Глава 29

МАША

Вы когда-нибудь пытались найти телефон в темном подвале? Он мог отлететь куда угодно, закатиться под ящики или разбиться вдребезги. Но это моя единственная надежда на спасение, и я ползу на коленях по полу, слепо шаря руками, натыкаясь на углы шкафов и ящики с вином. Надеюсь, что здесь нет мышей и пауков, иначе я сразу умру от разрыва сердца. Я ведь страшная трусишка. Только притворяюсь сильной и смелой. Иначе не выжить.

Вот и сейчас я выживаю, как могу. Главное, не думать о том, что у меня нет шансов. Что Дэн с отцом улетели на все новогодние каникулы и меня здесь никто не найдет. А когда они вернутся, спасать уже будет некого. За две недели я уже разлагаться начну и все тут провоняю трупным запахом!

Я всхлипываю от жалости к себе, представляя свое окоченевшее тело на каменном полу, под безжалостным электрическим светом, и до боли закусываю губу. Только не реви, Маша! Ты справишься! Найдешь телефон, хоть тебе придется ползать на карачках всю ночь напролет, и позвонишь, чтобы тебя спасли.

Продолжаю слепо шарить по полу в темноте. Он прохладный, но гладкий и чистый – ни пылинки, как будто его недавно мыли. А может, вспыхивает огонек надежды, домработница Оксана заглянет в дом в отсутствие хозяев? Жаль, что у Громовых нет ни кошки, ни собаки, ни рыбок. Пытаюсь вспомнить, видела ли я в их доме цветы, которые нужно поливать, но тщетно… Лучше бы мой труп нашла Оксана, тогда бы Дэну и его отцу не пришлось смотреть на то, во что я тут превращусь. Хотя я совсем не желаю Оксане такого кошмара. Она всегда была ко мне добра и подкладывала лучшие кусочки. А может, я сильно и не завоняюсь, а? Здесь вон как прохладно.

Я ежусь, обхватывая себя за плечи. На мне голубой свитер – подарок Дэна, но куртку Доминика с меня сняла, пока я валялась без сознания. Видимо, чтобы я поскорее тут окочурилась. Когда я очнулась, не было ни куртки, ни Доминики. Только темнота и холод, пробирающий до костей.

Думаю о том, как буду лежать здесь холодная и красивая. С синими губами, ага! А потом стану призраком дома Громовых и буду являться Доминике по ночам, если она не отстанет от Дэна и захочет выйти за него замуж.

– Бууу! – дурашливо вою я, репетируя роль призрака, и представляю, как буду пугать Доминику.

Но потом осекаюсь и ахаю, когда до меня доходит, что именно задумала Доминика, когда заперла меня в винном погребе. Если бы она хотела избавиться только от меня, то переехала бы на своей тачке, как пыталась три месяца назад. Папочка бы ее отмазал. Или связала бы и бросила куда-нибудь в реку под лед. Никто бы не узнал.

Но она ведь заманила меня именно сюда – в особняк Громовых. Чтобы отомстить обоим – сыну, который ее бросил, и отцу, который не разрешил их с Дэном брак и предпочел видеть с сыном меня, деревенщину, а не ее, дочку банкира. Мой труп в подвале разрушит всю их жизнь – деловую репутацию Громова, его бизнес.

Да что бизнес! Я нервно прохаживаюсь в темноте, выставив руки, чтобы не споткнуться о стены и ящики. Их же могут обвинить в моей смерти! Их затаскают по судам и могут посадить в тюрьму пожизненно. Даже с деньгами Громовых замять труп в подвале не получится. А я уже не смогу никому рассказать, как все было на самом деле!

Эта мысль придает мне сил, и я снова продолжаю шарить в темноте, надеясь найти свой телефон.

Даже если связи не будет, я хотя бы запишу видео, что это Доминика привела меня сюда и заперла. А Громовы ни при чем. Пусть думает, что такая умная и всех обманула. Пусть я умру, но и она от наказания не уйдет!

Подвал огромный. Я кляну Громова, что распахал такую махину. Зачем ему столько вина? Не мог сделать подвал два на два? Я бы мигом отыскала тут телефон. А так я ползаю в темноте и уже сбила колени в кровь, а даже не добралась до конца подвала.

