Глава 4
Октябрьская революция

В 1917 году, в самый разгар Первой мировой войны, Россию потрясла двойная революция. Первая революционная волна захлестнула страну в конце февраля, а в октябре последовала вторая фаза. Первая революция привела к отречению царя от престола и к демократическим выборам и к таким реформам, как отделение церкви от государства и введению всеобщего избирательного права для мужчин и женщин — чего тогда все еще не существовало в Великобритании и в большинстве других западноевропейских стран. В октябре большевики под руководством Ленина пришли к власти. Как марксистские социалисты, они значительно отличались от многочисленных реформистских социалистов или социал-демократов. В отличие от последних, большевики продолжали верить в необходимость революционного перехода от существующего капиталистического — а в России все еще во многом феодального — строя, чтобы приступить к построению социалистического общества. С приходом большевиков к власти революция радикализировалась, и симптомами этого стали такие принятые коммунистические меры, как перераспределение собственности на землю и национализация фабрик, заводов и других средств производства. Ленин и его товарищи предприняли еще одну важную меру: они вывели Россию из затянувшейся Первой мировой войны, которая принесла стране невиданные потери и стала причиной многих бедствий. Не только в России, но и во всей Европе царила всеобщая усталость от войны после многих лет безнадежного и бессмысленного кровопролития. Люди были крайне ожесточены в отношении аристократических, буржуазных и церковных элит, которые были причиной войны и извлекали из нее большую выгоду, как мы видели это в предыдущей главе. Элиты еще в 1914 году почти везде монополизировали власть, война была также использована ими как предлог для того, чтобы жестко положить конец процессу политической и социальной демократизации, в ходе которого с конца девятнадцатого века был достигнут значительный прогресс, особенно благодаря социализму и рабочему движению. В воюющих странах зачаточные демократические парламентские системы рано или поздно сменились более или менее диктаторскими режимами вроде режима Эриха Людендорфа, Жоржа Клемансо и Дэвида Ллойд Джорджа. Типичным для этих режимов было крайне жестокое ограничение свобод и прав человека, репрессии против пацифистов и инакомыслящих. Простые люди страдали все больше и больше. Своими кровью, потом и слезами в окопах и в тылу они оплачивали все жертвы, которые требовалось «принести Отечеству». За все более низкую зарплату и несмотря на все более ухудшающееся питание они должны были работать все дольше и все усерднее для так называемого «святого дела», в которое они поверили в то жаркое лето 1914 года, на краткий миг ослепленные патриотической пропагандой. Великая война привела к еще большим страданиям, недовольству, волнениям и мятежам как среди солдат, так и среди мирных жителей. Забастовки, демонстрации, мятежи и братание с противником во всех воюющих странах ясно демонстрировали это. Карл Маркс предсказал, что капиталистическая система неизбежно приведет к растущему обнищанию пролетариата и приведет народ, таким образом, к тому, чтобы свергнуть существующий порядок в ходе революции. В десятилетия, предшествовавшие 1914 году, казалось, что он ошибся. Жизнь западноевропейских рабочих в те годы улучшилась в ходе значительных реформ. Под давлением растущего движения социалистических рабочих партий и профсоюзов правящая элита была вынуждена против своей воли пойти на уступки, например, на постепенное расширение избирательного права, на повышение заработной платы, на сокращение рабочего времени и отмену детского труда.

Более того, империалистическая колониальная эксплуатация приносила западным странам-метрополиям сверхприбыли, которые были частично использованы того, чтобы предоставить высшим слоям наемных работников более высокую заработную плату и лучшие условия труда. В результате этого «рабочая аристократия» еще больше обуржуазилась, и это стало своего рода громоотводом для назревающей революционной бури. Европейские социалистические партии молчаливо перешли от ортодоксально-марксистского революционного социализма на сторону реформистского социализма.

Но во время Великой войны беды и страдания ударили по трудящимся с новой силой. Опять сильно возросло обнищание, а вместе с тем также и революционный потенциал. «Рабочая аристократия» утратила свои привилегии и возвращалась в большом количестве к вере в революционный социализм. Немецким рабочим, например, пришлось снова отказаться от свиного мяса — символа процветания, которого они добились перед войной, — и даже от обычной, но такой любимой картошки, которую пришлось заменить невкусной репой.

