Дима
Мой мальчик

Октябрь 1962 года. Холодно, земля кое-где покрыта снегом, по краям луж хрустит замерзшая вода. Небо чистое и голубое, как летом. Светит солнышко, но от него совсем нет тепла. Не знаю почему, но ощущение такое, будто в воздухе и во всем окружающем пространстве висит какое-то напряжение, какая-то необъяснимая тревога. Мы с Шурой идем по Красноярску к родственнице, живущей на другом берегу Енисея, за «резалкой» для капусты. Мы должны солить капусту на зиму. Можно порезать ножом, но это долго и трудно, лучше «резалкой».

Я старалась не подавать вида, что мне как-то не по себе. Шура тоже шел молча. Я пыталась объяснить сама себе эту тревогу. Может быть, это оттого, что милая моя доктор Бася Ефимовна дала мне направление в стационар из-за угрозы преждевременных родов? «Шалят» мои почки, анализы плохие, давление высокое. Учитывая то, что мама родила меня в состоянии эклампсии, то есть тоже с нарушением работы почек, Бася Ефимовна решила подстраховаться и положить меня в стационар. В декрет она отпустила меня раньше — «все равно не доходишь».

Однако в декрет мне уйти не удалось. Я должна была передать свои дела пришедшей меня заменить недавней выпускнице института. Прекрасно помню, как мне было тяжело работать первый месяц после окончания института! Я пришла на место, где три месяца не было врача-гинеколога. Мне тогда очень помогла акушерка, работавшая там уже давно, и санитарочка тетя Дуся, пожилая женщина. Вот поэтому две недели я вводила нового гинеколога в курс всех дел, передавая ей женщин, нуждающихся в особом внимании.

Еще в самом начале беременности, когда мою маму оперировали по поводу опухоли в роддоме, где я буду через некоторое время работать, я ухаживала за ней. Конечно же, приходилось поднимать ее, поворачивать, а она женщина грузная. У меня начались осложнения. Мы с Басей Ефимовной боялись, что с беременностью не получится — появились признаки прерывания. Она сразу уложила меня «на сохранение». Угроза миновала. Бог был милосерден к нам!

Второй раз угроза появилась в августе, в конце пребывания в Виннице. Я чувствовала, что мои почки не хотят работать — повысилось давление, был ряд других признаков. Лечилась сама — села на диету, игнорируя уговоры родственников съесть то или другое. Кажется, прошло! Мой мальчик успокоился, и я вместе с ним.

И вот опять неприятности. 14 октября мы с Басей Ефимовной договорились, что пятнадцатого или шестнадцатого числа я лягу в стационар. В ночь с 15 на 16 октября мой мальчик испугался и решил, что ему пора жить самостоятельно. Появились признаки начинающихся родов, отошли околоплодные воды. Мой Шуруся вскочил и побежал ловить такси, а мама… Я впервые видела ее такой. Она стояла передо мной на коленях, ломая руки, и тихо плакала, не имея сил помочь мне. На мои просьбы дать мне какое-нибудь полотенце или простыню не последовало совершенно никакого отклика. Я сама ползком достала все необходимое. Прибежал Шура. На темной лестнице он подвернул ногу, ему было очень больно наступать на нее. И все же он пытался нести меня на руках. Вся эта картина представлялась мне даже забавной. Я не знала, плакать мне или смеяться. Просто комедия! Роддом находился недалеко. Шура с водителем усадили меня в машину, и через несколько минут я была на месте. Положили меня в предродовой палате на диван, рядом с врачебным столом, как своего человека.

16 октября 1962 года в двадцать один час ровно, одновременно с сигналами нашего спутника по радио, мой мальчик возвестил миру, что он явился на этот свет, слабым, очень мелодичным голоском — «Ах, ах, ах!!!» Роды принимала ассистент кафедры Клавдия Николаевна и маленькая, шустрая акушерка Раиса Павловна, смешная и ответственная. Она не выговаривала кучу букв и свое имя произносила очень потешно — «Р-р-р-и-и Пална». Роды проходили со стимуляцией и некоторым вмешательством. Я знала, что вряд ли у меня получится еще родить, поэтому сказала:

— Делайте все что угодно, только получите живого ребенка! Я потерплю.

Молодцы! Получили!!! Мальчик родился с весом два килограмма триста граммов. Маленький, желтенький, слабенький, немного сморщенный, но такой желанный, родной и милый! Невозможно передать! Боже мой, какое это счастье, какая радость!!!