Не знаю, сколько часов проходит, пока моя рука не упирается в стену напротив. Доползла. Вот он – конец. А телефона нет, и он мог откатиться куда угодно под ящики, где я его никогда не найду.

Я обессиленно шлепаюсь на попу и прислоняюсь спиной к стене. Она ледяная, как в холодильнике, и я отстраняюсь. Обхватываю себя за колени и слепо таращусь в темноту, стараясь не зареветь. Это конец. Я тут умру. И испорчу жизнь Громовым, когда меня тут найдут. Была бы здесь пыль, я бы хоть пальцем написала, что виновата Доминика. Может, написать кровью? Или вином? Только не белым, красным!

Я вскакиваю на ноги и вытаскиваю бутылку из ближайшего ящика. Вот только как я узнаю – белое вино или красное? В темноте не видно. А на вкус я все равно не пойму. Я бережно кладу бутылку обратно. Не хватало еще разбить коллекционное вино, которое стоит пару тысяч евро. Хотя вряд ли Громову будет до выпивки, когда он обнаружит в подвале мой труп.

У меня щиплет в глазах, и я тру их, изо всех сил стараясь не зареветь. А когда отнимаю руку, сквозь пелену слез вижу яркий всполох в нескольких шагах у стены. Бросаюсь туда и натыкаюсь на ящики. Просовываю руку за них и – о чудо! – нащупываю свой телефон.

Вспышка голубого света прогоняет темноту, и я моргаю, пока у меня все расплывается перед глазами. А когда смогу сфокусироваться на экранчике, в отчаянии закусываю губу.

Батарея на последнем издыхании. Поэтому айфон и мелькнул, сообщая о том, что ему срочно нужна подзарядка.

Сеть не ловит. Сколько я ни кружу по подвалу, размахивая руками, не могу поймать сигнал. Если он вообще тут есть.

Я тщетно обхожу с телефоном весь подвал и напрасно трачу батарею, светя себе в темноте. Здесь же подвал! Если сеть где и есть, то только возле двери. Спотыкаюсь о деревянную коробку из-под вина и решаю попытать счастья. Тащу ее к двери, встаю на нее и вытягиваю руку. Есть сигнал!

Коробка опасно качается подо мной. Не навернуться бы, ведь я стою на верхней ступеньке, а подо мной крутая лестница, с которой я уже недавно падала. Доминика не стала церемониться, просто столкнула меня внутрь, пока я была без сознания. Мне еще повезло, что не свернула шею.

Заряда батареи осталось чуть-чуть. Сигнал слабенький, и у меня есть только один шанс на спасение. Только один звонок. Мне нельзя ошибиться. И я нисколько не сомневаюсь, когда набираю знакомый наизусть номер. Молюсь только, чтобы абонент не внес меня в черный список.

Задерживаю дыхание, ожидая вызова. Целую вечность спустя до меня доносятся гудки. Он меня не заблокировал, но и отвечать не спешит. Ведь мы с ним плохо расстались, и у него есть причины не хотеть со мной разговаривать.

Наконец, он берет трубку, и я слышу голос, который так люблю.

– Я у тебя дома, – выпаливаю я на одном дыхании. – Доминика заперла меня в подвале! Приезжай и спаси меня!

Экран гаснет, телефон окончательно разряжается. Коробка подо мной трещит, и я лечу вниз. Считаю спиной ступеньки, но не чувствую боли. Я думаю о том, что он успел услышать, пока телефон не разрядился. Если вообще успел.

Но больше от меня ничего не зависит. Мне остается только ждать.

МАЖОР

В аэропорту накануне Нового года не протолкнуться. Все куда-то летят, суетятся, катят свои чемоданы, толкаются. Мы проходим мимо длинной очереди для бедняков в эконом-класс, и я замечаю в толпе стройную брюнетку, похожую на Катю.

Резко останавливаюсь и вытягиваю шею – но девушка оборачивается, и я с трудом сдерживаю досаду. Нет, она не уродина. Довольно симпатичная. Перехватывает мой взгляд и начинает кокетливо улыбаться. Но я сразу отворачиваюсь, ведь она не Катя.

