Глава 19

МАША

Покупки оттягивают руки, когда я подхожу к дому, а ноги на высоких каблуках с непривычки гудят.

На углу дома не горит фонарь, а спину сверлит чужой взгляд. Оборачиваюсь, но никого не вижу. Большая черная машина проезжает мимо, и я провожаю ее взглядом. Что-то она мне напоминает… Собираюсь повернуться, чтобы продолжить путь, но мне зажимает рот широкая рука, пахнущая табаком, и утаскивает в темноту.

– Здравствуй, Маша! А мы тебя со вчерашнего вечера ждем.

Пока молчаливый силач крепко держит меня, горбоносый коллектор вырывает у меня из рук пакеты.

– На шопинг ходила? А говоришь, что денег нет.

Он вытаскивает наружу одну из шмоток известного бренда, подсвечивает ценник мобильником и присвистывает:

– Да ты, Маша, оказывается, мажорка? Или богатого папика себе нашла?

Я беспомощно оглядываюсь. На улице темно, и вокруг никого. Никто не придет мне на помощь. Вот я попала!

– Что молчишь? – Коллектор ухмыляется, глядя, как я испуганно таращу глаза, пока его подельник держит меня, зажимая рот. – Когда долги возвращать будешь, Маша? Я теряю терпение.

И в следующий момент он неожиданно бьет меня по ребрам, так что перед глазами темнеет от боли, а с губ срывается стон.

– Шмотки мы забираем в уплату долга, – доносится до меня сквозь звон в ушах. – За то, что мы вчера тут полночи прождали, пока ты неизвестно где шлялась. А завтра придем за деньгами. – Он называет сумму, от которой у меня снова темнеет в глазах.

Я сдавленно мычу и мотаю головой. Не может быть, чтобы набежало так много!

– Отдашь, как миленькая. – В его руке сверкает лезвие ножа, и я перестаю дышать от страха, вспомнив, какой уродливый шрам оставил нож на моей сумке. – Или поговорим по-другому.

Внезапно темнота приходит в движение. Горбоносый отлетает от меня, роняя нож к ногам, и стонет. А его крепкий подельник с ревом бросается в атаку.

Кто-то пришел мне на помощь. Кто-то заметил меня в темноте. И теперь он дерется с громилой, нанося глухие удары.

– На помощь! Помогите! – ору я, выбегая на свет фонарей и размахивая руками.

Мимо проносится такси, но водитель даже не тормозит, а наоборот прибавляет скорость, лишь бы не вляпаться в неприятности самому.

Вызвать бы полицию, но у меня даже телефона нет. Я выронила сумку где-то там, у стены дома, где меня схватили коллекторы.

Из темноты доносятся удары, там вовсю идет драка. Мне бы бежать и спасаться самой, но я не могу бросить того, кто за меня вступился.

Хватаю с газона пустую стеклянную бутылку из-под пива и оборачиваюсь, и тут из темноты на свет вылетают двое мужчин, сцепившихся в драке. Один бьет другого по лицу кулаком и победно ревет. Подскочив со спины, я с размаху опускаю бутылку на его коротко стриженую макушку. Взмахнув широкими лапами, которые еще недавно зажимали мне рот, он кулем заваливается на асфальт.

Из темноты вылетает второй коллектор, с ножом в руке. Но мой защитник реагирует молниеносно – уходит в сторону, заламывает противнику руку и выбивает нож, отбрасывая его носком ботинка на проезжую часть. Горбоносый воет от боли, а мой защитник что-то говорит ему, и тот мелко кивает. А когда он его отпускает, уносится прочь, не пытаясь помочь своему подельнику, который в отключке валяется на газоне.

– У вас кровь, – бормочу я, подходя к моему защитнику.

А когда он оборачивается, и я наконец вижу его лицо в тусклом свете фонарей, то застываю и не могу поверить.

– Вы?

Передо мной старший Громов.

– С тобой все в порядке? – с тревогой спрашивает он, как будто это меня, а не его помяли в драке.

Я ошеломленно киваю, глядя на его разбитые губы и бровь, которые так не вяжутся с его элегантным черным костюмом и белой рубашкой.

