Миссис Вилльерс далеко не сразу оправилась от потрясения после столкновения с мужем. Удар по голове оказался серьезнее, чем казалось поначалу, и Селина сочла за лучшее вызвать доктора. Поэтому Арчи отправился в Балларат и вернулся с доктором Голлипеком – эксцентричным практикующим врачом, чьи причуды служили темой для разговоров в городе.

Доктор Голлипек был высоким и худым; в его облике чудилось нечто незавершенное, как будто Природа по какому-то внезапному капризу утащила из музея неполный скелет и в спешке задрапировала его пергаментом. Доктор одевался в тускло-черное, ходил с длинным белым зонтиком и изучал мир сквозь большие очки. Одежда его постоянно расстегивалась, потому что он явно презирал пуговицы и предпочитал вместо них булавки, которые вечно царапали его руки сквозь выцветшие хлопчатобумажные перчатки. Говорил доктор очень мало и был увлечен созданием глубокого труда «Искусство отравления – от Борджиа до Бренвилье».

Селину не очень впечатлила его внешность, и про себя она решила, что хорошая стирка и несколько пуговиц сотворили бы с обликом доктора чудеса. Однако Голлипек вскоре подтвердил пословицу, что внешность бывает обманчива (как впоследствии Селина заметила Арчи), и вернул Мадам Мидас здоровье в удивительно короткий срок.

Теперь миссис Вилльерс чувствовала себя хорошо и, сидя в кресле у окна, мечтательно созерцала пейзаж. Она думала о муже, о том, что тот выкинет в следующий раз, чтобы ей досадить. Но все же Мадам Мидас осмеливалась надеяться (и желала всей душой), что, завладев самородком, он оставит ее в покое.

Мадам знала, что Рэндольф не появлялся в Балларате с роковой ночи нападения на нее, но полагала, что он просто прячется, выжидая время, когда минует шторм и можно будет спокойно наслаждаться нечестно приобретенным добром. Письмо, в котором его просили отдать самородок и уехать, грозя в противном случае судебным преследованием, было отправлено на съемную квартиру Вилльерса, но так и осталось нераспечатанным.

Проходили недели, письма на имя мистера Вилльерса уже лежали горой, а он все не появлялся. Жив ли он? А если мертв, почему не нашли его тело?

И Макинтош, и Сливерс приходили в полицию в связи с этим делом: один – требуя разыскать самородок, другой – движимый ожесточенной враждебностью к Мадам Мидас.

Полиция осталась глуха к намекам Сливерса на то, что жена Вилльерса знает больше, чем говорит. Полицейские заверили старика, что провели расследование и, согласно показаниям Селины и Макинтоша, Мадам Мидас находилась дома с половины десятого той ночью, когда Вилльерс был жив и, по словам мистера Джарпера, пребывал в Балларате до двух часов пополуночи.

Итак, потерпев поражение со всех сторон в попытках впутать миссис Вилльерс в дело исчезновения ее мужа, Сливерс отступил в свой офис, где провел много часов, кляня при поддержке безбожного какаду свое невезенье и отсутствующего Вилльерса.

Что же касается мистера Ванделупа, тот был неутомим в своих попытках отыскать Вилльерса, «правдиво» заявляя, что никогда не сможет должным образом отплатить Мадам Мидас за ее доброту и хочет сделать все от него зависящее, чтобы наказать ее жестокого мужа.

Но, несмотря на все эти усилия, местонахождение мистера Рэндольфа Вилльерса осталось неизвестным. В конце концов все отчаялись и бросили попытки его найти. Вилльерс бесследно исчез, и самородок исчез вместе с ним. Где пребывает муж Мадам Мидас, чем он сейчас занимается, так и осталось загадкой.

