Более 10 лет Фрэнсису Паркеру Йоки удавалось скрываться от американских властей, перемещаясь по Северной Америке и Европе и заглядывая иногда за «железный занавес» или на Ближний Восток. Непрерывно путешествуя, «Торквемада» (прозвище Йоки) провёл несколько недель в Гаване. Это случилось вскоре после свержения повстанцами Фиделя Кастро диктатора Батисты, опиравшегося на поддержку мафии.

Удача отвернулась от Йоки вскоре после того, как он вернулся в США в начале 1960-х годов. После долгих лет игры в кошки–мышки с агентами Эдгара Гувера блуждающий антисемит был замечен информатором ФБР на частной вечеринке в Сан–Франциско. В ходе застолья, как сообщал агент, со стены была снята фотография обнажённой женщины, и под ней обнаружилась свастика. Йоки и ещё несколько присутствовавших рьяно исполнили нацистское приветствие, сопровождавшееся выкриками «Хайль Гитлер!» Затем, направляясь на самолёте в район Мексиканского залива, Йоки неудачно сдал свой чемодан. Служащий компании American Airlines в аэропорту Даллас — Форт–Уорт вскрыл багаж и обнаружил там семь свидетельств о рождении и три паспорта на разные фамилии, но с одной и той же фотографией.

ФБР проследило багаж до частного дома в Окленде, штат Калифорния, который иногда навещал Йоки. Когда он пришёл за чемоданом, два агента арестовали его и доставили в тюрьму графства Сан–Франциско. Сорокасе–милетний американский фашист был подвергнут сотрудниками полиции тщательному обыску с полным раздеванием. Но и этого унижения было недостаточно: Йоки пришлось ещё отбиваться от репортёров после того, как в ходе слушаний дела его согласились выпустить под залог в 50 тысяч долларов — в десять раз больше, чем обычно назначалось в случае подделки паспорта. Когда местный тележурналист спросил, был ли он в России, Йоки закричал: «Убирайся отсюда, грязная свинья!» Источник в правительстве заявил корреспонденту газеты San Francisco Examiner: «Речь идёт не о мелкой рыбёшке. Этот человек нас крайне интересует».

Находясь в тюрьме, Йоки высказал своему сокамернику сожаление по поводу недавнего захвата Эйхмана израильтянами. Опасаясь, что его камера прослушивается, он ночи напролёт говорил шёпотом о фашизме и о Гитлере как одном из величайших героев мировой истории. Затем, ранним утром 17 июня 1960 года, после 11 дней тюремного заключения, Йоки раскусил ампулу с цианистым калием. Его нашли лежащим на кровати, одетым только в нижнее бельё и чёрные ботинки, фасоном напоминавшие эсэсовские.

Смерть Йоки была столь же загадочна, как и его жизнь. Многие ломали голову над тем, как он смог получить капсулу с ядом в камере, неоднократно обыскиваемой полицией в ходе его заключения. (Тем же способом избежал повешения в Нюрнберге Герман Геринг.) По словам Кейта Томпсона, «Йоки лишил себя жизни в тюремной камере, чтобы под пытками не выдать свои действия в интересах Фронта освобождения Европы, группы, выполнявшей распоряжения Москвы по работе с европейскими правыми».

Через несколько лет Йоки станет культовым персонажем среди американских фашистов. В большой степени это станет результатом усилий Уиллиса Карто (Willis Carto), бывшего инкассатора и ярого пропагандиста ультраправых идей. Более, чем кто–либо другой, Карто способствовал сохранению и в то же время искажению наследия Йоки. Карто был последним человеком с воли (если не считать адвоката), встречавшимся с Йоки перед его самоубийством. В то время Карто был директором располагавшейся в Сан–Франциско и зарегистрированной в зоне со льготным налогообложением организации «Свобода и собственность» (Liberty and Property), издававшей бюллетень «Right». В своей публикации он восхвалял Йоки, называя его «величайшим творческим гением», «жертвой», «гонимым и затравленным, как дикий зверь».

Опираясь на литературу белых расистов и антисемитские конспирологические теории, «Right» выступал в поддержку ряда политических проектов — от консервативных до откровенно неофашистских. Высоко оценив в конце 1950-х годов Американскую нацистскую партию и Национальную партию за права штатов, бюллетень Карто также приветствовал появление журнала «Национальное обозрение» («National Review») и назвал его молодого редактора Уильяма Бакли (William Buckley) блестящим писателем. Тем не менее несколько лет спустя «Национальное обозрение» примет в отношении Кар- то уничтожающий обвинительный акт, раскритиковав его за пронацистские взгляды, приносящие вред облику консерваторов. (Карто подал на Бакли в суд за клевету, однако решение было принято в пользу «Национального обозрения».) Проработав недолгое время в Обществе Джона Бёрча (John Birch Society), Карто также не сошёлся с его руководителем Робертом Уэлчем (Robert Welch), не разделявшим антисемитской одержимости Уиллиса. «Еврей — это чужак среди нас, и он останется чужаком, пока не будет изгнан или покорён», — заявил Карто в одной из публикаций «Right».

В то время как правые нативисты все более активизировались в ответ на расширение движения за права человека, Карто начал развивать обширную сеть групп прикрытия, а также распространять по почтовой подписке журналы. В 1957 году он организовал «Свободное лобби» (Liberty Lobby), ставшее институциональным центром его разраставшейся политической империи. После смерти Йоки «Свободное лобби» и несколько его дочерних организаций начали говорить об «Империи» как о «Mein Kampf» послевоенного американского нацизма. Приобретённое Карто в начале 1960-х годов издательство «Noontide Press» выпустило дешёвый, рассчитанный на массового читателя вариант «Империи», а также «Протоколы сионских мудрецов» и другие популярные неонацистские книги. Одним из щупальцев созданного Карто спрута стал Институт пересмотра истории (Institute for Historical Review). В последующие годы эта организация развивала утверждение Йоки о том, что Холокост — это блеф.

Подготовленный издательством «Noontide Press» вариант «Империи», выдержавший множество переизданий, включал в себя и написанное Карто предисловие, где труд Йоки описывался как «пророческая работа визионера». Основатель «Свободного лобби» не мог удержаться от поэтических сравнений, описывая свою судьбоносную встречу с Йоки в тюрьме за несколько дней до самоубийства последнего. «Я сразу ощутил присутствие огромной силы… Я понимал, что рядом со мной стоит сама история. Насколько важна “Империя”? Ответить очень просто, — рассказывал Карто. — Теперь впервые в истории солдаты, вставшие на службу Западу, имеют основательно разработанную теорию, которая будет вдохновлять и вести их». Вспоминая о Третьем рейхе, он предсказывал, что книга Йоки «будет жить тысячу лет».

Хотя у Йоки после его смерти появилось много поклонников из числа ультраправых экстремистов, создаётся впечатление, что некоторые из его сторонников не понимали или не соглашались с его расовыми теориями. Как признавался в частной беседе Карто, Йоки не был «научным расистом».

Автор «Империи» не рассматривал генетику как начало и конец политики; будучи сторонником «духовного» фашизма, он рассматривал расу как состояние духа, а не цвет кожи или форму черепа. Карто, напротив, утверждал, что «необходимо генетическое истолкование расы, полезное и действенное в том случае, если мы хотим ясно и чётко видеть проблему».

Карто, со своей стороны, придерживался образа ультраамериканского патриота, драпируясь при любой возможности в государственный флаг. Это, несомненно, не понравилось бы Йоки, чьи философские размышления не совпадали с мыслями Карто и в ряде других ключевых пунктов. Карто не поддерживал идею Йоки о том, что Россия представляла меньшее зло, чем Соединённые Штаты. Хорошо знавший обоих Кейт Томпсон утверждал: «Йоки имел связи с Советами, однако та группа, что использует сейчас его имя, не хочет и слышать об этом». Действительно, для Карто было бы неудобно, а возможно, даже катастрофично с политической точки зрения признать, что человек, которым он восхищался, занимался шпионажем в интересах чешских коммунистов.

В начале 1960-х годов «Свободное лобби» открыло офис в Вашингтоне и начало развивать связи с Капитолием. Представляя себя в первую очередь как красно–бело–синего консерватора, а не расиста, Карто произвёл благоприятное впечатление на нескольких конгрессменов, получавших от «Свободного лобби» определённые финансовые пожертвования. Организация также занималась определённой исследовательской деятельностью в интересах конгрессменов и оказывала им содействие в написании речей. Большинство из тех, кто поддерживал в Конгрессе «Свободное лобби», как, например, сенатор Стром Термонд (Strom Thurmond), были идеологическими последователями хлопковых рабовладельцев из южной глубинки и категорически возражали против законодательства о гражданских правах.

Предупреждая об опасности «смешения пород» в американских школах, Карто выступал за планы по репатриации, в соответствии с которыми негров следовало отправить обратно в Африку. «Равноправие негров будет обеспечено значительно лучше, если здесь их просто не будет. Таким образом они не смогут нарушить концепцию равноправия», — шутил он. Рассуждения подобного рода заслужили похвалу со стороны Джеймса Истлэнда (James Eastland), влиятельного председателя Комитета Сената по внутренней безопасности: «Карто — настоящий патриот, оказывающий большую услугу всем американцам». Радикально антикоммунистическое «Свободное лобби» нашло поддержку и у ряда отставных генералов и адмиралов, а также небольшой группы состоятельных бизнесменов.

Деятельность Карто получила большой импульс во время предвыборной кампании Барри Голдуотера, выдвинувшего свою кандидатуру на президентских выборах 1964 года. Хотя он и потерпел сокрушительное поражение, «Свободное лобби» привлекло к себе большую группу сторонников Голдуотера, распространив среди них свыше 20 миллионов экземпляров печатных изданий, поддерживавших республиканцев. Стратегия Карто заключалась в использовании тех, с кем он установил связи в ходе предвыборной кампании с целью получить влияние среди республиканцев. Прикрываясь консервативными декорациями, он стремился построить «партию внутри партии», с тем чтобы правые расисты могли тайно прийти к власти. Если бы этот подход провалился, сохранялся бы вариант с третьей партией. Карто хотел испробовать различные тактики.

