельности делал их неинтересными для частного сектора. Четырехлетний план нацистов отнюдь не был инструментом для централизованного экономического планирования, такого, как почти одноименные планы в Советском Союзе, но служил для стимулирования и синхронизации производства частных компаний, которые были вовлечены в программу перевооружения. Этот план позволил крупным компаниям, таким, как ИГ «Фарбен», еще больше контролировать немецкую экономику. Перевооружение и подготовка к войне, конечно же, тоже требовали тесного сотрудничества с нацистским режимом и с армией, что неизбежно привело к усилению государственного вмешательства и к милитаризации экономической жизни, к тенденции, которая в течение войны будет только усиливаться. Но немецкая экономическая система осталась капиталистической, и для крупных компаний и банков стало возможным получить еще большую прибыль. Упомянутые выше эксперты Бухгейм и Шернер утверждают, что экономическая система нацистов не характеризовалась централизованным планированием и вмешательством государства, но при этом оставалась ориентированной на свободный рынок. А британский историк Алан С. Милуард подчеркивает, что экономика при Гитлере «оставалась исключительно областью частного капитализма».

Гитлеровское государство было основано элитой и действовало на ее благо. Вовсе неправда, будто бы Третий Рейх был своего рода государством всеобщего благосостояния, в котором немецкие рядовые граждане катались как сыр в масле за счет элиты, как утверждают историки вроде немецкого автора Гоца Али. Не надо обманываться на этот счет только из-за того, что при Гитлере повысилась заработная плата до вычисления налогов, особенно заработная плата рабочих, чьи услуги были очень востребованы в контексте программы перевооружения. На самом деле, чистая покупательная способность рабочих упала из-за того, что цены при этом резко выросли и, например, в 1938 году они уже были на 20, а то и на 25 процентов больше, чем в 1933 году, когда Гитлер пришел к власти. Если уровень чистой заработной платы в 1933 году принять за 100 %, то этот показатель упал до 94,4 % в 1938 году. В частности, резко выросли цены на продовольствие, так что немецкая рабочая сила была заметно хуже накормлена, чем рабочие времен Веймарской республики. Чистая покупательная способность также упала за счет официальных или неофициальных, но обязательных взносов, подлежащих уплате для нацистских операций по оказанию помощи армии, таких как «Зимняя помощь», и для членских взносов в какие-то из более чем 100 нацистских организаций, которые росли как грибы после дождя. В результате всего этого немецкий рабочий в 1936 году получал на 20 процентов меньше, чем в 1928-м (последний год перед началом Великой депрессии). В Третьем Рейхе Гитлера уровень жизни наемных работников так никогда и не поднялся до уровня 1928–1929 годов. Даже в конце 1930-х годов, когда началась программа перевооружения, и не было больше безработицы, бесчисленные немцы все еще жили в удручающей нищете.

Заработная плата также упала в процентах от национального дохода. В 1933 году заработная плата составляла 63 % ВВП, в 1938 году — только 57 %. Таким образом, заработная плата упала, а прибыли заметно и быстро выросли. Эти два события были связаны между собой, и у них было общее происхождение: нацисты сохранили заработную плату на как можно более низком уровне, чтобы помочь своим друзьям, хозяевам банков и больших компаний, максимизировать свою прибыль. Благодаря Гитлеру и его приспешникам германский капитал смог, таким образом, заполучить больший кусок от пирога ВНП.

Кроме того, гитлеровский режим продлил рабочий день. Вскоре после захвата Гитлером власти рабочие уже должны был работать на три-четыре часа дольше в неделю, чем в годы, предшествовавшие 1933-му. В 1933 году немецкие рабочие работали в среднем чуть меньше 43 часов в неделю, но в 1939 году уже в среднем до 47 часов.

Мелкой буржуазии также жилось в Третьем Рейхе не слишком сладко, хуже, чем в Веймарской республике, — и уж точно гораздо менее благополучно, чем они сами ожидали. На самом деле, она в большом количестве поддержала НСДАП и надеялась, что гитлеровский режим будет благосклонен к ней, поддержав ее как против капиталистов, со стороны которых она чувствовала давление, так и против пролетариев, которых она считала ниже себя. Но в Третьем Рейхе мелкая буржуазия жила ничем не лучше наемных рабочих.

Из обещаний Гитлера, например, о понижении банковского процента и т. д. и о том, что станет меньше конкуренции для владельцев магазинов со стороны больших магазинов, ничего не было выполнено. Заказы и прибыль от его программы перевооружения уходили в большие компании, а не в руки маленьких бизнесменов. Напротив, чтобы помочь финансировать эту программу, нацисты вводили все новые и более высокие налоги, что означало тяжелый удар для малых предпринимателей. Бесчисленное множество мелких бизнесменов зарабатывали все меньше и меньше денег, были вынуждены закрывать свой бизнес и пополнять ряды наемных работников. Пролетаризация, которой они так боялись, и страх перед которой привел их к вступлению в нацистскую партию, стала для многих членов мелкой буржуазии реальностью после прихода нацистов к власти.

