Дункан Айдахо лежал на полу не-палаты Харконненов на Гамму, дергаясь в агонии, не в силах соображать. Он вспоминал, как его растила дорогая матушка. Ее пытали и убили чудовища Харконнены… Одновременно с этим он вспоминал свое же детство, когда его растили на Гамму и обучали ведьмы Бене Гессерит. Его память подобна двойному зрению, она перемешана и расколота. Что еще хуже, он помнит свою смерть. Он умер на Арракисе, сражаясь с девятнадцатью сардаукарами, чтобы Пол и Джессика могли сбежать. Где я? Какой сейчас год? Кто я? Слышен шум его проносящихся мыслей.

У нас тот же вопрос. Это тот самый Дункан, которого мы привыкли уважать и ценить в «Дюне»? Несет ли в себе гхола-клон с возрожденной подлинной памятью такое же отношение к личности своего оригинала, как и мы обычные живые люди?

Гхолы представляют для нас особую проблему, связанную с их личностями. И этот конкретный гхола очень особенный. Тлейлаксу добавили нечто в его гены: вместе с памятью об оригинале, Дункан также несет спрятанные внутри воспоминания всех серийных Айдахо от Хейта до последнего Дункана, который служил Богу-Императору и предал его. Бене Тлейлаксу подготовили эту память, чтобы она пробудилась в Дункане во время половой связи с Досточтимой Матроной. (Это также возможно. Какое суровое пробуждение!) Когда все эти воспоминания ворвутся в его сознание, и он успешно их ассимилирует, станет ли последний Дункан настоящим Дунканом? Это кажется довольно надуманным, даже для выдающейся научной фантастики Фрэнка Герберта, что клон, пробудившийся после оригинального тела, сознательно наполненный опытом многих и многих жизней, будет тем же человеком, что и вначале. Фрэнк Герберт считает любого Дункана в «Дюне» Дунканом. Мы верим, что, несмотря на первое впечатление, у него для этого есть достаточное философское основание.

В «Дюне» гхола – это клон, созданный из клеток, которые были собраны с мертвого тела и выращены в аксолотоль-чане. Гхолы больше, чем просто клоны, и являются воссозданными телами умерших людей. Однако будучи ничем помимо оболочки из плоти, они не имеют отношения к человеческой личности. Во Вселенной Дюны Герберта сознание оригинала может быть вновь пробуждено делая воспоминания доступными для гхолы, путем его слияния с человеком, из клеток которого он был создан. Повторное пробуждение всегда происходит через глубокий, болезненный, как правило личный кризис.

Бене Тлейлаксу – цивилизация ксенофобных, религиозных фанатиков, гениев генной инженерии и единственных создателей гхол. Главный секрет Тлейлаксу заключется в том, что они верят, будто их труд предопределен Богом. Они считают генетический код «языком Бога». Отбросим в сторону их подозрительно безобидный и миниатюрный вид (который мог быть специально создан для умиротворения): большую часть плохой репутации они получили из-за того, что поставляли на рынок рабов, органы и достижения генной инженерии для любого, кто может достаточно заплатить. Тлейлаксу ужасают других, потому что тела разумных существ для них всего лишь сырье на рынке генетики.

Но будьте осторожны! Бене Тлейлаксу не просто бизнесмены. Они ведут торговлю с господствующей Империей в определенных целях. Почти религиозная вера в предназначенную им власть достигла своего пика в «Еретиках Дюны», но лишь для того, чтобы в итоге потерпеть неудачу. Зачем же им тогда нужны гхолы? Первым мы узнали гхолу Хейта – генетически воссозданного оружейного мастера Дункана Айдахо. В «Мессии Дюны» этот гхола не имел доступа к памяти и истории, которая предшествовала его созданию, что говорит о том, что Тлейлаксу еще не удалось пробудить в нем воспоминания оригинала. На первых порах гхолы были лишь небольшим второстепенным проектом для Тлейлаксу.

Тлейлаксу подарили Хейта Императору Полу Муад’Дибу. Подарок был всего лишь прикрытием, но даже Пол Атрейдес не смог предвидеть, что гхола был подослан убить его по вложенной в него при помощи гипноза команде. Попытка убийства провалилась. Однако, как и надеялись Тлейлаксу, переживание от попытки убить кого-то, кто был глубоко любим в прошлой жизни гхолы, разрушило ментальный барьер между его сознанием и прижизненными воспоминаниями оригинала. Гхола, который знал себя как Хейта, возвращает память оригинала и восстанавливает личность Дункана Айдахо.

Планы внутри планов: попытка убийства не удалась, но теперь у Бене Тлейлаксу появился новый рычаг давления. Возлюбленная и наложница Пола Чани только что умерла. Бене Тлейлаксу могли, если того пожелал бы скорбящий Пол, найти ей замену в виде гхолы с ее полной памятью – исключительный политический козырь!

