Глава 20
На Северном фронте в апреле и в Петрограде в мае 1917 г

Несмотря на то что средний возраст командиров разного звена в русской армии был моложе, чем в немецкой, постоянно создавалось впечатление, что именно в русской армии полностью отвергается принцип отбора командных кадров, что молодых и грамотных офицеров в ней несправедливо оттирают назад.

Гучков с Алексеевым сейчас проводили свирепые чистки. На совещании в Ставке в начале апреля провели важные изменения в штабах фронтов, некоторые из командующих армиями, как и не менее 27 корпусных командиров, были отправлены в отставку. Затем последовали и другие перемены.

На Северном фронте генерал Рузский сохранил за собой должность командующего фронтом, однако генерал Литвинов уступил свой пост командующего 1-й армией генералу Суховнину.

На Западном фронте вместо командующего фронтом генерала Эверта был назначен генерал Гурко, были заменены все три командующих армиями. В 3-й армии Квицинский сменил Леша, в 10-й армии должность Горбатовского занял Киселевский, а во 2-й армии командующим вместо Смирнова стал Веселовский.

Командовать Юго-Западным фронтом остался генерал Брусилов, а Балуев сохранил за собой Особую армию. Однако Клембовского в 11-й армии сменил Гутор из VI армейского корпуса, а в 7-й армии вместо Щербачева назначили Белковича, командовавшего до этого XLI армейским корпусом.

В штабе Румынского фронта генерал Щербачев сменил генерала Сахарова на должности заместителя короля Румынии. На Кавказском фронте командующим вместо великого князя Николая стал генерал Юденич, а командующим Кавказской армией назначили генерала Пржевальского.

Гучков назначил генералов Новицкого и Филатова заместителями военного министра, а генерал Алексеев перевел в Ставку главного командования генералов Деникина и Клембовского.

По приказу нового военного министра от службы освободили всех мужчин в возрасте более 43 лет, а солдаты в возрасте 40–43 года получили разрешение отправиться по домам до 28 мая пахать землю. Для всех тех дезертиров, что вернутся в армию до 28 мая, была объявлена полная амнистия.

Из-за близости к «революционному Петрограду», а также из-за тлетворного влияния Балтийского флота, на котором царила анархия, дисциплина на Северном фронте падала катастрофически быстрыми темпами.

О событиях 12 и 13 марта в тот же день стало известно в Пскове, но до 14 марта, когда был опубликован приказ № 1, волнений удавалось избежать.

В апреле стало понятно, что Балтийский флот не может больше надежно обеспечивать правый фланг фронта, поэтому штаб 1-й армии был переведен из Глубокого, южнее Двинска, в Валк на участке железной дороги Псков – Рига с задачей до 7 мая принять под командование пять пехотных и несколько кавалерийских дивизий. Эти войска должны были обеспечить оборону побережья от Нарвы до участка к юго-востоку от Рижского залива.

Во время моей поездки на Северный фронт 17–18 апреля я узнал, что, хотя там и убили всего одного офицера, множество других, в основном лучших, были изгнаны солдатами. В качестве причин иногда называлась излишняя строгость или отказ в предоставлении отпусков. Иногда же разъяснения были настолько глупыми и путаными, что было почти невозможно понять логику, двигавшую пожеланиями солдат.

Командир 1-й латвийской бригады полковник Аусен, один из лучших офицеров в армии, был вынужден уйти в отставку, так как, будучи хорошим солдатом, он не проявлял интереса к политике. И генерал Радко-Дмитриев, пусть и переживая за потерю такого офицера, посчитал политически правильным пойти навстречу пожеланиям солдат.

Солдаты одного из полков 1-й кавказской стрелковой дивизии, когда их спросили, что они имеют против своего полкового командира, говорили: «Он мешает нам. Он хочет, чтобы полк всегда был первым в дивизии. Когда мы сидим в окопах, он не дает полку отдыха, а когда мы находимся в резерве, он хочет поскорее загнать нас обратно в окопы». И этому офицеру пришлось оставить командование!

Против еще одного полковника в 5-й армии выдвинули три обвинения:

1. Он салютовал каждой роте по отдельности, вместо того чтобы приветствовать сразу весь полк (в этом офицер действовал в соответствии с уставом, а не пожеланиями солдат, которые хотели отказаться от «приветствия», чтобы стоять по стойке «вольно»).

2. Он постоянно отправлял солдат в разведку; «фактически он решил пожертвовать жизнями шести солдат для того, чтобы добыть одного немецкого „языка“».

3. Когда разведчики садились в лодки, чтобы ночью переправиться через Двину, он имел при себе электрический фонарик, разумеется, чтобы подавать сигналы противнику.

Один из молодых офицеров учебной роты 20-й сибирской дивизии заявил дивизионному начальнику, что солдаты хотят избавиться от своего командира за то, что он был «сторонником старого режима». Для того чтобы подтвердить свое заявление, он привел три факта:

1. Заявителю было приказано вместе с ротой присутствовать в церкви, что противоречило декларации Временного правительства о свободе совести!

2. Он заставлял проводить вечерние поверки.

3. Он запрещал солдатам отправляться в Ригу без подписанных увольнительных.

Повсюду царило лишенное логики недоверие командованию, и в то же время легковерие солдат было просто фантастическим. Один из унтер-офицеров 144-го полка заявил мне, что сам лично насчитал 14 тыс. голов скота, которые по приказу прежнего командования были перегнаны к фронту, чтобы они попали в руки немцев после эвакуации Вильно в сентябре 1915 г. Солдаты 138-й дивизии изгнали своего начальника, начальника штаба и двух из пяти командиров полков. При этом двоим из них поставили в вину немецкие фамилии. И это притом, что все те же солдаты собирались брататься с немцами!

В своем невежестве солдаты были как дети. Генерал-адъютант на Северном фронте генерал Ермолаев ежедневно утром тратил по два часа, пытаясь вразумить их. Спустя больше месяца после революции он спросил одного из солдат, только что вернувшегося из отпуска, о том, что нового произошло у того в деревне. В ответ он услышал: «Ничего, кроме того, что приходили агитаторы из соседнего села, которые заявили, что свергли царя. Никто не поверил в эту глупость, поэтому мы схватили их и побили».

Многое могло бы быть сделано офицерами для того, чтобы прийти к разумному компромиссу и вернуть доверие рядовых, но применяемые ими методы не соответствовали моменту всеобщих мятежей и других опасностей, а потому все это стало лишь пустой тратой времени.

К полковнику 13-го сибирского полка обратились с просьбой разрешить солдатам каждый день отправляться в окопы, не беря с собой вещевые мешки. В ответ он рассказал, что как-то еще ребенком он попробовал косить траву и в первый день у него болело все тело. Но прошло несколько дней, и он мог косить так же, как и все остальные. Офицер спросил, знают ли солдаты, отчего это произошло, и все ответили хором: «Потому что вы приноровились к этой работе». Тогда полковник объяснил, что важно было, чтобы и солдаты привыкли к передвижению с вещмешками, и тогда они не будут уставать на марше. Как говорили, солдаты согласились с этим доводом и впредь ежедневно направлялись в окопы полностью экипированными, в то время как их соседи из полков, развернутых справа и слева, не делали этого.

В другом случае тот же полковник узнал, что его солдаты желают избавиться от своего командира. Он направился в ту роту и спросил: «Хотите избавиться от своего командира? Очень хорошо, это ваше дело. Но скажите мне, братцы, почему вы его так не любите?»

– Он ударил одного из солдат по лицу.

– Это действительно так и было? И когда это случилось?

– Год назад.

– А теперь скажите, кого он ударил?

– Он ударил Бубликова.

– Где Бубликов?

– Здесь, – ответил тот, что был зачинщиком.

– Значит, он ударил тебя, Бубликов?

– Да.

– Это очень нехорошо. А почему он сделал это, Бубликов?

Бубликов молчал, но некоторые из солдат рядом с ним заулыбались. Полковник повторил вопрос и поинтересовался, знает ли кто-нибудь, за что офицер ударил Бубликова.