Одним из результатов недомогания хозяйки Пактола было то, что мистер Ванделуп познакомился с доктором Голлипеком. Хотя эти двое были полной противоположностью друг другу и по характеру, и по внешности, их сближало общее увлечение, а именно – токсикология, наука, изучению которой эксцентричный старик посвятил всю свою жизнь. Доктор обнаружил в Ванделупе родственную душу, потому что молодой француз питал удивительную любовь к этому жуткому предмету. Но эти двое преследовали совершенно разные цели. Голлипека влекла к изучению ядов чистая любовь к научному предмету; Гастон же хотел раскрыть секреты токсикологии ради собственных целей, каких угодно, только не бескорыстных.

Однажды, утомленный тупой рутиной канцелярской работы, Ванделуп прогуливался по лугам в окрестностях Пактола и увидел доктора Голлипека, который тащился по пыльной белой дороге от железнодорожной станции.

– Добрый день, мсье Эскулап! – весело сказал Ванделуп, приблизившись к старику. – Идете навестить нашу общую добрую знакомую?

Голлипек, всегда скупой на слова, только кивнул и молча зашагал дальше. Француз уже привык к причудам этого человека, и такой ответ его вовсе не оскорбил. Гастон снова надел на свою светловолосую голову соломенную шляпу и пошел рядом с доктором, продолжая оживленно говорить:

– Ах, дорогой друг, каковы успехи в написании вашего великого труда?

– Капитальные, – ответил доктор с самодовольной улыбкой. – Только что закончил главу «Екатерина Медичи». Изумительная женщина, сэр, настоящая госпожа искусства отравления!

– Хм, – задумчиво проговорил Ванделуп, зажигая сигарету, – тут я с вами не согласен. Все яды для нее составлял Руджери, так называемый астролог. Екатерина, конечно, имела власть, но наука принадлежала Руджери. Должен сказать, весьма честное разделение труда, помогающее избавляться от людей… Но что это у вас такое?

Гастон кивнул на большую книгу, которую Голлипек нес под мышкой.

– Это для вас, – ответил доктор, медленно вынимая книгу, из-за чего у него расстегнулась очередная пуговица. – Совершенно новая работа по токсикологии.

– Спасибо. – Ванделуп взял тяжелый том и взглянул на название. – Я вижу, издано во Франции! Наверняка интересная литература.

Книга называлась «Les Empoisonneurs d’Aujourd’hui, par MM. Prevol et Lebrun» и вышла недавно – в прошлом году. Небрежно переворачивая листы, француз заметил знакомое имя. Он слегка улыбнулся, закрыл книгу, сунул ее под мышку и, продолжая улыбаться, повернулся к своему спутнику, который пристально смотрел на него.

– Я с огромным удовольствием прочитаю эту книгу, – заверил Ванделуп.

Доктор Голлипек кивнул и хрипло, клокочуще засмеялся.

– Я так и думал, – ответил он, бросив на француза еще один острый взгляд. – Вы очень умный человек, друг мой.

Ванделуп ответил на комплимент поклоном и мысленно спросил себя – что именно имел в виду старик? Однако Гастон никогда не терялся с ответом, поэтому снова повернулся к Голлипеку с небрежной улыбкой на красивых губах.

– Очень любезно с вашей стороны быть обо мне столь высокого мнения, – сказал он, хладнокровно стряхивая мизинцем пепел с сигареты. – Но почему вы делаете мне такой комплимент?

Голлипек ответил на вопрос вопросом.

– Почему вам так нравится токсикология? – отрывисто спросил он, шаркая ногами по длинной серой траве, чтобы стряхнуть пыль с неуклюжих, плохо начищенных ботинок.

Ванделуп пожал плечами.

– С ее помощью я убиваю время, – беспечно сказал он. – Вот и всё. Устаешь даже от работы в офисе, какой бы захватывающей она ни была… Вот и приходится выбирать тему для развлечения.

– Интересный выбор для молодого человека, – сухо заметил доктор.

– Природа не кроит всех людей по одному шаблону, – ответил мистер Ванделуп. – А мое увлечение токсикологией имеет, по крайней мере, очарование новизны.

