19
Другой
Диалог Монтеня с другими мыслителями, подобный игре зеркал, является одной из самых оригинальных черт Опытов. Монтень ищет в книгах свое отражение и комментирует их, потому что узнаёт в них себя, а не ради опоры на авторитет. В главе О воспитании детей он признается: «Если я порой говорю чужими словами, то лишь для того, чтобы лучше выразить самого себя» (I. 26. 138).
Иначе говоря, другие указывают ему путь к самому себе. Он читает и цитирует их, так как они помогают ему познать себя. Но и возвращение к себе прокладывает путь к другим: самопознание необходимо, чтобы к ним вернуться. Монтень полагает, что, научившись познавать себя благодаря другим, он приближается и к их познанию, начинает понимать их лучше них самих:
Неустанное внимание, с которым я сам себя изучаю, научило меня довольно хорошо разбираться и в других людях, и мало есть на свете вещей, о которых я говорил бы более успешно и удачно. Часто случается, что жизненные обстоятельства своих друзей я вижу и понимаю лучше, чем они сами (III. 13. 274).
Знакомство с другим открывает путь к самому себе, а познание себя позволяет вернуться к другому. Монтень задолго до философов новейшего времени проник в диалектику себя и другого: чтобы жить нравственной жизнью, нужно видеть в самом себе другого, скажет позднее Поль Рикёр. Уединение Монтеня было вовсе не отказом от общения с людьми, а поиском наилучшего способа к ним вернуться. Его жизнь не делилась на две части – деятельную и праздную; моменты уединенных размышлений чередовались в ней с обдуманными возвращениями к гражданской жизни и общественной активности.
В последней главе Опытов есть восхитительная формула: «Произнесенные слова принадлежат наполовину говорящему, наполовину слушающему» (III. 13. 285). Согласно взаимной дополнительности «я» и другого, которую Монтень то и дело отмечает, слово, если это подлинное слово, является общим достоянием собеседников, и через меня говорит другой.
Нужно, однако, соблюдать осторожность в толковании этой красивой мысли и избегать ее идеализации. В ходе дальнейшего рассуждения очерченная Монтенем «игра в слова» оказывается не столь дружественной и солидарной. В ней обнаруживается агрессивное соперничество: слушающий должен принимать слова «так, как они ему брошены, подобно тому как во время игры в мяч принимающий делает те или иные движения в зависимости от движений бросающего или от характера броска» (III. 13. 285).
Монтень сравнивает беседу с игрой в мяч, то есть с борьбой, противостоянием, в котором один выигрывает, а другой проигрывает: собеседники в таком диалоге – это противники, соперники. Так что не будем заблуждаться: Монтень ведет речь не о том, чтобы один собеседник открылся другому, а о том, чтобы другой считался с первым. В главе Об искусстве беседы он прямо говорит, что ему трудно признавать правоту собеседника. Но чтобы беседа удалась, каждый, как и при игре в мяч, должен внести в это свою лепту.
Таким образом, Монтень балансирует: беседа для него – то обмен, то дуэль. Но в конце концов побеждает доверие, как, например, в прекрасных строках из главы О полезном и честном: «Откровенная речь, подобно вину и любви, вызывает в ответ такую же откровенность» (III. 1. 9).