Сын Пола Муад’Диба Бог-Император Лето II приобрел серию гхол Дункана Айдахо с восстановленной памятью оригинала. Они понадобились Лето II на период 3500 лет для его программы размножения и просто для компании. Гхолам были доступны лишь воспоминания первого Дункана Айдахо предположительно потому, что эти сотни гхол были созданы из клеток одного тела оригинала, погибшего в бою в Дюне.

Позже в «Еретиках Дюны» Бене Гессерит становятся покупателями гхол Дункана Айдахо у Тлейлаксу. Последний из этих гхол Дункана восстанавливает память не только своего оригинала, но и всех его клонов. Способность гхол восстанавливать воспоминания прошлых жизней влияет на самих Мастеров Бене Тлейлаксу: они начинают выращивать гхол самих себя в аксолотоль-чанах. Каждого Мастера восстановливают после его смерти с сохраненными воспоминаниями, накапливая множество итераций знаний и опыта. Это подтверждает то, что и мы, и Бене Гессерит давно подозревали: Тлейлаксу в действительности хотели достичь настоящего бессмертия через свой небольшой второстепенный проект по созданию гхол.

Умелым художественным приемом во Вселенной Дюны Герберта было то, что память физически хранилась в генах. Существуют различные типы памяти: фактические воспоминания, процедурная память о технических приемах и том, как делать что-либо, и эмоциональная память о том, каково это осязать, чувствовать и мыслить в определенное время, в определенном месте. Память о прошлых жизнях становится доступной сознанию Бене Гессерит во время спайсовой агонии в виде Другой памяти. Это воспоминания предков, возвращающихся, чтобы преследовать их, как в случае Алии – она была буквально одержима своим зловещим дедом, бароном Харконненом. С гхолами ситуация иная. Они клоны из сохраненных исходных клеток, выращенные в аксолотоль-чанах Тлейлаксу, а не предки.

Наш вопрос в том, является ли последний Дункан тем же человеком, что и Дункан Айдахо?

Простым ответом было бы то, что Хейт, первый гхола Дункана, является Дунканом Айдахо, потому что тело Хейта является физическим продолжением истинного Айдахо. Его вырастили из клеток, которые были частью тела первого Айдахо. Предположительно у Хейта та же генетическая структура, что и у Айдахо. Память заключена в его физиологии, и как раз физиология делает Хейта тем же человеком, что и Дункан Айдахо. То же тело, тот же человек.

Физические параметры практичны и принадлежат реальному миру, их легко оценивать и наблюдать. Это критерии здравого смысла для определения, является ли кто-то тем же человеком, что и кто-то другой (например, являлся ли Сэмюэл Клеменс тем же человеком, что и Марк Твен). Решение принимается на основании физических доказательств. Обычно этого было бы достаточно в современном настоящем мире, за пределами выдуманной Вселенной Дюны. Есть способ отличить клонов от его оригинала – проследить путь их физических тел через время и пространство. Один, настоящий, был зачат привычным путем, мужчиной и женщиной. Другие, клоны, были зачаты в специальных чанах годами позже своего оригинала. Кажется, будто клон и оригинал будут разными людьми из-за различного предполагаемого развития их тел.

В случае с гхолами, физические параметры могут также дать нам хорошее и точное принципиальное различие между последним клоном Дункана и другим претендентом на звание самого древнего обитателя Вселенной, Лето II, Богом-Императором. Можно сказать, Лето прожил почти столько же, но он кажется более целостным человеком. То же тело, без разрывов во времени существования. Одно рождение, одна жизнь, одна смерть. Одна отдельная личность. Не как множественные жизни, смерти и перерождения Дункана.

К сожалению, концентрируясь на физических критериях, можно упустить некоторые нюансы. В обычных, не выдуманных случаях, мы остаемся одним и тем же физическим объектом во времени, в основном потому, что наши физические оболочки претерпевают сильные изменения. В течение времени принимаемые нами допущения различных изменений адаптируются под наши технологии. Представьте реакцию физика X в. на идею о пересадке сердца. С учетом того, что люди знали о человеке, они бы подумали, что из-за пересадки сердца существенная часть личности изменится. Сегодня мы допускаем пересадку сердца. Даже пересадку лица! Но что бы мы подумали о пересадке мозга?

Создается впечатление, что если физической преемственности недостаточно для определения нами личности в обычных, не выдуманных ситуациях, то мы точно не можем полагаться на нее в таком спекулятивном примере, как гхолы Герберта. Более того, отслеживая физическую составляющую, как в случае с гхолами, – человеческие клетки, можно не узнать чего-то особенного о последнем гхоле Дункана. Он помнил все прошлые жизни из своей серии, что каким-то образом сделало его качественно отличающимся от прошлых Дунканов. Конечная личность Дункана тоже отличалась от прошлых пробудившихся, потому что в ней содержались информация в огромном объеме и новые силы, такие как внимание ментата, философия Дзенсунни и правдовидение.