С помощью жены–немки Элизабет Вальтруд (некоторые сотрудники «Свободного лобби» называли её Евой Браун) Карто, преследуя свои политические цели, составил огромный список почтовой рассылки. Некоторые из американских конгрессменов поставили свои подписи под письмами о финансовой помощи. Их в огромных количествах «Свободное лобби» рассылало доверчивым правым. К концу 1960-х годов сложная сеть политических организаций Карто получала деньги примерно от четверти миллиона человек. Большинство доноров полагало, что перечисляет средства совершенно законным группам консерваторов. Тем временем сам Карто продолжал укреплять связи с неонацистскими и расистскими группировками. Обладающее связями в Конгрессе и среди военизированных группировок, таких как «Минитмены» (Minutemen), «Свободное лобби» служило своего рода мостом между различными секторами американских ультраправых.

В конце 1960-х годов один из недовольных сотрудников «Свободного лобби» наткнулся на досье, в котором хранилась частная переписка Карто с некоторыми политиками. Содержимое показалось невольному осведомителю крайне интересным, и он передал копии документов обозревателю Дрю Пирсону (Drew Pearson). В одном из писем Карто говорил: «Поражение Гитлера было поражением Европы. И Америки. Как мы могли быть столь слепы? Во всем, похоже, виновато международное еврейство. Их пропаганда, ложь и требования ослепили Запад, не позволив ему увидеть то, что делала Германия».

По словам бывшего сотрудника «Свободного лобби» Роберта Бартела (Robert Bartel), Карто неоднократно заявлял в разговорах с коллегами, что Соединённым Штатам нужна правая диктатура. Однако руководитель «Свободного лобби» не признавался в этом публично. Поддержав кандидатуру губернатора Алабамы Джорджа Уоллеса в качестве кандидата от третьей партии на президентских выборах 1968 года, Карто постарался взять под контроль движение «Молодёжь за Уоллеса», переименованное в Национальный союз молодёжи. Бывшие руководители молодёжной группы поддержки Уоллеса были крайне огорчены, узнав, что истинными закулисными воротилами политических структур Карто были члены подпольной неонацистской организации, известной под именем «Общества Фрэнсиса Паркера Йоки». «Они входят в тайные ячейки, — писал Дрю Пирсон, — где люди знают друг друга исключительно по прозвищам. Они поют старые нацистские песни, собирают нацистские реликвии времён войны и украшают свои сборища свастикой. Они хотят свергнуть демократию в Соединённых Штатах».

Молодёжная группа Уоллеса вскоре развалилась в результате острых внутренних противоречий, а поклонники культа Фрэнсиса Паркера Йоки отправились на поиски новых жертв. В последующие годы Уиллис Карто превратился в одну из самых долговечных фигур в мире американских ультраправых. Под его руководством «Свободное лобби» стало самой большой и лучше всех организованной антисемитской группировкой во всех Соединённых Штатах. Действуя в качестве ведущей «зонтичной организации» белых расистов, она установила тесные отношения с американскими военизированными организациями, а также обладала широкими связями среди правых экстремистов по всему миру.

Негативные отзывы, опубликованные в ряде критических статей в ведущих газетах и журналах, убедили руководителей «Свободного лобби» в важности сохранять свои экстремистские предпочтения в тайне. В противном случае их ожидала перспектива окончить свой путь, как Джордж Линкольн Рокуэлл (George Lincoln Rockwell) — маргинализированный самопровозглашенный фюрер Американской нацистской партии. Отвратительный эксгибиционист, Рокуэлл полагал, что единственный способ быть настоящим нацистом — это исповедовать идеологию совершенно открыто. Он нетерпимо относился к скрытым нацистам, опасавшимся носить на рукаве свастику.

Изначально бывший поклонником сенатора Джозефа Маккарти, Рокуэлл счёл, что антикоммунистическая «охота на ведьм» отличалась чрезмерным жеманством. В 1958 году он основал Американскую нацистскую партию, куда привлёк достаточно пафосную группу сторонников, использовавшую шоковые методы для привлечения внимания к своему очевидно непопулярному делу. Штаб–квартира Рокуэлла располагалась в Арлингтоне, штат Вирджиния. Там он вместе с парой десятков штурмовиков, одетых в нацистскую форму, жил в пригородном доме, где был сооружён алтарь с бюстом Гитлера в центре. На стене висело изображение Джорджа Вашингтона и портрет самого Рокуэлла. Печатный станок одну за другой выплёвывал партии антисемитской пропаганды.

Рассказывают о знаковой встрече Рокуэлла с ветераном ультраправого движения в США Роем Франкхаузером (Roy Frankhauser). Последний впервые посетил «Холм ненавистников» (Hatemonger Hill) — так называлась штаб–квартира Американской нацистской партии. Тучный, не вынимающий изо рта сигареты Франкхаузер позвонил, чтобы договориться о встрече для себя и нескольких друзей, однако Рокуэлл, перевязанный после недавней операции на полости рта, с трудом мог говорить. В результате Франкхаузер и его компания, одетая в нацистскую форму и вооружённая до зубов, приехала по ошибочному адресу, откуда их шваброй прогнала пожилая женщина. Когда они наконец добрались до жилища Рокуэлла, их проводили в комнату для ожидания с очень низким потолком. Винтовки они взяли с собой. Один из охранников Рокуэлла, удивлённый видом пришельцев, потянулся за пистолетом, случайно нажал на спусковой крючок и прострелил свои штаны, заодно оцарапав бедро. Через несколько секунд на место прибыл Рокуэлл, чтобы узнать, что здесь происходит. Франкхаузер с компанией немедленно вскочили по стойке «смирно», уткнувшись штыками в потолок, в то время как раненый охранник с ругательствами скакал вокруг на одной ноге.

«Кто вы такие?» — закричал Рокуэлл.

«Мы — нацистские солдаты», — честно ответил Франкхаузер.

«Черта с два, — выкрикнул Рокуэлл. — Вы банда голливудских ряже- ных!»

Это был достойный комментарий для словно сошедшего со страниц комиксов персонажа. Разыгрывая свой политический водевиль, он регулярно выезжал в столицу, где пикетировал Белый дом и оскорблял зевак. Франкхаузер присоединился к Рокуэллу во время одной из акций у памятника Вашингтону, где их забросала объедками группа туристов–евреев из Нью–Йорка. После ещё одного инцидента Рокуэлл с полным основанием пожаловался, что одному из его людей «еврей чуть не откусил ухо».

В 1963 году американский фюрер и несколько его щёлкающих каблуками приспешников отправились в паломничество на могилу сенатора Джозефа Маккарти в штате Висконсин. Там они провели мемориальную службу в день рождения Гитлера. Затем Рокуэлл направился в Чикаго, чтобы выступить там перед членами организации чёрных мусульман Элайджи Мухаммада. Хотя Американская нацистская партия издавала литературу, оскорблявшую «негров», Рокуэлл был тепло встречен чёрными мусульманами, выступавшими в поддержку тех же идей о раздельном существовании рас. Связи между белыми расистами и чёрными мусульманами, в особенности из организации Луиса Фаррахана, поддерживались на нерегулярной основе в течение многих лет.

Рокуэлл также посетил Англию, где укрепил связи с Британским национал–социалистическим движением, возглавлявшимся Колином Джорданом (Colin Jordan). Как и его американский коллега, Джордан был неизлечимым ностальгирующим нацистом, не согласным с мыслью о том, что советский коммунизм представлял для Европы меньшую угрозу, чем западный капитализм. Вместе они создали Всемирный союз национал–социалистов, рассматривавшийся основателями как критически важная дамба, сдерживавшая воды великого жидобольшевистского заговора. Они тоннами посылали расистскую литературу в Западную Германию, развивали связи со своими сторонниками в Южной Америке и на Ближнем Востоке. В начале 1960-х годов Джордан установил связь с военным атташе Египта в Лондоне, который позже стал одним из экстремистов–заговорщиков, организовавших в 1981 году убийство египетского президента Садата после заключения мирного договора с Израилем.

Рокуэлл регулярно общался с неофашистами со всего мира, однако его основной задачей было взбаламутить ситуацию в Соединённых Штатах. «Он пользовался свастикой так же, как “Playboy” — голыми женщинами на обложке», — говорил Рой Франкхаузер. Неудивительно, что организация Рокуэлла привлекала в свои ряды уголовников, малолетних преступников, психопатов и прочих психически неуравновешенных людей, рассматривавших Американскую нацистскую партию в качестве средства продемонстрировать собственную значимость, а также ощутить чувство причастности к какой–то общности, которого у них не было. Зачастую эти неудачники дрейфовали от одной группировки к другой, причём смена сподвижников не имела никакого отношения к политическим воззрениям, а лишь отражала те личностные конфликты, которые были естественной частью неонацистской среды.

Так случилось и с одним из друзей Франкхаузера Дэном Барросом (Dan Burros), издателем бюллетеня Американской нацистской партии «Штурмовик» (Stormtrooper). Баррос покинул группу, так как, по его мнению, Рокуэлл придерживался слишком умеренной позиции. Бывший член Нацистской партии утверждал, что Баррос любил издеваться над собаками, включая и свою собственную, которую звали Gas Chambers (газовые камеры. — Примеч. пёр.). Любопытно, что имя и адрес Барроса, а также Рокуэлла были обнаружены в записной книжке Ли Харви Освальда, человека, обвинённого в убийстве Джона Кеннеди. После этого убийства Баррос носил значок с надписью «Клуб любителей Ли Харви Освальда».