Наконец все выяснилось: «Это было во время боев в июле прошлого года. Капитан приказал Бубликову принести патроны, и Бубликов ответил, что не хочет идти, и тогда капитан ударил его».

– А почему Бубликов не хотел идти?

– Немцы тогда вели по нас сильный обстрел.

– А нужны ли были роте патроны?

– Да, потому что их оставалось немного.

– То есть Бубликов должен был пойти и принести их?

– Так точно, господин полковник.

– Тогда, может быть, капитана следует простить: ведь он думал о роте, о том, что она осталась без патронов?

– Так точно, Бубликов должен был принести их, это был его долг солдата. Но был сильный обстрел, и он не хотел идти.

Не нужно было апеллировать к высоким чувствам, которые, конечно, тоже должны были быть у солдат, но их не имелось. В районе Двинска построился резервный полк. Его солдаты стояли, опустив голову, и кричали: «Мир! Мир!» Туда в спешке прибыли трое членов агитационного отдела армии. Двое сразу же стали апеллировать к чувству патриотизма солдат, но те все так же стояли с опущенными головами и в ответ выкрикивали: «Мир! Мир!»

Третий член делегации обратился к солдатам: «Вы хотите мира, и я тоже». В ответ поднялось несколько голов, и один или два солдата закричали: «Так точно!»

Они решили, что к ним неожиданно прибыло подкрепление.

– Но мне интересно, – продолжал оратор, – какого именно мира вы хотите, и тот ли это мир, который нужен мне? Я не хочу мира, когда придут немцы и захватят мою землю. Или мира, когда снова вернутся полицейские, которые будут бить меня по голове, когда отнимут моих коров и лошадей, а я стану беженцем без дома и без хлеба. А вам нужен такой мир?

– Нет, не нужен!

– Я хочу мира, в котором мы получим больше земли, где мы сможем жить, как хотим, и никто не будет отдавать нам приказы и заставлять жить так, как нужно ему.

И т. д. и т. д. Этой речью удалось на время разрешить проблему, однако, хотя и полк перестал вслух вопить о мире, его солдаты демонстрировали мало желания воевать.

Штаб XIX армейского корпуса отправил меня побеседовать с солдатами 731-го полка. Это был, как там говорили, «средний полк», стоявший в резерве в нескольких тысячах ярдов от окопов Двинского плацдарма. Поговорив с солдатами несколько минут, я рассказал им о наступлении союзников на Западе с целью дать России время прийти в себя после недавних великих событий, а потом спросил, будут ли они готовы через несколько недель тоже начать наступление, чтобы поскорее закончить эту войну. В ответ отовсюду послышались крики «нет». Большая часть солдат явно не желала воевать. Один из них сказал: «Правительство хочет, чтобы всех нас убили, а наших жен и детей помещики заставляли голодать». Другой добавил: «Мы постоянно наступали и наступали, и ничего из этого не вышло». Другие выкрикивали: «Англия только начинает воевать, а нам пришлось воевать все это время», «России приходится не только защищать свои огромные границы, но и отправлять солдат во Францию и в Румынию», «Мы не хотим воевать, мы мечтаем о встрече с нашими женами и детьми». Один из солдат спросил, скоро ли закончится война. Я ответил, что это случится, как только Россия вместе с союзниками перейдет в наступление. Но мой собеседник не сдавался: «А если нас побьют? У нас было много союзников, но от этого нет никакого толку. Немцы такие же люди, как и мы. Мы хотим жить в мире». Призыв воевать за утраченные территории не вызвал в людях отклика. Один из солдат в ответ закричал: «И черт с этими 16 губернаторствами!»

Для среднего русского крестьянина его страной является собственный очаг на Волге или на Урале, где он родился и куда, как ему кажется, немцы никогда не смогут дойти. Кроме того, в огромной русской армии явно действовали вредительские элементы. В письме одного из солдат 12-й армии, перехваченном военным цензором, содержались следующие слова: «Я хочу знать, как у вас дела и что происходит. Знаете ли вы, что если захотите, то теперь можете убивать всех господ. Поступили ли вы так? Здесь мы делаем, что хотим, а если кто-то пытается нам помешать, он получает штык в живот».

Офицеры на фронте жаловались, что правительство разрешает вести в армии любую политическую пропаганду. На фронт бесконечной вереницей тянутся делегации. Один солдат с удостоверением, подписанным военным министром, был задержан комитетом 12-й армии за то, что в его программе говорилось: «Ни шагу вперед ни при каких обстоятельствах».

В Риге находилась делегация Петроградского Совета, в состав которой входили один рабочий, один солдат и один журналист. Последний заявлял, что через месяц армия будет сражаться лучше, чем когда-либо, но с войной все равно нужно заканчивать в течение полугода, так как «все уже сыты ею до смерти».

В комитете 5-й армии в Двинске находилась делегация из Кронштадта, в которую входили матрос с одутловатым нездоровым лицом, нервный фанатичный рабочий из тех, что годами могут размышлять о причиненных ему неприятностях, в том числе и мнимых. Все это по причине недостатка свежего воздуха и физических упражнений. Они считали, что Кронштадтская оборона была спасена революцией, так как в кабинете коменданта крепости нашли приказ прежнего правительства на ее уничтожение. Я спросил, кто подписал приказ, и получил ответ «не знаю».

После ноября 1917 г. Альтфатер стал сотрудничать с большевиками. Он погиб в 1919 г., как говорят, покончив с собой.

Делегаты считали, что в Кронштадте теперь установлен строгий порядок. Несмотря на то что при разговоре присутствовали несколько офицеров из штаба 5-й армии, ни один из них не осмелился возразить этим убийцам и уличить их во лжи.

Многие делегации поощряли солдат на контакты с немцами. «Правда» писала о таких контактах как о «честных и стихийных выражениях воли суверенного народа». Даже в «Новом времени» говорилось о том, что следует назначать определенные участки для таких переговоров!

Делегация рабочих петроградского завода «Этна» побывала в немецких окопах для обсуждения условий мира. Они советовали немцам прогнать своего императора, вернуть России Курляндию, а Польше – Позен. Немцы в ответ на все это только смеялись и говорили «нет».

Командование делало все, что было в его силах, чтобы предотвратить случаи братания, прекрасно сознавая, какой эффект они оказывают на русские войска. Немцы направляли на встречу с русскими специально проинструктированных в их Генеральном штабе людей. Немецкие посетители, уходя с русских позиций, прихватывали с собой хлеб и фотографии русских укреплений. Русский крестьянин во время ответного визита рассказывал все, что он знал о своих войсках, и возвращался к себе счастливым и пьяным.

В прокламациях, которые противник передавал в русские окопы, всегда указывалось, что настоящим врагом России была Англия. Сначала, сразу же после революции, немцы обнаружили полное незнание политической обстановки в России, обвинив Англию в том, что она «совершила» эту революцию. В прокламации, распространенной 23 марта, говорилось следующее:

«Солдаты!

В Петрограде революция!

Англичане обманули вашего царя. Они навязали ему эту войну, чтобы с его помощью захватить власть над миром.

Сначала англичане действовали совместно с царем, но сейчас они против него. Англичане всегда думают только о своих эгоистичных интересах.

Англичане заставили вашего помазанника божьего отречься.

Почему?

Потому что он больше не желал быть обманутым.

Потому что он понял, что англичане ведут нечестную игру.

Военные контракты принесли англичанам огромные прибыли, дали им бесчисленные миллионы, и только англичанам выгодно продолжение войны.

А кто страдает от этой кровавой войны? Мужик, замечательный многострадальный мужик, который молча голодает, молча умирает, не зная, что льет свою кровь за Англию.

И т. д. и т. д.»

В другой прокламации, которая примерно в это же время распространялась на Румынском фронте, говорилось:

«Русские воины!

Ребята! Оставайтесь верными вашему царю!

В тот момент, когда мы собирались дать вам почетный мир, он был убит или, по крайней мере, похищен английскими шпионами, которые называют себя защитниками русского народа.