Мы хотим простых ответов, но их привлекательность поверхностна. Так как мы не знаем, каким образом Тлейлаксу имплантировали память всей серии клонов в последнего Дункана, мы не можем решить была ли физическая преемственность между этим гхолой и прошлыми Дунканами, за исключением оригинала. И конечный Дункан, которого мы анализируем, требует больше всего объяснений. Психологический критерий человеческой личности может помочь нам там, где физический не справится.

В 1690 г. Джон Локк в своем «Очерке о человеческом разумении» изучил, каково человеку быть самим собой, то есть каково быть одним человеком и оставаться им с течением времени. Самоидентичность человека определена единством сознания. «Личность есть разумное мыслящее существо, – пишет Локк, – которое чувствует или сознает удовольствие и страдание, способно быть счастливым или несчастным и настолько заинтересовано собой, насколько простирается его сознание». Таким образом, если индивид может внутри своего настоящего сознания повторить опыт прошлых событий с тем же сознанием, которое было в тот момент, тогда индивид остался тем же самым человеком. Другими словами, можно ли помнить это состояние сознания?

Локк доказывает, что упор на физические критерии ведет к нелогичным результатам. У Хейта могла быть такая же физическая оболочка (или генетически обусловленная физиологическая структура что и у первого Дункана, но было бы бессмысленно называть Хейта оружейным мастером Гинаца. Когда Хейт впервые был представлен Полу Атрейдесу как подарок Престолу Золотого Льва, Пол спросил его, помнит ли он что-нибудь о Дункане Айдахо. Хейт ответил, что некоторые голоса, к примеру, голос Пола, приносят ему удовольствие, а меч или пульт топтера ложатся в его руку, будто знакомые. Он считал, что это было заложено в генах (как он позже обнаружил, это были скорее неосознанные воспоминания).

Тем не менее без определенного сознания, соединяющего их, Локку пришлось бы признать, что Хейт или любой из Дунканов Лето не были Дунканом Айдахо, пока память оригинала не была пробуждена. Лишь когда они объединяются в сознании, «тождественность человека», по Локку, обращается к Хейту как ко второму Айдахо. Поэтому имело смысл то, что он подстрекал Стилгара убить его, чтобы умереть во второй раз из-за давней верности Дому Атрейдес. Это такая же лояльность Хейта, насколько и лояльность его оригинала, когда он снова стал осознавать ее.

Локк дал толчок современной философской дискуссии о личной самоидентичности, которая длится до сих пор. Самоопределение – сложный вопрос, и память является его центром, как вы также увидите в главе Адама Фернера «Воспоминания сделаны из Пряности», где Локк появляется в связи с Бене Гессерит и их Другой памятью. Однако, в отличие от сестер Бене Гессерит, гхолы восстанавливают первоначальные собственные воспоминания, а не память своих предшественников. Будучи клонами, гхолы так или иначе разделяют физическую оболочку, биологию или генетическую структуру своих оригиналов. И, в отличие от Сестер, гхолы, по-видимому, объединяют сознание с пробужденным оригиналом. Чтобы понять самоидентичность, особенно у таких сложных созданий, как гхолы, мы должны пойти дальше Локка. Мы должны обратиться к неолоккианцам.

Дерек Парфит – член общества Колледжа всех душ Оксфордского университета – проявляет интерес к самоидентичности и духу неолоккианства. В своей книге «Причины и личности» (1984) он подвел теорию Локка к логической крайности.

Парфит доказывал, что под сознанием Локк мог подразумевать не только память. Прежде всего, сознание и память – разные способности с различными целями. Сознание – это непосредственное знание о нашем настоящем, а память – это непосредственное знание о нашем прошлом. И еще есть интенция – наше непосредственное знание о том, как мы будем поступать в будущем. Объединенная с желанием интенция – это то, что определяет наши действия.

Парфит считал все это и другое, не определенное соответствующими психологическими обоснованиями, одинаковым. У нас есть психологическая сопричастность между нынешними собой и прошлыми, в любое время, когда с возникает прямая психологическая связь между ними. Когда у нас имеется достаточно прямых связей на уровне психологии между собой настоящим и собой прошлым, эти два состояния становятся крепко связанными. Психологическая преемственность – это то, что удерживает вместе цепи сильной сопричастности. Сопричастность помогает нам понять, как Лето II все еще оставался Лето, несмотря на изменения, которые происходят со всеми существами со временем, и утрату памяти о некоторых вещах со времени своего отрочества три тысячелетия назад. Лето всегда имел достаточно прямых психологических связей с хорошим уровнем преемственности, так что даже при потере части связей цепи преемственности делали его одним и тем же человеком.