– Тогда заберем твои вещи, и я провожу тебя до дома.

Он ныряет в темноту, где остались мои брошенные пакеты с покупками. И я шагаю следом за ним.

А затем веду его в свою съемную квартиру. Окна не горят, значит, Оля еще не вернулась, и это к лучшему. Я чувствую, что мне предстоит серьезный разговор с Громовым.

Мужчина не говорит ни слова, пока поднимается по лестнице, заходит за мной в квартиру, ставит пакеты у стены и ждет, пока я закрою дверь. Прихожая крошечная, мы стоим почти плечом к плечу, и мои пальцы дрожат, пока я поворачиваю ключ.

Мне страшно поднять на него глаза, потому что я знаю, что будет потом.

Я веду его на кухню и достаю аптечку из шкафа, спиной чувствуя на себе его пристальный взгляд. Так смотрит судья в спину преступнице, которой уже вынес приговор. Я обманула его доверие, я недостойна его сына. Я нарочно долго вожусь с аптечкой, хотя уже нашла флакончик с перекисью. Надеюсь, что скрипнет стул, донесутся тяжелые шаги, хлопнет дверь – и мне не придется смотреть в глаза Громову. Но он не уходит, и я оборачиваюсь к нему с антисептиком в руке.

Сердце набатом ухает в груди. Щеки горят. Пальцы дрожат, когда я прикасаюсь к его лицу ватным диском и обрабатываю ранки. Громов мужественно терпит и молчит, давая мне время успокоиться. Резкий запах перекиси немного приводит меня в чувство.

Видеть олигарха Громова на кухне моей съемной квартиры – какой-то сюр, который не укладывается в голове. Да одни его часы, должно быть, стоят дороже, чем вся эта халупа в хрущевке!

Я провожу ватным диском над его разбитой губой. Громов чуть морщится.

– Больно? – Я наклоняюсь и дую на ранку, и в этот момент его строгие зеленые глаза встречаются с моими. А затем его рука крепко обхватывает мое запястье.

– Сядь, Маша.

Я подчиняюсь его властному тону. Невозможно не подчиниться.

– А теперь рассказывай, – велит Громов.

И меня прорывает.

Когда-то, в другой жизни, я любила рисовать на берегу. Ветер шумит в кронах деревьев, ивы тянут ветви к воде, лицо овевает прохладой, а карандаш скользит по бумаге, рисуя ажурную листву и рябь на воде.

В тот день я тоже рисовала, сидя на покрывале у воды, когда тишину разорвал рев мотора. Машина – яркая, блестящая, дорогая – пронеслась вдоль поля и затормозила метрах в ста от меня. Из нее высыпала шумная компания – три девушки в красивых платьях и два парня. Мажоры.

Люпиновое поле как раз зацвело, и фотографы и блогеры уже потянулись за красивыми кадрами для Инстаграма. Девушки, восторженно щебеча, побежали по полю. За ними устремился один из парней, с фотоаппаратом на шее. А другой, постояв у машины, направился к берегу.

Я застыла, в надежде, что он меня не заметит. Похоже, парень всего лишь искал кусты, чтобы справить нужду. А нашел меня.

– Привет! – лениво ухмыльнулся он и скользнул по мне взглядом, который заставил вздрогнуть. – Что рисуешь?

Я молча захлопнула блокнот.

– Да ладно, покажи. – Он настойчиво протянул руку. Не привыкший к отказам, избалованный и испорченный мальчишка. Одни часы на его руке стоят столько, сколько деревенским за год не заработать.

Я спрятала блокнот за спину и вскочила на ноги, собираясь уйти. Но он преградил путь.

– Ты что, малышка, немая?

Серые глаза сверкнули льдом, и я поежилась. Теплый июнь вдруг превратился в стылый ноябрь, и по открытым плечам побежали мурашки.

– Дай пройти, – тихо сказала я.

Казалось бы, что может случиться? На другом берегу рыбачит сосед дядя Витя. Не нападет же на меня мажор при свете дня! Но интуиция вопила об опасности, и мне хотелось со всех ног бежать от этого красивого парня в модных шмотках.