Не предавайте императора и матушку Россию.

Отправляйтесь в Петроград, чтобы помочь своему народу.

Да хранит Бог императора!»

Однако вскоре немецкая пропаганда изменила направление атаки.

В прокламации, распространенной на Западном фронте, было написано:

«Товарищи!

В декабре прошлого года немецкий император предложил вам мир. Это было сделано по его собственному выбору добровольно, без всякого принуждения, только из любви к миру и в интересах страдающего человечества. Ваш царь отклонил его.

Теперь вы выбрали свое собственное правительство. И вы считаете, что наш император мог бы помочь вашему свергнутому царю вновь захватить трон! Какая безумная мысль!

Никто из нас и в мыслях не имеет вмешиваться во внутренние дела России.

Какой бы сильной ни была Германия, она никогда не воспользуется полученным по причине внутренней борьбы в России преимуществом, чтобы перейти на Восточном фронте в наступление.

Германия готова заключить мир, хотя этот мир ей не так необходим. Она готова спокойно ждать, чтобы убедиться, намерена ли новая свободная Россия начать с нами переговоры о мире в святые праздники воскресения Христова».

Солдатские комитеты русской армии также распространяли прокламации на немецком языке в немецких окопах. В одной из них, подготовленной Петроградским Советом и напечатанной по-немецки в Риге, содержался призыв «ко всем народам, понесшим страдания и лишения в этой разрушительной войне, начать решительную борьбу против агрессивной политики всех правительств». В конце текста говорилось:

«Товарищи!

Мы просим вас откликнуться на наш призыв. Не показывайте это воззвание своим офицерам. Распространите его среди своих товарищей – солдат артиллерии. На других участках фронта мы уже наладили связь с вашими товарищами.

Да здравствует всеобщий мир!»

Было понятно, что русские солдаты ни за что не станут больше наступать, разве что в армии не будет снова введена смертная казнь. Но пока все ограничивались только призывами оставаться в окопах и сохранять спокойствие, пока правительство продолжало кормить их и почти не заставляло нести службу, солдаты проявляли мало желания активно бунтовать, разве что их на это напрямую толкали пропагандисты. Такая пропаганда приносила особенно много вреда, когда ее вели некоторые неразборчивые в средствах временно назначенные командиры.

Наверное, худшей в армии на тот момент была 109-я дивизия, а худшим из полков этой дивизии был 436-й полк, где зачинщиками мятежников стали подпоручик Хауст и прапорщик Сиверс, который был немцем и принял русское гражданство всего за два года до войны.

В один из дней в начале апреля, когда солдаты дивизии занимались братанием с противником между позициями противоборствующих сторон, батарея 8-го тяжелого дивизиона открыла стрельбу по толпе. Хауст явился на батарею, арестовал там двух офицеров, которых забрал с собой в штаб полка «на суд». Там офицеров подвергали различным издевательствам и отпустили только после того, как артиллеристы пригрозили открыть огонь по месту заседания «трибунала».

20 апреля Хауст, Сиверс и девять солдат их полка прибыли на собрание представителей 12-й армии и потребовали немедленного заключения мира, чтобы и немецкая, и русская стороны одновременно сложили оружие. Однако собрание, в работе которого хотя и участвовали только солдаты, не было готово пойти так далеко, и общее отношение к этой группе оказалось настолько враждебным, что лишь личное вмешательство председателя собрания солдата-еврея по фамилии Ром спасло этих людей от физической расправы.

Генерал Радко-Дмитриев был полностью в курсе всех тех событий, но, по его словам, было невозможно арестовать агитаторов, «так как это приведет к кровопролитию», и им позволили продолжать вести свою вредную пропагандистскую деятельность.

Точно так же и генерал Абрам Драгомиров признавал, что и у него в 5-й армии имелось несколько таких же злостных агитаторов, как Хауст и Сиверс, которых он не мог арестовать.

В кавалерии и артиллерии обстановка была гораздо более «здоровой», чем в пехоте, отчасти оттого, что здесь больший процент солдат, чем в пехоте, являлся грамотным, но в основном потому, что в этих частях все еще оставалось достаточное количество кадровых офицеров. На Северном фронте пехотные части после революции выражали яростный протест всякий раз, когда бы артиллерийские батареи ни открывали огонь по противнику. Командир батареи в районе Двинска попросил, чтобы его солдаты попытались объяснить солдатам-пехотинцам, в чем состоит их долг, однако те отвечали: «Мы уже пробовали сделать это, но они нас не понимают. Они говорят с нами на разных языках».

Принцип выборности и принцип свободы союзов всегда отвергался в России. Поэтому теперь, когда победила «свобода», не было ничего удивительного в том, что всеми овладело стремление избирать, а точнее, быть избранным, а также собираться в союзы. И никто из тех, кто был знаком с русским характером, не удивлялся тому, что «свободу» здесь понимали как свободу без конца говорить и при этом ничего не делать.

Комитеты были организованы как результат принятия в армии приказа № 1. Испытывая постоянное давление со стороны солдат, они становились все более радикальными, и теперь обеспокоенное командование с нетерпением ожидало, когда же правительство сделает авторитетное заявление, хоть как-то ограничивающее власть комитетов.

12 апреля в Ставке издали приказ по этому поводу, но его попросту игнорировали. 29 апреля военный министр издал по армии приказ № 213, в котором были изложены разработанные комиссией генерала Поливанова правила действия ротных, полковых и армейских комитетов, а также дисциплинарных судов. Последним передали права применять наказания, которых лишили офицеров, обладавших теперь лишь правом предупреждать и объявлять устные взыскания. В состав ротного дисциплинарного суда должны были входить офицер (председатель) и два солдата (члены). Состав суда избирался ротой сроком на полгода.

Даже до комиссии генерала Поливанова пусть и не до конца, но дошло, что в армии, подобной русской, где во многих полках заставить солдат идти вперед могли лишь офицеры, облеченные властью наказывать подчиненных, было необходимо пойти еще дальше. Поэтому в документ добавили следующий пункт: «Во время боя старший офицер обладает всеми правами на свое усмотрение принимать все меры, вплоть до применения оружия, по отношению к подчиненным, которые отказываются выполнять приказы. Такие меры не будут считаться обычными дисциплинарными взысканиями. Офицер обязан немедленно проинформировать своего начальника и комитет о принятых им мерах».

Это, разумеется, ничего не дало. Солдаты, которые привыкли игнорировать своих офицеров вне боя, будут продолжать относиться к ним так же и в бою, а офицер, который попытается применить силу, чтобы добиться от подчиненных повиновения, будет просто застрелен.

Фактически приказ от 29 апреля так и остался голой бумагой, как и приказ от 12 апреля, а система комитетов продолжала вести в каждой армии свою линию. Так, рабочие и солдатские депутаты провозгласили, что «самой демократичной среди всех армий» является 12-я армия. В ней комитеты полностью состояли из солдат, а поскольку туда не допускались офицеры, последние «не могли ослабить власть солдатских комитетов». В то же время в Двинске в комитете 5-й армии состояли 8 офицеров и 37 солдат.

Как правило, делегаты, избранные из числа солдат, оказались все же лучше, чем этого можно было ожидать, несмотря на то, что многие из них являлись неграмотными. В одно из воскресений в Риге солдаты из разных частей штурмом захватили пивную. Многие сильно напились, а некоторые даже утонули в пивных бочках. Разобраться с нарушителями порядка были направлены двое членов комитета 12-й армии, но, к сожалению, они и сами напились. Тогда их как не заслуживающих ничего, кроме презрения, выгнали из комитета.

Солдаты и офицеры комитета 5-й армии проводили очень серьезную работу, агитационный комитет всегда был готов вмешаться, чтобы предотвратить любые эксцессы в частях.

Однако если большинство членов комитета были здравомыслящими людьми, они должны были немедленно начать осуществлять реальное руководство войсками, которые в любой момент могли поддаться вредной агитации.