Баррос не только восхищался Освальдом, но и был искренним поклонником книги «Империя» Йоки, которую он называл «библией американских правых». Он снова и снова перечитывал эту книгу, обсуждал её с друзьями. Затем он вступил в Партию национального возрождения (National Renaissance Party, NRP), чей руководитель Джеймс Мадоле опубликовал несколько очерков Йоки. Мадоле оценил убеждённость Барроса и поставил его во главе «элитной» службы безопасности NRP. Однако спустя непродолжительное время они рассорились. Баррос, очевидно, хотел сбросить на коммунистический Китай водородную бомбу, в то время как эта страна начала все больше привлекать Мадоле. Мадоле был горячим сторонником Насера и с похвалой отзывался обо всех антиимпериалистических лидерах, таких как Кастро, Бен Белла, Сукарно и председатель Мао.

В то время как Мадоле восхищался левыми революционерами, Баррос привязался к Ку–клукс–клану. Он также стал приверженцем вотанизма (от имени германо–скандинавского бога войны Одина, он же Вотан. — При- меч. пёр.) — якобы восходившей к дохристианским скандинавам религии солнцепоклонников. Баррос, толстый коротышка в очках, обладал неприятной привычкой держать голову склонённой набок и ходить таким образом. Нервничая или находясь в возбуждении, он непроизвольно посмеивался, что также производило странное впечатление на окружающих.

Несмотря на всю эксцентричность Барроса, Рой Франкхаузер любил его. 31 октября 1965 года молодой нацист гостил дома у Франкхаузера, в городе Ридинг, штат Пенсильвания. Именно в этот день в газете «New York Times» появился материал о Барросе, где сообщалось, что он еврей и отмечал бар–мицву. По словам Франкхаузера, занимавшего тогда в Ку–клукс–клане пост «Великого Дракона объединённых кланов Пенсильвании», уничтоженный этой статьёй истеричный Баррос, «как буйнопомешанный», взбежал на второй этаж, разломал несколькими каратистскими ударами кровать Франкхаузера, схватил пистолет и вышиб себе мозги.

Баррос скончался от трёх пулевых ран, что достаточно нетипично для самоубийства. Это заставило ФБР предположить, что Франкхаузер, возможно, довершил дело. Пятна крови и следы от пуль сохранялись на стенах и потолке дома ещё 30 лет после случившегося. То, что он так и не озаботился счистить их, свидетельствует о странном образе мыслей Франк- хаузера. Заходившие в его дом люди не могли не обращать внимания на фото линчеваний и зверств в концентрационных лагерях, развешанных на стенах, а также на многочисленные памятные вещи с нацистских времён и расистские украшения. «Все это выглядело, как сцена из фильма «Молчание ягнят», — вспоминал один из посетителей.

Успевавший везде куклуксклановец Франкхаузер был, мягко говоря, непростым типом. Кроме Американской нацистской партии и Ку–клукс- клана он состоял членом около 30 различных ультраправых группировок, а также служил тайным информатором ФБР и ATF (Бюро алкоголя, табака, огнестрельного оружия и взрывчатых веществ — федеральное агентство США, входившее в тот период в структуру Федерального казначейства. — Примеч. пёр.). Однажды ему даже пришлось выполнить некое секретное задание Совета национальной безопасности при президенте Никсоне.

Куратор Франкхаузера в ATF описывал своего толстого подопечного как «выдающегося мастера проникновения в закрытые организации и отличного информатора». После того как его несколько раз пытались убить неизвестные стрелки, Франкхаузер начал носить пуленепробиваемый жилет. Участвуя в каких–то арийских учениях, он лишился одного глаза, после чего прозвище «Благородный циклоп», которым члены Ку–клукс–клана традиционно приветствовали своего руководителя, зазвучало обоснованно. Как позднее рассказывал про себя Франкхаузер — эмоционально неуравновешенный человек, увлекавшийся шпионажем, — он был двойным агентом, использовавшим своё положение в государственных структурах для получения доступа к информации о своих ультраправых коллегах, которой располагали ФБР и ATF. Возможно, это звучало убедительно для его неонацистских приятелей, поскольку они продолжали воспринимать Франкхаузера своим, несмотря на широко распространившуюся информацию о том, что он работал на федеральные агентства.

Карьера Франкхаузера олицетворяет мрачную среду, в которой разведывательные операции переплетаются с неонацистской деятельностью, а кому на самом деле верны агенты–стукачи, определить крайне затруднительно. Несмотря на то что расистские организации белых, в которые входил Франкхаузер, обитали на политической периферии, осуждая расовых предателей, под контролем которых находилось правительство Соединённых Штатов, они порой охотно принимали участие в тайных операциях американских спецслужб, если считали, что их цели в данном случае совпадают. В этом заключался основной парадокс ультраправых в США: они выступали против правительства страны, в то же время поддерживая тайные операции, проводимые американской разведкой.

Так, например, в 1960-е годы армейская разведка США начала рассматривать священника Мартина Лютера Кинга как угрозу национальной безопасности, поскольку он осуждал участие США в войне во Вьетнаме. Слежка за Кингом и его сторонниками не знала границ. Армия использовала лазутчиков, перехват каналов связи, аэрофотосъёмку с самолётов–разведчиков У-2. Расквартированная в Бирмингеме, штат Алабама, 20-я группа сил специального назначения вышла на членов Ку–клукс–клана и поставила им задачу собирать информацию о лицах, принимавших участие в демонстрациях за гражданские права. «В обмен на военную подготовку, проводившуюся на ферме в Куллмане, штат Алабама, члены клана вскоре стали разведывательной сетью 20-й группы. Информация от них поступала в Пентагон», — сообщила через много лет газета «Commercial Appeal» из Мемфиса.

Если бы Джордж Линкольн Рокуэлл был жив в апреле 1968 года, он, несомненно, приветствовал бы убийство Мартина Лютера Кинга. Однако всего за восемь месяцев до этого он погиб от руки рассерженного новобранца, выброшенного из Американской нацистской партии. Тело фюрера было кремировано в ходе языческой церемонии, а пепел хранился у Мэтта Коэла (Matt Koehl), который назвал себя законным наследником трона американских нацистов. Как душеприказчик, которому отошло поместье Рокуэлла, Коэл возглавил организацию, переименованную в Национал–социалистическую партию белых.

Коэл, ранее один из авторов издания «Right» Уиллиса Карто, прежде чем примкнуть к Рокуэллу, был членом ряда ультраправых организаций, включая и NRP. Однако у Коэла отсутствовало порочное очарование нацистского наставника, поэтому ему было сложно удерживать группу как единое целое. Чтобы упрочить свой авторитет, он съездил в Западную Германию и привёз оттуда свои фотографии с несколькими ветеранами Третьего рейха, лично знавшими Гитлера. На одном из них он пожимал руку другу Скорцени — Гансу–Ульриху Руделю. Рядом было помещено изображение Руделя, пожимающего руку самому Адольфу. Тот же сюжет повторялся и на изображениях с другими старыми нацистами рядом с Гитлером — как бы показывая прямую связь между ним и Мэттом Коэлом.

Однако попытки Коэла продемонстрировать, что он принят «старой гвардией» Германии, не произвели большого впечатления на молодых американских нацистов. Отвергая обвинения в гомосексуализме, Коэл безуспешно пытался удержать свою партию от раскола на несколько группировок, каждая из которых претендовала на роль истинной наследницы группы Рокуэлла.

В попытке поддержать свою пошатнувшуюся среди американских нацистов репутацию Коэл решил расширить сеть своих международных связей. Самым заметным предприятием в этой области стал его союз с Поулем Риис–Кнудсеном (Povl Riis–Knudsen), молодым и энергичным датским неонацистским лидером. Не испытывая иллюзий относительно перспектив реального возврата нацистов к власти в Европе, Риис–Кнудсен предполагал, что в не отягощённых подобным историческим багажом Соединённых Штатах возрождение национал–социализма более вероятно. Он был очень рад, когда Коэл назначил его генеральным секретарём Всемирного союза

национал–социалистов, трансграничной зонтичной организации, одним из основателей которой в начале 1960-х годов был Рокуэлл.

Однако Риис–Кнудсен достаточно быстро разочаровался в Коэле и его дутой организации. Особую тревогу у датских неонацистов вызвало решение Коэла основать новую религию — гитлеризм. С целью осуществить этот замысел Коэл с небольшой группой истинных приверженцев уединился в неонацистской коммуне в Нью–Берлине, штат Висконсин. Там они воздавали почести Адольфу как непогрешимому образу, всякое высказывание которого расценивалось как евангельское. Они взяли для себя название «Новый порядок», хотя в их реакционных воззрениях не было ничего нового. Они могли быть привлекательными только для тех, у кого было не все ладно с головой. «В этих кругах меня больше всего потрясло то, насколько редко там попадались нормальные люди», — вспоминал через много лет утративший свои иллюзии Риис–Кнудсен.

Надеясь встряхнуть тех, кто испытывал ностальгию по Гитлеру, заставив их по–новому взглянуть на близкие им идеи, Кнудсен написал до некоторой степени провокационный очерк «Национал–социализм: левое движение» — критику правых консерваторов, которых устраивало сложившееся положение вещей. Риис–Кнудсен утверждал, что национал–социализм в основе своей был левым движением, поскольку он противостоял НАТО и доминирующей роли США в Западной Европе и, подобно левым революционерам, «не желал сохранения существующей системы ни целиком, ни в каких–либо её частях». Подобная игра с политическим словарём была для Риис–Кнудсена своего рода маркетинговой стратегией, отражавшей как силу прогрессивных левых движений, которые испытали период расцвета в 1960-е годы, так и необходимость для неонацистов отойти от их извечной роли игроков, прозябающих на периферии общества. «Мы должны оставить позади все непроработанные правые воззрения и понять, что относимся к левым», — призывал он своих неонацистских последователей.

В этом очерке Риис–Кнудсен также хвалил Россию, которую посетил в 1978 году, называя её кавказским бастионом. Он без всяких проблем получил визу, несмотря на то что советские официальные лица прекрасно знали о его связях с нацистами и должны были учитывать весь шум в прессе, поднявшийся, когда датские журналисты узнали о его планах отправиться в Москву. После поездки Риис–Кнудсен заявил: «Расовое чувство русских — главной нации Советского Союза — совершенно очевидно обещает лучшие перспективы для выживания арийской расы, и его не сравнить с теми фантазиями, которыми любят забавляться либеральные и консервативные американские политики. Да, на своей теории коммунизм не поддерживает расовый подход, однако коммунистическая теория и практика — это совершенно разные вещи».