Парфит опровергает для нас аргумент в пользу нового языка личности. Строго говоря, личность – это формальное отношение, которое не допускает степени градации: Марк Твен и Сэмюэл Клеменс будут или абсолютно идентичными, или полностью разными людьми. Удерживать достаточное количество прямых психологических связей все равно что сохранять абсолютно все, чего не делал даже Лето! Тут и там мы теряем некоторые воспоминания, но множество других приобретаются нами, с течением времени. Бог-Император был бы тем же человеком, что и молодой Лето, лишь том случае, если бы он пережил в своем прошлом себя молодого в полной мере. Слово «личность» сигнализирует, что кто-то имеет типичное близкое отношение к выживанию. Обычно это типичные и близкие отношения, существующие между нами настоящими, прошлыми и будущими. Обычно, но не всегда. Другими словами, Парфит доказывал, что важен не концепт личности с формальными свойствами. На самом деле важно выживание. Но с этим нет проблем, поскольку все люди когда-либо имели дело с ним.

Все связи, которые важны для психологической преемственности, описываются новым языком выживания. Память становится квазипамятью. Нам будто помнится опыт о том, как казалось, что мы помним этот опыт, и это полагается на тот факт, что кто-то действительно имел этот опыт. Очевидная память полагается на опыт, как и положено памяти. Нет предпосылок для самоидентичности, нет цикличности. Интенция становится квазиинтенцией и так далее. Выживание само по себе означает квазиличность.

Самый важный эпизод для ответа на наш вопрос, является ли последний Дункан тем же человеком, что и Дункан Айдахо, произошел на не-корабле, приземлившемся на Капитуле, родной планете Бене Гессерит. Дункану не было позволено сходить с не-корабля, потому что это раскрыло бы его для предвидящих наблюдателей Досточтимых Матрон; у него не было генетической метки Сионы, которая бы укрыла его от оракулов.

Преподобная Верховная Мать Дарви Одраде встретилась с Дунканом лицом к лицу, когда он стоял в большом трюме корабля. Сестричество подозревало, что Айдахо помнил больше, чем одну жизнь гхолы. Понимая, что Одраде не примет никаких отговорок, потому что нельзя было терять времени, он признался.

«– Расскажи мне о памяти своей серии, – приказала она ему.

– Я помню эти… жизни. Они как одно целое – ответил ей Дункан» («Капитул Дюны»).

Однако наш вопрос остается в силе. Мы рады признать, что Лето II был психологически постоянен, как и любой обычный смертный. Множество смертей и перерождений Дункана кажутся разительно отличающимися от Лето и всех остальных. Был ли хоть один Дункан так же психологически постоянен? Может ли кто-то иметь сильную психологическую связь и постоянность, если он был убит и возрожден? А столько раз, сколько Дункан был? А хотя бы один?

Парфит предложил три версии связей для рассмотрения психологического критерия самоидентичности на протяжении времени. По короткой версии правильным основанием стал бы критерий нормальности. Для расширенной версии правильным основанием стал бы критерий надежности. В самой широкой версии правильным основанием был бы любой критерий.

Самая широкая версия непоследовательна, и Дункан, конечно, соответствует ей. Он также соответствует и расширенной версии. Мы знаем, что пробуждение серийной памяти работает надежно, потому что мы наблюдали это в других гхолах Дункана так же, как мы обнаружили это у Мастеров Тлейлаксу, которые со времен Муад’Диба использовали технологию серийного производства гхол для достижения истинного бессмертия.

В короткой версии… Что ж, ничто не может преодолеть сильную психологическую сопричастность нормальных людей. Однако нормальность в своем привычном смысле слова полагается на социальный и исторический контекст. Во Вселенной, где существуют гхолы, нормальность уже стала другой. Там гхолы помнят прошлые жизни своих оригиналов, а нормальность смещается еще больше. И дело не в том, что, будучи читателями, мы охотно в это верим. Нормальностью можно считать и то, что Тлейлаксу сделали обычной практикой, а Бене быстро адаптировались к открытию того, что их Дункан в действительности пятитысячелетний человек.

Непреодолимо и привычное отношение к тому, что времена меняются, технологии меняются и статус-кво также меняется вместе с ними. Но мы должны быть подозрительными. Нормальность не всегда является хорошей мерой для суждения. Отношение Бене Тлейлаксу и Бене Гессерит к серийным гхолам похоже на нормальное отношение к самоидентичности у обычных людей. Хорошо… Но должны ли они так относиться? Есть ли для этого веская причина?

Все дело в памяти. Почему любой из Дунканов должен относится к очевидной памяти, которая устремляется в них после пробуждения, как к истинно своей? В конечном счете гхолы не проживали эти жизни, не учились летать на орнитоптере или управляться с мечом. Все это случилось не сейчас и по праву принадлежит кому-то еще, давно умершему. Хуже, чем какое-то высокопарное софистское понятие квазипамяти, к этому можно относится как к псевдопамяти. Почему Дункан не воспринимал эту память как, скажем, достоверные галлюцинации? Галлюцинации, потому что, несмотря на схожесть с обычной памятью, это была не его память, а каких-то других людей. Достоверные, потому что, нужно признать, каждое из пробужденных воспоминаний было историческим исходным фактом того, что что-то произошло как будто с оригиналом, когда тот был жив.