Было естественным желание комитетов сосредоточить в своих руках всю полноту власти. Комитет 12-й армии подготовил документ, в котором проанализировал работу входившего в его состав «судебного комитета». Было отмечено 96 случаев столкновений между солдатами и офицерами. Из них в 46 случаях удалось добиться того, чтобы стороны «пришли к полному согласию и забыли произошедшее». В остальных 50 случаях комитет рекомендовал:

1. Уволить со службы трех офицеров.

2. Перевести в другие части 37 офицеров, из которых 12 – отдать под суд за нарушение закона.

3. Уволить со службы одного доктора.

4. Уволить с работы двух медсестер за грубое обращение с солдатами.

5. Уволить со службы шесть офицеров за преступные действия. При этом двоих из них отдать под суд.

6. Уволить с должности одного генерала.

7. Объявить строгий выговор одному генералу.

Штаб армии пояснил, что данный документ подготовили с целью представить перед солдатами дело так, будто комитет обладает большей властью, чем это было на самом деле. Тем не менее опубликование данного документа за счет государства без всяких попыток со стороны командования опротестовать это продемонстрировало, как мало делалось для того, чтобы защитить авторитет офицеров.

Солдатские делегаты, разумеется, были абсолютно неграмотными в военной науке, но тем не менее они не колеблясь обращались к начальнику штаба 12-й армии со следующими вопросами: «Почему такой-то полк занимает на фронте позицию именно здесь, а не на 200 метров позади?» И перегруженному работой офицеру приходилось часами объяснять необходимость того, что не следует вмешиваться по таким мелочам в работу подчиненного ему командира.

Один из прапорщиков в 12-й армии заявил: «Если теперь нам прикажут идти в атаку, мы сначала отправим делегатов на артиллерийскую позицию, чтобы они, во-первых, осмотрели ее, во-вторых, посчитали количество снарядов и, в-третьих, выбрали участок атаки. Только получив от них данные, мы дадим согласие идти вперед».

Стало выходить огромное количество газет. В 12-й армии печатались три, и все за казенный счет. Официальным изданием считались выходившие ежедневно «Новости штаба 12-й армии». Два-три раза в неделю выходили «Офицерские новости 12-й армии» и «Новости солдатских депутатов 12-й армии».

В русской армии все полюбили политику, и все стали стремиться в тыл. Было очевидно, что общее недоверие, посеянное между офицерами и солдатами агитаторами, сделало боевую эффективность русской армии нулевой. Однако командование все еще предпочитало притворяться, будто сохраняет оптимизм. Генерал Рузский заявлял, что после первого же сражения офицеры должны прийти в себя. Генерал Радко-Дмитриев притворялся, будто верит в то, что через два месяца его армия станет такой мощной боевой машиной, какой не была никогда прежде. Начальник штаба фронта генерал Драгомиров говорил, что армия сама все исправит, если антивоенная партия в Петрограде не займет правильную позицию. Никто и не думал восстанавливать дисциплину с помощью силы, возможно, потому, что таковую правительство расценило бы как контрреволюционную, но, пока было возможно таковую предпринять, она оставалась единственным верным шансом.

Позиции офицеров настолько поколеблены, что боеспособность армии резко снизилась. Офицеры пали духом, и потому армию не ждет ничего хорошего. Энтузиазм, который заставлял французов бросаться в короткие битвы революционного периода, здесь невозможен, а даже если и будет так, то этого недостаточно для того, чтобы вести неграмотного русского солдата через череду тяжелых боев современной войны. Прежде солдат сражался, потому что боялся офицеров и наказания. Теперь он полностью потерял уважение к офицерам и знает, что никто его не накажет. У него отсутствует патриотизм и любой другой мотив, который заставил бы русского солдата испытывать энтузиазм.

Генерал Драгомиров, несмотря на то что настроен более пессимистично, чем генерал Радко-Дмитриев, тем не менее ожидает психологического чуда. Он заявил, что ни он, ни тем более я не можем знать, что может происходить в душе русского крестьянина. Один из солдат-депутатов утверждает, что русский солдат привык больше руководствоваться тем, что подскажет ему сердце, а не рассудок, и тот, кому в этот момент удастся завладеть его воображением, сможет делать с ним все, что пожелает. В этом утверждении содержится довольно много правды, однако мне представляется рискованным пытаться сыграть роль полубога в крестьянском сознании. В любом случае не его вина в том, что он не образован и не обременен благородными инстинктами. Все его эгоистичные интересы направлены на одно, а теперь ни у кого не осталось сомнений в том, что сейчас, после того как контроль, к которому он привык, утрачен, он будет двигаться именно в этом направлении.

Я вернулся в столицу в шесть часов вечера.

Вчера в Пскове состоялся митинг офицерских денщиков, на котором они решили требовать:

1. Восьмичасового рабочего дня.

2. Гарантий, что их не отправят в окопы.

3. Гарантий, что офицерские звания не будут присваивать евреям, так как они не хотят прислуживать им.

30 апреля в Михайловском театре состоялся ежегодный бал георгиевских кавалеров, на котором присутствовал посол, в распоряжение которого была предоставлена ложа. Программа, которая представляла собой скверно поставленный спектакль, прославляла Россию и ее союзников. Французская часть постановки действительно сразу же вызвала бурю энтузиазма. Перед ложей появился Керенский в окружении солдат, награжденных Георгиевскими крестами. Солдаты проводили его до почетного места, откуда он произнес патетическую хвалебную речь в адрес Франции, страны Великой революции. Все это казалось глупым и фальшивым, особенно после того как на фронте предали жизненные интересы этой страны. После того как завершилась часть, посвященная Франции, все были несколько шокированы, так как оркестр и главные действующие лица перешли к восхвалению Соединенных Штатов Америки. Но это, очевидно, было идеей Керенского: поставить республики перед монархиями.

Демонстрации на 1 мая прошли без беспорядков. Главными лозунгами на знаменах были если и не антивоенные, то антикапиталистические, в пользу всеобщего грабежа и конфискаций.

Однако, по словам полковника Балабана, за последние две недели обстановка еще более ухудшилась. Гарнизон все больше и больше поддается пропаганде большевиков во главе с Лениным. Отсюда и резко негативное восприятие со стороны интернационалистов опубликованной 1-го числа декларации Временного правительства, где выражается солидарность с союзниками. Вечером 3 мая перед зданием Мариинского дворца состоялись многочисленные демонстрации как за, так и против деятельности Милюкова. Сам министр иностранных дел с редким мужеством вышел из здания и обратился к толпе с речью в защиту своей политики. 4-го весь город гудел от возбуждения. В столкновении двух процессий демонстрантов на Невском проспекте рабочие убили двух солдат. Генерал Корнилов вызвал было на помощь солдат Волынского полка, казаков и моряков гвардейского экипажа, однако отменил свой приказ после визита членов Совета, которые заверили генерала, что они не допустят дальнейшего кровопролития. Потом генерал узнал о стрельбе на Марсовом поле и сразу же отправился туда на своем автомобиле, направив машину прямо в толпу из солдат Павловского полка, перед которыми как раз разглагольствовали гражданские агитаторы.

Корнилов поднялся в автомобиле и, подняв руку, потребовал тишины, а затем заявил, что те, кто ведут агитацию в нынешнее тревожное время, не могут быть никем, кроме как проплаченными немецкими агентами. Один из гражданских в ответ выкрикнул: «Генерал, вы – провокатор!» Но маленький генерал ответил, что слишком часто смотрел смерти в глаза, чтобы его мог напугать какой-то агитатор. Он говорил о своих ранах, о службе Отечеству, и уже через пять минут толпа приветствовала его криками «ура», а сконфуженные агитаторы куда-то пропали. Солдаты Павловского полка с триумфом проводили генерала-победителя до его штаба.

Но эти отдельные успехи очень мало могли повлиять на общую обстановку беспорядка и недисциплинированности, царившую в столице из-за того, что там одновременно существовали фактически два правительства, оспаривавшие друг у друга власть.

