В «Дюне», несмотря на форму межгалактической космической оперы, говорится только о человечестве. В ней нет ни пришельцев, ни богов, ни природных катастроф, чтобы управлять или угрожать, есть только люди. Возможно, это ограничение делает сагу Дюны литературой. Я ни секунды не сомневаюсь, что это так, но я бы добавил, что глубина анализа жизни человечества и его проблем, сделанная Фрэнком Гербертом, позволяет отнести «Дюну» к трудам этической и политической философии.

«Дюна» не просто мастерски использует героический миф, но и широко разворачивает его, говоря нам нечто важное о фигуре героя. И она не просто содержит безупречно закрученный сюжет, в основе которого лежат интриги, политика и власть, она преподает настоящий урок политической философии. Истинная гениальность Фрэнка Герберта состоит не в создании нового мира и описании его в экологическом научно-фантастическом жанре, а в предложении особого способа размышлений о человечестве, истории, религии и политике, как о чем-то комплексном и независимом, как о собственной экосистеме.

Можно думать об этом «экологическом» подходе к совокупности книг «Дюны» и к большинству работ Герберта, как о политической философии, которая настаивает на том, что технологии, наука и исключительные подходы к действиям являются чем-то несовместимым и противоречащим самим себе. Или, говоря словами других планетологов, которые привели в движение многие трансформации на Арракисе: «Нет худшего бедствия для людей, чем попасть в руки героя».

Рассматривая эти философские утверждения, использованные в работе Герберта, мы можем получить полное понимание о Батлерианском джихаде и его роли в саге Дюны. Это размышление также относилось к этическому и политическому решению отказаться от статичного ответа на проблему человечества. В «Боге-Императоре Дюны» Лето II показал нам стоящую за этим мотивацию: «Люди позволили машинам узурпировать их чувство прекрасного, их обязательную индивидуальность, с помощью которой делаются суждения о жизни. Естественно, машины были уничтожены». Лето II не самый привлекательный персонаж, который мог бы украсить литературное произведение, но с его помощью Фрэнк Герберт снова заставляет нас размышлять о том, что на самом деле происходит и что поставлено на кон. И особенно важно здесь то, что человечество впустило машины в устройство социума и длительное время находилось под их влиянием на глубоком и важном уровне. Из-за внутренних изменений человечества машины были запрещены и уничтожены. Еще один простой, ясный, но ошибочный путь был отвергнут.

Вселенная Дюны и другие работы Герберта в целом изобилуют примерами таких провальных абсолютных решений. Именно очевидные, якобы надежные решения и являются ошибочными, и не важно, что говорится о таких решениях, например, в справочнике сотрудника именитой компании. Бюрократии становятся тираниями, если не были вовремя тщательным образом устранены. Лишь у тех, кто принял условия своего иного существования и адаптировался под них, вместо того чтобы цепляться в новых мирах за стандарты Земли, есть шанс на выживание в постоянно меняющейся Вселенной.

Но простые решения, будь они в героях, технологиях или легких ответах, крайне заманчивы. Человечество совершенно ясно показало свое историческое предпочтение харизматичным лидерам, которые могут обещать некие райские кущи за горизонтом. Мы быстро принимаем новую технологию, если она удобна, и так же быстро забываем о всех ее недостатках и опасениях, связанных с ней. Мы принимаем «научную истину» за любимую игрушку, в то время как сама концепция науки заключена в проверке предположений, открытости к ошибкам в самых дорогих нам теориях и в предложении новых, смелых идей.

Герберт учит нас экологии: принимать окружающие нас силы, взаимодействовать с ними и принимать то, что мир, в свою очередь, меняет нас. Достаточное количество власти или одно идеальное средство не смогут решить всего, тем более тогда, когда средством оказывается статичное машинное мышление: «Вселенная всегда на шаг опережает логику» («Дюна»).

Одну из причин Батлерианского джихада легко найти в самом названии. В XIX в. Сэмюэл Батлер опубликовал «Едгин», книгу о вымышленной стране, жители которой «подчистую убрали» все машины. Хотя чистка была проведена на других основаниях, аллюзия на решение людей избавиться от определенной, меняющей жизнь технологии ясна.

