Знакомство

Своего будущего мужа я увидела на одном из заключительных смотров. Мы сидели в четвертом ряду. Конферансье объявил:

— Выступает Александр Хворостовский!

Открылся занавес. Шум в зале стих. В центре сцены стоял рояль. За роялем — темноволосый юноша. Я невольно вздрогнула. Юноша был прекрасен! Я сидела близко к сцене и видела все очень хорошо, поэтому могу описать его подробно, до мелочей. Он очень быстро повернул голову, оглядывая зал, а я увидела большие миндалевидные глаза, темные, в густых черных ресницах, под очень густыми рельефными бровями. Лицо матово-белое, и кажется, будто все его черты нарисовал художник, не используя наложение теней: яркие полноватые губы, четко выраженный подбородок… Черный костюм ладно сидел на широкоплечей фигуре. Юноша держал спину прямо, положив руки на колени. Кисть показалась мне крупной и широкой.

Со мной рядом сидели Нэла Вячеславова и Алла Кузина. Нэла, человек эмоциональный и экспансивный, шепнула мне:

— Люська, смотри какой красавец! Послушаем, как будет играть!

Он играл «Революционный этюд» Шопена. Когда прозвучал последний аккорд, зал разразился аплодисментами. Юноша встал, поклонился и очень быстро ушел со сцены. Мы были в восторге. Нэла кричала:

— Такой красавец и так здорово играет! Браво!

Во втором отделении выступал наш институт. Мы с Нэлой пели романс Глинки «Не искушай» на два голоса, аккомпанировала, сидя за роялем, сама Нэла. Мы переволновались и пели хуже, чем обычно. Толя Стрижевский, член комиссии, не желая нас расстраивать, сказал:

— Молодцы, девчонки!

Мы же были очень огорчены.

— Ушло вдохновение, — резюмировала Нэла.

В этом же отделении пел и Александр Хворостовский — исполнял романс Чайковского «Благословляю вас, леса». Пел он хорошо, но играл лучше. Я сказала девочкам:

— Играет хорошо, поет похуже. Пение меня так не тронуло, как игра на фортепиано.

Прошло много времени, прежде чем я увидела его во второй раз. Алла устроилась в Технологический институт на кафедру ТНВ и училась там же на вечернем отделении. Я часто заходила к ней на работу. Однажды мы с Аллой спускались по центральной лестнице здания, и я увидела удивительного юношу с прекрасными глазами. Он прошел мимо нас быстро, ни на кого не глядя. Я воскликнула:

— Какой красивый!

— Это же Саша Хворостовский! Помнишь, он на смотре играл и пел? Он учится на нашей кафедре.

Потом мы шли в одной колонне на первомайской демонстрации — нас разделяли четыре или пять человек. Позже, когда мы были уже женаты, рассматривая фотографии, вдруг обнаружили, что у нас есть одни и те же снимки и мы оба на этих снимках. Следующая встреча была судьбоносной и соединила нас навсегда.

Я часто приходила к Алле на работу, познакомилась и подружилась там со студентками кафедры, учившимися в одной группе с будущим моим мужем, но его не встречала. На одном из студенческих вечеров мы болтали в фойе с девчатами и ребятами из этой группы. Вася Смолик сказал:

— Вот вы говорите, что в любви и отношениях между мужчиной и женщиной все зависит только от женщины. А я скажу — нет! И могу привести пример. У нас в группе учится Саша Хворостовский. Многие девчонки хотели бы завести с ним знакомство, но ни одна не тронула его сердце. На практике в Кемерово одна девчонка из Томска очень сильно влюбилась в него. И даже мы, как могли, помогали ей завладеть сердцем нашего Саши. Не вышло!

— И все-таки, как правило, инициатива принадлежит женщине! — парировала я. — Значит, девочка из Томска не очень хотела влюбить в себя вашего Сашу.

Не помню кто, Езерский или Смолик, поддел меня:

— Ты думаешь, сможешь завоевать его сердце?

Я высокомерно и небрежно ответила:

— Если очень захочу, смогу!

Засмеялась и забыла об этом разговоре. А они не забыли!

В группе намечалась студенческая свадьба, нас с Аллой пригласили. Я окончила институт уже год назад, но на студенческих свадьбах ни разу не была. Говорили, что они проходят забавно — разыгрываются целые спектакли с выкупом невесты и всякими другими шутками. Я подумала, что интересно было бы на это посмотреть.

В студенческие годы я побывала только на одной свадьбе — выходила замуж моя институтская подруга Бэла Крашунская. Свадьба была домашняя, шикарная по тем временам. Соединялись в родстве две еврейские семьи. Было очень много гостей. Столы, стоявшие в доме, ломились от разнообразных яств, и все было просто потрясающе вкусно. Невеста была необыкновенно хороша собой, в коротком, чуть ниже колен, платье (тогда длинные платья не носили). Жених — Фима Стрижевский, тоже будущий врач, — смотрел на свою Бэлу как на богиню, не отпускал ее руку, то и дело целовал ее, не дожидаясь команды «Горько!». Были сказаны и выслушаны бесчисленные тосты и пожелания, приправленные фантастическим еврейским юмором. Аккомпанировал веселью импровизированный «симфонический оркестр», быстро организованный братом Фимы Анатолием, талантливым музыкантом, веселившим всю компанию. Веселые гости, не доев обильное угощение, покинули столы и высыпали во двор. Стояла чудесная ясная летняя ночь, светила огромная, яркая, как факел, луна. Играла музыка. Танцевали и пели все, что знали. Кружились в вальсе, показывали темперамент в танго, плясали до упаду русскую, тут же сменявшуюся танцем «Семь сорок». Пели «Старушка не спеша» — кто на еврейском, кто на русском языке, — романсы русские и цыганские «со слезой», военные песни… И так до утренней зари!

Казалось, счастье Бэлочки не иссякнет никогда. Но судьба распорядилась по-своему. Через несколько лет санитарный самолет, на котором Фима Стрижевский возвращался из командировки в один из районов края, разбился. Фима погиб. Ему было всего тридцать три года. Бэла с сыном Борей остались без мужа и папы. Замуж Бэла больше не вышла.