31. Нелла. 11 февраля 1791 года

Мы с Элайзой стояли рядом на мосту, констебль был всего в нескольких шагах от нас. Смерть приближалась – была так близко, что я чуяла холод ее протянутых рук.

Секунды перед смертью оказались совсем не такими, как я ожидала. Во мне не пробудились воспоминания о матери, о моем утраченном ребенке или даже о Фредерике. Было лишь одно воспоминание, недавнее, едва оформившееся: малышка Элайза, впервые появившаяся у меня на пороге в своем потертом плаще, в жалком подобии шляпки, но с такими юными свежими щеками, как у новорожденной. То была истинная, в прямом и честном смысле, маскировка. Идеальный убийца. Потому что многие слуги в Лондоне убивали своих хозяев, но кто поверит, что двенадцатилетняя девочка подаст своему хозяину за завтраком отравленное яйцо?

Никто бы не поверил. Даже я.

И я опять не поверила себе. Потому что, пока мы стояли на мосту и я готовилась прыгнуть, едва слово «беги» сорвалось у меня с языка, девочка перекинула ноги через перила Блэкфрайерского моста. Она оглянулась, бросила на меня нежный взгляд, подол ее юбки затрепетал на ветру, взлетавшем от Темзы.

Что это, какая-то уловка? Или глаза меня обманывали, возможно, по воле демона, жившего внутри, отнявшего у меня столь важное чувство в последние мгновения? Я навалилась на перила, чтобы схватить ее, но она ускользнула от меня прочь, мне было не угнаться за ее легкими движениями. Это меня разъярило, ее игры отнимали у меня драгоценные секунды. Мне как-то нужно было собраться с силами и перевалить свои собственные кости через железные перила, прежде чем меня схватит полицейский.

Держась одной рукой за перила, другой Элайза по-прежнему сжимала голубой флакончик, который только что предлагала мне. Она поднесла его к губам, всосала из него жидкость, как голодный младенец, и бросила флакон вниз, в воду.

– Это меня спасет, – прошептала она.

Потом ее пальцы одни за другим соскользнули с перил, как ленточки.

Все помещенное в тело вытесняет из него нечто, усиливает его или подавляет.

Мать преподала мне этот простой урок о силе рожденных землей лекарств, когда я была ребенком. То были слова великого философа Авла, о котором почти ничего неизвестно. Некоторые вообще сомневаются в его существовании, тем более в правдивости этого положения.

Его слова затопили меня, пока я смотрела, как падает тело Элайзы. Прежде мне никогда не случалось оказаться в такой странной точке, откуда можно увидеть, как кто-то падает прямо под тобой. Ее волосы вытянулись вверх, точно я незримо их держала. Руки были скрещены на груди, как будто она хотела защитить что-то внутри. Она смотрела прямо перед собой, на реку, простиравшуюся внизу.

Я ухватилась за обещание в словах Авла. Я знала, что помещенные в тело масла, настойки и вытяжки могли убрать – в прямом смысле растворить и уничтожить – создание во чреве. Они могли отнять самое желанное.

Еще я знала, что они могут вызвать боль, ненависть и желание мести. Могут поселить зло внутри, гниение костей, распад суставов.

Но, помещенные в тело, они могли подавить… что? Могли они подавить смерть?

Когда мое испуганное, колотящееся сердце осознало, что произошло, Элайза скрылась под водой – такой смерти я желала себе. Но звериное чутье заставило меня обратиться к куда более серьезной опасности: констебль был всего в нескольких дюймах, он тянул руки, как будто тоже хотел схватить падавшую девочку – прыгнув с моста, она обвинила себя, и констебль наверняка думал, что только она могла открыть тайну, кто подсыпал яд в ликер, убивший лорда Кларенса.

Вокруг нас все пришло в движение: рассеянная женщина с корзиной устриц, мужчина, гонящий маленькое стадо овец на юг; несколько детей разбежались в стороны, как крысы. Все придвинулись ближе, одетые в темное, охваченные мрачным любопытством.

Констебль перевел взгляд на меня.

– Вы были вместе? – Он указал на воду.

Я не могла ответить, так разбито было мое все еще бившееся сердце. Подо мной бурлила река, будто злившаяся на свою новую жертву. Это должна была быть не она. На ее месте должна была оказаться я. Это мое желание смерти привело нас на вершину моста.

Констебль сплюнул мне под ноги:

– Онемела к чертям, да?