В этих условиях рано или поздно должно было начаться извержение революционного вулкана, и оно не случайно началось первым в царской России. Индустриализация в 1914 году продвинулась там еще не очень далеко, а простой народ состоял почти исключительно из нищих крестьян, чья жизнь так никогда заметным образом и не улучшилась. Накануне Первой мировой войны там царили еще полусредневековые социальные и политические порядки. Напрочь обнищавший русский народ за десять лет до этого уже поднимался на революционные действия. В 1905 году катастрофическая война с Японией стала катализатором для извержения вулкана народного гнева. Но эта революция была задушена в крови, а сам русский народ продолжал страдать от эксплуатации и угнетения. Судьба простого русского человека стала еще более плачевна, когда элита царского режима втянула его в Великую войну. В 1917 г. российская армия насчитывала уже пять миллионов убитых и раненых, а зарплаты упали до минимума — до половины уровня 1913 года, в то время как цены были в три раза выше, чем в 1914 году. Предел терпения «Ивана» был достигнут. Солдаты, крестьяне и рабочие хотели не только срочного мира, но и далеко идущих политических и социальных реформ. Так что дело снова дошло до революции.

Первая революционная волна, пришедшаяся на февраль-март, привела к отречению царя от престола и, прежде всего, к введению всеобщего избирательного права. Но русский народ ждало большое разочарование: Временное правительство во главе с Александром Керенским, в которое входили многочисленные бывшие члены царского круга, не желало прекращать участие России в войне. Они также не хотели уступать общему требованию радикальных социальных и политических реформ, и, в первую очередь, экономической реформы, подразумевающей передачу земельной собственности аристократических и церковных землевладельцев в руки крестьян. Небольшая партия большевиков под руководством Владимира Ильича Ульянова, более известного как Ленин, стала особенно популярной и в конечном итоге получила массовую поддержку потому, что она была единственной политической партией, готовой немедленно заключить перемирие и осуществить революционные меры, которых требовало подавляющее большинство русского народа.

Таким образом, Октябрьская революция не была ни государственным переворотом, ни заговором революционной горстки большевиков, точно так же, как не были им и революция 1905 года, и февральско-мартовская революция 1917 года. Россия в 1917 году созрела для революции, и виновата в этом была царская элита. И когда эта революция разразилась, это было дело всего народа, солдат, крестьян и рабочих, обнищавших от эксплуатации, угнетения и войны. Как справедливо отмечал итальянский историк Доменико Лосурдо, Ленин и большевики не «сотворили» Октябрьскую революцию, но возглавили ее в критический момент и направили в определенное русло — в русло социализма. Это произошло, без сомнения, с самого начала при поддержке и одобрении подавляющего большинства народа. Без этой массовой поддержки Октябрьская революция никогда не была бы успешной. И благодаря Октябрьской революции Россия наконец-то вышла из гнусной бойни Великой войны и — спустя годы, после иностранной вооруженной интервенции и гражданской войны — приступила с большим размахом к началу гигантского социально-экономического эксперимента: построению эгалитарного социалистического общества как альтернативы капитализму.

Западные военные корреспонденты в России признавали, что большевиков поддержали большинство русских и других народов бывшей царской империи. Среди них был американский журналист Джон Рид, который позже, в 1919 году, опубликовал свои заметки очевидца о бурных событиях Октябрьской революции в своем мировом бестселлере «Десять дней, которые потрясли мир».

Однако Франция, Великобритания и США хотели сохранить Россию в качестве союзника против Германии, и они считали планы Ленина заключить мир такими же отвратительными, как и его революционные намерения. Тот факт, что большевики отказались от уплаты раздутых счетов за поставленное оружие (и за такие предметы роскоши, как шампанское), заказанное царем у английских и французских поставщиков, сделало их еще менее любимыми западными правителями. Именно поэтому крупные буржуазные газеты, которые выступали в качестве выразителей интересов западных элит, такие как лондонская «Таймс», заклеймили большевиков как «воров, убийц и богохульников», приписывая им воображаемые чудовищные преступления и называя их политический курс кошмарной диктатурой.

