В это время, когда удача отвернулась от императора, поздним вечером 29 ноября 1645 года граф фон Траутмансдорф инкогнито въехал в Мюнстер с личными указаниями императора. О своем приезде он официально сообщил лишь на следующее утро, и его хитроумие положительно оценили обе стороны. Главный французский посол Лонгвиль въехал в город с большой помпой, чем раздосадовал своих оппонентов. Испанский посол Пеньяранда выставил себя на посмешище: его торжественный въезд с недостаточно многочисленной свитой пришелся на проливной дождь, так что бургомистру и советникам, которые вышли его встречать, пришлось сильно торопиться, а их лучшая одежда насквозь пропотела под водонепроницаемыми плащами, так что его кортеж показал себя не с лучшей стороны. Только одна карета не была плотно закрыта, и оттуда высовывался один элегантный дипломат, изящно кланяясь редким зевакам, пока одним из своих грациозных жестов не опрокинул стопку глиняной посуды, выставленной на продажу на узенькой улочке, так что она с грохотом повалилась на землю, после чего он торопливо скрылся в глубине своего экипажа. Траутмансдорф своим тайным приездом сумел не вызвать ни зависти, ни насмешек и дал оппонентам понять, что их ждет встреча с человеком практическим и без претензий.

Первый визит он нанес испанским, затем французским послам; вторые уже готовы были оскорбиться таким пренебрежением, но немец почти сразу же обезоружил их своим добродушием. Они увидели перед собой грузного великана, поразительно некрасивого, во внешности которого не было ничего аристократического; у него был плоский нос, высокие скулы и темные, глубоко посаженные глаза под густыми насупленными бровями, на голове – потрепанный парик с зачесанной на лоб челкой, нависавшей над бровями. Несмотря на такую незаурядную внешность, Траутмансдорф, по-видимому, произвел впечатление на испанцев и французов, а позднее и шведов как прямолинейный и одаренный человек, знающий, чего хочет его государь.

Сам его приезд стал окончательным доказательством того, что император перестал колебаться, поскольку Траутмансдорф был ближайшим другом Фердинанда III; с самой смерти Эггенберга он был главным министром государства и первым советником Фердинанда III, как только будущий император повзрослел. Если уж кто и мог правильно истолковать реакцию императора на каждое новое событие в Мюнстере и действовать соответственно, то это был Траутмансдорф. Больше того, он никогда не принадлежал к происпанской партии в Вене; напротив, он упорно противостоял ей, к неудовольствию императрицы. Поэтому его приезд свидетельствовал не только о стремлении Фердинанда III к миру, но и об отказе отстаивать испанские интересы.

Траутмансдорф обнаружил, что французские и имперские послы уже обменялись взаимными требованиями и зашли в тупик, споткнувшись об Эльзас. Фердинанд III объявил, что ни при каких обстоятельствах не уступит Эльзас французской короне, и дело с концом. В своей первой беседе с д’Аво и Сервьеном Траутмансдорф предложил взамен Пинероло, Муайянвик в Лотарингии, Мец, Туль и Верден. Этого явно было недостаточно, учитывая загнанное состояние Фердинанда III, но, прежде чем дать французам понять, что он готов уступить еще немного, Траутмансдорф поехал в Оснабрюк и в последний раз попытался уговорить шведов на сепаратный мир.

Французы заподозрили о его махинациях, узнав вскоре, что их агента в Оснабрюке, месье де ла Барда, не допустили присутствовать на обсуждении, и этот факт они нашли чрезвычайно тревожным. Но им не о чем было беспокоиться; единственное, чем можно было бы подкупить шведов, чтобы они сепаратно вышли из войны, это Померания, а ее император не мог уступить им без разрешения Бранденбурга; упрашивая курфюрста согласиться и положиться на щедрость императора, который даст ему достаточное возмещение, Фердинанд III также тайно написал Траутмансдорфу, проинструктировав его уступить Эльзас Франции, если Швеция и Бранденбург не поддадутся на уговоры.