Во время беспорядков 4 мая 180 солдат запасного полка прошли маршем с оружием в руках и с плакатами, на которых было написано: «Долой Временное правительство!» Причиной демонстрации стал звонок по телефону, который, очевидно, мог исходить из здания Совета. Явно для того, чтобы в будущем не допустить такого неразумного использования своей власти, 5 мая Совет издал прокламацию, в которой запретил любые публичные шествия с оружием, за исключением обычной караульной службы, без получения официального письменного приказа Совета. Эта прокламация ставила Временное правительство и генерала Корнилова в двусмысленное положение, поэтому 9-го числа правительство выступило с заявлением в прессе с протестом, так как приказы войскам мог отдавать только командующий войсками округа генерал Корнилов. Но все же вряд ли у многих оставались сомнения относительно того, чьим приказам будут повиноваться войска, если случится так, что двум соперничающим между собой органам власти придется вступить в столкновение.

Обедал с личным секретарем министра Гучкова Хлопотовым и с Блэром. Хлопотов изо всех сил пытался доказать, что французское и британское правительства совершают большую ошибку, списывая со счетов русскую армию («ставя на ней крест», как он выразился). Я согласился с допущением, что в случае, если наступление будет удачным, это пойдет на пользу, но совершенно не мог согласиться с его заявлением о том, что даже неудачное наступление не ускорит конец русской армии. Я высказал свое мнение о том, что если наступление не увенчается успехом, то я не дам русской армии более двух месяцев существования.

Наверное, он воображает, что мы не читаем русских газет! Вчера на вечернем заседании Думы военный министр заявил, что ослабляющие и разлагающие русскую армию силы действуют быстрее, чем те, кто намерен подвергнуть ее здоровым реформам. А Алексеев на вопрос представителя прессы о том, думает ли он, что Антанта победит, ответил, что, по его мнению, победят союзники, а «русским, к сожалению, остается лишь мечтать о спокойной и мирной жизни».

Ко мне в посольство пришли три офицера Литовского полка, полковник и подпоручик из самого полка, а также прапорщик запасного батальона. Все трое пожелали вступить в британскую армию и были готовы служить рядовыми.

Позже приходил генерал Торклюс с сыном, еще одним кандидатом на вступление в британскую армию.

Затем явился один поляк, уроженец Калиша и немецкий подданный. Я объяснил ему, что если он появится на территории Англии, то будет, скорее всего, интернирован и что мы еще не настолько пали, чтобы брать на службу своих врагов. Он ответил, что легко нанялся бы на службу здесь, но не видит ничего хорошего в том, что может получиться в дальнейшем из сложившегося беспорядка.

Военнопленные, работавшие в поместьях, были освобождены местными крестьянами; многие из них бродяжничали и промышляли воровством. Немецкие и австрийские офицеры свободно разгуливают по Москве.

Балабан выдал, что ежедневно задерживают не меньше десятка вражеских шпионов, в то время как при прежнем режиме арестовывали не более одного в месяц. Я в ответ заметил, что если задерживается примерно дюжина из около миллиона праздно шатающихся по стране, то улов явно не очень богат.

Повсюду царит странная волна необычного человеколюбия.

Явно невозможно назвать ни одну другую воюющую страну, где бы военнопленные объявляли забастовку, требуя повышения оплаты труда и лучших условий для жизни!

Московские воры собрались на свой «митинг» где-то за городом, и это сборище почтил своим присутствием сам начальник полиции! Говорят, что в честь «солнца свободы» была единодушно принята резолюция – воздержаться от воровства на два дня!

Точно так же на свою конференцию в городе Одессе собрались дезертиры. Под одобрительный шум там выступил командующий войсками округа!

В Петрограде проходят манифестации детей с плакатами: «Долой родительский гнет!»

В большевистской прессе ведется активная пропаганда за немедленное заключение мира. 12 мая «Правда» опубликовала резолюцию так называемой Всероссийской конференции социал-демократической партии, которая требовала официального отречения «правительства помещиков и капиталистов» от секретных соглашений, заключенных «бывшим царем Николаем Вторым с капиталистическими правительствами Англии, Франции и т. д.». Резолюция подчеркивала, что партия всеми силами будет поддерживать пролетарское движение за границей, «которое даже во время войны боролось против своих буржуазных капиталистических правительств. Особые усилия будут приложены к укреплению общего братства солдат всех воюющих армий». Однако здесь же содержался протест против «распространяемой капиталистами низкой клеветы» о том, будто бы партия выступает за заключение сепаратного мира с Германией, поскольку партия «считает немецких капиталистов такими же бандитами, как и русские, английские и французские капиталисты, а император Вильгельм является таким же кровавым преступником, как и Николай Второй, как и монархи Англии, Италии и Румынии».

11 мая пришла телеграмма из нашего министерства иностранных дел с запросом, стоило ли, с учетом нынешнего состояния русской армии, продолжать отправлять для нее военные грузы. Я настоятельно рекомендовал послу, чтобы он довел до сведения русского правительства, что мы намерены прекратить поставки до тех пор, пока в армии не будет восстановлена дисциплина.

12 мая полковник Балабан сообщил мне, что бытует мнение о том, что генерал Корнилов не справился со своими обязанностями и что принято решение о его смещении. Генерала обвиняют в «нетактичном поведении» по отношению к исполнительному комитету Совета. Другой офицер, который оказался настоящим пророком, говорил, что в любом случае исполнительный комитет практически не обладает властью и что он будет смещен, как только его действия перестанут устраивать тех, кто выступает со все более дикими идеями большинства солдат гарнизона.

Корнилов жаловался на постоянное вмешательство в его дела комитета и на слабость Временного правительства, которое должно было заставить комитет отменить инструкцию, в которой солдатам запрещались шествия с оружием без письменного распоряжения комитета.

На неофициальной встрече, проходившей, по всей вероятности, под председательством Балабана, было принято решение, что единственным офицером, способным возглавить округ, был генерал-майор Половцев, до недавнего времени занимавший должность начальника кавказской Дикой дивизии.

Балабан также рассказал, что в Совете намерены избавиться от министров Милюкова и Гучкова, а преемником Милюкова может стать Терещенко, «так как он склоняется к более тесному сотрудничеству с Соединенными Штатами, на сближение с которыми Россия готова пойти более охотно, чем продолжать следовать грабительской жестокой политике других союзников».

Мы обедали с Торнхиллом, когда я увидел беднягу Лечицкого. Старик очень растрогал меня, когда передавал мне приветы из своей 9-й армии. Я не могу запретить себе любить этих людей, настолько они добросердечны.

Генерал рассказал нам о том, как арестовали бедного Миллера.

Солдаты XXIV армейского корпуса выступили против него за то, что он был «слишком придирчив». Они припомнили генералу, что он ходил проверять посты даже в тех случаях, если соответствующие ротные командиры уже успели провести проверку. Кроме того, раз немцы не стреляли в Миллера, то это значило, что и он был немцем. Однажды он записал фамилии солдат-новобранцев, прибывших из Москвы по распоряжению красных. Уже одного этого было достаточно. Эти изверги набросились на него, сорвали погоны и шинель и нанесли ему несколько штыковых ран. Гучков, который в это время находился в Яссах, по совету Лечицкого отправил телеграмму в Кимполунг, где просил освободить Миллера и восстановить его в командовании. Но тут прибыла делегация солдат, и Гучков отменил свое первоначальное распоряжение. Миллера отконвоировали в Петроград, где посадили под арест, а его обидчики так и не понесли наказания.

Лечицкий обвиняет Алексеева с Брусиловым, а также Гучкова в безумной идее демократизации армии.

В десять вечера приходил профессор Паре, который ужинал с Гучковым. Во время встречи министр объявил ему, что уходит со своего поста в знак протеста против слабости правительства, которое не способно восстановить в армии дисциплину. Бедняга Гучков! Он так и остался честным человеком. Его вина состоит в том, что он слишком слепо верил в «широту натуры» русского человека!