То, что обнищание в России в военные годы привело к революции, хорошо известно, потому что революция там имела успех и завершилась созданием Советского Союза. Но не только в России, но почти во всех воюющих и даже в нейтральных странах Великая война привела к растущему обнищанию, которое неизбежно создавало революционную ситуацию. В Германии, Франции, Великобритании и Италии солдаты и мирные жители к 1917 году были по горло сыты войной и принесенными ею страданиями и, полные горечи, направили свою вражду против элит, которые втянули их страну в войну. Они выражали свое недовольство политиками, которые во время войны правили все более и более диктаторскими методами. Они были в бешенстве от генералов вроде Дугласа Хейга, Роберта Нивеля и Эриха Людендорфа, которые своей политикой привели к гибели сотни тысяч людей. Они слали проклятия в адрес капиталистов, которые получали огромные дивиденды от войны, и священнослужителей, которые благословляли эту войну как новый крестовый поход. Во всех этих странах люди хотели радикальных перемен, и в них ситуация тоже была «беременна» революцией.

Поэтому пример большевиков произвел большое впечатление. Во Франции, Великобритании и Италии прошли забастовки фронтовиков и заводских рабочих, не скрывавших свое восхищение и симпатии к русским революционерам. Довольно быстро стало ясно, что они готовы последовать большевистскому примеру и покончить с продолжавшейся бойней — и с капиталистической системой, за эту бойню ответственной. В письме к премьер-министру Франции Клемансо весной 1919 года его британский коллега Ллойд Джордж жаловался на то, что «война порождает глубокое чувство недовольства, гнева и готовности восстать среди рабочего люда», что «призрак революции бродит по всей Европе», что «по всей Европе, от края и до края, люди задаются вопросом о целесообразности существующего экономического порядка».

В Германии и Венгрии дело фактически дошло до революций. Их кроваво подавили, но с большими усилиями. Гораздо менее известно, что в 1918–1919 годах революционные ситуации создались также и в Великобритании, Франции, Италии, Бельгии и даже в Нидерландах и Швейцарии. Лишь поспешно проведенные демократические реформы в политической и социальной областях, такие как восьмичасовой рабочий день и расширение избирательного права, помогли предотвратить перерастание этих ситуаций в настоящие революции.

В Соединенных Штатах Октябрьская революция также вызвала большой интерес и энтузиазм, свидетелем тому стал успех книги Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир». Война привела к погружению в нищету многих и до того бедных американцев, в том числе, конечно, и наиболее эксплуатируемых — афроамериканцев. Многие из них надеялись на радикальные социально-экономические и политические перемены. Это привело к псевдореволюционному Красному лету 1919 года с забастовками (в которых участвовала, к примеру, даже бостонская полиция) и расовыми беспорядками. Но революции так и не произошло, в основном из-за беспощадных репрессий со стороны государства, известных как Красная паника, когда массово происходили незаконные аресты, депортации и применение силы, в частности, печально известного Ку-клукс-клана. Разрыв между реформистскими и революционными социалистами и отсутствие солидарности между белыми и черными революционерами также привели к тому, что до революции дело не дошло.

Примечательно также, что как в США, так и в Европе большевизм связывали с еврейством. Большевизм был одной из форм социализма, идеологией, разработанной евреем Карлом Марксом, и многие другие евреи сыграли важную роль в большевизме, Лев Троцкий, например. Это привело к появлению концепции «иудео-большевизма», идее о том, что это евреи несут на себе ответственность за Октябрьскую революцию и, таким образом, контрреволюционный антибольшевизм стал связан с антисемитизмом. Самый известный пример приверженца такого подхода — промышленник Генри Форд, автор крайне антисемитского опуса «Международный еврей». Эта книга относится к самому началу 1920-х годов, вскоре она была переведена на немецкий язык и оказала большое влияние на Гитлера.

Поскольку афроамериканцы из-за своего неблагополучного положения испытывали еще больше энтузиазма по отношению к Октябрьской революции, американский антибольшевизм обрел вторую идеологическую составляющую, а именно — расизм в отношении чернокожих. Таким образом, старая американская теория и практика превосходства белых была поставлена на службу контрреволюционерам, когда американский капитализм почувствовал угрозу большевизма и всех остальных форм социализма. Далеко не случайно «красное лето» обернулось расовыми беспорядками. В течение межвоенного периода Советский Союз стал маяком надежды для чернокожих американцев, в то время как сторонники превосходства белых с восхищением смотрели в сторону нацистской Германии, которая открыто и гордо пропагандировала расовую ненависть.

Октябрьская революция вызвала повсюду большой энтузиазм. Но был ли этот энтузиазм оправдан? Что смогли на практике осуществить Ленин и большевики? Как Октябрьская революция повлияла на изменения в России и во всем мире? В фильме «Красные», основанном на романе Джона Рида, он в конце концов, разочаровался в увиденном. И, чего вполне можно ожидать от голливудской постановки времен Холодной войны, якобы, так называемые «диктаторские действия» Ленина стали причиной, по которой большие ожидания от революции 1917 года закончились ничем. Якобы, по своей природе первоначально демократическое революционное движение под руководством большевиков было предано их лидерами и выродилось в диктатуру. Неплохой пример пропаганды, но историческая реальность была иной.