Однако Герберт позаимствовал лишь имя Сэмюэла Батлера, а не его мотивацию или идеи. Так же и джихад не являлся всего лишь литературным приемом ленивого писателя, который избавлял бы его от обращения с неизвестным развитием компьютерной технологии далекого будущего. Это задало необычную рамку практически средневекового будущего и ощущение будто мы в замке Камелот, духом которого пропитан королевский двор замка Каладан. Но это далеко не все: Батлерианский джихад предзнаменует философские вопросы в «Дюне». Это пророческое ожидание определенных проблем, которые будут рассматриваться во всей книжной серии. Подобно названиям глав книг или первым видениям Пола, оно подсказывает, что уготовано ему и что угрожает всему человечеству.

Во время первого испытания Пола Гом Джаб-баром он должен был доказать Преподобной Матери Гайе Елене Мохийам, что он действительно являлся человеком. Вместе с читателем он получил представление об обширном политическом и историческом опыте Бене Гессерит. Преподобная Мать говорила, что люди позволили машинам думать за них и как покончить с этим принужденно искалеченным человечеством, как адаптироваться и стать лучше. Характерно, что Герберт переходит прямо к делу, пропуская уже свершившиеся бездушные факты – у нас нет ни одного достоверного исторического учения о джихаде, только то, что это было общественное потрясение, религиозный бунт и изменение в глобальном направлении развития человечества. Нам не говорят ни об одной причине, ошибке или бедствии, и мы, вместо того чтобы уличить Герберта в забывчивости и небрежности, должны сделать вывод, что джихад не начался от одной спички. Это была реакция на технологию, которая думает за людей и обращается к проблеме существования самой этой технологии. Чтобы полностью понять джихад, мы должны смотреть шире на стоящие за ним проблемы и на темы, которые Герберт исследует вместе с этим: человечество и использование им этой технологии.

Очевидным источником вдохновения для Фрэнка Герберта были произведения немецкого философа Мартина Хайдеггера. В небольшом романе Герберта «Барьер Сантароги» протагонист назван в честь одного из ключевых понятий Хайдеггера – Dasein («Здесь-бытие»). Во взглядах Герберта на машины и человечество отражается феноменологический подход к технологиям, которому положил начало Хайдеггер. Как известно, Хайдеггер настаивал на том, что для понимания чего-либо мы должны смотреть не на составляющие части или присущие свойства, а на то, чем это что-то является для нас.

Рассмотрим крюки Подателя в культуре фрименов. Когда фримен, приступив к хаджу, взвешивает в руке крюк или готовится к появлению червя, он не думает о том, сколько стандартных килограммов весит крюк, о его цвете или составных частях. Он ощущает его вес как продолжение самого себя, он осознает его изгиб и длину настолько интуитивно, насколько осознает длину своей руки. В тот момент это для него не объект, а часть социальной и физической деятельности, в которую он погружен. Там нет фримена с крюком Подателя, но есть просто человек с крюком. Эти индивидуальные отношения протяжения своего тела и сакральных культурных практик бесконечно интереснее, подлиннее и важнее, чем метал, из которого сделан крюк.

Хайдеггер применил это осознание к тому, что научный и материалистичный способ восприятия мира – всего лишь одна из точек зрения на более абстрактные понятия. Технологии – это не какие-то приспособления, которыми нам случается пользоваться, или некий особенный уровень сложности этих приспособлений. Скорее, это наш способ их использования в мире и тот способ, которым они меняют нас.

Для Хайдеггера интересная особенность ветряных ловушек заключалась в том, что они появились из-за способа людей смотреть на мир: как необработанный запас энергии, воды и других ресурсов обуздывается для более легкого использования. Важность не в ветряной ловушке, как в приспособлении, а в способе думать о мире, который привел людей к ее созданию. Конечно, мы не будем неправы, если скажем, что мир состоит из полезных ресурсов. Но размышление о мире исключительно в таком ключе скрывает то, чем он еще является. Хайдеггер очень критично относился к этому способу позиционирования мира, как набора полезных объектов, потому что это обедненный и бездушный способ мышления о нашей Вселенной и о наших собратьях.

