29
Врачи
Монтень, как я уже говорил, не любил врачей. Он с явным удовольствием обрушивался на медицинскую братию, считая врачей бездарями или шарлатанами, не способными ничего поделать с его камнями в почках. Размышления о них рассеяны по всем Опытам. В последней главе второй книги О сходстве детей с родителями Монтень пишет:
На основании всего того, что мне приходилось наблюдать, я не знаю ни одного разряда людей, который так рано заболевал бы и так поздно излечивался, как тот, что находится под врачебным присмотром. Само здоровье этих людей уродуется принудительным, предписываемым им режимом. Врачи не довольствуются тем, что прописывают нам средства лечения, но и делают здоровых людей больными для того, чтобы мы во всякое время не могли обходиться без них. Разве не видят они в неизменном и цветущем здоровье залога серьезной болезни в будущем? (II. 37. 680)
Конечно, Монтень перегибает палку. Мужчины и женщины, следующие предписаниям врачей, болеют, по его мнению, чаще других. Врачи назначают им лекарства и меры, в которых больше вреда, чем пользы: к неприятностям болезни они добавляют неприятности лечения. Врачи делают людей больными, чтобы укрепить свою власть над ними. Врачи, подобно софистам, преподносят здоровье как предвестие болезни. Короче говоря, чтобы остаться здоровым, лучше к ним не обращаться.
Медицина эпохи Монтеня была примитивной и ненадежной, так что причин не доверять ей и избегать ее хватало. Автор Опытов удостаивает милости лишь одну врачебную технику – хирургию, которая решительно борется с бесспорным недугом, не особенно полагаясь на догадки и предположения, потому что «видит, с чем имеет дело» (II. 37. 687). Однако и ее результаты во многом случайны. А за пределами хирургии Монтень не видит существенной разницы между медициной и магией и предпочитает заботиться о своем здоровье сам, следуя природе:
Я довольно часто болел и, не прибегая ни к какой врачебной помощи, убедился, что мои болезни легко переносимы (я испытал это при всякого рода болезнях) и быстротечны; я не омрачал их течения горечью врачебных предписаний. Своим здоровьем я пользовался свободно и невозбранно, не стесняя себя никакими правилами или наставлениями и руководствуясь только своими привычками и своими желаниями. Я могу болеть где бы то ни было, ибо во время болезни мне не нужно никаких других удобств, кроме тех, которыми я пользуюсь, когда здоров. Я не боюсь оставаться без врача, без аптекаря и всякой иной медицинской помощи, хотя других эти вещи пугают больше, чем сама болезнь. Увы, не могу сказать, чтобы сами врачи показывали нам, что их наука дает им хоть какое-нибудь заметное преимущество перед нами (II. 37. 680).
Оглядываясь на природу, Монтень стирает границу между болезнью и здоровьем. Болезни – часть нашего естества: у каждой из них своя продолжительность, свой жизненный цикл, которому лучше подчиниться, чем противоречить. Доверие к природе требует отказаться от медицины. Поэтому, заболевая, Монтень старается не менять своих привычек.
Напоследок он выпускает парфянскую стрелу: врачи живут не лучше и не дольше нас. Они страдают от тех же болезней и выздоравливают в те же сроки, что и остальные. В данном случае не стоит воспринимать его слова как руководство к действию: наши врачи не имеют ничего общего со знахарями Возрождения, и мы, пожалуй, можем им доверять.