– А ты меня нарисуй, – ухмыльнулся он. – Понравится, как нарисуешь, тогда отпущу.

– Тебя твои друзья не потеряют? – разозлилась я.

– Не, – он лениво махнул рукой. – Это надолго. Пока две тыщи фоток не отснимут, не успокоятся. Как раз успеешь нарисовать мой портрет.

– Я не рисую портреты. – Я попыталась его обойти, но он снова преградил дорогу.

Ему было скучно, пока его друзья делали фотографии. Он искал забаву, и он ее нашел. Меня.

– Просто у тебя не было хорошего натурщика, – самодовольно заявил он.

Он стеной стоял на пути, и мне было некуда деваться. Я бросила быстрый взгляд на другой берег: дядя Витя по-прежнему рыбачил. Если что, позову на помощь. А пока попробую справиться сама, не маленькая.

– Ладно, – сдалась я, вынимая блокнот из-за спины, – только стой спокойно.

Почеркаю карандашом для вида, а когда он расслабится или отвлечется на телефон, проскочу мимо. Не будет же он за мной гнаться! А там и дядя Витя защитит.

Карандаш осторожно скользнул по листу, затем все смелее. Я увлеклась и не заметила, как набросала целый портрет. Очнулась от голоса мажора.

– Неплохо, малышка. А говорила, не рисуешь портреты.

Пока я наносила последние штрихи, он подкрался ближе и теперь нависал надо мной. Интуиция снова завопила об опасности. Я бросила взгляд на другой берег и заметила, что сосед дядя Витя ушел. А значит теперь я могу рассчитывать только на себя.

Рисунок мне удался, но мне не хотелось оставлять его на память. Хотелось скорее от него избавиться. Я выдернула листок с портретом и протянула мажору.

– А теперь дай пройти.

– Не могу. Я же тебя еще не отблагодарил.

Его рука резко схватила меня за талию, другая до боли сжала ягодицу. На мне были джинсы, но я почувствовала себя обнаженной и беспомощной.

– Пусти! – придушенно прошептала я, глядя в ненавистные серые глаза, которые уже все решили.

– Тебе понравится, малышка. – Он толкнул меня на расстеленное на траве покрывало.

– А ну руки от нее убрал! – раздался голос дяди Вити.

Спасена!

– Шел бы ты, дядя! – Мажор злобно прищурился, поворачиваясь к нему.

– Это ты, щенок, катись в свою Москву! – Голос мужчины дрогнул, выдавая опьянение. Рыбалка для него была поводом сбежать от жены и маленьких детей, и сейчас он порядком набрался.

Мажор почувствовал его слабину и кинулся в драку.

Я вскрикнула, когда они сцепились. Мажор наносил удары зло, сильно, ожесточенно. Дядя Витя, пошатываясь, отступал к воде.

– Прекратите! Хватит! – Я заметалась между ними.

Мажор с силой пнул дядю Витю ногой в живот. Раздался шумный всплеск. Мужчина упал в воду.

А мажор развернулся и зашагал прочь, потеряв интерес к нам обоим.

Я бросилась к берегу и помогла дяде Вите выбраться. Там было неглубоко, но вода в июне была ледяной. Сосед матерился и был весь мокрый.

Я ждала, пока он выжмет плащ, выльет воду из рыбацких сапог и снова их обует. А когда мы вышли на дорогу, машина мажора резко развернулась и покатила в сторону города, подняв столб пыли.

До самого дома дядя Витя чихал. К вечеру у него поднялась высокая температура. А через неделю он сгорел от пневмонии.

Его жена Клавдия считала меня виноватой в смерти мужа. Сначала она повадилась брать у матери в долг, напирая на то, что ей нечем кормить детей. Мама отдала ей все, что копила на мою учебу в Москве. Я последний год училась в школе и планировала поступать следующим летом. А когда в декабре у нас закончились деньги, Клавдия убедила маму взять для нее кредит. Возвращать долг она не собиралась, и теперь он висел на нас с мамой. А проценты капали быстрее, чем мы обе успевали зарабатывать.