Харконнены и Империя видели в фрименах лишь сброд и песчаных пиратов, но в попытке подчинить их лишь наживали себе врагов и тратили непомерные ресурсы. Барон даже собственных солдат видел как рабочих пчел: трутни для выполнения его приказов. Герцог Лето уважал неизвестных ему фрименов как отдельную культуру и послал жить среди них Дункана Айдахо, который в конечном счете стал их частью. Полученные знания и дружеские узы стали «силой пустыни», которой Пол нашел достойное применение.

Если последовать за Хайдеггером и прочтением его Гербертом, джихад становится нравственным предупреждением в традиции древних пророчеств, подобно Проповеднику из пустыни, который предостерегает, но не особенным предсказанием, а предупреждением о выбранном пути. Джихад говорит нам об опасности полагаться на орудие и на особый способ мыслить. То, что образ мышления «мир-как-объект» дает нам, оказывается заранее подтверждено и известно. В Дюне и за ее пределами, Герберт показал, что нам одновременно передается свойственная ошибка и глупость полагаться на статичные решения в динамичной Вселенной, а также личное и моральное участие, такое как расчетливое отношение к чему-либо.

Язвительная критика холодного прагматизма проходит через серию «Дюна» и направлена не только на доверчивость «электронных мозгов», но и на технологический взгляд на мир, в котором этот мир является запасом ресурсов, используемых для нашего потребления. Самым ярким примером могут послужить различные подходы соответствующих сообществ в отношении к Арракису.

В прагматичном восприятии Харконненов это найденный клад. Когда мы впервые встретили Барона, он торжествовал над своей добычей и радовался осуществленному плану. Он представил Арракис Фейд-Рауте как драгоценную модель, сравнимую со сладостью и полную богатств. Он сразу оценил ее как ловушку, которая уничтожит герцога Лето. Так в двух словах можно сказать о технологическом взгляде на мир, о котором предупреждал Хайдеггер. Для Харконненов Дюна была тем, что они могли у нее взять.

Взгляд фрименов, который Пол перенял со временем, сильно контрастирует с воззрением Харконненов. Дюна была их домом, и она определяла каждую частицу их жизни от самых тривиальных ежедневных обязанностей до основной цели их культуры. Несмотря на то что они хотели изменить планету, это изменение не было бы только для личной или даже коллективной выгоды. Это религиозная мечта – их дом как часть священной участи планеты. Хотя они применяли технологии и науки для достижения этой цели, их подход был экологическим и холистическим. У них не было простого и грубого плана, включающего в себя импорт воды, который по их пониманию сам по себе не сработал бы, вместо этого они хотели существенно изменить целую экосистему, включая пуск воды по поверхности. Фримены понимали, что они сами формируются под воздействием планеты, даже если они формируют ее.

Что совсем не так для барона Харконнена, который видит в Арракисе возможность для бизнеса. Даже учитывая некоторые расходы, какое-то количество износа оборудования и принимая определенные риски, добыча Пряности была невероятно прибыльной. Если бы это дело стало невыгодным, то Харконнены, будучи настоящими прагматиками, вернулись бы на рынок китов. Сама планета и добывающие Пряность люди – всего лишь ресурсы для имперской элиты. Такой односторонний взгляд, о котором предупреждал нас Хайдеггер, сделал и Харконненов, и Императора слепыми перед фактом того, что их судьбы неразрывно сплелись с Арракисом.

Победа Пола была основана на понимании и использовании в своих интересах этой слепоты. После того как сардаукары получили урок силы, он пригрозил остановить торговлю Пряностью. В таких примерах нам показана опасность инструментального подхода и порождаемого им прагматичного мировоззрения. Властные структуры Вселенной – дома Лансраада, Гильдия, Бене Гессерит, не могли существовать без Пряности, но не замечали этой почти что симбиотической взаимозависимости. Пол пригрозил навсегда избавиться от нее, и тогда стало ясно: вся их сила обратилась ничем. Когда мы полностью полагаемся на средство, те, кто контролирует это средство, контролируют и нас, а Арракис был настоящим «центром мироздания».

