35
Запахи, привычки, жесты
Внимание Монтеня-читателя порой привлекают детали, которые могут показаться совсем незначительными. Вот что он пишет в небольшой главе О запахах из первой книги Опытов:
О некоторых людях – к ним относится Александр Великий – говорят, что их пот издавал приятный запах, благодаря каким-то редким и исключительным особенностям их телесного устройства. Причину этого пытались выяснить Плутарх и другие. Но обычно человеческие тела устроены совсем по-иному: лучше всего, если они вовсе не имеют запаха (I. 55. 278).
Этот пустяковый факт Монтень выудил в Сравнительных жизнеописаниях Плутарха – бестселлере эпохи Возрождения, который был его настольной книгой. А нам он прежде всего напоминает о том, что запахи могли быть мучением для людей и до возникновения гигиены в современном смысле этого слова: если, как отмечает Монтень, «обычно человеческие тела устроены совсем по-иному», нежели у Александра, это значит, что большинство людей пахнет плохо. Во время путешествий Монтеню докучают миазмы в атмосфере городов:
Отыскивая себе жилье, я прежде всего забочусь о том, чтобы избежать тяжелого и зловонного воздуха. Пристрастие, которое я питаю к прекрасным городам Венеции и Парижу, ослабляется из-за острого запаха стоячей воды в Венеции и грязи в Париже (I. 55. 280).
Лучше бы люди совсем не пахли. Однако Александр с его благоуханным потом не просто не источал неприятного запаха, но даже наоборот – очаровывал естественным ароматом. Согласно Плутарху, он обладал горячим, почти огненным темпераментом, который сжигал и развеивал влагу тела. Монтень обожает детали такого рода и разыскивает их у всех историков. Его не интересуют великие события прошлого, сражения, завоевания; ему нужны занятные подробности жизни, привычки и непроизвольные жесты людей: Александр Великий свешивал голову набок, Цезарь чесал себе голову пальцем, Цицерон ковырялся в носу. Эти непроизвольные жесты говорят о человеке больше, чем его великие свершения. Их-то и ищет в исторических трудах Монтень: он сам говорит об этом в главе О книгах, прибегая к образу «верного мяча» из спортивной игры – мяча, который легко поймать, потому что он летит прямо в руки:
Историки для меня – верный мяч, так как их труды занимательны и легки; тем более, что человек вообще, к познанию которого я стремлюсь, выступает в их писаниях в более ярком и более цельном освещении, чем где бы то ни было; мы видим разнообразие и действительность его внутренних свойств как в целом, так и в подробностях, многообразие средств, которыми он пользуется, и бедствий, которые ему угрожают. Больше всего мне по душе авторы жизнеописаний: их прельщает не само событие, а его подоплека, они задерживаются на том, что происходит внутри, а не на том, что совершается снаружи (II. 10. 363; с изменением. – Пер.).
В исторических книгах, которые Монтень любит больше всего, ему интересны не сами события, а их «подоплека», то есть мотивы, взвешивание которых предшествует решениям, и то, как эти решения принимаются. Ход событий зависит от случая, а их подоплека больше говорит нам о людях, позволяя понять, что происходило у них внутри.
Вот почему Плутарх – историк во всех отношениях в моем вкусе. Мне очень жаль, что у нас нет десятка Диогенов Лаэртских или нет хотя бы одного более пространного и объемистого. Ибо меня не в меньшей степени интересует судьба и жизнь этих великих наставников человечества, чем их различные учения и взгляды (II. 10. 363).
Изучение чужих жизней привело Монтеня к описанию своей собственной.