Октябрьская революция была не просто стихийным демократическим движением, но и она сама также добилась многого в политическом и социально-экономическом плане. Давайте рассмотрим это.

После того как они пришли к власти, Ленин и большевики немедленно прекратили участие России в Великой войне, чего с огромным нетерпением от них ожидало подавляющее большинство населения. Обратите внимание на то, как абсурдно западная историография отражает это событие.

Ленин, который принес русскому народу желанный мир, рисуется как диктатор. А западные государственные деятели вроде Черчилля, которые хотели удерживать русских в войне против их воли и, следовательно, поддерживали контрреволюцию, прославляются как «великие демократы».

Кроме того, под руководством большевиков быстро последовали социальные и экономические реформы, демократическую важность которых невозможно отрицать. Например, подумайте о разделе земли, ранее принадлежавшей аристократическим и церковным собственникам, между бедными крестьянами. Октябрьская революция положила конец аристократическому, феодальному порядку и объявила о начале модернизации огромной страны. Быстро был положен конец таким вечным как мир бичам, как неграмотность и мракобесие. Благодаря работе и крыше над головой для всех, бесплатным образованию и здравоохранению, введению пенсий по старости вырос уровень жизни. Модернизация сельского хозяйства (путем механизации и коллективизации) и индустриализация, конечно, проходили не безболезненно, но за достаточно короткое время достигли впечатляющих результатов. Кроме того, большое внимание уделялось улучшению положения женщин, например, введением равной заработной платы за равный труд, созданием почти бесплатных яслей и детских садов для работающих матерей, легализацией разводов и абортов. Уверения в том, что советский коммунизм, якобы, был неэффективным, не выдерживают критики — просто невозможно отрицать, что, без преувеличения, самая отсталая страна Европы за какие-то 30 лет, с 1917 по 1947 годы, превратилась в одну из двух мировых сверхдержав. И это несмотря на огромные потери в Первой и Второй мировых войнах. Уже в 1947 году жизненный уровень населения в Советском Союзе был намного выше, чем в 1917-м, и в последующие десятилетия он продолжал расти. Хотя он и не достиг уровня жизни наиболее благополучных кругов в самых богатых капиталистических странах, но был значительно выше уровня жизни большинства чернокожих и бесчисленных бедных белых американцев и во много раз выше, чем уровень жизни миллионов людей в затянутых в капиталистическую систему развивающихся стран. Миллионы детей и внуков безнадежно нищих и неграмотных русских крестьян стали достаточно благополучными рабочими и колхозниками и даже инженерами, учителями, врачами, артистами и так далее.

Широко распространенная, режущая глаз нищета, типичная для дореволюционной России, снова появилась только в 1990-е годы, после реставрации капитализма при Борисе Ельцине. Он организовал, возможно, самое грандиозное мошенничество за всю мировую историю — приватизацию огромного коллективного богатства, созданного нечеловеческими усилиями советского народа в период с 1917 по 1990-й годы с нуля. То, что Советский Союз в конце концов прекратил свое существование, вовсе не было изъявлением воли народа. На референдуме, который прошел в 1991 году, не менее 3/4 народа проголосовало за сохранение Советского государства, и сделали они это потому, что его существование было в их интересах. Его развал, легкомысленно подготовленный Михаилом Горбачевым и форсированный крайне недемократичным образом его последователем Ельциным, крайне негативно сказалось на жизни людей. Так что совершенно не удивительно, что и по сей день большинство российского населения плюется при упоминании о Горбачеве и оплакивает гибель СССР, и что в бывших странах Восточного блока, таких, как Румыния и бывшая ГДР, царит ностальгия по старым, вполне даже неплохим временам до развала Берлинской стены. Опросы общественного мнения в России, в бывших республиках СССР и в странах Восточной Европы показывают, что значительная часть населения считает, что жизнь при социализме была лучше. Большую роль в этой ностальгии играет то, что такие жизненно важные социальные завоевания, как здравоохранение, воспитание молодого поколения и образование (включая даже и высшее!) теперь не бесплатны и не дешевы, что снова возвратился детский труд во многих бывших союзных республиках (например, в Узбекистане), и что женщины потеряли большую часть завоеваний, достигнутых при социализме и давших им на деле равноправие в области трудоустройства, условий труда, экономической независимости, которую им обеспечивала система дешевых детских садов и яслей. В бывших социалистических странах теперь хоть и царит «свобода», но, как саркастически сказал один старый восточный немец, на практике эта «свобода» означает в основном «свободу от права на труд, от спокойных и безопасных улиц, от бесплатного лечения, от уверенности в завтрашнем дне».