Джихад должен был научить интриганов старой Империи тому, что «однажды люди обратили свои мысли к машинам в надежде, что это освободит их. Но они лишь позволили машинам поработить себя» («Дюна»). Если целая культура полагается на что-то одно, будь это машины или Пряность, властные (и коррумпированные) структуры соберутся вокруг нее и в конечном счете станут контролировать. Пол лишь сделал эти методы управления явными.

Немного ранее сардаукары освободились от иллюзии относительно власти. Они считали себя сильнейшей военной силой в Известной Вселенной. Но технологическое развитие человечества обезоружит или просто сразит эту хваленую силу. Основа ближнего боя в Известной Вселенной, силовой щит Хольцмана бесполезны в пустыне Арракиса, а кто-то может просто отточить силу Голоса, чтобы заставить замолчать даже самих адептов Бене Гессерит. Дом Коррино построил свою Империю на превосходных штурмовых войсках и не сумел разобраться с упущенным из виду фрименским «сбродом» на полях Арракина. Чем лучше работает средство, тем больше мы доверяем ему и зависим от него, приближая себя к все растущей катастрофе. Неожиданности рано или поздно будут появляться, и в эти моменты те, кто сможет импровизировать и оседлать бурю, преуспеют.

Вера в средства, в приспособления, в какое-то количество накопленной власти и богатства или в гениальный план, основанный даже на самой лучшей из моделей, все они ослепят нас перед возможностью импровизации. Очень заманчиво обмануть себя, что мы в безопасности, что предназначенная для нас дорога известна и что теперь ничто не сможет застать нас врасплох. Мы склоны забывать главную силу и преимущество человека: мы не просто еще один ресурс, не просто машины или сосуд интеллектуальных способностей. Мы можем принимать новые решения и адаптироваться к обстоятельствам.

Когда Пол и Джессика оказались беспомощными в пустыне, а снаряжение было засыпано песком, именно нестандартное мышление спасло их. В инструкции к паракомпасу не говорилось ничего о его кислотной батарее и о том, как она может реагировать на Пряность, создавая пену, которая стабилизирует жизненно важную операцию раскопок. Ригидное мышление или машина никогда бы не приняли во внимание особенности и возможности ландшафта. Гибкий и открытый ко всему новому склад ума спас жизнь Полу и Джессике.

Лето II подвел бы такой итог вышесказанному: проблема, результатом которой стал джихад, была «в той же мере в поведении, что и в самих машинах» («Бог-Император Дюны»). Когда все, включая людей, видится как всего лишь инструменты и механические части, которые могут быть повернуты в угоду нам, мы неизбежно упустим из виду какие-то аспекты того, что поставлено под вопрос. Отношение к заменителям компьютеров, к ментатам, показывает, насколько тщательно уважается дух запретов по джихаду среди различных фракций. Дом Атрейдес доверял своим друзьям и союзникам, которые также были ментатами. Барон Харконнен считал своего ментата простым орудием, еще одной пчелой, которую заменят, когда она станет опасной или бесполезной, и ему крайне не нравилось, когда Питер не соглашался с своей текущей задачей.

Неудивительно, что, когда Алия стала одержимой Бароном в «Детях Дюны», она начала мыслить подобно ему. Когда Айдахо было поручено выяснить, являлась ли Ирулан предательницей, его любопытство и лояльность не только к Алии, но и к Дому Атрейдес привели его к гораздо большим проблемам. Алии, как и Барону, пришлась не по душе такая потеря целенаправленности: «но Алия теперь желала иметь послушную машину. Им бы не пришлось страдать от ограниченности Айдахо. Машина никогда не предаст». Алия, конечно, была права, что машина сделает все, о чем ее попросят, но то, что она назвала ограниченностью, на самом деле была человечность ее мужа – его любопытство и личная мораль.