Учитывая возражения, встреченные теорией Локка о самоидентичности, возможно, такое прочтение было неправильным изначально.

За последние двадцать лет была разработана конкурирующая теория – нарративная. Нарративные теоретики именовали себя, подобно Парфиту, неолоккианцами, но разошлись с традиционным прочтением Локка. Мария Шехтман – светило нарративной теории – заинтересовалась, возможно ли, что Локк верил, что есть едва различимые, сложные отношения между сознанием и памятью, отношения обратной связи и интерпретации.

В ее новаторской книге «Устройство личности» она доказывает, что собственная личность сохраняется субъектом опыта, но не как пассивным или реактивным отстраненным воспринимающим. Личности активно эгоцентричны. Личности проявляют увлеченный интерес к самим себе. Мы постоянно следим за собой в попытке контролировать характер нашего опыта. Шехтман доказывает, что деятельность самонаблюдения «дает нам чувство связности и постоянности, как личности, что обеспечивает своего рода собственное представление и отношение к конкретному прошлому, которое составляет самоидентичность» (Шехтман 2005). Самонаблюдение – это не только перепроверка, но и проверка, балансировка и уравновешивание. Индивидуальность – это не только существование, но и деятельность: динамичная, отзывчивая, избирательная и пристрастная. Мы видим такие типы поведения у многих персонажей «Дюны»: как у Бене Гессерит и у ментатов, так и у Пола и Лето. Будучи читателями, мы ассоциируем себя с ними, потому что их поступки мы узнаем в своей деятельности.

Шехтман представляет теорию Локка о самоидентичности в виде ясного, психологически богатого и красноречивого определения. Мы сами стремимся к единению связности и понятности таким образом, чтобы наши жизни имели траекторию и ее эпизоды сочетались. Люди вынуждены искать осмысленного порядка или, если угодно, нарративного. Нарративная теория опирается на новые исследования в философии и психологии в сфере умственного развития человека и роли языка и социальной среды для формирования нового определения себя: быть собой – это как быть главным персонажем истории от первого лица, которую мы сами и рассказываем.

Нарративная теория – это теория о становлении себя. Индивидуальность полагается на наш опыт прошлого и настоящего, упорядоченный, частично сознательно и частично бессознательно, набором принципов. Схема организации, при помощи лупы, изучает необработанный опыт, формируя уникальную точку зрения. Быть собой – значит иметь связную и понятную, а следовательно, каким-то образом организованную «историю своей жизни», потенциально доступную если не нам, то членам нашего сообщества. Мы как субъект опыта собственной точкой зрения действительно формируем наш опыт.

Формы нарративности сами собой не обязательно извлекаются из какого-то конкретного литературного жанра, хотя многие теоретики нарративов не были бы удивлены, если бы люди понимали и выражали свой опыт через знакомые составляющие нарративов: героя, историю, сюжет, прием, мотив, тему, линию сюжета или персонажа. Повествование – универсальная человеческая практика и мощное средство для упорядочивания значимости и нарративов, а объяснение нарратива – это способ наделения смыслом нашего опыта живущих во времени существ.

Нарративная теория также наделяет новым смыслом память: воспоминание о событии, действии или опыте – это не просто плоский, обделенный эмоциями мыслительный процесс. Когда Дункан вспоминает пытки его матери или ранение в голову, которое убило его, – это воспоминания, до конца наполненные чувствами. Что важнее, часто точно такие же чувства, которые мы испытывали в тот момент, возвращаются снова свежими и живыми, а не холодными и отстраненными, будто «микрофильм», проигрываемый кадр за кадром мысленным взором. Насыщенная жизнь изначального Дункана теперь содержалась в гхоле, окрашивая его настоящее, вероятно объясняя различное поведение и мировоззрение, которые он испытал при пробуждении. Он интегрировал в той же степени сознательно, сколько и бессознательно, новый набор процедурных и опытных воспоминаний в набор, который был у него до нового пробуждения.

Нарративная теория объясняет, почему последний Дункан на Капитуле относится к памяти его оригинала как к своей, ведь все те жизни были интегрированы в его настоящее сознание. Они вернулись к нему: все жизни, рождения, смерти, профессии, друзья, жены, дети за все три с половиной тысячи лет прожитого опыта, в той же мере, в которой его память была памятью одного настоящего гхолы.