Все это я на одном дыхании рассказала Громову. А он внимательно слушал меня и ни разу не перебил. Только когда я замолчала, взглянул на меня строго и как будто с досадой.

– Маша, Маша… – Он качает головой, а я съеживаюсь, чувствуя себя убийцей.

Тем более ошеломительными звучат его слова:

– Ты же ни в чем не виновата!

– Он умер из-за меня, – повторяю я слова тети Клавы, которые звенят в ушах.

Она повторяла их так часто, приходя к нам домой, что даже по ночам, ложась спать, в полной тишине я слышала их. Крик тети Клавы, как заколдованный, бился о стены, а я вздрагивала и натягивала одеяло на голову. Но голос никуда не исчезал. Она много чего еще кричала. И что я бы не развалилась, если бы дала мажору, а ее Витя тогда бы остался жив. И что приличные девочки сидят дома, а не шастают по берегу реки, ища приключений на свою тощую задницу. И что я жива, а ее Витя гниет на кладбище, а дети остались сиротами. И только деньгами можно было на время заткнуть тетю Клаву и заставить ее уйти.

– Его жена – шантажистка. А вы с матерью – идиотки, – жестко бросает Громов. – Ладно, свое отдали. Но кредит зачем надо было брать?

Я молчу, подметая взглядом пол. Разве у нас был выбор?

– Сколько? – спрашивает Громов, и я не сразу понимаю, о чем он. – Сколько ты должна?

Я называю сумму.

– Мог бы догадаться, – бормочет Громов. – А я еще удивился, почему ты тогда так быстро назвала цену.

Он напоминает о нашей сделке при первой встрече, когда я согласилась встречаться с его сыном.

– Сейчас еще проценты набежали, – уныло замечаю я.

– Это теперь не твоя забота, – отрезает Громов.

Я в недоумении поднимаю глаза. В смысле, не моя?

– Твой долг я выплачу, – спокойно обещает он. Как будто речь о копеечной сумме. Впрочем, для него она, наверное, такой и является. – Тебе надо было сразу мне все сказать.

– Вот так сразу, при первом знакомстве? – вырывается у меня.

Он бы тогда выставил меня за порог и запретил за километр приближаться к Дэну. И правильно бы сделал, кстати. Так и должен был поступить любящий отец.

– Ты умная девушка, Маша, – Громов усмехается. – Умная девушка, которая по глупости угодила в большие неприятности. Твоя соседка, если так о муже пеклась, могла бы вызвать к нему врача, а не ждать, пока он загнется дома от пневмонии…

Я вздрагиваю. Странно, что такая мысль не пришла мне в голову. Тетя Клава кричала о том, что из-за меня ее муж сгорел в считанные дни. Но ведь она действительно не вызывала к нему врача и даже не пыталась вылечить. Может, потому что не хотела? Когда дядя Витя выпивал, он часто колотил тетю Клаву, и она спасалась от его пьяного гнева у нас дома. Может, его смерть стала для нее не горем, как она пыталась нас убедить, а освобождением?

– А еще больше вопросов у меня к твоей матери, – строгим тоном продолжает Громов. – Ведь кредит брала она?

Я киваю.

– Ладно, с кредитом разберемся. Не переживай.

– И что я буду должна вам за это? – настороженно спрашиваю я.

Громов пристально смотрит на меня, как будто оценивая, что с меня можно взять, и я вспыхиваю, чувствуя себя обнаженной перед ним.

– Мне – ничего, – говорит он. – Что касается моего сына…

– Не волнуйтесь, – перебиваю я, – он меня больше никогда не увидит.

Громов ведь любящий отец, и его желание оградить сына от девушек с большими неприятностями мне понятно.

Но Громов меня удивляет.

– Почему же? Дэн только о тебе и говорит. Я еще никогда не видел его таким влюбленным.

– Вы сейчас шутите? – выдыхаю я.

– Я знаю своего сына. И ты продолжишь с ним встречаться и делать его счастливым. Если, конечно, ты сама этого захочешь. Не за деньги. По-настоящему.

Разве я могу ему отказать, когда он спас меня от коллекторов и выплатил за меня долг? Я быстро киваю.

Громов качает головой.