Нельзя отрицать, что Октябрьская революция и революционные перемены сопровождались насилием и кровопролитием. Однако уместно смотреть на это с определенными нюансами. Колыбель Революции, царская Россия, была государством, печально известным своим жестоким обращением с инакомыслящими. Так что не удивительно, что революционные враги царизма отплатили ему той же монетой. Кроме того, во многих отношениях революция была порождением Первой мировой войны — самого жестокого массового побоища, которое к тому времени испытало человечество. Несомненно, это нашло свое отражение в жестокостях событий, в которые были вовлечены огромные массы людей во время революции, а также во время гражданской войны и иностранной интервенции. Американский историк Арно Майер в своей книге «Фурии. Насилие и террор во французской и русской революциях» также убедительно показал, что, как и в случае с Французской революцией, эти жестокости были в первую очередь связаны не с самой революцией, а с реакцией, направленной против нее, то есть, с контрреволюцией. Наконец, надо учитывать и тот факт, что Советский Союз с самого своего создания и до самого своего конца был осажденной крепостью. Эта не прекращавшаяся иностранная угроза тоже несет ответственность за большую часть внутреннего подавления. Это, кстати, естественно не только для Советского Союза, но и для других стран в период международных конфликтов, когда эти страны считали необходимым ограничивать свободы собственных граждан. Именно так обстояло дело во всех странах, ведущих боевые действия в ходе Первой мировой войны, да и совсем недавно в Соединенных Штатах, где развязывание так называемой «войны с террором» сопровождалось принятием крайне репрессивного «Патриотического акта», настоящего драконовского законодательства, ограничившего гражданские права американского населения. Американский историк и политолог Майкл Паренти в связи с этим кратко обозначил состояние, в котором существовал Советский Союз, как «осадный социализм», «социализм под осадой», то есть, такой социализм, который из-за угрозы извне вынужден быть строгим и «неулыбчивым».

К обвинениям в адрес коммунистических лидеров Советского Союза тоже надо подходить со здоровой долей скептицизма. Такие историки, как американцы Марк Таугер, Роберт У. Терстон, Дж. Арч Джетти и Гровер Ферр и француженка Анни Лакруа-Риз за прошедшие десятилетия разоблачили бесчисленные выдумки, ложь и полуправду. Многие из этих выдумок уходят корнями еще во времена революции. Они вышли из-под пера русских контрреволюционеров и западных правительств и СМИ. Американский газетный магнат Уильям Рэндольф Херст был одним из главных производителей подобного рода фальшивых новостей. В 1930-е годы нацистские пропагандисты Иозефа Геббельса выдумывали всяческие утки. Во времена Холодной войны их снова взяли на вооружение антисоветские эксперты из ЦРУ и британских спецслужб, среди них такой псевдоисторик, как Роберт Конквест.

Часто это происходило в сотрудничестве с украинскими и другими восточноевропейскими прислужниками германского фашизма, которые в 1944–1945 годах бежали из СССР, чтобы избежать наказания за свои преступления, совершенные ими на службе у нацистов. Наиболее яркий пример такого рода выдумок — это миф о якобы намеренно организованном голоде на Украине. Совсем недавно американский исследователь Гровер Ферр путем досконального исследования источников в ссылках в бестселлере Тимоти Снайдера, вышедшем в свет в 2011 году («Кровавые страны. Европа между Гитлером и Сталиным»), доказал ложность практически каждого утверждения о «советских преступлениях», приведенного в этой публикации. Еще ранее Ферр показал, что гнусная известная речь Хрущева на ХХ съезде Коммунистической партии СССР от 25 февраля 1956 года о так называемых «преступлениях Сталина» полна лживых утверждений.