Голлипек снова внимательно посмотрел на молодого француза.

– Надеюсь, вы получите удовольствие от книги, – бросил он и исчез в доме.

Как только доктор скрылся из виду, насмешливая улыбка, столь обычная для Ванделупа, поблекла, и лицо его приняло задумчивое выражение. Он открыл книгу и стал быстро перелистывать страницы, но не нашел того, что искал. С тревожным смешком Гастон шумно захлопнул том и снова сунул его под мышку.

«Он – загадка, – подумал француз, имея в виду доктора. – Но он не может ничего подозревать. Возможно, то дело и описано в книге, но вряд ли этот человек с варварским именем может связать Гастона Ванделупа из Балларата с Октавом Броларом из Парижа».

На лицо Ванделупа вернулось обычное веселое выражение, и, отбросив недокуренную сигарету, он вошел в дом.

Мадам Мидас сидела в кресле у окна; вид у нее был бледный и больной. Арчи возбужденно расхаживал взад-вперед, разглагольствуя с резким шотландским акцентом. Что же касается доктора Голлипека, сей эксцентричный индивидуум стоял перед очагом, выглядя еще более неряшливо, чем обычно, и рассеянно сушил над огнем свой цветной носовой платок. Селина в соседней комнате готовила питье для Мадам Мидас и, когда Ванделуп шагнул в комнату, как раз вернулась с готовым напитком.

– Добрый день, мадам, – сказал француз, подойдя к столу и кладя на него шляпу и книгу. – Как вы себя сегодня чувствуете?

– Лучше, намного лучше, спасибо, – со слабой улыбкой ответила миссис Вилльерс. – Доктор заверяет, что через неделю я буду совершенно здорова.

– Конечно, при условии идеального отдыха и покоя, – вмешался Голлипек, садясь и расстилая платок на коленях.

– Каковые мадам, похоже, вряд ли получит, – сухо заметил Ванделуп, взглянув на Макинтоша, который продолжал расхаживать по комнате с выражением ярости на суровом лице.

– Так и есть! – ответил шотландец, остановившись перед Ванделупом и смерив его презрительным взглядом. – Я прекрасно знаю, чего вы на меня вызверяетесь! Ну, так знаете, что со мной такое?

– Не будучи облечен вашим доверием, – усевшись, учтиво ответил Гастон, – вряд ли я могу утверждать, что знаю.

– Да дело в вашем Питере! – фыркнул Арчи. – В бедном проклятущем некрещеном выродке Сатаны!

– Арчи! – довольно сурово вмешалась Мадам.

– Прошу прощеньица, мэм, – сказал Макинтош, повернувшись к ней с кислым выражением лица. – Но как только речь зайдет об этом парне, Питере, так Господь все время заставляет мой язык браниться. А как подумаю об этой деревенщине – руки так и чешутся задать ему таску!

– А что он такое натворил? – хладнокровно спросил Ванделуп. – Он теперь в таком состоянии, что я давно ожидаю что-нибудь про него услышать.

– Что натворил? А вот что! – гневно выпалил Арчи. – Я отправился в отель, чтобы велеть парню вернуться на рудник. Но не в том он был виде, чтобы с ним разговаривал христианин!

– В таком случае жаль, что вы с ним все-таки поговорили, – не моргнув глазом, спокойно отозвался француз.

– Я вошел в комнату, – возбужденно продолжал старый шотландец, не обратив внимания на замечание Ванделупа, – а этот дьявол бросился на меня с кинжалом! Он вспорол бы мне глотку, но я сообразил выскочить, захлопнуть дверь и повернуть ключ в замке. Давай скажи – цивилизованный парень может так себя вести?!

– Вообще-то, мистер Ванделуп, – тихо проговорила Мадам, – Арчи настолько раздражен подобным поведением, что не хочет, чтобы Лемар возвращался на работу.