Сегодня написал письмо в адрес посла. Сначала я процитировал свое же послание от 14 апреля, а также ответ на него князя Львова о том, что армия стала лучшей боевой машиной, какой никогда прежде не знала страна, что она способна справиться с агитаторами. Далее я продолжал:

«28 апреля я вернулся в Петроград из поездки на Северный фронт. Я уже сообщал вам свое мнение о том, что дела на фронте обстоят плачевно. Военные части превратились в политические сообщества. Пехота отказывается стрелять в противника и запрещает это делать артиллерии. Много говорят о предательстве в стане союзников, о том, что интересы России совпадают с интересами Германии, где смеются над доверчивостью русских солдат – выходцев из крестьян. Многие старшие офицеры жалуются, что правительство, от которого армия имела право ждать поддержки, бросило на нее все бремя борьбы с вражеской агитацией.

В Петрограде дела с каждым днем идут все хуже. Десятки тысяч крепких и здоровых мужчин в форме слоняются по улицам, и не помышляя о том, чтобы отправиться на фронт или хотя бы нести службу, чтобы подготовиться к боям, в то время как каждый здоровый мужчина в Англии и во Франции отдает последние нервы делу разгрома общего врага. Этот позор на все времена ляжет на плечи русского народа и его правительства.

Даже Ленин отвергает идею сепаратного мира, однако агитация, разрушающая русскую армию, не оставит другого выхода.

Начались переброски немецких войск на Западный театр, как вы предрекали князю Львову в беседе с ним 14 апреля. Ниже приводятся подробности перемещений немецких войск на соответствующих театрах после 15 марта, когда до Германии дошли известия о русской революции, до 10 мая:

На Западный театр:

с Восточного театра (точно установлено) – 5 дивизий;

с Восточного театра (предположительно) – 13 дивизий;

из внутренних районов Германии – 10 дивизий.

На Восточный театр:

с Западного театра (точно установлено) – 1 дивизия;

с Западного театра (предположительно) – 2 дивизии;

из внутренних районов Германии – 3 дивизии.

Нам необходимо прийти к какому-то общему мнению относительно того, будет ли русская армия продолжать сражаться. Ни одной армии в мировой истории никогда прежде не приходилось сражаться в обстановке такой мощной антивоенной агитации в тылу, как это происходит сейчас в Петрограде при попустительстве правительства».

Далее я предложил предпринять определенные шаги: изолировать армию от политической борьбы, запретить некоторые, наиболее злостные антисоюзнические издания, такие как «Правда», «Солдатская правда», «Новая жизнь», арестовать антивоенных агитаторов, запретить вступать в контакты с противником.

Вчера Терещенко сообщил послу, что, возможно, он станет новым министром иностранных дел в новом правительстве, где пост военного министра займет Керенский. Правительство недовольно Гучковым, отставка которого поставила его в неловкое положение! По моему мнению, ему следовало уйти в отставку еще месяц назад.

Исполнительный комитет Совета вчера решением 44 голосов против 19 одобрил вхождение в правительственную коалицию.

В настоящее время состав исполнительного комитета представляет собой следующую картину:

1. Большевики – 21.

2. Социалисты-революционеры:

а) максималисты – 5;

б) прочие – 7 и 12 соответственно.

3) социал-демократы:

а) меньшевики – 17;

б) оборонцы – 13;

в) партия «Единство» – 5. Всего: 35.

Итого: 68.

Вчера в вечерних газетах напечатали прокламации большевиков. В первой призывали к «социализму во всех странах»: «Революционная демократия в России обращается к вам, социалисты стран союза Австро-Венгрии и Германии. Вы не должны допустить, чтобы войска ваших правительств превратились в оружие против свободы в России. Вы не должны позволить своим правительствам воспользоваться радостным энтузиазмом, стремлением к свободе и братству, которые овладели русской революционной армией, дать им перебросить войска на Западный фронт для того, чтобы сначала разгромить Францию, а затем обрушиться на Россию и, наконец, сокрушить вас самих и весь международный пролетариат в мировых тисках империализма».

Вторая прокламация адресовалась русской армии и призывала прекратить всякие контакты с противником. Такая резолюция была принята правительством, однако большевики при голосовании воздержались.

Балабан высокого мнения о Керенском. По его словам, тот отказался принять портфель военного министра до того, пока не будет сформировано коалиционное правительство. Его опасение заключается в том, что, как военный министр, он сразу же станет объектом всеобщих нападок, а правительство как таковое проиграет, поскольку он утратит там влияние как личность, что в такое время очень важно.

Вчера вечером Керенский с Терещенко не присутствовали на ужине в посольстве. Однако здесь находилась делегация британской Лейбористской партии, трое прекрасных людей, за солидной невозмутимостью которых было приятно наблюдать после всех этих нервных взволнованных людей, с которыми нам здесь приходится встречаться. Они сразу же поняли, что происходит в России, и доведут до Военного кабинета информацию о том, что с этой стороны нам ни на что не следует надеяться.

В правительство вошли пятеро социалистов. Керенский теперь военный министр. Сегодня утром я направился в его официальную резиденцию по адресу: Мойка, 67, где находился до прибытия министра.

Он отвел меня в свой кабинет и представил своим помощникам, полковнику Якубовичу и князю Туманову. Через пять-шесть дней после того, как «он восстановит порядок здесь», Керенский намерен отправиться на Юго-Западный фронт. Ох уж эти надежды на вечную весну! Я заявил, что рад его назначению, так как считаю его единственным, кто может спасти Россию.

Он спросил меня о том, «царит ли все еще паника в посольстве». А когда я собирался уходить, он попросил меня не пугать посла, собирая «пессимистическую информацию»!

Во второй половине дня я виделся с Якубовичем и спросил его о том, что предполагается предпринять. По его словам, программа действий заключалась в следующем:

1. Воззвание Совета к армии. Это было уже сделано, и теперь, восемь недель спустя, пытаться что-то предпринять слишком поздно.

2. На съезде крестьян будет принята резолюция, лишающая дезертиров всех прав на землю, раздача которой вот-вот должна состояться.

3. Здоровая пропаганда.

Я заявил, что из этой программы ничего не выйдет, если правительство не сумеет обуздать «Правду» и другие непатриотичные издания левой прессы, не арестует предателей, таких как Хауст и Сиверс. Якубович сказал, что пока они не могут пойти на это. У меня создалось впечатление, что они не осмелятся на это никогда.

Как заявил Энгельгардт, с которым я виделся позже: «Положение сможет спасти только правительство, которое не боится по локоть испачкаться в крови, а это правительство никогда не решится на это».

Посол уведомил меня, что он передал мое письмо от 14-го числа Терещенко, который заявил, что полностью с ним согласен.

Его согласие значит немного, если он не заставит своих коллег действовать.

Боюсь, что коалиционное министерство способно сделать мало для того, чтобы усилить давление русской армии на Восточном театре. Безликая программа, которая была намечена, не даст результатов. Нашей целью является при любых обстоятельствах сохранить хоть какое-то количество русских войск на фронте, которые не дадут перебросить на Запад все немецкие силы.

Вчера утром во время встречи с послом Терещенко пребывал в очень оптимистичном настроении. Наверное, это вызвано его безграничной верой в Керенского. Он заявил, что вскоре намерен организовать у здания британского посольства митинг с участием 20 тыс. человек! Он напомнил о приказе, который прошлым вечером отдал Керенский, чтобы показать силу своего характера. В этом приказе Керенский отмечает, что он не позволит никому из старших командиров уйти в отставку, что все дезертиры, которые не вернутся в части до 28 мая, будут сурово наказаны. Таких дезертиров, по словам Т., будут направлять в штрафные части. Что ж, подождем и посмотрим! В конце концов, они оба, и Терещенко, и сам Керенский – всего лишь мальчишки, и их переполняет юношеский энтузиазм!