Я по-прежнему одержим ею. Я каждую ночь сжимаю ее в своих объятиях – но только во сне. В тот вечер, когда она лежала голой в моей постели, я видел ее в последний раз. Катя дала понять, что я ей не нужен. С моим отцом она тоже больше связаться не пыталась и вскоре нашла себе известного продюсера, который был на сорок лет старше. Старикану почти семьдесят. Он снимает ее в своем новом фильме, а меня тошнит, когда я вижу их совместные фото.

– Денис! – Отец машет мне, и я нагоняю его у стойки бизнес-класса.

Он уже приветливо болтает с девушкой на регистрации, и та вовсю строит ему глазки. Поди, мечтает соблазнить олигарха и поселиться у нас дома. Разбежалась!

– Мне место у окна, – требую я, шлепая на стойку свой загранпаспорт.

– С сыном летите? – Девушка, всего на пару лет старше меня, продолжает улыбаться отцу и берет мой паспорт.

– Да, у нас семейные каникулы, – отвечает он.

Она явно не прочь составить нам компанию третьей, но перехватывает мой раздраженный взгляд и наконец начинает вносить наши данные в компьютер.

Встречать Новый год с отцом – не лучший вариант. Но раз уж Доминика настроила против меня всю нашу тусовку, то лучше я зажгу в Лондоне с новыми друзьями. Мой Инстаграм читают несколько англичан и русских, которые учатся в Оксфорде. И когда я написал им, что лечу в Лондон, они обещали провести меня по самым крутым вечеринкам. Представляю, как буду выкладывать селфи из самых модных клубов, и расплываюсь в широкой улыбке. Доминика все косички с досады повыдергивает. Так ей и надо, выпендрежнице.

– Рад, что ты в хорошем настроении, – замечает отец.

– Что может быть лучше, чем провести новогодние каникулы с любимым папой? – Я демонстративно обнимаю его, и у сотрудницы за стойкой блестят глаза от умиления. Она что, сейчас расплачется?

И в этот момент у отца звонит телефон.

Я морщусь и отступаю от него.

– Ты же обещал, что никаких деловых звонков! Только ты и я. И никакой работы.

Отец бросает взгляд на экран и сразу же отвечает, прижимая телефон к уху и отходя в сторону:

– Да, слушаю.

– Эй, – раздраженно окликаю я, – может, сперва хоть зарегистрируемся?

Но он меня не слышит, и я ловлю сочувствующий взгляд сотрудницы за стойкой.

– Деловой человек, – усмехаюсь я. – Работа прежде всего!

– Будете сдавать багаж? – спрашивает она, продолжая регистрировать нас в базе.

– Мы налегке, – отвечаю я, показывая свой рюкзак.

У отца небольшая сумка за плечом.

– В Лондоне мы планируем пройтись по магазинам и прикупить одежды на новый сезон, – поясняю я, чтобы ее поддразнить, и глаза девушки вспыхивают завистью.

Она бы тоже не отказалась от шопинга в Лондоне. А вместо этого приходится регистрировать на рейс других и только мечтать о путешествиях.

Сотрудница протягивает мне две наклейки для ручной клади. Я начинаю прикреплять свою, и тут возвращается отец.

– На, лепи! – Я сую ему вторую наклейку, но он даже не пытается ее взять.

Взгляд у него встревоженный и виноватый.

– Что, опять?! – сердито восклицаю я, уже понимая, что лететь в Лондон мне придется одному.

– Прости, Денис. У меня срочное дело. Я прилечу позже.

– Так вы не летите? – ахает сотрудница за стойкой.

Но осекается под стальным взглядом отца и молча возвращает ему паспорт.

– Позвони, как долетишь. – Отец удостаивает меня лишь кивком и устремляется на выход. Так быстро, как будто от его скорости зависит все наше финансовое благополучие.

Что же там стряслось в его бизнесе перед самым Новым годом? Я провожаю его взглядом и забираю свой посадочный талон и паспорт.

– Не расстраивайтесь, молодой человек, – пытается утешить меня сотрудница. – Приятного полета. И с наступающим!

Я быстро отхожу от стойки и направляюсь к таможне. С чего мне расстраиваться? В Лондоне меня ждут вечеринки, новые друзья и девчонки. К черту Катю. К черту отца. Без них даже лучше.