– Бог ты мой, а как же иначе! – вскричал Макинтош, вытирая голову носовым платком. – Представляю себе это отродье Велиала в утробе земли! Боже! Да у меня кровь стынет в жилах, как подумаю о кровожадном язычнике!

Для Ванделупа это было доброй вестью. Ему не терпелось отделаться от Пьера, который был для него обузой. А вот теперь подворачивалась возможность отослать его, не выказывая в открытую желания от него избавиться. Но, поскольку Гастон был дипломатичным молодым человеком, он не позволил себе выразить свое удовлетворение. Вместо этого, откинувшись на спинку стула, француз спокойно спросил:

– А не слишком ли вы строги к нему? Он просто напился и скоро придет в норму.

– А я говорю, что не приму его обратно! – твердо заявил Арчи. – Знаю я этих чужеземных парней – сплошное бунтовство и беспорядок. Я не буду чувствовать себя на руднике спокойно, если тот дьявол будет шастать внизу со своим кинжалом!

– Я тоже думаю, что Пьер должен уехать, – сказала Мадам, тревожно глядя на Гастона. – Но если вы, мистер Ванделуп, не хотите с ним расставаться…

– Он мне не нужен, – торопливо ответил француз. – Как я уже говорил, он был всего лишь одним из моряков на судне, на котором я потерпел крушение. Он последовал за мною, поскольку я был его единственным другом, но теперь у него есть деньги… По крайней мере, он должен получить приличную заработную плату.

– Сорок фунтов, – вставил Арчи.

– Поэтому я думаю, что для него лучше всего будет отправиться в Мельбурн и попытаться вернуться во Францию.

– А вы, мистер Ванделуп? – спросил доктор Голлипек, который с большим интересом слушал молодого француза. – Вы не желаете уехать во Францию?

Гастон встал со стула и, взяв свою шляпу и книгу, невозмутимо повернулся к доктору.

– Мой дорогой мсье, – сказал он, непринужденно прислонившись к стене, – я покинул Францию, чтобы повидать мир. Поэтому, пока я его не повидаю, мне вряд ли стоит возвращаться.

– Никогда не озирайся назад, возложивши руку свою на плуг, – своевременно вставила Селина, и Ванделуп поклонился ей в знак благодарности.

– Мадемуазель зрит в самый корень вопроса, – с очаровательной улыбкой негромко сказал он. – Австралия – мой плуг, и я не сниму с него руку, пока не закончу все дела здесь.

– Но этот дьявол Питер!.. – нетерпеливо напомнил шотландец.

– Если позволите, мадам, – сказал Ванделуп, – я выпишу ему чек на некую сумму, а вы его подпишете. Завтра я отправлюсь в Балларат и провожу его в Мельбурн. Предлагаю купить ему сундук и кое-какую одежду, поскольку он явно не способен купить все это сам.

– У вас доброе сердце, мистер Ванделуп, – ответила Мадам, кивком изъявив свое согласие.

Доктор сдавленно засмеялся, но, поскольку он был крайне эксцентричным индивидуумом, никто не обратил на это внимания.

– Пойдемте, месье, – сказал Макинтошу Гастон, направившись к двери. – Давайте заглянем в офис и поглядим, сколько причитается моему другу.

И, поклонившись Мадам, он ушел.

– Потрясающий друг, – пробормотал Арчи, следуя за ним.

– Какого тот и заслуживает, – ответил услышавший это доктор Голлипек.

Шотландец одобрительно посмотрел на него, кивнул и вышел вслед за французом, но миссис Вилльерс, любопытная, как все женщины, спросила доктора, что он имел в виду.

Ответ был своеобразным.

– Наш друг, – сказал доктор, кладя носовой платок в карман и хватая свою старую засаленную шляпу, – наш друг верит в самую главную величину на земле.

– А какая величина на земле самая главная? – непонимающе спросила Мадам.

– Он сам, – ответил эскулап и поспешно ушел, оставив на полу на память о своем визите две пуговицы и несколько булавок.