Примерно 17 мая все командующие фронтами обратились с просьбой запретить комитеты в армии, и Керенский отказал. Тогда командующие пожелали уйти в отставку, и Керенский пригрозил им службой в качестве рядовых. Балабан преисполнен энтузиазма от этих свидетельств «силы воли Керенского», однако гораздо легче принять строгие меры по отношению к этим несчастным офицерам, чем к взбунтовавшейся солдатне.

Балабан рассказал, что Корнилову предложили командование 5-й армией вместо Драгомирова, который возглавит Северный фронт, но генерал попросился отправить его «подальше от Петрограда», поэтому бедного Каледина переведут с 8-й армии в 5-ю, а на его место в Черновицы поедет Корнилов.

Вечером 17-го с фронта был отозван Половцев, который теперь будет командовать Петроградским военным округом.

Керенский намерен совершить поездку по военным частям, та же старая игра, которую пытался вести бедный Корнилов. Речи нового министра более поверхностны, а эффект от них, может быть, будет на пару часов дольше.

Обедали с Энгельгардтом и Паресом. По словам Энгельгардта, Керенский не имеет четкого плана. Он намерен сделать акцент на пропаганде. Вчера и позавчера Э. беседовал с ним на эту тему.

Вчера в шесть вечера к послу приезжал Керенский. Во время первой части встречи переводил молодой Локкарт. Меня позвали позже, наверное, потому, что посол решил, что я могу обрушиться на Керенского с критикой.

Керенский заявил, что он намерен часто бывать на фронте. Мы настояли на том, что накануне наступления ему необходимо выступить перед войсками и разъяснить цели. «В армию уже отправлены лучшие ораторы и литераторы. Совет пытается убедить армию выполнять все приказы Временного правительства, а не противодействовать им, как это делалось раньше».

Керенский спокойно заявил, что самой большой трудностью будет преодолеть «боязнь» офицеров, которые «не понимают обстановки и не могут подняться до этого понимания». Хорошо ему говорить! Это его долгом является восстановление авторитета офицеров. Предпринял ли он хоть что-то, чтобы добиться этого? У него ничего не получится, как ничего не вышло у Гучкова.

По словам Керенского, в Гельсингфорсе все хорошо. Флот несет службу нормально. Подводные лодки вышли в зону действий немцев, а торпедные катера готовятся к выходу. Через несколько дней линкоры тоже выйдут в море для учебных стрельб. Если верить Керенскому, то дела идут как нельзя лучше в этом прекраснейшем из миров. Что ж, подождем и посмотрим, помогут ли ему его красноречие и чутье авантюриста заставить грамотно работать того, кого он ставит на должность командующего округом, солдат – нести службу, а дворников – подметать улицы.

Что касается идеи о формировании польских частей, Керенский заметил, что он был против отдельных польских полков, во-первых, потому, что в своей массе польский народ не разделяет идеи социализма, а во-вторых, потому, что формирование таких полков дезорганизует русскую армию. Второе возражение не лишено оснований, но характерно то, что он поставил его только на вторую позицию. Я напомнил, что во многих полках на фронте русские солдаты бегут и оставляют поляков сражаться в одиночку. Мой оппонент ответил: «Ну и пусть воюют!»

20-го Балабан вместе с Керенским побывал в восьми частях, а 21-го еще в восьми. Керенский строил каждую часть в каре и разговаривал с солдатами в течение десяти минут. Он обращался к ним напрямую и заявлял, что будет требовать соблюдения дисциплины, что армия должна быть единой с народом и т. д. В батальоне Московского полка он вызвал «временных офицеров», выбранных солдатами командирами рот, и спросил у них, кто их назначил. Когда те ответили, что их выбрали солдаты, Керенский осведомился о том, что они делали все это время. Один развязного вида человек ответил: «Мы удерживали и охраняли завоеванную свободу». Тогда Керенский сказал этим людям: «Я сделаю вас прапорщиками, но помните, что вам придется нести службу и следить, чтобы и другие делали то же самое».

Впечатление Балабана от того выступления Керенского было таким, что, если бы он приказал полку немедленно двигаться на фронт, тот беспрекословно выполнил бы приказ.

Потом Балабан рассказал мне о новом помощнике командующего Петроградским округом Кузьмине. Он девять месяцев прослужил солдатом, а затем в Париже прошел Политехнические курсы. В 1905 г., уже будучи гражданским, он был выбран президентом «Красноярской республики». Когда в Сибири восстановился порядок, Кузьмина приговорили к повешению, но приговор заменили вечной каторгой. После революции его освободили. 17 мая он получил звание подпоручика, а 18-го – поручика.

По словам Балабана, этот человек производит впечатление очень серьезного невинного ребенка: он не знает абсолютно ничего.

Вчера он объявил, что намерен в 20.00 выступить в штабе округа перед командирами 40 частей и подразделений по поводу организации внутреннего быта солдат в казармах, восстановления дисциплины и обучения.

Когда я был в штабе, Балабан попросил своих помощников подготовить в своем кабинете длинный стол для участников совещания и заварить для них же чай перед началом «сеанса». Один из помощников пожаловался, что стаканов в наличии только десять, а участвовать в совещании прибудет не менее 40 человек, на что Балабан ответил: «Тогда мы не дадим им чаю, и они уедут скорее».

Идея собрать 40 офицеров в звании полковника для того, чтобы изложить им взгляды бывшего каторжника по ряду вопросов, выглядит очень по-русски.

Балабан рассказал мне, что «генерал-поручик», как он его называет, не пытался обучать 80 командиров частей, с которыми встречался вчера и позавчера вечером. Он сидел и слушал, как они обсуждают проблемы дисциплины и прочие в своей обычной манере, то есть при отсутствии четкого плана работ. Собрание так и не сумело прийти к окончательному решению.

Когда в три часа дня я приехал к Балабану, он как раз обедал. От обычной русской еды (густой суп, котлеты и чай) его постоянно отвлекали офицеры.

Пока мы разговаривали, мимо проследовала рота новобранцев с красными знаменами и без малейшего намека на порядок. Я спросил: «Вы думаете, что солдаты, которые следуют на фронт в подобном порядке, будут сражаться, когда там окажутся? Представляете, как обрадуются офицеры, увидев, кого им прислали?»

Напечатанная 23-го числа в газете «Правда» статья заканчивалась словами: «Товарищи, русские солдаты! Неужели вы хотите сражаться за это, за то, чтобы английские капиталисты грабительским путем завладели Месопотамией и Палестиной? Неужели вы хотите поддержать правительство Львова, Чернова, Терещенко, Церетели, которые повязаны с интересами капиталистов и боятся говорить правду?»

Утром в посольстве я видел телеграмму, в которой говорилось, что Военный кабинет направляет мистера Хендерсена в качестве главы специальной делегации, так как считает очень важным установить контакты с русскими социалистами. Предполагается, что посол возьмет отпуск на несколько недель и вернется на это время в Англию, где подробно отчитается об обстановке в стране. Это не приведет ни к чему хорошему. Там, очевидно, считают, что можно умиротворить или одержать победу над партией экстремистов во главе с Лениным и его пособниками. Партия крайних либо проплачивается немцами, либо состоит из фанатиков, поэтому ни у кого, кто выступает за продолжение войны, нет ни малейшего шанса на то, чтобы заслужить их доверие. Поездка посла в Англию будет рассматриваться как большая победа немецкой партии.

Доказательство того, что идеалы Антанты значат нечто более возвышенное, чем раздел Малой Азии, лишат интернационалистов важной опоры в их платформе. Однако в свете дальнейших событий я пришел к убеждению, что развал в русской армии успел зайти так далеко, что никакими призывами и идеалами невозможно было заставить солдат сражаться.

Писатели, как господин Уэллс, которые подвергали нападкам дипломатических представителей союзников в столице за их взгляды, лишь продемонстрировали полное незнание ситуации. Несколько перегруженных работой британских дипломатов в Петрограде не обладали полномочиями диктовать военную политику Великобритании. Они делали в Петрограде все, что могли, так как их долг заключался в том, чтобы блюсти интересы этой политики, в то время как Англия сражалась за свое существование, а друг г-на Уэллса Максим Горький в своей газете «Новая жизнь» ежедневно обрушивался на Англию, делая это так, будто работал за немецкие деньги. Мы готовы поклясться в том, что мы «все видели насквозь», а наша задача была менее приятной, чем у господина Бритлинга.