МАША

Я не знаю, сколько часов уже сижу в темноте. Я успела задубеть, хотя постоянно прыгаю на месте, согреваюсь и размахиваю руками. Но пальцы ледяные, и я как будто сама превращаюсь в бутылку вина – одну из хранилища Громова. Ледяная Маша, выдержанная в погребе, потерявшая всякую надежду. Красная или белая? Уж скорее, белая – от холода кровь во мне уже выстыла, как у вампира. Вот только вампиры хорошо видят в темноте. А я совсем слепа и слабею с каждой минутой.

Уже не могу прыгать. Только сижу на ящике напротив входа, отодвинув его от стены, чтобы было не так холодно, и вяло машу руками, разгоняя кровь.

Только напрасно трачу последние силы.

Я знаю, меня не спасут.

Если бы он услышал, то давно бы пришел на помощь. От аэропорта до дома часа два езды. Если учесть новогодние пробки – то, может, и три-четыре.

Но прошло уже точно больше. У меня совсем пересохло в горле от жажды, и я бы отдала все за бутылочку воды.

Глупая Маша. Глупо умирать от жажды в подвале, полном вина! Я встаю с ящика, и меня покачивает от слабости и от холода. Запускаю руку в ящик с вином и понимаю, что ни за что не смогу открыть бутылку. Только разбить. Ведь у меня нет штопора.

Представляю, как Громов найдет меня тут лежащей в луже вина, с разбитой бутылкой у ног. Лучше уж умру от жажды, чем так опозориться!

Иду по подвалу обратно к выходу, едва передвигая ноги. Я зомби. Я почти умерла. А когда умираешь, нельзя притворяться и врать.

– Я тебя люблю, Громов, хоть ты и считаешь, что я тебя недостойна. Ты никогда на меня не посмотришь, а я не могу не думать о тебе.

Сползаю по стене и прижимаю колени к груди. Кладу на них голову и закрываю глаза. В этом нет смысла, ведь вокруг меня темнота. Но я слишком устала. А здесь слишком холодно, и у меня больше нет сил бороться.

Я проиграла.

Мне не надо было соглашаться на предложение Дэна, садиться к нему в машину и приезжать в этот дом.

Как чувствовала, что он станет моим склепом.

ГРОМОВ

Звонок Маши – как снег на голову. В ее голосе столько отчаяния, что у меня сжимается сердце. Разговор обрывается на полуслове. Я снова набираю ее номер, но он не отвечает. Я стою в шумном зале аэропорта, а душа рвется к ней. Как я могу улететь, зная, что она в беде?

– Прости, Денис. У меня срочное дело. Я прилечу позже. Позвони, как доберешься.

Бросаю виноватый взгляд на сына, но он уже недовольно отворачивается, не давая мне ничего объяснить. Я вылечу в Лондон к нему первым рейсом, как только буду уверен, что Маша в порядке. А сейчас мне надо к ней.

Хватаю первого попавшегося таксиста. Он называет такую цену, что за эти деньги можно слетать экономом в Париж.

– Заплачу вдвое, если доедем быстро, – обещаю я, и глаза мужчины вспыхивают азартом.

– Куда едем? – деловито уточняет он.

Я диктую адрес дома и хмурюсь. Как Маша могла оказаться у нас? Ключей у нее не осталось, она оставила их, когда сбежала в то утро. К тому же, особняк на сигнализации. Кто ей открыл? Может, Оксана? Но я отпустил повариху еще вчера, и та уже должна быть в Самаре, у родных. А уборщица Тамара заболела и не появлялась уже неделю.

В такси я снова и снова набираю Машин номер, но абонент не отвечает, и я схожу с ума от тревоги. Если бы звонила Катя, я бы ей не поверил и уже шел с сыном на посадку. Но Маша не из тех, кто станет играть в игры и плести интриги. Если она позвонила мне, значит, дело действительно плохо…

– Издалека прилетели? – окликает меня таксист.

– Что? – Я удивленно вскидываю брови. – А… Я не улетал.

– Провожали, значит? – Он понимающе улыбается. – А сейчас домой, к новогоднему столу?

Я киваю, не желая поддерживать разговор.

– Кто вас ждет? Жена, дети? – не унимается водитель.

Я молчу, а он весело продолжает:

– У меня жена и две дочки. Еще теща будет!