Мальчика унесла в детскую врач-микропедиатр. Меня увезли в палату, где лежали еще четыре женщины. Потом они сказали, что никогда не видели такой красивой и сияющей от счастья женщины. Мне тогда казалось, что весь мой страх за ребенка, не покидавший меня во время беременности, кончился. Я ошибалась! Настоящий страх только начинался — и не прекратится, пока я буду жива. Могу сказать это с высоты прожитых лет.

Утром 17 октября мне принесли моего мальчика. Он был необыкновенно мил, особенно когда вытягивал губки. Он не плакал, все время хотел спать. Все женщины кормили своих детей грудью. Я тоже пыталась это сделать, но мой сынок не хотел работать и грудь не брал. У меня ничего не получалось. От досады я плакала. Знала, что и как делать, сама обучала своих пациенток кормить младенцев и ухаживать за ними, но мой мальчик меня не слушал! Я знала, что он слабенький и ему тяжело, но так хотелось его покормить! Вошла медсестра из детской, успокоила меня:

— Успокойтесь, не волнуйтесь, он сыт, его покормили. Вам его принесли просто на свидание.

Я не отрывала от него глаз, баюкая его на руках, ощущая тепленькое, нежное тельце. Слезы радости застилали глаза, я вытирала их, стараясь не упустить ни одного мгновенья счастья видеть своего ребенка. Время свидания кончилось, сестра унесла его.

Пришла на обход доктор, посмотрела меня и сказала, что будет очень много молока, нужно сцеживать. Я была тоненькая, а грудь стала очень большая. Заготовленные лифчики оказались малы. Через два дня мне разрешили вставать. После обхода я решила подняться с постели. Быстро, как обычно, встала на ноги. Голова закружилась, я покачнулась, едва успев ухватиться за спинку кровати. Вдруг, как сквозь сон, услышала громкий хохот — смеялись все женщины в палате. Прибежали врач и сестра и тоже начали хохотать, держась за живот. Я ничего не понимала. Мне объяснили.

В те времена больным и роженицам не разрешали приносить в медицинское учреждение свою одежду, выдавали казенную. Часто, а точнее, почти всегда она была не по размеру и рваная. Помню, как-то наш педагог-гинеколог Ефалия Константиновна Медведкова, как анекдот, рассказала историю:

— Однажды выхожу из ординаторской, чтобы посмотреть женщину в палате. Была ночь. И вдруг вижу, как в конце длинного коридора на меня движется что-то ужасное. Я чуть не умерла от страха! Когда оно поравнялось со мной под светом электрической лампочки, оказалось, что это была очень большая, ростом где-то сто восемьдесят сантиметров женщина, в широкой, рваной, очень короткой, едва прикрывающей ягодицы рубахе, измазанной кровью. Я давилась хохотом, боясь разбудить больных, а потом, поняв, над чем я смеюсь, засмеялась и женщина. Вдвоем мы нашли другую одежду, она переоделась.

Картина со мной была прямо противоположная. На небольшой женщине была надета огромного размера рубаха, разорванная почти до подола и почти не прикрывающая тонкое тельце с огромной грудью. Все это неустойчиво колыхалось, качалось, едва держась на ногах, и выглядело невероятно смешно. Наконец, поняв весь комизм ситуации, я тоже расхохоталась.

Нас в палате было пять человек. Все мы были почти одного возраста, молодые и очень счастливые. Соседки казались мне необыкновенно красивыми и милыми.

Роддом жил своей жизнью, своими заботами, и нам было все равно, что делается за его пределами. Плохие новости нам не сообщали, радио в палате почему-то убрали. Мы даже не обратили на это внимания.

Был октябрь 1962 года, мир висел на волоске от катастрофы — Карибский кризис! Но наше дружное счастливое сообщество из пяти женщин с детками оставалось в неведении. Уже дома я узнала о том, что творится в мире. В очередной раз кучка политиков решала нашу судьбу и будущее наших детей. Почему люди во власти не хотят, чтобы их народы жили в стабильности, чтобы никто не мешал людям жить, трудиться, растить и учить детей в мире, спокойствии, любви? Раз за разом находится кучка идиотов, готовых раскачать всю планету, чтобы удовлетворить свою жажду власти и денег.

Сейчас я особенно остро почувствовала, что война, которую мы все так тяжело пережили, не закончилась. Нужно опять страдать и бояться за жизнь самых близких и дорогих людей. Этот страх живет со мной до сих пор. И только тогда, когда все мои родные рядом со мной и я могу взять за руку любого из них, этот страх уходит. Я бываю в такие минуты, наверное, самым счастливым человеком. До сих пор мне тяжело расставаться. Я всегда жду. Жду. Жду…