Дж. Дэвид Веллеман, профессор философии Нью-Йоркского университета, походит на теоретика нарративов, если посмотреть под определенным углом. Он заметил, что местоимение первого лица единственного числа «я» – непостоянный товарищ. С одной стороны, прошлый я может быть тем же человеком, что и я, идентифицированный в какой-то отдельный момент прошлого, то есть это метафизическая связь через время. Метафизическое здесь означает только что-то за пределом или поддерживающее физическое. Например, я умер на Арракисе, и мои клетки украли, чтобы клонировать меня. С другой стороны, прошлый я может быть кем-то, о ком я могу рефлексивно думать от первого лица. Сардаукар прошел через мои клинки и убил меня. Это психологическая связь меня и Я, потому что мы субъекты одного лица. Наши биографии или, лучше сказать, нарративы фантастичны, но правдивы. «Мы изобретаем себя… но мы действительно те персонажи, которых мы изобрели» (Веллеман 2006а). Вспомните старый анекдот о том, что жизнь – незаконченная работа. Согласно нарративной теории получается, то же являет собой и проживающий эту жизнь человек – произведение искусства.

Почему интеграция последним Дунканом множества предыдущих воспоминаний прошла так хорошо, так плавно? Что ж, во-первых, на помощь ему теперь пробудились силы ментата, философа Дзенсунни и правдовидца, подчиняющиеся его воле. Во-вторых, гхола пробудил в себе человека, очень похожего на него самого. Ему не пришлось бороться с этими личностями, когда они заполонили его сознание, как это бывает с Бене Гессерит и их Другой памятью. Все Дунканы были крайне схожими личностями, и даже их непробужденная личность гхолы была очень похожа на интегрированную личность после пробуждения.

В-третьих и, думается, что это самое важное, последний Дункан – это человеческое Я. Веллеман отмечает, что человеческое Я имеет мощный стимул к самосогласованности. И перед лицом наступления непосредственного, яркого, неизбежного, субъективного опыта настоящего, который является узнаваемыми воспоминаниями, как будто из уст человека, крайне похожего на себя, Я поступает как должно поступать – оно интегрирует. Не важно, происходит ли это сознательно или рефлексивно, как обычно бывает у людей. Правдивость или неискренность не играет важной роли. Последний Дункан – это психологически непрерывное слияние сознаний всех Дунканов прошлого и его собственного сознания настоящего.

По-видимому, Фрэнк Герберт следовал такому пути: персонажи в фантастической Вселенной Дюны различаются по форме, размеру и численности. Существует особый список, таких как Лето II и других, чьи критерии самоидентичности сильно отличаются. Лицеделы одновременно являются и самими собой, и кем-то другим (пока они не настолько вживаются в роль, так что «забывают», кем они были, и «помнят» лишь скопированного индивида). У Преподобных Матерей есть Другя память, что является формой сознания, с которой есть опасность слиться, если они погружаются в нее слишком глубоко.

Могут ли необычные границы личностей гхол помочь нам понять самоидентичность в целом? Мы должны принять во внимание следующие три факта:

1) непробужденный гхола не является оригиналом;

2) нужно делать различие между оригиналом, появляющимся естественным путем, и гхолами, которые населяют современную Империю;

3) это различие не проявляется ясно в случае самих Тлейлаксу и последнего гхолы Дункана.

Прошлые жизни гхол Дункана стали едиными в живом сознании настоящего, когда ему стало известно о них. Интегрированное самосознание, которое охватывает и объединяет – правильнее сказать, воссоединяет – разделенные сознания, имеет смысл рассматривать в стремлении последнего Дункана к его прошлым жизням, как будто они есть одно целое, но являются психологической связью от первого лица. Это все еще не «единая жизнь», которую он возглавил, а раздельные жизни всех отдельных предшествующих Дунканов. Можем ли мы обратиться к метафизической концепции самоидентичности для подкрепления этой идеи?

Учитывая, что технология производства гхол сводится к физическому перерождению мертвых клеток в живую ткань, вырастающую в новое человеческое тело, Герберта можно было бы назвать редукционистом из-за его веры, что быть человеком не является абсолютным свойством, и поэтому оно может быть редуцировано до другого свойства или наборов таких свойств. Дункан будет Дунканом, если у него такие же клетки и та же генетическая структура, из которой спящие или пробудившиеся психологические основания, такие как первоначальные воспоминания, каким-то образом выделены или иным образом проистекают. Вместо этого на примере серийно произведенных гхол, таких как последний Дункан или Мастера Тлейлаксу, Герберт демонстрирует нам, что ответ на вопрос о самоидентичности нужно искать в будущем. В очень далеком будущем.

Давайте рассмотрим четырехмерность – возможный вариант редукционизма, согласно которому личность пока еще важна. Все, что существует во Вселенной, существует не только в пространстве, но и во времени. Существа, такие как люди, относятся и к пространственному, и к временному измерению. Человек в этом ключе может рассматриваться как сохраняющийся объект, который пробирается сквозь материю времени и пространства. Такой подход позволяет нам думать о временной истории человека, как о части его целого. Мы больше, чем просто физическое и психологическое постоянство. Мы – целая пространственновременная история.