Октябрьская революция была не только внутренним русским делом, она как следует взялась и за загнивающий империалистический капитализм. Относительно небольшое число промышленно развитых европейских стран вместе с США и Японией прямым или косвенным способами подчинили себе весь остальной мир. Миллиарды жителей колоний подавлялись, эксплуатировались, а в некоторых случаях даже частично или полностью уничтожались, чтобы обеспечить метрополии сырьем, рынками сбыта, инвестиционным потенциалом, богатыми сельскохозяйственными угодьями, дешевой рабочей силой и так далее. Колонии служили также для того, чтобы сбагрить в них потенциально опасных пролетариев, коих в метрополиях было очень немало, — в качестве солдат, миссионеров или колониальных чиновников, чтобы они там, за счет местных жителей, добились для себя такого уровня благосостояния, о котором они могли только мечтать в своей собственной стране. Британский экономист Джон А. Хобсон указывал на это явление еще в 1902 году и окрестил его «империализмом». В 1916 году Ленин выдвинул свою теорию новой формы капитализма, которую он развил подробно в своей книге «Империализм как высшая стадия капитализма».

Октябрьская революция, таким образом, вступила в войну не только против эксплуатации и угнетения пролетариев в России и в западном мире мировой капиталистической системой, но и против империалистической эксплуатации преимущественно цветных народов в колониях. Социалистические партии и профессиональные союзы в таких империалистических странах, как Франция, США, а также Бельгия и Нидерланды никогда не делали этого. Эти реформистские партии, в конце концов, представляли «рабочую аристократию», которая во многом тоже извлекала выгоду из эксплуатации отдаленных колоний и поэтому не проявляла никакой солидарности с их коренными жителями. Русские большевики же, напротив, с самого начала проявили рвение к освобождению колонизированных народов, не только на словах, но и на деле. Революционный эксперимент в России стал вдохновляющим примером для угнетенных народов Индии, Вьетнама и Китая и для борцов за свободу — не только коммунистов, но и националистов — таких, как Хо Ши Мин, Мао Цзэдун, Сунь Ятсен и Мустафа Кемаль Ататюрк.

Освободительные движения в колониях получили не только моральную поддержку, но также и материальную помощь из Москвы. После Второй мировой войны это принесло свои результаты. В то время было повсеместно признано, что победой над Третьим Рейхом Гитлера народы были главным образом обязаны Советскому Союзу, и что это был триумф антиимпериализма над империализмом.

Это стало мощным стимулом для движения за независимость и национальные революции в колониях. Не случайно многие из них обрели независимость вскоре после этой победы. Например, в 1947 году Лондон был вынужден предоставить независимость Индии — жемчужине британского колониализма. Не благодаря ненасильственному сопротивлению Ганди, а потому что британские лидеры понимали, что их стране — истощенной войной и не поддерживаемой американцами, которые надеялись втянуть Индию в свою собственную сферу влияния — в долгосрочной перспективе не удастся справиться с вооруженными индийскими борцами за свободу, которые получали бы поддержку Советского Союза. Также в том, что тогда называлось Индокитаем, сначала французы, а потом и американцы были вынуждены отступить, потому что борцы за свободу пользовались поддержкой не только своего собственного народа, но могли рассчитывать также и на помощь Москвы.

В Латинской Америке Октябрьская революция тоже улучшила судьбу миллионов людей. Волнение и стремление к далеко идущим, скажем прямо, революционным переменам вскоре распространились из России и на эту часть света. Со времен испанского и португальского завоеваний подавляющее большинство населения — индейцы, негры, метисы и другие небелые — жестоко подавлялись там и эксплуатировались, что было благодатной питательной средой для революции. Когда подошла к концу Первая мировая война, Латинская Америка оказалась на грани революционной ситуации. Аргентина пережила в январе 1919 года трагическую неделю забастовок и демонстраций, кроваво подавленных полицией. Эти волнения не были результатом большевистского заговора, как полагало правительство, но они были вдохновлены событиями в России. Также в Чили между 1917 и 1919 годами прошли сотни забастовок. Город Пуэрто-Наталес в отдаленном районе Патагонии временно оказался в руках протестующих рабочих, но вмешалась армия, «восстановила порядок», и ряд вождей восстания были преданы суду. Мексику, Кубу и Колумбию тоже потрясали волнения и забастовки. Снова и снова элита отвечала на эти в основном мирные демонстрации и забастовки репрессиями и кровопролитием, подтверждая тезис Арно Майера о том, что контрреволюция, как правило, была более кровавой, чем сама революция. Но иногда умеренные политики из традиционных олигархий решали преодолеть потенциально революционную ситуацию с помощью скромных политических и социальных реформ. В начале 1920-х годов в таких странах как Чили был сокращен рабочий день, были введены пенсии, оплачиваемые отпуска и другие социальные меры, принятые для того, чтобы предотвратить волнения рабочих. Этими улучшениями своего положения южноамериканские трудящиеся также обязаны Октябрьской революции. Благодаря примеру Ленина и большевиков традиционно неорганизованные трудящиеся в Южной Америке превратились в боевые массы, нагоняющие страх на элиту, вынуждая ее идти на уступки. Так стало возможным впервые со времен конкистадоров достигнуть прогресса в направлении политической и социальной демократии.