Аналогичная участь постигла и немецких крестьян. Их тоже не слишком-то отблагодарили за поддержку нацистов. Режим предоставлял субсидии и другие льготы крупным землевладельцам, потому что они были тесно связаны с Гитлером. Но из обещанных земельных реформ, которые пошли бы на пользу большинству мелких фермеров, ничего не было реализовано. С целью предотвращения того, чтобы промышленникам пришлось платить рабочим более высокую заработную плату, нацисты заморозили цены на сельскохозяйственную продукцию. Это, конечно же, было осуществлено за счет мелких производителей, тем более что крупные компании могли заплатить более высокие цены за сельскохозяйственную технику, удобрения и все то, что было нужно сельскохозяйственным рабочим. И многие из них тоже разорились и были вынуждены искать оплачиваемую работу.

В 1936 году, когда Гитлер находился у власти уже три года, немецкий национальный доход распределялся так же неравномерно, как и в годы до Первой мировой войны, причем гораздо более неравномерно, чем это было в Веймарской республике. Верхние 10 процентов населения получали почти такую же долю из этого дохода, как и в 1913 году, но доля дохода наименее обеспеченной половины населения, которая в 1928 году составляла 25 процентов, сократилась до 18 процентов. Так что для рабочих, служащих, фермеров и мелких предпринимателей Третий Рейх принес не прогресс, а заметный упадок.

Политическая, социальная и экономическая эмансипация низших классов в Европе началась с Французской революции. В XIX веке этот процесс демократизации достиг большого прогресса, причем в основном через революции, подобные тем, что произошли в 1848 году. Он достиг своего пика вместе c Русской революцией. Именно она заставила власти многих стран после Первой мировой войны провести политические и социальные реформы, чтобы предотвратить осуществление планов тех, кто становились все более и более радикальными в поисках перемен. Именно эта ситуация породила на свет Веймарскую республику — одну из самых демократических стран в мире.

Ее население пользовалось всеобщим избирательным правом, пропорциональным представительством и существенными социальными услугами. Это не была какая-то демократическая нирвана — консервативная, антидемократическая элита продолжала доминировать там и искала авторитарного лидера, но рядовые немцы и немки еще никогда прежде не достигали такого прогресса.

В лице Гитлера элита нашла своего человека, и Третий Рейх представлял собой огромный шаг назад по сравнению с Веймарской республикой. Гитлер не испытывал ничего кроме презрения к самой идее «свободы, равенства, братства», к демократии, пацифизму, либерализму и социализму. Третий Рейх означал «гигантскую контрэмансипацию», выражаясь словами итальянского философа и историка Доменико Лосурдо. Никогда раньше движение за освобождение низших классов не получало такой сокрушительный удар, который, кроме всего прочего, был нанесен человеком, утверждавшим, что он, якобы, говорит от имени народа, человеком, который осмелился называть свои идеи «социалистическими», а свою партию — «рабочей».

Этот разгром многочисленных «маленьких» немцев был триумфом для относительно незначительного числа «больших» немцев, прежде всего для представителей крупного бизнеса и высших финансовых кругов. Так что не удивительно, что они были «почти единодушны в своей поддержке режима и гордились его достижениями», как писал американский историк Джон Гиллингем. Многие «маленькие» немцы были очень недовольны тем, что с ними обращались при нацистском режиме именно так, как они того боялись, или просто потому, что Гитлер не дал им того, чего они от него ожидали. Большинство людей, однако, адаптировались и помалкивали. Причина этого была проста: малейшая попытка выражать недовольство, протестовать и бастовать могла привести к потере работы или аресту гестапо, а, может быть, и вовсе к пребыванию в концлагере. Кроме того, нацисты развернули массовую пропаганду для того, чтобы убедить немцев в том, что они никогда еще не жили так хорошо. К самой эффективной пропаганде относится деятельность организации «Крафт-дюрш-Фройде», а также знаменитый проект Volkswagen («народный автомобиль»). Это заставило сотни тысяч мелких вкладчиков поверить в то, что благодаря фюреру они скоро смогут в своем собственном маленьком автомобиле ездить по автобану. Многие из них отреагировали тем, что они именовали Selbstunterwerfung («надежда на себя»): они убеждали себя, что у них все хорошо при Гитлере. Даже гораздо позже, в 1950-1960-е годы, многие немцы все еще верили, что Гитлер на самом деле был не так уж плох для самих немцев, даже и для простых людей, и что он совершил ошибку, «только» убив евреев и развязав войну.

Гитлер пришел к власти вовсе не при помощи или поддержке большинства немцев, и для большинства немцев — 99 процентов вместо 1! — нацистский режим не принес никакой пользы, только много горя. Но слишком многие немцы — из всех классов — позволяли себя использовать, приспосабливались или не оказывали никакого сопротивления. Они помогали Гитлеру, пассивно или активно, написать эту темную, самую позорную страницу в истории их страны. Но представление о том, что Гитлер действовал демократическим путем, другими словами, что он был приведен к власти немецким народом, и что его Третий Рейх был своего рода «государством всеобщего благоденствия», в котором рядовые немцы жили как у Христа за пазухой — это миф, который сильно искажает действительность.