– Нет, Маша, ты не поняла. Ты ничего не должна мне. Если тебе не нравится Денис, только скажи. Я знаю, мой сын не подарок. Но если он тебе хоть немножко нравится, дай ему шанс. Он может стать хорошим парнем. С тобой.

Хороший парень проводил бы меня до дома, мелькает мысль у меня в голове. Хороший парень не дал бы меня в обиду коллекторам. Это Дэн должен был спасти меня. И тогда это он сейчас сидел бы напротив меня на кухне. Он, а не его отец… А, собственно, что Громов делал возле моего дома?

– Как? – вырывается у меня. – Как вы очутились у моего дома?

– Мимо проезжал, – невозмутимо отвечает он.

– Вы что, следите за нами? За Дэном? – доходит до меня.

Я вспоминаю, как Дэну почудилось, что он видел отца в парке. А потом мне самой показалось, что я заметила Громова на ВДНХ, когда мы катались на роликах. Сегодня Дэн расплачивался по карте – его нахождение было легко отследить. Салон красоты и бутик совсем рядом. Если Громов был неподалеку, он мог заехать на эту улицу и увидеть нас, ждущих такси. Так вот чей взгляд сегодня сверлил мне спину!

– Не слежу. – Он понимает, что я ему не верю, и больше не считает нужным скрывать. – Присматриваю.

У меня вырывается нервный смешок. Да этот олигарх больной! Или помешан на контроле. Или очень любит своего сына. Папа-наседка – такое вообще бывает? Бывает, понимаю я, глядя в его серьезные зеленые глаза. Если воспитываешь сына один и если ребенок – единственное, что осталось на память о любимой женщине. Но не только это я вижу в его глазах, там есть что-то еще, какая-то тайна…

– Вы же понимаете, что это ненормально? – в смятении бормочу я.

– Дэн – все, что у меня есть, – тихо говорит он.

А я думаю о том, что если бы Громов не следил за сыном, то моя встреча с коллекторами скверно бы кончилась. Мне повезло, что бизнесмен настолько одержим своим сыном. И еще повезло, что он не поехал за такси Дэна, а тронулся следом за мной, когда я вышла из такси. Черная машина, которая проезжала мимо моего дома перед самым нападением, это же его машина! Наверное, он заметил в зеркало заднего вида, как меня схватили коллекторы…

– Так что, Маша? – спрашивает Громов. – Нравится тебе мой Денис?

Какой странный у нас разговор. Как в театре абсурда. И я киваю – ведь именно этого от меня ждут.

– Хорошо. Тогда собирай вещи и поехали.

– Куда? – Я растерянно смотрю на него.

– Мне понадобится несколько дней, чтобы уладить дела с твоим долгом. А пока поживешь у нас.

– Как это у вас?

– Здесь тебе небезопасно. А я не хочу, чтобы с девушкой моего сына что-то случилось. – Громов встает из-за стола и включает чайник, как будто это не он у меня в гостях, а я у него.

– А что мы скажем Дэну? – вырывается у меня.

Мужчина замирает и хмурится.

– Денис не должен ничего знать о долге и о том, что на тебя напали. Договорились?

Громов пристально смотрит на меня, и я понимаю, что он имеет в виду и свою помощь мне. Я киваю.

– Лучше, если это он сам предложит тебе пожить у нас, – говорит он. – Сегодня переночуешь у меня на квартире.

– Как, у вас? – пугаюсь я. – Где?

– У меня есть квартира в Москве, – устало объясняет он. – Я иногда ночую в ней, когда задерживаюсь допоздна в офисе или во время непогоды.

– А вы сами тоже будете ночевать там? – опасливо уточняю я.

– Нет, я поеду домой.

Я успокаиваюсь, а Громов продолжает:

– Завтра позвонишь Дэну и скажешь, что хозяйка выгнала из квартиры и тебе некуда идти.

– А если он не предложит?

– Тогда напросись сама, ты же умная девочка.

Я выхожу, оставляя Громова с закипающим чайником.