28-го числа должен прибыть новый командующий округом Половцев. Сегодня мне кое-что рассказали об этом человеке. Он пользуется любовью. Его считают «хорошим парнем». Половцев очень богат и умен, но его считают авантюристом и прожженным эгоистом. Будет любопытно посмотреть, как он сработается с «генералом-поручиком», поскольку невозможно представить себе более разных людей.

Каждый вечер Балабан присутствует на совещаниях исполнительного комитета Совета. По его словам, в комитете боятся использовать силу для того, чтобы «обуздать анархию». Его политикой является сохранять хорошие отношения с крайне левыми, так как там испытывают страх перед тем, что их могут упрекнуть в «заговоре против народных свобод».

Как считает Балабан, не более 5 % гарнизона симпатизирует большевикам.

Вчера ко мне в посольство приезжал полковник Д. Я познакомился с ним, когда во время отступления в Польше он возглавлял подразделение бронированных автомобилей в 1-й армии. После революции его с подчиненными посадили в окопы между 120-й дивизией XXXVII армейского корпуса и XV корпусом. 120-я дивизия всегда пользовалась плохой репутацией, теперь она сумела заразить и части XV корпуса.

Когда подчиненные Д. вели огонь по немцам, по ним самим стреляли солдаты 120-й дивизии. У него погиб один и были ранены двое солдат. Солдаты 120-й дивизии стреляли и по артиллеристам собственной батареи, но, поскольку батарея находилась от них на дистанции примерно две тысячи метров, там никто не пострадал. Тогда пехотинцы 120-й дивизии отправились в немецкие окопы и указали, где расположена батарея, чтобы немецкая артиллерия могла целый день обстреливать ее.

Отряд броневиков направили в Пернау для подавления мятежа в одном из полков 135-й дивизии. Там солдаты обратились к своему полковнику с требованием снять погоны «в знак симпатии к братьям из Балтийского флота». Тот ответил:

– Будьте благоразумны, братцы, как я могу сделать это?

Последовал ответ:

– Погоны – это символ старого режима. Мы просим вас снять их.

Он снова ответил, что не может так поступить.

– Мы требуем от вас снять погоны.

– Я не стану делать этого.

– Ах так! Тогда получи!

И они убили своего командира.

В большой статье в «Правде», написанной Каменевым, настоящая фамилия которого Розенфельд, указывается, что принятие Временным правительством формулы «мир без аннексий» будет простым притворством, если только она не будет подразумевать под собой реальные шаги по выводу всех войск воюющих держав с оккупированных территорий. Англия должна вывести войска из Индии, Египта и Ирландии!

Опубликована Декларация прав солдат, датированная 24 мая и подписанная Керенским. В ней не содержится новых уступок, однако подтверждаются все те, что уже были сделаны ранее, такие как разрешение носить вне службы штатское платье, отмена обязательного приветствия и общее смягчение наказаний. Это говорит о том, что Керенский не намерен предпринимать практических мер для восстановления дисциплины.

Опубликован также и Приказ о наступлении армии и флота от 25 мая, в котором Керенский пишет, что «без дисциплины не может быть безопасности», и призывает «самые свободные армию и флот в мире» доказать, что «свобода означает силу, а не слабость».

Вечером 25-го числа полковник Якубович в течение трех часов выступал на съезде крестьянских депутатов, после чего пребывал в мрачном настроении. По его словам, в армии осталось снарядов на полгода боев, однако не хватает продовольствия, а в некоторых местах лошадям выдают по одному фунту овса в день. Вспыхивают массовые эпидемии цинги. Количество явных дезертиров превысило несколько миллионов, а скрытых – примерно миллион солдат и офицеров, которые под разными предлогами скрываются в тылу. На железных дорогах царит анархия. Количество солдат в ротах сократилось до 40–70 штыков. Из тысячи солдат пополнения из запасных батальонов до фронта добирается всего по 150–250 человек. Солдаты, направленные на Западный фронт, по дороге вдруг решили, что им лучше будет отправиться на Юго-Западный фронт. И они поехали туда, куда им было удобнее!

В телеграмме я высказал свои опасения, что положение было безнадежным. Посол в беседе с Терещенко заметил, что он не может упрекать меня в излишнем пессимизме, если даже заместитель военного министра делает подобные заявления.

Производство угля упало в апреле на 20,2 % по сравнению с тем же месяцем прошлого года. Производство чугуна в чушках в первом квартале 1917 г. по сравнению с первым кварталом 1916 г. уменьшилось на 17,6 %. Объемы производства на заводах, как правило, сократились на 40 % в связи с введением восьмичасового рабочего дня, а также отказом рабочих трудиться дополнительное время и отсутствием достаточного количества квалифицированного персонала для организации дополнительных смен. В среднем до 40 % инженерного состава было изгнано рабочими с фабрик и заводов. Порой эта цифра достигала 80 %.

Требования рабочих не имели границ. На 18 металлургических предприятиях Донецкого бассейна, прибыль которых в 1916 г. составила 18 млн рублей, рабочие потребовали увеличения зарплаты на общую сумму 240 млн рублей. Хозяева предложили всем отказаться от прибылей, но рабочие с этим не согласились. На Урале, где общий оборот всех предприятий составлял 200 млн рублей, рабочие потребовали увеличить им заработную плату на общую сумму 300 млн рублей!

Один молодой офицер Преображенского полка заявил, что с солдатами невозможно ничего поделать. Через Киев ежедневно проезжают до 30 тыс. дезертиров.

Командир одного из батальонов в XVIII армейском корпусе рассказал мне, что в его ротах все еще состоит по 150 солдат. Никто из них не дезертировал, но в тылу бегут все: водители и обозники, солдаты запасных частей и т. д. Его солдаты остались совсем без обуви и падают от слабости и болезней. Офицер добавил, что с русской армией и с самой Россией как с независимым государством покончено.

Я обедал с Р., который вынашивает темные мысли о контрреволюции. Он спросил меня, не могли бы мы отправить одну бригаду в Архангельск, на что я напомнил ему, что наша страна является союзницей Временного правительства.

Тогда он заявил, что предвидит, что после заключения мира Великобритания и Франция вместе установят контроль над Россией!

Утром по дороге в посольство встретил Лечицкого. Он не верит в наступление «самой демократической армии в мире», так как русский человек по натуре недисциплинирован, чему способствует окружающая его с самого детства обстановка, и у него полностью отсутствуют идея патриотизма и чувство долга. Бедный старик Лечицкий! Интересно, доведется ли нам увидеться снова! Я отношусь к этому человеку с чувством самого искреннего уважения.

Мне рассказали историю об офицере технической службы артиллерии на Кавказском фронте полковнике Котляревском, который в самый разгар революции прибыл в Москву, где ему срочно нужно было найти представителей военного командования. Он обнаружил дверь с надписью «Военный комитет». Тогда полковник объяснил часовому, что у него дело к Военному комитету, и был препровожден в помещение, где за столом при свечах сидели шесть прапорщиков, несколько военных врачей, а также солдаты. Прибывшего спросили о цели поездки, и он пояснил, что ему необходимы запасные части к горным орудиям. Сидящие за столом несколько минут посовещались, после чего председатель комитета вышел вперед и торжественно объявил: «Именем народа вы назначаетесь командующим Московским военным округом». Шокированный полковник изо всех сил постарался избегнуть этой чести. Увидев, как в помещение вошел подполковник Грузинов, он указал на него как на человека во всех отношениях более пригодного к этому посту. Грузинов было заявил, что готов стать его заместителем, но Котляревский возразил: «Сейчас не время думать о таких пустяках, как звания. И хотя вы подполковник, а я полковник, это я буду у вас заместителем». Он прослужил таким образом примерно месяц и был бесконечно рад убраться из города, сохранив в целости шкуру.