Развязку ускорил представитель Максимилиана. В разговоре с Траутмансдорфом 24 марта 1646 года он снова пригрозил заключить сепаратный мир с Францией, если император не предложит приемлемых условий. Расчеты Максимилиана были, как всегда, просты и корыстны: его посол в Париже упирал на то, что он «стар и сломлен, а его дети малы» и что он хочет дожить до заключения мира, но в первую очередь нуждается в том, чтобы французы защитили его от шведов и их протеже курфюрста Пфальцского, и ради этого он готов сослужить Франции добрую службу. Все это время он демонстрировал полное безразличие к целостности империи. Это был уже третий раз за последние два года, когда Максимилиан угрожал оставить императора, и Траутмансдорф серьезно отнесся к его обещанию. Через две недели он предложил французам Эльзас. Но и этого им не хватило; Сервьен и д’Аво сразу же запросили еще и Брайзах-ам-Райн. Город находился на другом берегу Рейна, но французы его завоевали и намеревались оставить при себе. Траутмансдорф негодовал, но поделать ничего не мог. Дважды в течение месяца баварский делегат опять грозил сепаратным миром; шведы овладели всей Северной Германией, захватили католическое епископство Падерборн и, по слухам, шли к Мюнстеру, чтобы запугать партию императора, а в Оснабрюке Витгенштейн, представитель курфюрста Бранденбургского, источал желчь в бесконечных спорах о Померании.

Шаг за шагом Траутмансдорф уступал. Испанские послы заклинали его стоять на своем, но объединенная позиция французских и баварских делегатов была слишком сильна. 11 мая французы обвинили его в препятствовании переговорам; чтобы опровергнуть упрек, сначала он предложил им полный суверенитет над Эльзасом, а потом уступил Бенфельд, Цаберн и Филипсбург. Французы продолжали требовать Брайзах-ам-Райн, и четыре дня спустя, 16 мая, он сдался.

В то же время ослабевали позиции курфюрста Бранденбургского. Он сам проехал через Вестфалию по дороге в Гаагу. Поняв, что они со шведами категорически расходятся в интересах, он отказался от планов жениться на Кристине и заторопился связать свою судьбу с Оранским домом, через который надеялся получить поддержку своим притязаниям на Клеве-Йюлих. В июне 1646 года он начал уступать в вопросе Померании, а в середине октября согласился на компромисс – разделить Померанию со шведами, так что они получали Штеттин. В начале ноября он внезапно попытался захватить Берг как свою законную долю в клеве-йюлихском наследстве, и имперцы, ухватившись за это явное указание на то, что теперь он намерен расширяться на запад, в сторону владений тех, с кем он хотел породниться путем женитьбы, предложили отдать ему епископства Хальберштадт и Мин-ден, а также вернуть Магдебург вместо Померании. Он ответил согласием. 7 декабря 1646 года он заключил брачный договор с Луизой, старшей дочерью принца и принцессы Оранских, а через неделю после уговоров согласился оставить Берг, уверенно рассчитывая на то, что при поддержке принца Оранского он добьется большего в деле Клеве-Йюлиха, нежели военной силой.

В этих переговорах об Эльзасе и Померании правители вели себя так, будто распоряжались личными вещами и имуществом, а не неотъемлемыми частями империи и тысячами ее подданных. Померанцы даже прислали в Мюнстер свою депутацию, несчастную и настырную; когда все было уже решено, им осталось только бессильно жаловаться, что они не хотят оказаться под шведами.

Эльзасцам повезло больше. Здесь создалось и впрямь странное противоречие, ибо император хотел полностью отрезать отчуждаемую территорию от империи, а король Франции категорически возражал. Кажущиеся черствость Фердинанда III и великодушие французов объяснялись просто. Если бы Эльзас полностью отделился от империи, это не означало бы ничего, кроме изменения границ, а если бы Франция владела Эльзасом под имперской короной, ее король мог бы присылать своего представителя в рейхстаг и непрестанно вмешиваться в дела Германии. В конце концов стороны сошлись на таком запутанном компромиссе, что один автор назвал его «une semence eternelle de guerres». Император уступал свои права на Эльзас королю Франции. Мера этих прав не была определена, и города сохранили свои имперские привилегии. Но в обмен на полное разоружение правого берега Рейна от Базеля до Филипсбурга французы соглашались не притязать на право заседать в рейхстаге. Обе стороны остались не удовлетвореными, а статьи были сформулированы так, что каждая из сторон могла, как и раньше, добиваться выполнения своих претензий.

На протяжении всех переговоров в Мюнстере представители Страсбурга и Декаполиса, то есть десяти вольных городов Эльзаса, бегали от французского посольства к австрийскому, терпеливо стараясь изложить свой взгляд на проблему. Но они не смогли никак повлиять на тех, кто, ссылаясь на короля Франции, императора и европейскую ситуацию, решал их судьбу.