Контраст с американской революцией, о которой нам, в отличие от Октябрьской революции, говорят очень много хорошего, просто огромный. Та американская революция была больше похожа на восстание колониальной элиты против правительства в Лондоне. Она принесла свободу и демократию, но только для белого и преимущественно англоязычного меньшинства. Она привела к «демократии народа господ», как выразился итальянский историк Доменико Лосурдо. Афроамериканцы оставались рабами, собственностью «поборников свободы», но также и «превосходства белых», таких как Джордж Вашингтон и Томас Джефферсон. Так называемые «краснокожие» подвергались систематическому уничтожению, у них отбирали землю и почти окончательно их уничтожили под девизом «хороший индеец — мертвый индеец». Американский историк Дэвид Э. Стэннард называет это американским Холокостом. Презрение к так называемым «неполноценным» людям проходит лейтмотивом через всю историю американского общества. Именно американский ученый-расист Лотроп Стоддард первым описал небелых как «недочеловеков» — термин, который охотно взяли на вооружение Гитлер и его нацисты: Untermensch. В течение Вьетнамской войны американские солдаты уничтожали не только борцов за свободу, но и женщин, и детей — например, бойня в Май Лаи и во многих других местах — под девизом «хороший косоглазый — мертвый косоглазый».

Даже сегодня борьба за равные права афроамериканского населения в США далеко не закончена. То, что все-таки удалось добиться некоторого улучшения, хотя с большим опозданием, тоже было косвенно связано с Советским Союзом. Систематической дискриминации и частым линчеваниям чернокожих людей, в особенности в южных штатах, был, в конце концов, положен конец только в контексте Холодной войны. Американская система расовой сегрегации контрастировала с ситуацией в Советском Союзе — многонациональной стране, которая не допускала дискриминации по признаку пола или цвета кожи, и где расовая дискриминация была конституционно запрещена. «В России я впервые в жизни почувствовал себя полноценным человеком. Там не было никаких предубеждений против цветных, как в Миссисипи или Вашингтоне», — рассказывал афроамериканский певец Пол Робсон после посещения Советского Союза в 1950-е годы. Когда Вашингтон в сговоре с южноафриканским режимом апартеида старательно помогал выслеживать и арестовывать Нельсона Манделу, Москва была самым большим врагом этого режима на международном уровне. Из-за этого Америка потеряла очень много престижа и влияния, особенно в новых независимых и обычно «неприсоединившихся» странах, бывших колониях. Чтобы избавиться от этого мерзкого пятна на своей репутации, Вашингтон наконец-то был вынужден обращаться со своим чернокожим населением как с гражданами и как с людьми. С момента распада Советского Союза это перестало быть необходимым. И это объясняет, почему не было достигнуто почти никакого прогресса в деле эмансипации афроамериканцев, в том числе и во время восьмилетнего президентства Барака Обамы.

И последнее, но не менее важное: Западная Европа и неевропейские западные страны, такие, как Канада, тоже обязаны значительной частью своей демократии и процветания Октябрьской революции. В течение 19171919 годов в результате обнищания, вызванного войной, революционные ситуации были повсюду. От мятежей и братания с «врагом» на фронте солдат дело перешло к забастовкам, демонстрациям и другим гражданским беспорядкам. В Германии это привело к настоящей революции, которую новое социал-демократическое правительство с помощью армии потопило в крови. Однако это правительство было вынуждено пойти на уступки. Были закреплены далеко идущие политические и социальные реформы в конституции нового германского государства, Веймарской республики, сделавшие ее одной из самых прогрессивных и демократических стран в мире. Во Франции и Великобритании также назревала угроза революции. И здесь тоже власти решили провести важные реформы как орудие для тушения революционного пожара, например, был введен восьмичасовой рабочий день. Французская и британская элиты ненавидели такие демократические новшества, и они никогда бы их не реализовали, если бы они не боялись настоящей революции, революции на русский лад. То же самое можно сказать и о других важных демократических реформах за тот же период, которые с большой спешкой были проведены в Бельгии, Нидерландах и Швейцарии. Как писал известный английский историк Эрик Хобсбаум: «Все это было лучше, чем большевизм» для защитников капитализма, которые боялись, что конец уже близок. Волна демократических реформ в конце Первой мировой войны, несомненно, стала крупным шагом вперед в историческом развитии Западной Европы, наконец-то достигшей невиданно высокого уровня демократии и процветания. Нельзя также отрицать, что эти реформы никогда не были бы проведены, если бы элиты не были так напуганы возможностью повторения Октябрьской революции в своих странах.

