Тем временем в Нидерландах Ришелье, с одной стороны, и Оливарес – с другой, разрушали всякую надежду на заключение мира. В 1632 году принц Фредерик-Генрих Оранский беспрепятственно захватил Венло, Рурмонд и, наконец, «великий бастион» – Маастрихт. Более дерзкий и менее дальновидный военачальник пошел бы на Брюссель. Фредерика-Генриха сдерживали два соображения: во-первых, он не знал, хватит ли сил у его армии, чтобы удержать линию сообщения между границей и фламандской столицей, а во-вторых, ни он, ни правительство Соединенных провинций не имели уверенности в том, нужно ли им падение Брюсселя. С Ришелье уже было заключено тайное соглашение о полном разделе испанских Нидерландов: Франция получала южную половину, а голландцы – северную. Но Фредерик Генрих видел, что ослабление власти Габсбургов уже привело к чрезмерному усилению Бурбонов, и потому твердо решил любой ценой сохранить буферное государство между собой и разрастающейся французской монархией. Пока брюссельское правительство не подозревало об этом, голландцы, его открытые враги, становились его защитниками от агрессии со стороны Франции.

Стареющая эрцгерцогиня Изабелла едва ли осознавала этот поворот в развитии событий, но она, по крайней мере, понимала то, что отступление голландцев означает возможность мирного урегулирования, и ухватилась за эту соломинку всеми своими слабеющими силами. Для этого у нее были веские причины. Продвижению принца Оранского способствовали изменники, которых было немало среди фламандской знати, и, хотя заговор успели вовремя раскрыть, само его существование показало Изабелле, что почва под ее ногами, когда-то такая твердая, превратилась в трясину. Генеральные штаты, созванные в сентябре 1632 года, громко потребовали мира; нехватка денег на содержание армии, рост налогов, упадок торговли из-за военных действий и голландской конкуренции, которая душила порты и города, – все это заставило депутатов выступать за прекращение войны. С согласия Мадрида Изабелла охотно уступила; было заключено перемирие и избраны депутаты для обсуждения условий мира с Соединенными провинциями.

Делегаты встретились зимой 1632 года; в конце ноября в Брюссель пришли два известия, которые радикально изменили ситуацию: во-первых, что брат испанского короля назначен на пост губернатора вместо эрцгерцогини, и, во-вторых, что король Швеции убит при Лютцене. Назначение инфанта Фердинанда II, кардинала-инфанта, как его обычно называли, говорило о новой попытке возродить влияние и популярность Габсбургов в Брюсселе; смерть шведского короля означала, что император снова сможет оказать помощь. Несмотря ни на какие перемены, эрцгерцогиня, пожившая и мудрая, предпочла бы заключить мир, как и Фредерик-Генрих Оранский. Однако растущая вражда Бурбонов и Габсбургов вырвала рычаги управления из их рук. Эркюль де Шарнасе переубедил принца Оранского и взбудоражил партию войны в Соединенных провинциях, а Оливарес и король Испании отнеслись к мирным переговорам с полным презрением. Через тринадцать месяцев бесплодных споров делегаты разъехались.

Смерть короля Швеции дала толчок к возрождению Габсбургов, которое уже несколько месяцев зрело в самом сердце династии. В молодом поколении появились два принца, на которых семейство возложило новые надежды. Благодаря своему такту, любезности и рассудительности юный кардинал-инфант, брат Филиппа IV, которому тогда было немногим за 20 лет, исподволь втерся в доверие к Оливаресу и тем самым проложил себе путь к месту правителя Нидерландов. Его предназначили для церкви и еще в детстве сделали кардиналом, и принца ужасно раздражало, что духовный сан накладывает ограничения и на его удовольствия, и на амбиции. И тем не менее ему хватало ума использовать ту независимость от контроля со стороны брата, которую давал церковный пост. После его назначения статхаудером (штадтгальтером) Нидерландов эрцгерцогиня попросила его отложить свое церковное облачение в самый дальний сундук, поскольку кардиналы в качестве представителей власти не пользовались в Брюсселе популярностью. Это полностью устраивало кардинала-инфанта, и с тех пор алая мантия и биретта исчезают с его портретов, и он со своим узким овальным лицом в обрамлении блестящих льняных локонов, со свирепо торчащими усами на длинной верхней губе, в доспехах, с маршальским жезлом в руке предстает на портретах верхом на гарцующем боевом коне.

Однако эта боевая экипировка была не просто мальчишеской прихотью. Кардинал-инфант превосходно изучил военное искусство и намеревался прибыть в Нидерланды во главе армии. Более того, разрабатывался план, по которому эта новая армия должна была идти по суше, а не перевозиться по морю и во время прохода через Германию очистить Рейн от врагов.

Второй движущей силой этого плана был кузен кардинала-инфанта, эрцгерцог Фердинанд II, король Венгрии и Богемии (Чехии), а также муж сестры кардинала, инфанты Марии. Именно он годом ранее с энтузиазмом просил своего отца-императора назначить его, а не Валленштейна главнокомандующим имперскими армиями. В последующие месяцы он успел встать во главе партии, враждебной и Валленштейну, и Максимилиану. Эта партия, хотя и не полностью руководилась испанским послом в Вене, все же поддерживала с ним по крайней мере очень тесную связь. Главной целью молодого Фердинанда II было собрать армию для совместных действий с кардиналом-инфантом. В 1633 году ему представился такой вариант: армия Валленштейна и ресурсы Валленштейна, но без Валленштейна.

Валленштейн утратил последние крохи уважения и благодарности, которыми пользовался в Вене, еще в 1631 году, когда преднамеренно заставил Тилли голодать, предательски сдал Мекленбург шведам, вел нечистые переговоры с Густавом II Адольфом и Иоганном-Георгом и даже с чешским изгнанником Турном. Одна лишь жестокая нужда заставила императора снова его вызвать, и Валленштейн снова продемонстрировал враждебность к династии Габсбургов – во всяком случае, они так восприняли это, – когда зимой 1632/33 года расквартировал свои войска на имперских землях. Фактически военная необходимость не давала Валленштейну выбора, ибо он стремился склонить Саксонию к миру обходительным обращением и не мог отправиться на зимовку куда-либо еще, не подвергая серьезной опасности и свою, и имперскую армию.

Для императора сложилось невыносимое положение, но и выхода из него, казалось, тоже не было. Любое открытое нападение на военачальника, учитывая широту его власти и влияние в армии, могло бы спровоцировать его на измену с катастрофическими последствиями. Лучше было скрывать взаимную подозрительность под видом доверия, чем толкать Валленштейна на восстание в Чехии или переход к врагу со всеми своими войсками.

Нет никаких доказательств какого-либо оформившегося заговора против Валленштейна, поскольку если такой заговор и существовал, то только в голове у молодого Фердинанда II и его сторонников. Некоторое время даже испанская партия предпочитала Валленштейна в роли главнокомандующего неопытному королю Венгрии; поведение самого генерала лишь постепенно заставило их всецело оказать поддержку молодому Фердинанду, а развитие событий в течение года доказало отсутствие какого-либо определенного плана действий со стороны приверженцев эрцгерцога. Но если даже события 1633 года никак не связаны с убийством Валленштейна в феврале 1634 года, по крайней мере, ясно одно: для плана совместного наступления правителей Вены и Мадрида на общих врагов было необходимо уничтожить Валленштейна как влиятельную фигуру.