Истинная сила ментата заключается в самом факте того, что их вычислительные возможности всегда были частью человеческого естества и никогда не были просто инструментом. Ментат знает свои собственные пределы и не поддастся такому мышлению, зная, что он не на пути ни к абсолютной истине, ни к ответу на все. Временами с людьми бывает тяжело работать, но сотрудничество и работа сообща имеют преимущества над наймом простого орудия или ресурса. Напарник-человек помогает нам импровизировать, скажет, когда мы зрим в самую суть, и остановит нас перед выбором неверного направления. Айдахо продолжал служить Дому Атрейдес, даже когда Алия сосредоточилась лишь на себе. Он мог выбирать, куда направлять свое внимание, а не только быть ведомым другими. Это не слабость, а сила.

Машинное отношение, о котором предупреждал Лето II, опасно не только из-за неожиданного чувства, уводящего нас в сторону, или невозможности показать нам определенные предположения и инновационные решения. Оно разъедает нашу мораль и решительность, как индивидуально, так и в плане всего вида. В очередной раз проблема заключается в способе мышления, который использует инструменты и вызывает к ним доверие. Когда мы привыкаем к работе с машинами, имеющими определенное поведение, но с отсутствующими моральными ориентирами, становится проще видеть союзников, политических оппонентов и властные структуры как детали для использования в какой-то огромной игре. Барон Харконнен, похоже, упивался этим, как и Алия под его влиянием. Когда она хотела получить совета у машины вместо человека, она желала прямой способности к вычислению. Она хотела получить ответы без человеческого вмешательства и эмоций. Расчеты и советы редуцировались еще до одного средства. В сущности, она хотела свести интеллект к ресурсу.

Здесь мы видим моральный подтекст предупреждения Хайдеггера. Технологии предлагают нам думать о людях как о чем-то менее значительном, чем они на самом деле являются. Не только их достоинства должны быть оценены в отношении пользы для нас, но и их духовный путь, мысли и эмоции будут редуцированы до того, что их логика может дать нам, и она будет рассматриваться как еще один инструмент. Учитывая правильный подход, ментаты могут давать полезные ответы, подобно древним машинам.

В научно-популярном труде «Без меня ты ничто» о настоящей компьютерной революции, происходящей вокруг него, Герберт сам был не уверен в предположении, что «функции нашего мозга могут быть сведены к механическим принципам». Другие философы, например Хьюберт Дрейфус, были вдохновлены Хайдеггером в стремлении доказать, что компьютеры и другие подобные системы, полагающиеся на символы, никогда не смогут имитировать наш способ мышления и аргументации. Они доказывали, что любое количество манипуляций с символами не сможет воссоздать опыт живого существования, а сможет дать лишь похожий на человеческое мышление ответ. И даже если такое подражание превысит наши возможности, захотим ли мы, чтобы машины взяли на себя роль мышления? Даже самый просчитанный ход может быть ошибочным, как было показано джихадом в «Дюне».

Ирулан была одной из первых, кто выступил против Алии, над которой нависла опасность морального разложения: «сегодня мы восстаем против решений, как восстаем против врагов, или мы бездействуем, что сродни поражению, позволяя решениям других двигать нами. Неужели мы забыли, что это мы были теми, кто задал порядок вещей?» («Дети Дюны»). Алия противилась этому. Она хотела лишь держаться у власти и сделала бы что угодно, чтобы достичь этого. Но критика Ирулан попадает точно в цель: выбрав только игру в большую политику, Алия никогда не принимала настоящих решений. Ее персональные мотивы и убеждения были проигнорированы за их непрактичность. Ее зависимость во власти политических нужд вызывает вопрос: что Алия как личность по-настоящему сделала? Были ли хоть какие-то действия ее собственными, а не продиктованными обстоятельствами?

Это такая же дилемма, на которую джихад так яростно дал ответ на уровне проблемы Пряности. Даже если компьютеры всегда дают правильный ответ, то чем станем мы, если позволим им контролировать нашу жизнь? Когда на каждый вопрос найден ответ, жизнь встает на автопилот, что и произошло с Полом в «Мессии Дюны». Предостережение о Великом Восстании, о потере индивидуальности нашло свое лучшее место после активных и героических событий в Дюне. Когда круговорот событий замедляется и трон завоеван, мы вынуждены принять факты: джихад Пола был кровавым завоеванием, фримены были испорчены изнутри, а Пол в лучшем случае сомнительный герой. Его манипуляции фрименами унизили их, низвели их до состояния инструмента и в итоге лишили их гордости. Даже его брат по сиетчу Стилгар стал фанатиком: «Он был подобием человека, – выразился Пол в последней главе «Дюны». – Я видел, как друг превратился в поклонника».