Свидетельства о росте расового чувства в брежневской России произвели большое впечатление и на других западных неонацистов. Новая волна поддержанного на государственном уровне антисемитизма (на этот раз принявшего форму антисионизма) свидетельствовала о том, что руководители страны чувствовали необходимость вспомнить о еврее — традиционном русском «пугале», с тем чтобы оживить падающую поддержку режима. Поворотным пунктом стала «шестидневная война» 1967 года, в ходе которой арабские союзники СССР потерпели унизительное поражение от Израиля. Советская пропаганда ответила продолжительной антисионистской кампанией, вытащившей на свет старые черносотенные мифы о всемирном еврейском заговоре, основной целью которого являлось уничтожение матушки-России. Одной из основных опор антисионистского крестового похода стало политуправление Советской армии.

В книгах, выходивших большими тиражами в официальных советских издательствах, антисионистские пропагандисты приводили обширные цитаты из «Протоколов сионских мудрецов», известной антиеврейской фальшивки, созданной в недрах царской охранки. Советские писатели взялись за практически талмудическую дискуссию о том, что для чего является инструментом — сионизм для американского империализма или империализм для сионизма. Обращаясь к этому вопросу, газета «Комсомольская правда», орган советского комсомола, цитировала фрагменты опубликованной в Каире неонацистской брошюры «Америка — колония сионистов» («America — A Zionist Colony»), одним из авторов которой был протеже Геббельса Йоханн фон Леерс. Возмущённый столь вопиющими проявлениями фанатизма, видный итальянский коммунист, сенатор Умберто Террачини, назвал антисемитские высказывания советской прессы «горой глупостей, основанных на тухлых цитатах».

На всем протяжении правления Брежнева советские пропагандисты увеличивали порции расизма, шовинизма, милитаризма и антисемитизма. Невольно подражая своим нацистским предшественникам, некоторые советские авторы добавили к списку заговорщиков, выступающих заодно с мировым еврейством, ещё и масонов. Другие проповедовали своего рода гностический нацизм, выставляя русский народ как подлинных арийцев, расу господ, некогда правивших славной языческой цивилизацией.

Наполненная нацистскими обертонами советская антисионистская кампания встречала одобрение ультраправых фанатиков Европы и США, ощущавших расовую близость взглядов со своими русскими собратьями и пренебрегавших былой озабоченностью идеологией коммунизма. Поль Риис–Кнудсен и другие неонацистские ревизионисты прекрасно отдавали себе отчёт в том, что чистый, универсальный и всеобъемлющий коммунизм существовал только в умах марксистских мыслителей. В реальности коммунизм менял обличие в зависимости от страны. Советский Союз пользовался своим вариантом коммунизма, Китай и Куба — другими вариантами, отвечавшими их национальным интересам. Поскольку национальные интересы в конечном итоге одерживали верх над идеологией, некоторые неофашистские стратеги стремились найти союзников в коммунистическом мире.

Уроженец Брюсселя Жан–Франсуа Тириар (Jean–Frangois Thiriart) никогда не встречался с Фрэнсисом Паркером Йоки и не читал «Империю», хотя и разделял многие мысли, высказанные в книге. Как и Йоки, он полагал, что американская оккупация Европы представляет большую опасность, нежели советская угроза, хотя бы потому, что воздействие США не было столь гнетущим и его сложнее было заметить. Как Йоки, так и Тириар были одержимы идеей единой Европы как третьей силы, способной бросить вызов гегемонии двух сверхдержав эпохи «холодной войны».

В политическом плане Тириар и Йоки мыслили во многом одинаково, но были очень разными людьми. Йоки вёл богемный образ жизни, а Тири- ар был рафинированный буржуа, примерный семьянин и преуспевающий бизнесмен. У него, правда, тоже были свои причуды. Помимо жены и детей, в доме Тириара одновременно жило до 20 кошек, и помещение имело специфический запах. Эксцентричный кошатник был одним из наиболее необычных теоретиков, вышедших из западноевропейского неофашистского подполья 1960-х годов. Его путь воинствующего активиста–политика показывает, насколько далеко зашли некоторые правые экстремисты в попытках преодолеть изоляцию и достичь своих целей.

Вначале Тириар не был фашистом. Темноволосый человек среднего роста, хорошо развитый физически и способный сойтись со своими противниками врукопашную, он начал свою политическую карьеру в старшей школе, вступив в ряды левой молодёжной организации «Молодые социалистические гвардейцы». Его последующий идеологический разворот во многом вызван тем, что мать решила развестись с отцом и вышла замуж за немецкого еврея, который принялся обучать своего приёмного сына идишу. Разъярённый и озлобленный таким изменением в семейной жизни, Тириар восстал и в 1939 году, в возрасте 17 лет, присоединился к ультраправому Национальному легиону. Он стал также членом пронацистской валлонской организации «Ассоциация друзей германского рейха». Его любимым занятием были затяжные прыжки с парашютом. Он впервые попробовал себя в этом спорте в годы войны, тренируясь в одном из подчинённых Скорцени подразделений коммандос.

После краха Третьего рейха Тириар провёл три года в тюрьме за сотрудничество с нацистами. Выйдя на свободу, он организовал сеть оптометрических магазинов в нескольких странах Европы. Его авторитет в этой области был столь высок, что он возглавил Европейскую федерацию оптометристов. В ходе деловых поездок он встречался с ведущими представителями неофашистов, включая и Скорцени — к нему он часто ездил в Испанию.

Тириар старался не высказывать своих политических взглядов до начала 1960-х годов. Тогда Бельгия предоставила независимость Конго. Это решение вызвало значительное неудовольствие среди бельгийских поселенцев, почувствовавших, что правительство страны предало их, — во многом повторилась ситуация с французскими «черноногими» колонистами в Алжире. Обращаясь к тем, кто скорбел об утрате Конго, Тириар попытался оживить движение, которое бы заставило Брюссель вернуть себе африканскую колонию. В то же самое время он сформировал бельгийскую группу в поддержку французской Секретной вооружённой организации (OAS), которая вела ожесточённую борьбу с алжирскими повстанцами и правительством де Голля в Париже.

Когда от французских ультрас отвернулся успех, Тириар попытался увлечь руководство OAS идеей единой Европы. «Это было очень нелегко, — вспоминал он. — Большинство этих людей не могло выйти за рамки старых французских националистических концепций». По мнению Тириара, потеря Конго не была внутренним делом Бельгии, точно так же как утрата Алжира должна была беспокоить не только Францию. Это были общеевропейские проблемы, которые должны были решаться в масштабах континента. Однако правые экстремисты, выступавшие против деколонизации, зачастую не рассуждали в общеевропейских категориях. По мнению Тириара, именно в этом заключалась роковая ошибка, не дававшая им возможности выступать с успешными предложениями в политической и военной областях.

После войны в Алжире Тириар решил создать организацию «Молодая Европа» («Jeune Europe»), которая должна была действовать по всему континенту. Точно такое же название было у эсэсовского журнала для студенческой молодёжи, выходившего в Берлине во время Второй мировой войны. Создание новой группы было ознаменовано написанием Тириаром «Манифеста европейской нации», начинавшегося лозунгом «Ни Москва, ни Вашингтон». Призывая к созданию единого европейского отечества со своим собственным ядерным арсеналом, он выступал за замену «болтливого и коррумпированного парламентаризма» динамичной правящей элитой, разрешающей частное предпринимательство только в тех случаях, когда оно «носит гражданский характер, упорядочено и контролируемо народом». Обещая обратить вспять «предательство Ялты», он осуждал Общий рынок и легалистскую Европу Страсбурга.

Благодаря неустанным организаторским усилиям Тириара отделения «Молодой Европы» быстро возникли в 13 странах (в основном сосредотачиваясь в Бельгии, Испании, Италии и Франции). Его импровизированное выступление начала 1960-х годов полно напыщенности:

США и Советская Россия терпят незрелую, слабую Европу. Мы же хотим настоящей, сильной Европы… Мы обращаемся к людям, готовым умереть за такую Европу. Из Европы пушек и воли возникнет Европа прекрасных замыслов и салонов. Европе надо в сто раз больше солдат, чем юристов, в сто раз больше лидеров, чем реформаторов. Европа станет Четвёртым рейхом, протянувшимся от Бреста (французский порт. — Примеч. пёр.) до Бухареста. Наша партия — это последний шанс для Европы!

В 1964 году Тириар опубликовал своё важнейшее политическое заявление — книгу «Европа — империя 400 миллионов людей» («Europe — An Empire of 400 Million Men»). За свой счёт он перевёл его на несколько языков. Самые острые шипы публикации были нацелены на ряд близких для неофашистов целей. Президент Франклин Делано Рузвельт осуждался как дряхлый и извращённый мегаломан, «демократия болтунов» рассматривалась как ширма для плутократии, американцы были названы «молодыми самоуверенными варварами» и «самозванцами от культуры», превратившими Западную Европу в свою колонию. Представляя себя антагонистами, Соединённые Штаты и Советский Союз занимались «игрой во взаимные алиби», для того чтобы сохранить Европу в разделённом и угнетённом состоянии. Вашингтон ссылался на советскую угрозу, чтобы сохранить блок НАТО, а Москва утверждала, что ей необходимо оградить Восточный блок от американского империализма.

В исполненных снисходительного превосходства фрагментах Тириар писал о Европе как обладательнице «монополии на креативность», её культурном превосходстве и уникальной задаче принести остальному миру «мораль». «В поезде истории, — утверждал он, — Европа представляет собой ту силу, которая движет локомотив, а чёрные расы — это не более чем вагоны в составе». Вступавшие в смешанные браки назывались «отбросами обеих рас» — белой и черной.