К горлу подступает ком, и я отворачиваюсь к окну, за которым в темноте мелькают цепочки фонарей. Я не знаю, что такое семейный Новый год – с женой и детьми. Девятнадцать лет назад в один день я приобрел сына и потерял жену. Сразу после похорон забрал ребенка из роддома. А в первый Новый год без Нади безобразно напился, так что потом было стыдно взглянуть в глаза ее матери, которая помогала мне с Денисом первое время. Через три года не стало и тещи, и мы с сыном остались вдвоем…

Таксист наконец умолкает, оставив меня в покое. А я вынимаю из портфеля листок бумаги. Оксана отдала его мне вчера, перед тем как уйти.

– С наступающим, Дмитрий Кириллыч. – Она мялась, как будто сомневаясь, стоит ли показывать то, что держит в руке.

– Что у вас там, Оксана? – Я с улыбкой протянул руку.

Ожидал увидеть новогоднюю открытку. Но домработница дала сложенный листок бумаги. Я с удивлением развернул его и увидел портрет. Маша нарисовала себя рядом со мной у фонтана в Парке Горького. Свидание ее мечты, которого у нас никогда не было.

– Я нашла его, когда убиралась в гостевой спальне, где жила Маша, – донесся до меня голос Оксаны. На время болезни Тамары она взяла на себя уборку, чтобы побольше заработать к Новому году. – Должно быть, она уронила его за кровать.

Я резко свернул рисунок, и домработница огорченно заметила:

– Не надо было вам его показывать, да? Зря я…

– Все в порядке, Оксана. – Мне стоило огромных усилий держать лицо и выглядеть безразличным.

И я смог дать волю эмоциям только несколько минут спустя, когда Оксана покинула дом.

Рисунок Маши – ее признание, которое она так и не посмела выразить вслух. Она видела себя рядом со мной, и, видит Бог, я бы хотел этого больше жизни. Но я не могу поломать девочке жизнь. Ей всего восемнадцать, и вдовец с разбитым сердцем и сыном, которому столько же, сколько ей, – для нее не лучший вариант. Пусть лучше встретит ровесника и рисует его портреты.

К тому же, прошло три месяца. Она меня уже давно забыла. Но сегодня, собираясь в аэропорт, я зачем-то сунул рисунок Маши в портфель. Глупо, ведь его мог увидеть Денис. Но почему-то я не мог с ним расстаться, как будто хотел взять частичку Маши с собой в Лондон.

Я ведь с самого первого дня выбрал Машу для себя, а не для Дениса. Но мне понадобилось слишком много времени, чтобы это понять… Сначала я просто приглядывал за ними издалека. А в тот вечер, когда я отбил ее от коллекторов, какое-то предчувствие заставило меня следовать за ней, когда сын высадил ее из такси, не довезя до дома. Повезло, что я успел, и эти отморозки не причинили ей вреда. Уже тогда, сидя на кухне ее съемной квартиры, слушая ее рассказ о том, как она влипла в неприятности, я боролся с желанием ее обнять и защитить от всего мира. А когда потом привез к себе на городскую квартиру, с трудом сдержался, чтобы не наделать глупостей, о которых пожалею. Сбежал от нее – прямо в постель к Кате, которая проявила инициативу. Почему бы нет? Молодая красивая актриса куда больше подходила мне по возрасту и статусу, чем девушка сына! Надеялся, что роман с Катей поможет выбросить Машу из головы. Ведь Маша встречалась с Дэном, и я был уверен, что у них все по-настоящему, пока сын не затащил в постель Катю. Потом Денис признался, что они с Машей просто водили меня за нос и играли пару, а никаких чувств между ними не было.

И вот сейчас ее звонок – как гром среди ясного неба. Голос испуганный и хриплый, как простуженный. Что она делает у меня дома? Почему зовет на помощь?

– Можно быстрее? – нервно тороплю я таксиста.

Машина резко уходит на другую полосу. Рисунок Маши падает из моих рук, и я наклоняюсь за ним. Бережно складываю и убираю обратно в портфель.

К моему дому мы подъезжаем за сорок минут до Нового года. Но таксист гнал, как мог, и я щедро плачу ему.

– Может, еще успею к своим! – торопится он.