Вероятно, скорее всего мы узнаем, что величайшее «оружие» Пола – предвидение, это и ловушка и проклятие.

Иметь видения о будущем очевидно гораздо практичнее, когда ведется война, когда нужно обыграть политического противника. Таким образом, Пол сделал лучший ход, посмотрев на будущий исход событий. Лучшие решения, лучшие действия – и так каждый раз. Кажется, Пол превзошел систему и действительно нашел «технологическое средство», которое позволило ему победить в каждом из случаев и предусмотреть все неприятные повороты.

Но очевидно, что ему пришлось «оставаться на этом пути». Как только он нашел дорогу к лучшему из исходов, ему пришлось по ней следовать. Учитывая, как выбор слов и малые отклонения в действиях могут сильно повлиять на последующий путь, Пол мог чувствовать себя в безопасности, лишь строго следуя своим видениям. И когда он становился все более зависимым от Пряности, ему требовалась повышенная точность видений для следования по этому пути. Он стал зависим от того же средства, с помощью которого он манипулировал, чтобы свернуть прошлую династию. Снова разрушается иллюзия нейтральности средства, которым можно воспользоваться как беспроблемным объектом.

У технологического мышления и поведения есть своя цена, которая будет скрыта от нас. Предвидение Пола выполнило свою политическую цель, но, согласно историку Бронсо с Икса, это был инструмент для пророчеств, который убил его: «Возможен лишь один ответ, что полностью точное и окончательное предсказание летально» («Мессия Дюны»).

Этот же историк был убит Квизаратом из-за предположения, что Пол лишился своей человечности. Но тем не менее его дар действительно стоил ему дорого: Пол едва ли замечал, что слепнет – ведь и ранее все это окружало его. Он становился отстраненнее и мрачнее, а его жизнь становилась повторением его видений. Какой тяжелой походкой он шел, когда хотел увидеть свою дочь, зная, что доктор скажет о Чани. Лето II в конечном счете назвал это «святой скукой». Что хорошего в жизни, в которой нет неожиданностей и нет настоящих решений?

По-видимому, Пол был пойман в ловушку жизни на автопилоте в такой же манере, что и те, кто существовал во времена Джихада. Даже если древние машины были идеальными и логичными советниками, они не оставляли шанса для настоящей человеческой свободы, как и не давало его предвидение Пола.

В каком-то роде это проблема идеальной адаптации. Пол был в курсе всех событий во Вселенной, в силах сделать именно то, что нужно, чтобы помочь себе в любой выбранный момент. Он идеально реагировал на обстоятельства, но, поступая так, он был полностью под их контролем. Идеальный совет не оставляет нам никаких реальных опций. Во время джихада человечество решило, что самостоятельность и управление своей судьбой и ценностями важнее, чем расслабленная жизнь.

Соблазн того, что какие-то технологии будущего спасут нас, несомненно, велик, будь то Мессия, что поведет нас в рай, или идеальный инструмент, который сделает наши жизни проще. Первое, чего Алия пожелала, скатываясь в безумие, было такое же могущетвенное предвидение, которым обладал ее брат. Но если об этом тщательно поразмышлять или увидеть, как это было продемонстрировано в «Дюне», подтекст «инструмента», который может управлять самой нашей жизнью, пугает. Представим, что наш мобильный телефон советует нам в любое время и безошибочно лучшее действие для всего. На какую работу устроится, какого человека пригласить на свидание или с которым скрепить себя узами брака и когда переходить улицу – все это без знания, почему тот или иной выбор правильный или практичный. Лежа на смертном одре, последовав каждому совету и без принятых собственных решений, рука, протянутая и разбивающая «компьютерный мозг», который прожил за нас всю жизнь, будет внутренним Батлерианским джихадом.