В то же самое время Тириар с негодованием отвергал обвинения в фашизме. Проницательный стратег понимал, что ему следует отойти от ностальгических воспоминаний об эпохе до Второй мировой войны и приспособиться к политическим и общественным реалиям 1960-х годов — десятилетию, когда на подъёме находились представители новых левых и революционеры из стран третьего мира. Считая национал–социализм «устаревшим», он насмехался над теми, кто щеголял свастикой на рукаве, называя их «жителями прошлого» и «нелепыми карикатурами». Вместо этого Тириар предлагал занять позицию за пределами обычного политического спектра: «Мы считаем себя в авангарде центра… Линейное представление о политическом мире, протянувшемся от ультралевых до ультраправых, является совершенно устаревшим».

Однако попытки Тириара дистанцироваться от фашистского прошлого имели лишь частичный успех. «Молодая Европа» (Jeune Europe) возникла как крайне правая структура, и память об этом сохранялась, несмотря на все усилия Тириара насадить звучащую по–новому политическую философию — «коммунитарианизм», позволявший преодолеть различия между левыми и правыми. Дружеские связи с хорошо известными нацистами, такими как бывший ас Ганс–Ульрих Рудель, освещались в еженедельном журнале «Jeune Europe». В его заголовке присутствовал кельтский крест, символ с совершенно очевидной фашистской коннотацией. Это привлекало к движению Тири- ара воинствующих молодых представителей ультраправых. Многие из них были людьми с эмоциональными отклонениями, нуждавшимися в «образе отца». В какой–то момент Тириар даже вынужден был заявить: «“Молодая Европа” — это политическая организация, а не психиатрическая больни- ца». Лидер «Молодой Европы» мыслил масштабно: «Народы общаются между собой исключительно на языке силы. Сила заключается в размере». Утверждая, что страны в своей жизни «руководствуются интересами и конкретными фактами, а не идеологией», он характеризовал коммунизм как проявление панроссийской политики, скрывавшей традиционные империалистические притязания Кремля. «С 1935 года, — уверял он, — Москва стала намного более русской, нежели коммунистической». Тириар был убеждён в том, что «инстинкт самосохранения в своё время перевесит все идеологические соображения, и Россия вынуждена будет обратиться к европейцам, чтобы спастись от жёлтой крови». Анализируя причины раскола между Китаем и СССР, Тириар предрекал неизбежность нового сближения между Европой и Россией. «Европа вернётся к политике Бисмарка, установившей связи между Берлином и Петроградом, — предсказывал он. — Когда это случится, расовые границы Европы совпадут с её политическими границами».

Тириар мечтал о могучем союзе белой нации, который протянется от французского Бреста до Владивостока. «Советский Союз — неотъемлемая часть нашей территориальной концепции, — утверждал он. — Это — евразийская Европа, Великая Европа, новая Римская империя.» Чтобы подобная идея смогла реализоваться, Советскому Союзу следовало отказаться от своих империалистических устремлений и перестать доминировать над Восточной Европой. Исходя из этой предпосылки, Тириар призывал европейских революционеров «использовать внутренние противоречия коммунистического мира, дифференцированно подойдя к каждой из разновидностей этого коммунизма». В особенности он призывал к тактическому союзу с красным Китаем, чтобы Советский Союз вынужден был уделять больше внимания своему южному флангу, ослабив нажим на Восточную Европу. «В краткосрочной перспективе, — рассуждал Тириар, — мы должны рассчитывать на антирусское давление со стороны Китая. В долгосрочной перспективе мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы помочь русским сдержать азиатский потоп. Мы должны ослабить Россию, не захватывая её». В будущем, добавлял он, Россия вольётся в состав «огромной Европы».

У Тириара был также план по изгнанию американцев из Западной Европы. Он заключался в поддержке латиноамериканских революционеров и сторонников «власти чёрных», что заставило бы Вашингтон заниматься ситуацией у себя дома. «Латинская Америка, как и Европа, должна сражаться против американского империализма. У нас общий враг, и это заставляет нас искать союзников», — утверждал он.

Подобные рекомендации никак нельзя было отнести к обычным фашистским рассуждениям. Его очевидный сдвиг влево оттолкнул некоторых членов «Молодой Европы». Чтобы побороть смятение в её рядах, Тириар организовал в ряде стран Западной Европы тренировочные лагеря для «политических солдат». После внутренней перетряски его организация была преобразована в соответствии с принципами ленинизма, став партией революционного авангарда Европы. Примерно в это же время с обложки журнала «Молодая Европа» («Jeune Europe») исчез кельтский крест. Признавая, что протестовать против независимости Алжира и Конго было ошибкой, Тириар начал издание нового ежемесячника «Европейская нация» («La Nation Еигорёеппе»), отражавшего как его радикальный антиамериканизм, так и последовательный переход к идеям «национального коммунизма».

Тириара очень интересовала ситуация в Румынии. Эта страна с момента прихода к власти в 1965 году Николае Чаушеску представлялась одним из немногих ярких пятен мрачного пейзажа Восточной Европы. В отличие от тяжёлого бюрократического стиля его предшественника, Чаушеску демонстрировал признаки свежего подхода к руководству страной. Он ослабил меры внутреннего контроля и повёл свою страну к независимой внешней политике. В разгар китайско–советской напряжённости он делал дружественные жесты в сторону Китая. Однако некоторые неприятные черты фашистского прошлого Румынии продолжали бросать тень на политическую культуру страны. Это стало ясным после того, как Чаушеску начал популяризировать радикальную форму румынского шовинизма, восходившую к 1920–1930-м годам. Похоже, что массовый послевоенный приём в ряды румынской тайной полиции ветеранов фашистской «Железной гвардии» оказал своё влияние на развитие национал–коммунизма в годы Чаушеску.

Летом 1966 года Жан Тириар побывал в Румынии, где познакомился с Чаушеску. Они восприняли друг друга как родственные души, и Чаушеску согласился написать статью для «Европейской нации». Он также организовал встречу Тириара с министром иностранных дел Китая Чжоу Эньлаем, которая состоялась в Бухаресте.

«Сначала, — вспоминал Тириар, — мой разговор с Чжоу Эньлаем свёлся к обмену занимательными историями и воспоминаниями. На этом этапе все шло хорошо. Чжоу Эньлай интересовался моими исследованиями каллиграфии, я — его пребыванием во Франции, прекрасным временем его молодости. Затем мы заговорили о народных армиях — эта тема интересовала нас обоих. Когда разговор коснулся конкретики, стало хуже. Мне пришлось выслушать настоящую лекцию по учению марксизма–ленинизма. Затем Чжоу перечислил ряд серьёзных психологических ошибок, допущенных руководством Советского Союза».

Тириар пытался убедить Чжоу Эньлая в том, что Европа может оказаться важным союзником во всемирной борьбе антиамериканских сил, однако ему не удалось добиться существенного успеха. Затем он попросил у китайского министра иностранных дел финансовой помощи, с тем чтобы он мог организовать в Европе революционную армию, которая могла бы начать прямые действия против американцев. Подобный элитный военный аппарат также нуждался в базе за пределами Европы, и Тириар полагал, что Китай сможет предоставить убежище его мятежникам. Не слишком впечатленный Чжоу посоветовал Тириару связаться с китайской секретной службой, однако ни к каким результатам это не привело.

Для Тириара маоистский Китай был в лучшем случае тактическим союзником, а не политической или идеологической моделью, которую следовало воспроизвести. В этом смысле его попытки установить связь с Пекином встретили положительный отклик у ряда западногерманских неонацистов, включая и издателей «Nation Europa», выступивших в 1967 году за про- китайскую внешнюю политику: «Мы, немцы, не видим никаких причин, по которым нам следует выступать против Китая. Действительно, с чисто биологической точки зрения старый лозунг о “жёлтой угрозе” имеет определённый смысл для Европы. Однако сегодня у нас есть более насущные задачи. Сегодня мы отделены от Китая колоссальными просторами Советской империи, и нам нет никакого смысла подчиняться Советам, утверждающим, что мы лишены свободы волеизъявления, и конфликтовать с Мао».

Примечательно, что даже генерал Рейнхард Гелен согласился с сутью предложения Тириара. «На мой взгляд, — писал Гелен в мемуарах, — нам крайне важно было забросить в Пекин пробный шар с тем, чтобы обеспечить разрядку в российском тылу. Если мы хотели усилить наши переговорные позиции в отношениях с русскими, нам следовало договариваться с нашими потенциальными противниками».

Одним из ближайших западногерманских союзников Тириара был Адольф фон Тадден (Adolf von Thadden), ветеран правых экстремистов, также мечтавший о неприсоединившемся европейском союзе. Моложавый вид принёс ему прозвище «Буби». В 1950-х и начале 1960-х годов он возглавлял Германскую имперскую партию (DRP) — фактическую преемницу Социалистической имперской партии Ремера. Это были тяжёлые годы для махровых нацистов фатерланда. За немногими исключениями они сохраняли молчание и инкогнито, предпочитая группироваться в тайных обществах и на встречах ветеранов, где демонстрировались преступные регалии, звучали нездоровые воспоминания, происходили бесконечные ссоры. Западногерманское законодательство недвусмысленно запрещало какое–либо возрождение нацистских программ, практически не оставляя им свободы манёвра. Это послужило одной из главных причин того, чтобы нереформируемые наци вроде Ремера предпочли в послевоенный период длительное пребывание за границей.

Ультраправые Западной Германии продолжали находиться на мелководье до тех пор, пока на волне экономической рецессии середины 1960-х годов фон Тадден не организовал Национал–демократическую партию Германии (Nationaldemokratische Partei Deutschlands, NPD). Национал–демократы привлекли к себе тех избирателей, которые продолжали оставаться неисправимыми неонацистами, и недовольных консерваторов, разделявших протест Буби против НАТО, гастарбайтеров, ползучей американизации немецкой культуры и расцвета студенческого движения новых левых.