Собираюсь быстро, вещей у меня немного. Стараюсь не думать о том, на что я согласилась. А какой у меня выбор? Уж лучше уехать с Громовым, чем снова столкнуться с коллекторами. Чтобы снять хотя бы комнату самой, у меня нет денег. Вот подзаработаю, тогда…

Я швыряю в сумку футболки, джинсы, пижаму, белье, тапочки. Складываю туда же сегодняшние обновки. Без бумажных пакетов они занимают не так много места. Забираю в ванной комнате зубную щетку и расческу.

Громов еще пьет чай, а я уже готова.

– Так быстро? – Он смеряет взглядом мою небольшую спортивную сумку. «Так мало?» – спрашивают его глаза, но он ничего не говорит вслух. Поднимается из-за стола, споласкивает чашку. По нему и не скажешь, что олигарх.

– Какая из них твоя?

– Что? – не понимаю я.

Громов кивает на полку с посудой над мойкой.

– Чашку не забыла?

– Моих тут нет. Это Олины и хозяйки, – признаюсь я, чувствуя себя последней нищенкой.

– Тогда поехали.

Он первым выходит из кухни, а я бросаю последний взгляд на стены с пожелтевшими обоями в цветочек, на старомодный кухонный гарнитур и истертый задолго до нас с Олей линолеум. Эта неуютная квартира за два месяца так и не стала мне домом, как не стала мне подругой соседка Оля. Я не буду скучать.

Но что-то мне подсказывает, что я еще пожалею, что согласилась на предложение Громова.

МАЖОР

Когда я приезжаю в клуб, Майк встречает меня в дверях.

– Дэн, наконец-то!

– Где она? – в тревоге спрашиваю я, молясь, чтобы Доминика не натворила глупостей, пока я был в пути.

Майк явно нервничает, но ничего плохого за время с нашего разговора, похоже, не случилось.

– Идем скорей! – Он тащит меня внутрь. Но не в толпу, которая уже сотрясает танцпол, и не в сторону туалетов, где заперлась Доминика, а дальше – к вип-комнатам.

– Что случилось? Можешь объяснить? С чего она сорвалась? – Я забрасываю его вопросами, но Майк отмахивается:

– Главное, что ты здесь. Сейчас сам все увидишь.

Он распахивает передо мной дверь вип-комнаты, и я вижу Доминику, лежащую на диване в полумраке. А когда вхожу внутрь, Майк захлопывает дверь за моей спиной, оставляя нас наедине и отрезая звуки музыки с танцпола.

– Доминика, какого черта ты творишь? – Я шагаю к ней, охваченный тревогой, но натыкаюсь на насмешливый взгляд и призывную улыбку.

– Дэнни, ты пришел!

Одного взгляда на нее достаточно, чтобы понять: она не под кайфом, и даже почти не пьяна. В ее руке – бокал с «Мохито».

– Хочешь? – Она встает с дивана и протягивает коктейль мне. – Или шампанского?

Мы часто сбегали от нашей тусовки в вип-комнату, заказывали шампанского и отрывались по полной. Как-то раз мы даже сломали диван, а в другую ночь – столик. Сейчас на таком же, только целом столике, стоит ведерко со льдом, из которого выглядывает горлышко бутылки с шампанским, а рядом два бокала.

Я отшатываюсь от нее, понимая, что меня одурачили. А особенно бесит меня бокал «Мохито» – формально Майк даже не обманул меня. Это я сам сорвался по первому звонку, бросил Машу, даже не довезя до дома…

– Какого черта, Доминика?! – Я опрокидываю столик, выплескивая свою ярость. Кубики льда рассыпаются по ковру, ведро катится к стене, а бутылка даже не разбивается.

Доминика подхватывает ее с ковра.

– Дэн, ну ты чего? Я просто хотела тебя увидеть.

– И для этого надо было разыгрывать шоу и впутывать в это Майка?

Я сверлю Доминику взглядом и вижу, что она подготовилась. Макияж, укладка, новое платье. Такое короткое, что я мог бы трахнуть ее, даже не задирая подол. Девушка призывно улыбается, как будто читает мои мысли, и облизывает губы.

– Я скучала, Дэнни.

– А где же твой рэпер? – Я нарочито оглядываюсь. – Что-то я его здесь не вижу. Дай угадаю, он тебя послал?