Но Октябрьская революция сделала еще гораздо больше для демократии и свободы в Западной Европе. Ведь именно Советский Союз, как государство, ставшее прямым следствием Октябрьской революции, внес самый большой вклад в победу над фашистской Германией во время Второй мировой войны. Как мы увидим в главе 8, именно на Восточном фронте произошел коренной перелом в ходе войны, которую Гитлер, в конце концов, проиграл. Когда Германия напала на Советский Союз, западные союзники были твердо убеждены, что гитлеровский блицкриг закончится на востоке славным немецким триумфом. Но, благодаря Октябрьской революции и последовавшей за ней чрезвычайно быстрой индустриализации страны, Советский Союз стал военной сверхдержавой, что к своему ужасу и позору гитлеровцы в Сталинграде и в других местах. Американский специалист по этому вопросу Сэнфорд Р Либерман даже считает, что Советский Союз, скорее всего, не выжил бы в ходе нацистской агрессии, если бы социально-экономическая система страны не была коммунистической. Но даже и Западная Европа была освобождена от нацистского ига благодаря Советам. Ведь 90 % нацистских войск были прикованы к Восточному фронту, и это было непременным условием успеха высадки союзников в Нормандии и последующего их наступления на Западном фронте, как признавал в минуты откровения американский генерал Эйзенхауэр. Эрнест Хемингуэй верно писал, что «все те, кто любит свободу, очень многим обязаны Красной Армии».

Эта ситуация привела к новой волне политических и социальных реформ после Второй мировой войны, как и в Первую мировую войну это привело к появлению первой волны. С этой второй волной в Западной Европе связано появление такого феномена, как «государство всеобщего благосостояния». «Без Октябрьской революции мы не смогли бы объявить о государстве всеобщего благосостояния на Западе», — писал итальянец, историк Доменико Лосурдо. Именно победа социалистического и антиимпериалистического Советского Союза над капиталистической и империалистической нацистской Германией вызвала столько интереса и энтузиазма по отношению к социалистической «контрсистеме». Это снова встревожило элиты западных стран, которые неохотно, но были вынуждены проводить реформы, чтобы успокоить взбудораженный пролетариат. Только в этом контексте можно понять, как такой архиконсервативный политик как Уильям Генри Беверидж смог стать «крестным отцом» британского государства всеобщего благосостояния. По той же причине и другие западноевропейские страны после Второй мировой войны получили новую дозу демократии и введение щедрых социальных услуг. Благодаря Советскому Союзу и Октябрьской революции, благодаря Ленину и его большевикам.

Распад Советского Союза в 1990 году имел обратный эффект. Это освободило западную элиту от необходимости быть относительно щедрой к простым людям. Это сделало возможным начать сворачивание «государства всеобщего благосостояния» с его невиданно высокой степенью политической и, прежде всего, социальной демократии. Рональд Рейган в США и Маргарет Тэтчер в Великобритании в 1980 году дали добро этому процессу, но теперь можно было его значительно ускорить. Это означало большой скачок назад во времени, к условиям необузданного капитализма девятнадцатого века, с высокой безработицей, низкооплачиваемой непостоянной работой и практически полным отсутствием социального обеспечения. Так называемый «капитализм с человеческим лицом» вернулся к своей злобной изначальной форме — «капитализма тебе в лицо», как описал это Майкл Паренти.

Это развитие событий несет баснословные богатства все более и более сокращающейся маленькой горсточке населения — 1 %. В то же время оно приводит к растущему обнищанию подавляющего большинства населения земного шара.

Приведет ли это снова к беспорядкам, восстанию, мятежу и — если Маркс был прав! — к революции? Повторится ли история?