Восстав против общества, позволившего стольким бывшим нацистам получить влиятельные позиции в правительстве и деловых кругах, многие западногерманские студенты требовали старшее поколение к ответу за его добровольное молчание и нежелание признать правду об эпохе Гитлера. Левую молодёжь в особенности возмущало то, что руководители NPD возлагали венки на могилы нацистских военных преступников. Возглавлявшаяся Буби фактически фашистская партия требовала немедленного вывода всех иностранных войск со «священной германской земли», возврата утраченных восточных территорий и признания ложью утверждений о том, что Вторая мировая война была развязана Гитлером. Повторяя призывы Тириара к китайско–европейскому союзу, фон Тадден призывал направить в Пекин лучшего немецкого посла.

В середине 1960-х годов Национал–демократической партии Германии удалось провести своих представителей в большинство земельных парламентов страны. Однако по мере улучшения экономической ситуации её популярность пошла на спад, и партии Буби не удалось преодолеть пятипроцентный барьер на общенациональных выборах 1969 года и получить места в Бундестаге. После этой неудачи национал–демократы выдохлись и откатились на периферию политической сцены.

Пока Буби фон Тадден поднимал шум в Западной Германии, Жан Ти- риар продолжал развивать свои радикальные геополитические идеи. К ним с интересом отнеслись несколько видных фашистских деятелей. В их числе был и генерал Хуан Перон, вынужденный спешно покинуть Аргентину после произошедшего в сентябре 1955 года военного переворота. Скорцени помог президенту–изгнаннику с комфортом обосноваться в Мадриде. Он познакомил Перона с Тириаром, и между ними завязалось тесное сотрудничество. Перон дал несколько интервью «La Nation Еигорёеппе», в которых высоко оценил политическую тактику и цели Тириара.

Перон выступал за единство третьего мира и поддерживал движение неприсоединения. Он рассматривал борьбу за освобождение Латинской Америки от гнёта американского империализма как неразрывно связанную со стремлением Тириара изгнать Соединённые Штаты из Европы. Тириар предсказывал, что единая Европа однажды станет сестрой единой Латинской Америки — об этом же говорил и Перон. Оба они высказывали поддержку Фиделю Кастро и кубинской революции, относились как к знаменитости к Че Геваре, рождённому в Аргентине легендарному партизану.

В своей автобиографии «Перон как он есть» аргентинский генерал утверждал, что самой важной для Латинской Америки проблемой был не Советский Союз, а экономическое, политическое и культурное доминирование со стороны американского гиганта. Перон предупреждал, что, если североамериканцы не изменят своего империалистического поведения, жители Латинской Америки могут вскоре в многократно увеличенном масштабе повторить драматическое противостояние Кубы и США. Обращаясь к леворадикальной аргентинской молодёжи, очарованной революцией, Перон в снятом на киноплёнку интервью назвал неспокойные 1960-е годы «часом народов» и процитировал Мао Цзэдуна.

Под влиянием Тириара Перон призвал своих сторонников взяться за оружие, чтобы свергнуть военную хунту, находившуюся у власти в Аргентине. Многие из тех, кто готовился сражаться во имя Перона, и не подозревали, что изгнанный аргентинский генерал активно обхаживал европейских неонацистов. Среди ближнего круга Перона в Мадриде можно было встретить несколько убеждённых фашистов, таких, например, как Мила Богетич (Mila Bogetich), ветеран хорватских усташей, возглавлявший охрану резиденции Перона.

Странное объединение ультралевых и ультраправых в окружении Перона можно хорошо проследить на примере неофашистской военизированной организации сектантского типа Tacuara («Копьё»), у которой были давние связи с аргентинскими спецслужбами. Когда в 1960 году израильскими агентами был захвачен Адольф Эйхман, члены Tacuara начали мстить, бросая бомбы в синагоги, обстреливая из автоматов дома и офисы, принадлежавшие евреям, расписывая здания Буэнос–Айреса лозунгами «Евреев — в газовые камеры!» и прочими дикими граффити. Через два года после казни Эйхмана они снова напомнили о себе, похищая студентов–евреев и вырезая им на теле свастики. Однако аргентинская полиция не торопилась призывать этих гангстеров–расистов к ответу.

В середине 1960-х годов новым командиром Tacuara стал Джо Бакстер (Joe Baxter) по прозвищу Хосе, загадочный аргентинец югославского происхождения. Вдохновлённый революционным зарядом Фиделя Кастро, Бакстер резко сменил влево курс своей неофашистской организации. Такая смена политических взглядов шла во многом параллельно с изменением взглядов Жана Тириара, который, как представлялось, в это же время тоже начал дрейфовать влево. Их объединяло и другое — примечательно, что оба они были связаны с находившимся в Испании Хуаном Пероном.

С личного одобрения находившегося в изгнании генерала Бакстер начал реорганизовывать Tacuara в первую в Аргентине военную организацию для ведения боевых действий в городе. Несколько такуаристов, включая и самого Бакстера, посетили Гавану, где прошли курс военной подготовки. По данным ФБР и Государственного департамента, в 1965 году Бакстер также посетил коммунистический Китай. По возвращении в Латинскую Америку он слил ядро Tacuara с различными группировками революционеров, сформировав «Монтонерос» — объединение молодых националистов, начавших вооружённую борьбу и подготовивших фантастическое возвращение Перона домой 20 июня 1973 года.

Непримиримые противоречия в рамках популистской коалиции Перона, объединявшей левых и правых боевиков, ярчайшим образом проявились в тот момент, когда будущий спаситель Аргентины сошёл с борта своего самолёта в аэропорту Буэнос–Айреса Эзейза. Банды неофашистских преступников, организованные одним из главных советников Перона, открыли огонь из автоматического оружия по толпе «монтонерос», собравшихся, чтобы приветствовать своего героя. Полагая, что страна находится на пороге социальной революции, и считая себя её основной движущей силой, «монтонерос» попытались занять принадлежавшее им «по праву» место прямо рядом с трибуной. Оттуда Перон должен был обратиться к народу, собравшемуся на крупнейший митинг в истории Аргентины. В конце концов, сам Перон в своё время прославлял «славную молодёжь», продолжавшую его дело тогда, когда сам он находился в изгнании. Эти иллюзии были развеяны в ходе последовавшей кровавой бани, всего за несколько минут унёсшей жизни свыше 200 человек.

Перон, воспользовавшись «монтонерос» как боевой силой для политического возвращения, внезапно прекратил все разговоры о «социалистическом отечестве». Вскоре последовал ещё один военный переворот, погрузивший Аргентину в семилетний период ужаса. Под предлогом угрозы со стороны уже разгромленного движения левых партизан военные руководители Аргентины вели грязную войну против безоружных мужчин, женщин и детей. За это время бесследно исчезло от 10 до 30 тысяч человек. Помощь аргентинской хунте оказывал ряд европейских неофашистов, специализировавшихся на пытках и убийствах.

Жан Тириар подчёркивал, что «роман» с левыми является лишь частью общего геополитического плана, нацеленного на ослабление Соединённых Штатов. Когда американские войска завязли в Юго–Восточной Азии, бельгийский экстремист приветствовал усилия Хо Ши Мина, мечтая о развязывании в Западной Европе вооружённого конфликта по образцу вьетнамского. Он должен был быть нацелен против поддерживавших США правительств. По мнению Тириара, Европа должна была стать ключевым полем боя. Если бы Соединённые Штаты потерпели поражение во Вьетнаме или другой стране третьего мира, это не оказало бы большого воздействия на общее положение вещей. Однако, если бы североамериканцы были разгромлены в Европе, утверждал он, последствия были бы колоссальными.

В 1968 году Тириар посетил ряд арабских стран в попытке заручиться поддержкой своей идеи «Европейской бригады». Он рассматривал её как зародыш будущей диверсионной армии, которая будет противостоять на континенте американским «оккупационным силам». Он пытался убедить своих арабских хозяев в том, что им будет выгодно вовлечение Соединённых Штатов в войну «вслепую», когда в Европе им придётся столкнуться с «террористами невидимыми и вездесущими».

Именно с такими мыслями Тириар и прибыл в Ирак, где его тепло встретили официальные представители правящей партии «Баас». Осудив на устроенной в Багдаде пресс–конференции «сионистско–американский сговор на Ближнем Востоке», он провёл встречи с быстро набирающим влияние в стране полковником Саддамом Хусейном. Иракские руководители все обратились в слух, когда Тириар знакомил их со своим планом создания европейской вооружённой силы, способной оказать им помощь в борьбе с Израилем. Молодые новобранцы Тириара должны были не только помочь делу арабов, но и набраться боевого опыта — он пригодился бы им по возвращении в Европу для нанесения ударов по американцам. По словам Тириара, подобные предложения были с энтузиазмом встречены иракцами, однако отклонены Советским Союзом. Ирак вынужден был подчиниться, поскольку сильно зависел от советской военной помощи.

После победы Израиля в Шестидневной войне лагеря палестинских беженцев погрузились в атмосферу отчаяния. Лишённые родины и находящиеся перед лицом неумолимого врага, палестинские лидеры понимали, что им не следует отказываться от помощи, сколь бы непривлекательны ни были те, кто её предлагал. К арабским революционерам постоянно обращались их нацистские «поклонники». Опуская различия между евреями и сионистами как «тонкости для интеллигентов», Тириар установил тесные связи с Жоржем Ха- башем (George Habbash), главой Народного фронта освобождения Палестины, угнавшего несколько пассажирских самолётов и принимавшего участие в ряде других актов международного терроризма и диверсиях. По словам секретаря Тириара Люка Мишеля (Luc Michel), «Хабаш давал деньги на издание “Европейской нации”, а Тириар поддерживал его в журнальных публикациях»^, .

Проживая в Дамаске, Отто–Эрнст Ремер контактировал с руководителем Организации освобождения Палестины Ясиром Арафатом. «Естественно, я хорошо знаю господина Арафата, — уверял он. — Я встречался с ним много раз. Мы ели у него в штаб–квартире. Я знал всех его людей. Им очень много было от нас нужно». Для Ремера другом был любой враг Израиля, особенно если из этого можно было извлечь выгоду. Он утверждал, что ему удалось устроить несколько сделок между западногерманскими компаниями и ООП. Однако Ремер отрицал то, что поставлял ООП оружие. «Для меня это было невозможно, — говорил он. — Арафат получает все, что ему нужно, из СССР. Немецкому торговцу оружием тут делать нечего».