Ноги подо мной подкосились, я привалилась к перилам и ухватилась за железо.

Второй полицейский, посмуглее первого, подоспел следом, его щеки раскраснелись, он тяжело дышал.

– Она прыгнула? – Он огляделся, не веря своим глазам, потом наконец заметил меня. – Это не может быть вторая, Патнем, – крикнул он. – Она едва на ногах стоит, а те две бежали и одеты были как все вокруг.

Он осмотрел толпу, видимо, ища вторую фигуру в плаще, с более живым лицом, чем у меня.

– Иди к черту, Кроу, это все-таки она! – рявкнул в ответ Патнем, как рыбак, который вот-вот упустит ценную добычу. – Прекрасно она стоит на ногах, просто потрясена смертью подруги.

Так оно и было. И я чувствовала, что он намерен воткнуть крючок как можно глубже в мою плоть.

Кроу подошел ближе, склонился к напарнику и понизил голос:

– Ты уверен, что она не просто шла мимо? – Он обвел толпу рукой.

Вокруг нас сгрудились тела, все одетые в темное, как и я. Если судить по внешности, я была одной из них.

– Ты достаточно уверен, чтобы ее повесили? Отравительница умерла. – Он глянул через перила моста. – Уже ушла в ил.

По лицу Патнема пробежало сомнение, и Кроу ухватился за него, как за брошенную монету.

– Мы выгнали крысу из норы, мы оба видели, как она прыгнула. Все кончено. Этого хватит, чтобы газеты остались довольны.

– А покойный лорд Кларенс? – закричал Патнем, и его лицо налилось кровью. Он повернулся ко мне. – Ты что-нибудь о нем знаешь? Кто купил яд, который его убил?

Я покачала головой и исторгла слова, как рвоту:

– Я не знаю, кто это, и ни про какие яды, которые его убили, не знаю.

Внезапное волнение в толпе заставило их замолчать – на мост поднялся третий полицейский. Я узнала в нем третьего констебля из переулка.

– Ничего там нет, господа, – сказал он.

– Какого черта, как это? – спросил Патнем.

– Я взломал дверь, из которой вышли женщины. Внутри ничего. Только сухой бочонок прогоркшего зерна.

Несмотря на опасность, я ощутила прилив гордости. Журналу и бесчисленным именам женщин в нем ничто не угрожало.

Патнем ткнул в мою сторону пальцем.

– Эта женщина тебе знакома? Она из тех, кого мы видели?

Третий полицейский засомневался.

– Трудно сказать, сэр. Мы были далеко.

Патнем кивнул, словно ему было неприятно, но приходилось это признать. Кроу хлопнул его по спине.

– Твое дело против этой женщины разваливается, любезный.

Патнем сплюнул мне под ноги.

– Прочь с глаз моих, женщина, – сказал он.

Трое полицейских в последний раз взглянули через перила, кивнули друг другу и пошли с моста прочь.

Когда они ушли, я стала смотреть вниз, отчаянно ища крутящуюся ткань намокшего платья или кремовую бледность кожи. Но я ничего не увидела. Только грязное, беспокойное бурление воды.

Ей не нужно было этого делать. Ее сердечко, должно быть, решило, что из-за того, что она навлекла на нас беду своей ошибкой, упасть должна она. Или, возможно, дело было в чем-то большем вроде боязни духов. Возможно, она боялась моего духа, боялась, что он станет ее преследовать после моей смерти, проклиная за то, что навлекла это все на нас. О, как я жалела, что не обошлась с ней мягче, когда она говорила о призраке мистера Эмвелла! Как жалела, что не говорила спокойнее, не завоевала ее доверие, не убедила в том, что есть на самом деле, а чего нет. Я больше всего хотела обратить время вспять и вытащить ее наверх, ко мне. Шагнув назад, я споткнулась, колени подогнулись от удушающего чувства сожаления.

Сожаления – и беспокойства.

Это я собиралась оказаться внизу. Я собиралась умереть. Смогу ли я прожить еще день с этой новой мукой?

Толпа почти разошлась, любопытные больше не напирали. И, силой отогнав воспоминание о падении Элайзы, я почти могла бы себя убедить, что ничего не изменилось. Осталась лишь я, один на один со смертью, как я всегда и представляла.

Я зажмурилась и подумала обо всем, что потеряла, а потом шагнула к перилам и склонилась над голодными черными волнами.