Казалось, дело протестантов и германских свобод потерпело провал; для шведов это был полный крах. Больше уж никогда Оксеншерне не доведется держать Германию в таком страхе. Через два дня после катастрофы, находясь в 64 километрах западнее Нёрдлингена, в вюртембергском Геппингене, Бернгард написал о ней Оксеншерне. Даже 9 сентября он по-прежнему не имел никаких известий от Горна и не знал, жив тот или мертв, в плену или на свободе и что сталось со шведской армией. Бернгард разослал письма по всем разбросанным гарнизонам Франконии и Вюртемберга, приказывая немедленно эвакуироваться, чтобы с теми из убежавших, которых сможет отыскать, и свежими подкреплениями из гарнизонов организовать оборону западнее – гораздо западнее. Он рассуждал о том, чтобы удержать Рейн, – он, кто лишь десять месяцев назад взял Регенсбург, чьи солдаты обороняли рубеж рек Вёрниц и Лех. Это означало переход к обороне в 250 километрах от первоначального рубежа; это означало полный разрыв всяких связей с саксонцами Арнима и шведами Банера в Силезии. Это означало отказ от герцогства Франконии, давшего титул Бернгарду. Но и тогда он не был уверен, сможет ли удержать Рейн.

Вести примчались во Франкфурт-на-Майне, едва опередив крестьян, бежавших от наступления католиков, словно птицы от грозы. Оксеншерна снова провел бессонную ночь, борясь с тревогой. Фекьер беспокоился меньше; для него поражение шведов, хотя и слишком резкое, на его вкус, имело свои выгоды. Депутаты Хайльброннской лиги сбежались к нему просить защиты, два саксонских округа, напуганные возможностью нового наступления римской католической церкви на север, примкнули к альянсу и отдались на милость Ришелье.

С позиции религиозного конфликта победа при Нёрдлингене была для католиков столь же оглушительной, сколь сокрушительным было поражение при Брейтенфельде; в династическом плане она подняла престиж Габсбургов на недосягаемую высоту; с военной точки зрения она нанесла смертельный удар по репутации шведской армии и увенчала славой испанцев; в политическом же отношении она позволила Ришелье взять в свои руки руководство защитой протестантов и подняла занавес над последним актом германской трагедии, в которой Бурбоны и Габсбурги наконец вступили в открытую борьбу до неизбежного конца.

Нёрдлинген, который во многом был куда драматичнее и фатальнее Брейтенфельда, тем не менее не отметил собою какого-либо периода европейской истории. Ликования с одной стороны, плач с другой, звучавшие в то время не менее громко, чем после битвы при Брейтенфельде, постепенно затихли. В династическом противоборстве Бурбоны, проводившие более разумную политику и более устойчивые к потрясениям, не могли не победить Габсбургов. Битва за Нёрдлинген, последовавшее за ней наступление, омоложение династии под властью двух принцев было не чем иным, как внезапной вспышкой потухающей свечи. Принцы, которые на следующий после битвы день проехали вдоль выстроившихся солдат под крики «Да здравствует Испания», пошли каждый своим путем: один к долгим годам тревог и поражений, другой, быть может к счастью для него, чтобы умереть в Брюсселе еще до того, как окончательно угаснут порожденные им надежды.

Тотчас же после победы венгерский король предложил кузену остаться в Германии на осень и докончить начатое дело, но кардинал-инфант не без оснований хотел как можно скорее добраться до Брюсселя. В конце концов, Нидерланды и были его настоящей целью. Уговоры Фердинанда II его не убедили, и почти сразу же после битвы испанские и имперские войска снова разделились, кардинал-инфант отправился на Рейн с небольшим числом германских вспомогательных сил под командованием Пикколомини, а король Венгрии двинулся на запад через Франконию и Вюртемберг.

Победа вернула имперским войскам боевой дух, и, продвигаясь по Вюртембергу, они все сметали на своем пути. Иоганн фон Верт, командир баварской кавалерии, дослужившийся до офицеров из рядовых, и Изолани, начальник хорватского контингента, подавили последние слабые очаги протестантского сопротивления. Геппинген пал 15 сентября, Хайльбронн – 16-го, Вайблинген – 18-го; 20 сентября король Венгрии вошел в Штутгарт и установил власть императора над всем Вюртембергом. Между тем Пикколомини и испанцы добрались до Рейна; 18 сентября они взяли Ротенбург, 19-го переправились через Майн, 30-го овладели Ашаффенбургом, 15 октября – Швайнфуртом, и Хайльброннская лига поспешно перебралась из Франкфурта-на-Майне в Майнц, полагая, что там безопаснее. Оксеншерна остался, чтобы принять отступавшие войска, числом всего 12 тысяч человек, павших духом, мятежных, не получавших содержания. Он понимал, что спасти положение можно только одним способом: назначить Бернгарда единственным главнокомандующим и просить денег у Ришелье.

Лавина бедствий набирала силу, на глазах у теряющего надежду Оксеншерны одна за другой отсекались ветви Хайльброннской лиги. Нюрнберг был взят 23 сентября, 5 октября – Кенцинген, 21-го – Вюрцбург. В Южной Германии держались только Аугсбург и крепость Хоэнтвиль (ныне руины у города Зинген западнее Боденского озера); на Майне – Ханау; в южных прирейнских землях – Страсбург и Гейдельберг (Хайдельберг). Хайльброннская лига полностью потеряла два из четырех округов и все главные города в Центральной и Южной Германии, кроме Аугсбурга. Уже невозможно было собрать денег за счет налогов с и без того уже обескровленной Швеции, где громко требовали немедленного мира, а ресурсы немецких союзников она неуклонно теряла. От Банера из Силезии пришли удручающие известия о том, что курфюрсты Саксонии и Бранденбурга готовы отречься от шведов, что голодным и оборванным войскам в Северной Германии неоткуда взять денег, что в Силезии им отказали в постое и теперь им придется идти на зимние квартиры аж до самого Магдебурга и Хальберштадта.

В таких условиях Бернгард и остаток Хайльброннской лиги от отчаяния вступили в переговоры с Ришелье. 2 ноября 1634 года они подписали так называемый Парижский договор, согласно которому Людовик XIII предлагал выделить 12 тысяч человек и сразу же выплатить полмиллиона ливров в обмен на гарантии католической веры в Германии, уступку городов Шлеттштадт (Селеста) и Бенфельд в Эльзасе и контроль над плацдармом в Страсбурге. Без участия Франции нельзя было заключать ни мира, ни перемирия, а ее правительство не связывало себя обязательством открыто вступить в войну или выделить более обещанных 12 тысяч человек. Для Акселя Оксеншерны, вынужденного согласиться на переговоры, они стали последней линией обороны, и он наотрез отказался ратифицировать готовый договор от имени несовершеннолетней шведской королевы. Он рассудил точно, ибо понял, что Ришелье, радуясь падению своего слишком могущественного союзника, еще не осознал, насколько великие опасности грозят ему самому. Когда кардинал это поймет, а это непременно случится, он изменит свои условия. Храня присутствие духа в минуту тяжелейшего испытания, Оксеншерна тянул время.

В начале ноября кардинал-инфант пересек фламандскую границу и с большой помпой вошел в Брюссель не как священник, а как военачальник, одетый в багрянец и золото, опоясанный мечом своего предка Карла V. На Рейне Бернгард Саксен-Веймарский отошел на левый берег, чтобы соединиться с французскими войсками, поспешно набранными ему в помощь, и на землю Германии пришла сравнительно мирная зима.