Тириар продолжал рассматривать борьбу палестинцев в качестве трамплина для осуществления своей мечты об общеевропейской революции. Однако, обратившись за финансовой и материальной поддержкой к китайцам и нескольким арабским странам, он не получил практически никаких результатов. Отто Скорцени объяснил удручённому Тириару, что план создания партизанской армии, прекрасный сам по себе, никогда не сработает. Не желая прослыть великим теоретиком, на которого не обращал внимания никто из сильных мира сего, Тириар решил временно отойти от политической деятельности. В 1970-е годы он пропал из вида, дав лишь несколько интервью, в которых продолжал продвигать свои антиамериканские идеи. «Вся Европа, от Стокгольма до Неаполя, должна в течение 48 часов узнавать об убийстве очередного американца, — заявил Тириар в интервью французскому журналисту. — Единство Европы наступит только тогда, когда во всех её концах погибнет от 200 до 300 американских оккупантов. Их гибель докажет, что обратного пути нет».

Некоторые из учеников Тириара приняли его слова близко к сердцу. Ренато Курчио (Renato Curcio), член Giovane Europa («Молодая Европа»), итальянского подразделения Jeune Europe, стал одним из руководителей «Красных бригад», группы левых террористов, похищавших и убивавших людей в Италии в 1970-е и начале 1980-х годов. Ещё один протеже Тириара, Клаудио Мутти (Claudio Mutti), после захвата власти в Триполи полковником Муамаром Каддафи основал Общество итальянско–ливийской дружбы. Помимо публикации на итальянском языке «Протоколов сионских мудрецов» и «Зелёной книги» Каддафи, Мутти также основал организацию, названную «Народная борьба» (Lotta di Popolo). По–итальянски её аббревиатура PLO имела одинаковый вид с аббревиатурой Организации освобождения Палестины, указывая на симпатии её основателя. Имя было выбрано исходя из того, что оно не несёт никаких явных указаний на правый или фашистский характер организации. Это облегчало привлечение в её ряды левых студентов. Позднее Мутти сотрудничал с прокитайской студенческой группой, что послужило основой для странной итальянской политической мутации, известной под именем национал–маоизма. Под воздействием политической аналитики Тириара небольшая группа итальянских политических активистов взяла на вооружение совершенно невероятную подборку героев — Гитлера, Мао, Каддафи и Перона — и выступала под лозунгами: «Да здравствует фашистская диктатура пролетариата!» и «Гитлер и Мао едины в борьбе!»

Какая–либо возможность создания стратегического союза с Китаем была ликвидирована после того, как председатель Мао принял президента США Ричарда Никсона. Сближение Китая и США, начавшееся вскоре после временного ухода Тириара в тень, укрепило его веру в то, что сама судьба предписала Европе и Советскому Союзу стать равными геополитическими партнёрами. Тириара особенно обрадовал интерес, проявленный советскими официальными лицами к его работам. Они были переведены на русский язык офицером Советской армии. После распада СССР его идеи вызовут большой интерес у нового поколения «национал–большевиков», возникших в неспокойной внутриполитической атмосфере России.

В 1960-е годы Отто Скорцени был очень занятым человеком. Он занимался целым рядом бизнес–проектов, включая получение электричества с помощью ветряков. Однако основным источником доходов для него являлась торговля оружием. Являясь одним из крупнейших брокеров режима Салазара в Португалии, Скорцени работал с целым рядом занимавшихся этим доходным делом фирм, включая и располагавшуюся в штате Вирджиния компанию «Интерармс» (Interarms). Ею руководил бывший сотрудник ЦРУ Сэм Камминс (Sam Cummings). Скорцени также помог учредить в Бонне фирму «Мерекс» (Merex), тесно связанную с немецкой разведкой BND, которую до 1968 года возглавлял Гелен. С помощью «Мерекс» BND направляла излишки оружия на Ближний Восток и в другие горячие точки третьего мира, даже невзирая на то что подобные действия были запрещены в соответствии с международными договорами, подписанными правительством Западной Германии.

Партнёром Скорцени по запуску «Мерекс» был бывший офицер вермахта Герхард Мертенс (Gerhard Mertens). В начале 1950-х годов, до того как возглавить «Мерекс», он служил военным советником у Насера в Египте. Из своего офиса в Бонне он управлял всемирной сетью агентов и торговцев оружием. Основной контактом Мертенса в Боливии был Клаус Барбье, прославившийся своей жестокостью гауптштурмфюрер SS. Его деяния в годы войны принесли ему прозвище «Лионский мясник». Он был заочно приговорён французским судом к смертной казни за военные преступления — это было отлично известно «Организации Гелена» и армейской контрразведке США, взявшим Барбье на службу как антикоммунистического шпиона. После неоднократных требований об экстрадиции, поступивших от французской стороны, американские официальные лица закрыли глаза на побег Барбье в Латинскую Америку, предпринятый в 1951 году по «крысиной тропе» Ватикана. Вскоре он стал привычной фигурой в столице Боливии Ла–Пасе, где служил советником по безопасности у ряда сменявших друг друга военных режимов. Все это время он продолжал снабжать ЦРУ конфиденциальной информацией.

Послевоенная карьера Барбье демонстрировала, каким образом методы работы и идеология нацизма с помощью американской разведки экспортировались в Латинскую Америку. Он распространял фашистское учение среди ведущих представителей боливийских военных, являвшихся также членами тайной неофашистской ложи «Туле» (Thule). Лионский мясник проводил заседания ложи при свечах, рассуждая о принципах национал–социализма под огромной свастикой. Но он не был просто «стариком, с тоской вспоминающим о Третьем рейхе». Эрнесто Мила Родригес (Ernesto Mila Rodriguez), испанский неофашист, пересекавшийся с Барбье в Боливии, вспоминал: «Он был очень трезвомыслящий человек, понимавший, что рейх проиграл войну, что привело к гибели лежавшие в его основе идеи. Барбье пытался по–новому сформулировать и оживить эти идеи».

Участие Барбье в торговле оружием неминуемо вело его к встрече с Отто Скорцени, с которым он виделся несколько раз во время своих деловых поездок в Испанию. Под вымышленным именем Мясник по крайней мере пять раз посещал с коммерческими целями США в конце 1960-х — начале 1970-х годов. Иногда он даже давал интервью журналистам, находясь в безопасности в Ла–Пасе. Военный преступник Барбье рассказал одному из французских журналистов, что работал на Гелена. Он также назвал Отто Скорцени руководителем «Паука» (Die Spinne) — международной сети взаимопомощи неонацистов.

Скорцени не ограничивался торговлей оружием. Он учил людей умело применять его в своих целях. Для этого он основал компанию «Паладин груп» (Paladin Group). По мнению Скорцени, она должна была стать «международным директоратом действующих в стратегических масштабах ударных частей, стирающих границу между военными операциями, проводимыми военнослужащими, и политической войной, которую ведут гражданские агенты». Штаб–квартира нового предприятия располагалась на побережье Средиземного моря близ испанского Аликанте. Основным видом деятельности стала боевая подготовка людей, зарабатывающих себе на жизнь убийством других людей.

Советское информационное агентство ТАСС обвиняло «Паладин групп» в том, что та в 1960-е годы готовила подразделения американских «зелёных беретов» к проведению специальных операций на территории Вьетнама. Это представляется маловероятным, так как к тому времени методы Скорцени представлялись довольно устаревшими. По крайней мере, именно это установил американский наёмник по имени Энтони Герберт (Anthony Herbert), посетивший базу «Паладин груп» в горах Страны басков. По словам Герберта, «Скорцени и небольшая группа бывших немецких военных создала компанию с целью вооружения и подготовки групп боевиков». После нескольких поездок в школу коммандос Скорцени Герберт пришёл к выводу: «демонстрируемые техники были качественными, хотя и устаревшими». Новинкой для Герберта стало лишь «тонкое искусство поджога. Не так легко, например, сжечь крупную фабрику».

Непосредственным руководителем «Паладин груп» был доктор Герхард Хармут фон Шуберт (Gerhard Harmut von Schubert), ранее работавший в Министерстве пропаганды Геббельса, а в послевоенные годы обучавший службы безопасности Аргентины и Египта. Под его руководством «Паладин груп» снабжала группу палестинских террористов под руководством Вадди Хаддада, спланировавшую и осуществившую ряд ударов по Израилю. Среди прочих клиентов «Паладин груп» были полковник Муамар Каддафи из Ливии, а также южноафриканская секретная служба. «Паладин груп» выполняла отдельные задания в интересах греческих «чёрных полковников», пришедших к власти в 1967 году и на семь лет установивших военную диктатуру в колыбели мировой демократии. Оперативников «Паладин групп» также нанимало Министерство внутренних дел Испании для ведения тайной войны с баскскими сепаратистами, пытавшимися вести вооружённую борьбу с режимом Франко.

Во многих отношениях это время было лучшим для Скорцени. Он купил в Ирландии ферму площадью в 170 акров. Там он разводил лошадей и вместе с Илзе отдыхал в летние месяцы. Периодически балуясь журналистикой, он писал статьи в «Deutsche Wochen–Zeitung», ультранационалистическую газету, служившую рупором для западногерманской Национал–демократи- чёской партии Буби фон Таддена.

Скорцени также консультировал руководство испанской неонацистской группы CEDADE (Circulo Espanol de Amigos de Europa). Созданный в 1966 году как клуб любителей Рихарда Вагнера, «Испанский кружок друзей Европы» считал Скорцени одним из своих отцов–основателей. Через несколько лет эта «культурная» организация развилась в крупный центр неонацизма, связанный с подобными группами в Португалии, Франции, Австрии, Великобритании, Бельгии и ряде латиноамериканских стран. CEDADE также была связана с американским «Свободным лобби». После гибели в результате покушения Джорджа Линкольна Рокуэлла, руководителя Американской нацистской партии, CEDADE направила в американское посольство в Мадриде телеграмму с соболезнованиями: «Мы глубоко потрясены. просим вас передать наши искренние соболезнования по случаю тяжёлой утраты семье [Рокуэлла], его друзьям и всему народу Америки».