Долгие годы Пола на императорском троне, когда каждая секунда была известна до того, как она наступила, представляли неподдельный ужас. В конечном счете его сын перестроил человечество на свободу от любого предвидения, создавая людей, которые были скрыты даже от него самого. Неудивительно, что схожесть между движением по пути, проложенному предвидением или сгенерированному компьютером, лучше всего была видна Лето II через его Другую память: «Люди должны выбрать свой собственный путь. Это не то, что могут сделать машины». Он стремился освободить человечество от любого сосредоточения на чем-то одном, особенно от орудия предвидения, которое было достаточно могущественно, чтобы связать человечество вместе, чтобы оно разделяло одну судьбу подобно тому, как зависимость от Пряности связала старую Империю вместе с центром на Арракисе.

Все это сделано, чтобы обеспечить наше выживание и самоопределение, без которого мы не в полной мере люди, ни по отдельности, ни как вид в целом. Еще раз Герберт выворачивает героический миф наизнанку. Великий Тиран в форме гигантского червя был истинным спасителем человечества. Когда началась история возвышения Атрейдесов, Пол прошел испытание на истинное бытие человеком, и в конце Лето II тоже доказывает это, пожелав страдать за все человечество. Он остался в ловушке предвидения, чтобы самому уничтожить этот ужасный инструмент, стерев угрозу для своего рода. В том же ключе Фрэнк Герберт так же ловко переворачивает научнофантастическое клише «крутого Макгаффина», которое управляет сюжетом и спасает положение – существование такого инструмента само по себе становится угрозой!

В таком случае Батлерианский джихад являлся предостережением. По традиции греческих трагедий это предостережение, которое персонажи «Дюны» не слышат, и они снова должны приходить к осознанию того, что предвидение – это опасный инструмент. Политическое предостережение Герберта не просто против простых решений, а против единственных решений. Любой однозадачный план потенциально опасен. Это не должен быть призыв луддитов избавляться от всех думающих машин до того, как они доведут наших внуков до мыслительной опустошенности и стагнации. Не должно быть это и призывом не думать наперед и не планировать завтрашний день.

В книге «Без меня ты ничто» Герберт не выступал против компьютеров: «Не нужно винить наши инструменты, проблема в том, как мы их используем и какую надежду в них вкладываем». Вместо того чтобы повышать обеспокоенность компьютерами, книга предупреждает нас о том, для чего мы используем их, и настаивает на том, что ими должны распоряжаться индивиды, а не какая-то властная элита, которой доступны понимание, сила и выключатель для наших компьютеров и информации. «Дюна» побуждает нас принять во внимание ресурс, который мы вкладываем в любые технологические решения, и спросить себя, в какой момент нечто такое, как компьютер, начинает жить нашу жизнь за нас. Когда они отправляют наши письма? Когда решают уравнения? Когда планируют наше расписание? Когда говорят нам, где ближайший бар, чтобы взять пива, или в каком из них на этот раз мы вернемся в сознание?

Нравственный риск думающих машин в возможности позволить им взять на себя человеческое мышление одновременно в нашей личной жизни, в культуре и в целом мире. Даже если совет был полностью правильным, у нас есть привилегия делать наши собственные суждения, от которой мы не должны отказываться. Человеческая жизнь – «не проблема, которую нужно решить, а реальность, которую нужно воспринимать» («Дети Дюны»).

Феноменологическая философия соглашается с этим и подчеркивает, что человеческий способ бытия и мышления крайне отличается от машинного подражания: мы не можем заменить одно на другое без потери чего-то, что делает нас людьми. Слепо использовать экономическую формулу или экспертную компьютерную систему либо иметь гуру, которому безоговорочно доверяют, – значит делегировать часть своих умственных задач вовне себя. Передадим достаточно мыслительных процессов кому-то или чему-то другому – и мы опустошим себя. Не имеет значения свобода их политической системы, так как любая культура, которая безоговорочно следует за лидером или за любым планирующим инструментом, наукой или технологией, отдала часть своего фундаментального человеческого самоопределения.