А я бегу в дом.

Калитка не заперта, хотя я точно ее закрывал. Предчувствие беды стальными тисками сжимает горло. Я взлетаю по ступенькам, толкаю приоткрытую бронированную дверь.

– Маша!

Мой крик эхом разносится по дому, но мне никто не отвечает.

– Маша, ты где?

Забыв о собственной безопасности, вбегаю в гостиную. Там горит свет, но никого нет. Уже хочу уйти, когда замечаю женскую голубую куртку на полу и Машину сумку.

– Маша! – Я бегу в библиотеку, надеясь застать ее там – с книгой в кресле у камина, но там темно и пусто.

По пути распахиваю все двери, включаю свет в темных комнатах – но ее нигде нет.

В пальто жарко, и я на ходу расстегиваю его, бросая прямо на пол.

Собираюсь бежать на второй этаж, когда замечаю под лестницей дверь, ведущую в винный подвал. Она заперта снаружи, но я открываю ее и толкаю дверь. Внутри темнота, ничего не видно.

– Маша! – окликаю я, всматриваясь во тьму и шарю рукой по стене в поисках выключателя, чтобы зажечь свет.

Вдруг из темноты доносится тихий стон, и я сбегаю по лестнице в подвал, так и не включив свет.

Квадрат света из коридора за спиной слабо озаряет подножие лестницы, и на границе тьмы я вижу скорчившуюся у стены знакомую фигурку. Маша сидит у стены, подтянув колени к груди и опустив на них голову. Я не вижу ее лица, только косу, свесившуюся до пола.

– Маша! – Я в тревоге бросаюсь к ней и хватаю за плечи.

Она совсем ледяная! И в первый миг мне кажется, что она умерла. Но затем я чувствую, как она мелко дрожит от холода.

– Ты пришел… – Голос чуть слышный, как шелест книжных страниц.

Я подхватываю ее на руки, прижимаю к груди, и Маша доверчиво льнет ко мне всем телом.

– Не бросай меня, – шепчет она.

– Я буду рядом, – обещаю я.

Прижимаю к груди свою драгоценную ношу и взбегаю по крутым ступеням, оставляя холод и тьму за спиной.

Маша щурится от света и хлопает ресницами. У меня столько вопросов! Кто ее запер в подвале? Сколько времени она там провела? Меня не было дома часов шесть, мы выехали в аэропорт заранее, с учетом новогодних пробок.

Но все вопросы потом. Сейчас я несу ее наверх, ногой толкаю дверь своей спальни, сметаю покрывало и кладу ее на постель, накрывая одеялом. Хочу сбегать за другим одеялом, чтобы она скорее согрелась, но Маша испуганно цепляется за мою шею и не отпускает.

– Не уходи…

И я ложусь рядом, прижимая ее к груди и растирая руками спину. Маша дрожит от холода, запрокидывает голову и прижимается холодным носом к моему.

– Это правда ты? Мне не снится? – бормочет она и гладит меня по щеке.

Пальцы у нее ледяные, и я перехватываю их и согреваю своим дыханием. Мы лежим под одним одеялом на моей постели, но я не могу позволить себе большего, как бы сильно мне этого ни хотелось.

– А поцеловать? – шепчет Маша.

И ее слова сметают последние запреты у меня в голове. Я тянусь губами к самой желанной женщине на свете. И мне плевать, что я старше ее на целую жизнь. Сейчас я влюбленный мальчишка, который впервые целует свою любимую и сгорает от страсти. Кажется, мой огонь – это то, что сейчас способно спасти нас обоих. Меня – от предрассудков и угрызений совести. Ее – от холода, который проник под кожу и выстудил кровь. Моего огня хватит на двоих, и я щедро делюсь им, жадно целуя Машу, запуская пылающие руки под ее свитер и согревая ее ледяную в мурашках кожу.

– Громов, ты такой горячий, – бормочет она.

А у меня нет слов для нее. Только огонь, который я так долго держал внутри и боялся выпустить наружу. И мы горим в нем вдвоем, сплетаясь телами и плавясь губами.

А когда за окном взмывают в небо новогодние фейерверки, мы даже не замечаем их. Даже наступление Нового года не способно разорвать наших объятий. Теперь только вместе. Навсегда.