Призывая к очистке Европы от «неполноценных рас», молодые члены CEDADE до такой степени идеализировали Гитлера, что вегетарианство (которого, как утверждается, придерживался фюрер) стало обычным в этой неонацистской секте. Принадлежавшее ей издательство «Ediciones Wotan» выпустило испанский перевод «Империи» Фрэнсиса Паркера Йоки, а также несколько книг близкого друга Скорцени бригадефюрера Леона Дегрелля. Через несколько лет гостеприимством CEDADE воспользуется генерал- майор Отто–Эрнст Ремер, в очередной раз скрывавшийся от тюремного заключения в Германии.

После того как в 1971 году Скорцени перенёс операцию в связи с опухолью спинного мозга, темп его жизни заметно замедлился. Он страдал и от других последствий ежедневного выкуривания трёх пачек сигарет. Несмотря на своё ухудшавшееся физическое состояние, Скорцени продолжал вести активную светскую жизнь. Вместе с женой они продолжали принимать нескончаемый поток гостей. Часто у них бывал Ганс–Ульрих Рудель, заходил и Буби фон Тадден, когда отдыхал в Испании.

Гостеприимством Скорцени пользовались и другие известные неофашисты, включая и его старого итальянского друга, князя Юнио Валерио Боргезе, бежавшего в Испанию после неудачной попытки военного переворота в Риме в декабре 1970 года. С радостью встреченный Отто и Илзе, он легко влился в высший эшелон экспатриантов, часто встречаясь с Хуаном Пероном и Леоном Дегрелем, высоко чтившим итальянского адмирала. «Он производил очень глубокое впечатление, — уверял Дегрель. — Самый важный человек в постфашистской Италии».

Известный как Чёрный принц, адмирал Боргезе был потомком знатного рода, в течение многих веков поставлявшего Италии князей и римских пап. В годы Второй мировой войны он заслужил грозную славу, командуя «Десятой флотилией» — легендарным подразделением итальянских аквалангистов, которые провели серию отчаянных операций в духе Скорцени, уничтожив ряд союзных кораблей и судов и устроив диверсии в портах. Боргезе вместе со Скорцени работал над проектами, один из которых представлял собой начинённый взрывчаткой катер. Его пилот выбрасывался за борт непосредственно перед тем, как управляемый им аппарат поражал свою цель. Начав сотрудничество во время войны, два мастера нетрадиционного ведения боевых действий стали близкими друзьями и сохранили свои отношения даже через много лет после разгрома держав Оси.

Попав в конце войны в руки жаждавших возмездия партизан, Чёрный принц уцелел лишь благодаря тому, что в его судьбу в последний момент сумел вмешаться римский резидент Управления стратегических служб США (OSS) Джизус Энглтон. Узнав, что в Милане в руки коммунистов попал сам Боргезе, он кинулся в этот город, и по его настоянию князю сохранили жизнь. Это было сделано невзирая на то, что непреклонный фашист вёл кровавую борьбу с движением итальянского Сопротивления на севере страны. Именно там ещё сохранял формальную власть в Республике Сало Муссолини, спасённый в результате знаменитого рейда Скорцени. Впоследствии Боргезе был осуждён как военный преступник, однако отсидел сокращённый срок в результате масштабной амнистии, объявленной правительством Италии. Аристократ–адмирал продолжал играть видную роль в послевоенном итальянском фашизме. К началу 1950-х годов Боргезе стал почётным президентом самой крупной неофашистской партии Европы — Итальянского социального движения (MSI).

При побеге в Мадрид в декабре 1970 года князя Боргезе сопровождал 36-летний итальянец Стефано Делле Кьяйе (Stefano Delle Chiaie), также участвовавший в провалившемся путче. Небольшой жилистый человек, Кьяйе получил прозвище Коротышка (Caccola) из–за своего невзрачного внешнего вида. Однако его организаторские способности, а также политическая убеждённость подарили ему уважение со стороны ряда ветеранов–нацистов, включая Отто Скорцени и Леона Дегреля. Боргезе также часто с уважением говорил о полутораметровом фашисте, называя его «одним из немногих людей, способных навести в Италии порядок».

Главарь римской уличной банды Кьяйе прославлял насилие как средство очищения, способное пробиться сквозь послевоенное буржуазное болото. В 1960-е годы его организация «Национальный авангард» (Avanguardia Nazionale) рассматривалась как «дубина» послевоенного итальянского правого экстремизма. За руководством и вдохновением Делле Кьяйе обратился к Юлиусу Эвола, представителю реакционной интеллигенции, ставшему серым кардиналом послевоенного итальянского фашизма. Нигилистические бредни Эволы отчётливо прослеживались в его книгах, включая «Человек среди руин» («Gli uomini e le rovine»), предисловие к которой написал Валерио Боргезе. «Вопрос заключается не в состязаниях и спорах, а в том, чтобы все взорвать», — заявлял Эвола. Эти слова произвели глубокое впечатление на Делле Кьяйе и его сторонников. После нескольких взрывов бомб в итальянской столице эта группа стала известна как выносящая наказания левым студентам и прочим «врагам». «Мы готовы сражаться лицом к лицу, — говорилось в одной из листовок «Национального авангарда». — Выходя на задание, наши люди морально готовы ко всему, так что кости будут переломаны даже у тех, кто упал на колени и рыдает».

Вскоре после того как Коротышка сбежал в Испанию вместе с Боргезе, обладающий хорошими связями князь взял его с собой к Скорцени. Они встречались и раньше, но только теперь, в начале 1970-х годов, когда беглец из Италии стал работать в Испании, Скорцени оценил его лидерский потенциал, и они установили тесные отношения. Рекомендации Скорцени открыли перед Делле Кьяйе все двери. Коротышка вошёл в высший фашистский свет, встретив уже постаревших, однако известных людей: Дегреля, Перона и самого генерала Франсиско Франко, чей режим уже вошёл в эпоху своего заката.

В апреле 1974 года Делле Кьяйе и Боргезе направились в чилийский Сантьяго, чтобы встретиться с генералом Аугусто Пиночетом, главой поддерживаемой ЦРУ военной хунты, свергнувшей демократически избранное правительство президента Сальвадора Альенде. В течение нескольких следующих лет Делле Кьяйе отметился серией террористических операций в Латинской Америке, продавая свои умения местным правым диктатурам. Он не только выполнял задания DINA — вызывавшей ужас чилийской тайной полиции, но и работал с аргентинской военной разведкой, превратившей свою страну в известное на всю Южную Америку место массовых расстрелов.

Опыт Коротышки был высоко оценён Роберто д'Обюссоном (Roberto d'Aubuisson), серым кардиналом сальвадорских эскадронов смерти, который обратился за советом, как организовать противоповстанческую кампанию против левых партизан. Действовавший в начале 1980-х годов в Латинской Америке Делле Кьяйе предложил свои услуги и никарагуанским «контрас», начавшим войну против сандинистов. Порой он согласовывал свои действия со Всемирной антикоммунистической лигой (World Anticommunist League, WACL), неофашистской зонтичной организацией. Последняя содействовала операциям, проводившимся американской разведкой в Латинской Америке в годы Рейгана. Составленный в то время доклад ЦРУ описывает беглого итальянца как «самого известного правого террориста. все ещё находящегося в розыске».

Наивысшего триумфа Стефано Делле Кьяйе добился в июле 1980 года, когда он помогал планировать и проводить «кокаиновый переворот», в результате которого к власти в Боливии на два года пришла профашистская военная хунта. Последствия этого жестокого путча, вызвавшего кокаиновый бум 1980-х годов и ускорившего появление латиноамериканских наркокартелей, ощущались ещё многие годы. Работая в тесном контакте с ветераном–нацистом Клаусом Барбье, Делле Кьяйе контролировал работу группы европейских наёмников, обучавших боливийских солдат технике проведения пыток и защищавших процветавшую торговлю кокаином, ставшую основным источником доходов для правящей хунты.

Однако Отто Скорцени уже не мог порадоваться достижениям своего итальянского протеже. В пасхальное воскресенье 1975 года он слёг с высокой температурой. Диагноз был неутешительным — запущенный рак лёгких и бронхов. 7 июля его не стало. Илзе была благодарна за то, что смерть наступила быстро. Тело её мужа было кремировано в Мадриде. После этого останки Скорцени были доставлены в Вену и захоронены на пригородном кладбище Деблинг, невдалеке от того места, где он родился. Церемония захоронения собрала свыше 500 нацистов со всех уголков земного шара. Они пришли отдать последние почести одному из своих героев. Многие были в форме и с военными регалиями. Среди них был и близкий друг и соратник Скорцени Ганс–Ульрих Рудель, произнёсший прощальную речь.

В опубликованном «New York Times» некрологе говорилось, что Скорцени не раскаялся до самого конца. «Я горд тем, что верно служил моей стране и фюреру, избранному на свой пост подавляющим большинством немцев, — заявил он незадолго до смерти. — Я сожалею только об одном: что вся Европа, а не только Германия, разделена и разорвана на части теми державами, с которыми я имел честь сражаться». Некролог нью–йоркской газеты умолчал о том, что после войны Скорцени бежал из лагеря для интернированных лиц с помощью американских офицеров. Не упоминались и его последующие отношения с «Организацией Гелена» и ЦРУ.

Через несколько месяцев верные идеям фашизма получили ещё одну возможность собраться вместе. Теперь в мир иной наконец отошёл давний защитник Скорцени генералиссимус Франко. Годом раньше скончались Валерио Боргезе и Хуан Перон. Уход этих гигантов зла знаменовал собой конец целой эпохи. Факел был передан новому поколению фанатиков, жаждавшему продолжения борьбы.