Доминика с досадой прикусывает губу.

– Это была ошибка. Мне нужен только ты, Дэн.

Она делает шаг ко мне и кладет руку на плечо, кокетливо глядя в глаза.

– Ах, детка! – Я крепко прижимаю ее к себе за плечи и утыкаюсь губами ей в висок. Чувствую запах ее духов и алкоголя – Доминика взволнована и часто дышит. Она тянется ко мне с поцелуем, чтобы скрепить наше примирение.

– И ты думаешь, я на это куплюсь? – насмешливо выдыхаю я в ее полураскрытые губы, а затем с досадой отталкиваю ее, не рассчитав силу.

Доминика падает на ковер, голыми коленями – на кубики льда, и взвизгивает.

– Извини.

Я наклоняюсь к ней, чтобы помочь подняться, и готов услышать проклятья в свой адрес. Ведь я посмел обидеть принцессу! Но Доминика порывисто обнимает меня за шею и заставляет присесть на ковер.

– Прости меня, Дэнни! – жарко шепчет она. – Давай все забудем!

Она прижимается ко мне губами, но я ничего не чувствую и отстраняюсь.

– Мне было скучно, и тут подвернулся он, – бормочет она. – Это было минутное помешательство. Я люблю тебя, Дэн!

– Самой не смешно, Ника? – Я встаю с пола. – Ты только себя любишь.

– Зачем ты так, Дэн? – обиженно говорит она, поднимаясь следом.

Я хочу уйти, но она закрывает спиной дверь.

– Ты же приехал сюда, приехал ко мне! Сорвался по первому зову! – Она с надеждой смотрит на меня. – Ты тоже меня любишь!

– Я за тебя испугался. Это другое.

– Ты злишься, я понимаю. – Она кладет руку мне на грудь и игриво проводит ею вниз. – Я готова искупить свою вину. Все, что пожелаешь. Все-все, даже чего мы еще не делали раньше.

Ее пальцы нетерпеливо нащупывают пряжку ремня, но я отступаю на шаг.

– Нет, Доминика. Все кончено.

Девушка недоуменно смотрит на меня, как будто не веря. Но читает решимость в моих глазах, и ее губы начинают дрожать.

– Это из-за нее? Из-за Маши? Она же дешевка! Официантка из забегаловки!

Красивое лицо Доминики кривится, и злость делает ее уродиной. Не спасают ни модное платье, ни мейкап от звездного стилиста. Она просто избалованная девчонка, которая привыкла получать то, что хочет.

Как и я, мелькает отрезвляющая мысль. И мне еще придется постараться, чтобы заслужить любовь Маши.

А пока я отодвигаю негодующую Доминику от двери и выхожу вон.

В коридоре страстно целуются Бэмби и Майк. Все вип-комнаты заняты, и парочке негде уединиться.

– Помирились? – Бэмби выворачивает на меня шею.

А я подхожу к Майку и с размаху бью его в нос.

– За что? – скулит он.

– За то, что не дал мне проводить мою девушку.

– Ты вообще о ком? – таращит глаза Бэмби.

Из вип-комнаты выбегает Доминика и кричит:

– И чтобы не смел приводить свою дешевку на наши вечеринки!

Она думает, мне нужны дурацкие вечеринки?

Я отворачиваюсь и ухожу, оставляя прошлое за спиной. Бывшую девушку. Бывших друзей. Пьяные тусовки. Гонки без правил.

Мне это больше неинтересно. Ведь у меня есть Маша.

Выйдя из клуба, сразу же звоню ей, чтобы узнать, как она добралась до дома. Но Маша не отвечает – ее телефон выключен. Должно быть, разрядился. Пишу ей эсэмэску и открываю приложение, чтобы вызвать такси. На миг зависаю над адресом – может, доехать до Машиного дома и убедиться, что с ней все в порядке? Но время позднее, а меня вымотал разговор с Доминикой. К тому же, я не знаю номера Машиной квартиры, и в гости она меня не приглашала. Не кричать же ей под окнами! С Машей мы увидимся завтра, а сейчас пора домой.