Подобно песчаному червю, у нас не может быть тела без сегментов или сегментов без того червя, которому они принадлежат. О людях можно сказать, что они есть целостность их пространственновременных отрезков по длине тела червя. Эти растянутые во времени части сменяют друг друга подобно часам и минутам. Человек является суммой всех частей, продолжающейся вещью, составленной из всех отрезков, расположенных последовательно рядом друг с другом во времени. Герни Халлек выступает здесь хорошим примером. Герни – это пространственно-временной червь, который ползает в пространстве между Гьеди Прайм, Каладаном, Арракисом и многими другими планетами и перемещается во времени по всей продолжительности его нормальной человеческой жизни. Все Дунканы вместе представляют гораздо более длинного метафорического червя, у которого есть разрывы в тех местах, когда последний из серии Дунканов умирал и сохранялись только клетки оригинала.

Сложно представить, как будет важна личность в отношении к состоянию человека в далеком будущем. Рассмотрим Лето II, который жил на протяжении тысячелетий. С точки зрения четырехмерности, в любой момент времени он един или является частью одного и того же пространственновременного постоянства 3500-летнего себя. Хотя для всех нас это необычайно сложно и даже психологически невозможно заглянуть так далеко в будущее. Нас бы искушали мысли о насущных вещах, а другому человеку (себе будущему) мы оставили бы беспокойство по самым разным поводам тысячи лет спустя. У Лето II могла бы быть именно такая реакция, так как ребенком он был полностью человеком и, взрослея, трансформировался в гигантский гибрид песчаного червя и человека.

Мы обычно ожидаем от себя, что в далеком будущем будем крайне изменившимися. Кажется, что в том времени мы будем настолько отличаться, что схожесть личности может очутиться под вопросом, так как будет казаться, что абсолютно ничего из того, что важно в обыденном выживании, не будет представлено в человеке будущего, кроме пространственно-временной личности.

Аккуратное конструирование Гербертом психологического характера Лето оказывается поучительным. Его идея времени, длительности и будущего сильно отличается от остальных, потому что представление Лето II о продолжительности жизни простерлось далеко вперед, но еще потому, что она протянулась далеко назад, так как Герцог владел всей памятью и личностями своих предков. Сейчас может казаться, что некоторая высокая степень психологической сопричастности создает единство отношений между различными временными состояниями Лето II. Если так, из этого следует, что отношение, сохраняющее «то, что важно» для Лето таким же самим собой, как и он сам, как это понимал Парфит, будет просто психологической преемственностью.

Герберт показал нам, как концепт самоидентичности может измениться в зависимости от наших физических и психологических обстоятельств. Лето существовал, а на самом деле создал для себя в довольно необычных физических и психологических условиях человеческое тело. Оно было физически соединено с бесчувственным, материально практически неуничтожимым телом песчаной форели, которым управлял разум с доступом к памяти всех своих предков и с даром предвидения далекого будущего. В полном понимании дальновидности, Лето смоделировал такую личность, которая была бы способна выдержать длинную жизнь для достижения его цели: Золотого Пути. В конце он оставался бы тем же человеком, который привел это все в движение. Тот же человек-червь, та же личность. Бог-Император такой же целостный и постоянный пространственновременной червь, что и Герни, только на три с половиной тысячи лет старше.

Последний Дункан Айдахо, который продолжил существовать в сиквелах «Охотники Дюны» Герберта и «Песчаные черви Дюны» Андерсона, также поменял наше представление о самоидентичности. Когда ему стали известны воспоминания всех прошлых гхол в дополнение к памяти первоначального Дункана, он стал психологически единым со всеми его, прошлыми жизнями. Если Бене Тлейлаксу физически наполнили клетки оригинала клеточной памятью, идущей от всех прожитых жизней серий гхол на службе Бога-Императора, последний Дункан как минимум физически был един со всеми прошлыми перерождениями. (Технология не была объяснена, но это не важно. Помним об этом, поскольку как метод, который они использовали, это надежно, что служит лишь для понимания нормальности.)

Однако, в отличие от Лето II, Дункан как пространственно-временной червь оставил несколько крайне запутанных следов в четвертом измерении, во времени. Были длинные промежутки, когда не существовало ни одного живого существа, которое физически было бы едино с оригиналом, а были только клетки в хранилище лаборатории Тлейлаксу. Иногда эти клетки были и в хранилище, и перевоплощены в живом Дункане. И, если последний Дункан являлся физическим слиянием клеток первого Дункана Айхадо и определенных клеток, извлеченных из каждого гхолы в серии, тогда хотя бы в чем-то последний Дункан был частично физически и психологически живущим единством всех гхол из серии. Он был пространственно-временным червем с сегментами, разбросанными на протяжении пяти тысяч лет. Будучи также непохожим на мастеров Тлейлаксу, он провел множество своих жизней по-отдельности. Личность последнего Дункана – это коллектив сущностей одного и того же человека. Все они сознательно или бессознательно были вдохновлены своим оригиналом Дунканом Айдахо. Он был коллективным сознанием, крайне психологически связанным.

