32
Охота и добыча
В главе О стихах Вергилия Монтень – человек прямой, искренний, честный, более всего ненавидящий скрытность – неожиданно поддается очарованию тайных путей любви и обнаруживает, как можно сказать сегодня, разницу между порнографией, которая показывает всё, и эротикой, которая утайкой, намеками разжигает в нас желание:
Мне нравится любовь у испанцев и итальянцев; она у них более почтительная и робкая, более чопорная и скрытная. Не знаю, кто именно заявил в древности, что ему хочется иметь глотку такую же длинную, как журавлиная шея, дабы он мог подольше наслаждаться тем, что глотает. Подобное желание, по-моему, еще уместнее, когда дело идет о столь бурном и быстротечном наслаждении, как любовное, и особенно у людей вроде меня, склонных к поспешности. Чтобы задержать и продлить удовольствие в предвкушении главного, испанцы и итальянцы используют всё, что усиливает взаимную благосклонность и взаимное влечение любящих: взгляд, кивок головой, слово, украдкой поданный знак. Кто обедает запахом жаркóго и ничем больше, не сберегает ли груду добра? (III. 5. 93).
Таким образом, в любви, с точки зрения Монтеня, хороша неторопливость – обольщение и ухаживание, особенно свойственные, как считается, южным народам. Но и он сам, склонный, по собственному признанию, к поспешности, не умеющий задерживать наслаждение, понимает, что в данной области прямота и открытость не слишком полезны. Прелести сладострастия соразмерны продолжительности ласок, которые им предшествуют. Что же до акцента на родстве удовольствий от любви и от еды, то он напоминает нам, что сладострастие и обжорство были и остаются пороками, которые входят в число семи смертных грехов и только отягощаются обходными маневрами, отсрочивающими достижение цели.
Похоже, Монтень сам удивлен тем, что непреднамеренно оправдывает здесь плутовство и обман, которые в других местах неизменно осуждает: «Так давайте научим дам набивать себе цену, относиться к себе самим с уважением, доставлять нам развлечение и плутовать с нами. Мы начинаем с того, чему подобает быть завершением, и здесь, как повсюду, – причина в нашей французской стремительности» (III. 5. 93). Он призывает женщин томить мужчин кокетством и флиртом, тянуть время, не спешить подавать знаки любви.
Однако из этого примера вытекает более общий урок по поводу того, как следует вести себя в жизни, и этот урок вносит в спонтанную этику Монтеня новый оттенок:
Но кто не знает других наслаждений, кроме этого наслаждения, кто жаждет лишь сорвать банк, кто любит охоту лишь ради добычи, тому незачем идти в нашу школу. Чем больше пролетов и ступеней на лестнице, тем выше и почетнее место, которого вы достигаете, поднявшись по ней. Нам должно нравиться, когда нас ведут, как это бывает в великолепных дворцах, через всевозможные портики и переходы, длинные и роскошные галереи, делая множество поворотов. ‹…› Без надежд и желаний мы не доберемся ни до чего стоящего (III. 5. 93–94).
Удовольствие охоты состоит не в добыче, а в самой охоте и во всем, что ее окружает: в прогулке, природе, компании, процессе. Охотник, которому нужна одна добыча, – всего лишь, как говорится, «мясник». Подобные мысли Монтень высказывает и о многих других, не столь чувственных видах деятельности – например, о чтении и учебе, разновидностях духовной охоты, с которой мы порой возвращаемся, как нам кажется, не солоно хлебавши, хотя счастье было с нами на всем протяжении пути. Наша школа, по его словам, это школа досуга – otium свободного и просвещенного человека, охотника за книгами, который может посвящать свое время занятиям, не имеющим непосредственной цели.