Главная сюжетная линия романов Дюны требовала от определенных персонажей быть теми же личностями, что и другие определенные персонажи, так что концепция самоидентичности точно должна была быть важной для Фрэнка Герберта. Он мог делать расчет на идею о том, что чья-то личность может быть неподвластна этому существу, а также частично может быть создана тем, во что верят окружающие.

Герберт дал нам многостороннюю теорию личности, главный вывод которой состоял в том, что образ мышления важен, и то, что мы задумываемся об этом, играет большую роль. Еще Герберт показал нам, что относительное состояние нашей физической оболочки устанавливает основные границы для личности. Далее эта идея постоянно меняется, частично из-за способа, которым общество распознает и тем самым в общей интерпретации создает новые, более открытые определения личности. С раздвиганием физиологических и технологических пределов мы можем также установить новые границы для времени и взаимосвязей. Герберт сказал нам, что, если мы сможем трансформировать себя во что захотим, то будем обладать такой же властью и над концепцией личности. В зависимости от наших технологий мы коллективно сможем превратиться во что угодно.

Герберт дал нам несколько подходов к личности в долгосрочной перспективе. В обычном понимании личности мы предполагаем, что если есть связь между нашими личностями и практическими соображениями, то она должна происходить из равенства. Смотря наивным взглядом, мы ожидаем единственную связь, выходящую из единственной и точной концепции самоидентичности, между нашими личными практическими соображениями и нашим будущим благополучием. И нормальные для жизни практические соображения работают идеально в нашем наивном представлении о личности. Но так ли это должно быть? Герберт показал нам, что практические соображения, в широком смысле для Лето, мастеров Тлейлаксу и Дунканов могут иметь отношение к определению личности, которое опережает наше представление о нормальной жизни. Если интуиция не подвела Герберта, что она не сделала, критерии правильности личности могут изменяться в зависимости от конкретных аспектов физического и психического существования.

Частный пример с гхолами во Вселенной Дюны – всего лишь один из способов, которыми Герберт оправдывал свою позицию. Последнему Дункану стало известно о его прошлых Я в гхолах, и он был сопричастен с ними, как конкретный индивид, объединенный маркерами генетического и социального в личности. Если бы мы могли узнать о своих прошлых личностях, мы могли бы потенциально вплести их в свою настоящую, как в случае с Преподобными Матерями Бене Гессерит и предрожденными, такими как Алия, Ганима и Лето II. Подобным образом мы можем спроецировать нашу личность на будущее. Если мы можем образно предвосхитить собственное выживание, то не имеет значения, как далеко это будущее сможет продолжаться. Все, что нам нужно, – это реальная возможность непрерывности далекого будущего, и мы можем подумать о себе будущем, как о себе настоящем.

Такой вид долгосрочной перспективы ожидаемого выживания рационален, если отношение к личности зависит от психологических критериев, так как гхолы открывают возможность для длительных периодов незнания о своей личности. Последний Дункан завладел пониманием своей истинной личности через получение памяти гхол-предшественников. Это то же самое, только в больших масштабах, когда человек с амнезией восстанавливает себе память. Гхолы также позволили персонажам Герберта планировать свое будущее, как и поступили мастера Тлейлаксу. Мастер Сайтейл сам стал цепью их множества гхол. Каждый гхола владел памятью предшественника, так как их клетки извлекались и выращивались до их смерти. В этом случае биологический критерий личности может быть применим, так как возможно представить несколько гхол одного человека (как было у Брайана Герберта и Кевина Дж. Андерсона в сиквелах с мастером Тлейлаксу Ваффом). Возможность бессмертия имеет смысл, только если генетические копии сохраняют такие же моральные ориентиры, как и оригинал. Обстоятельства жизни и особенности наших оболочек могут влиять на представление о человеке и его возможностях.

Когда на полу не-палаты Харконненов, в последнем Дункане пробуждаются травмирующие, болезненные воспоминания оригинала, и он принимает их за свои, ничего экстраординарного во Вселенной Дюны не происходит. Ведь ничего экстраординарного нет в вопросе личной идентичности. Мы уже сталкивались с этим и привыкли. Однако занятие любовью с Досточтимой Матроной Мар-беллой, пробудило память каждого из предыдущих гхол Дункана. Матрона была подготовлена к такому сценарию, и волна за волной она ворвалась в его сознание, пробуждая новую личность и понимание того, каково это – сохранять личность на протяжении времени. Это представление о личности, которое уживается со столетними перерывами в истории одного и того же человека. Можно ли сказать, что это история одного человека? Безусловно, все они Дунканы, все – одна личность.

Исследователи

Сэм Гейтс-Сковилл

Стефани Семлер